Александрия Великая

      Нэнси окинула взглядом кухню и, убедившись, что все дела переделаны, присела на краешек стула. Дети и Рой были выпровожены после завтрака на улицу, день выдался на редкость солнечный и тёплый, как раз один из тех, что напоминают об ушедшем лете. Ребятне было разрешено развести небольшой костерок и запечь пару картофелин в золе (не в ущерб обеду, конечно). Карл и Конрад важно собирали сухую листву и бросали её в костёр, Пенелоппа поглядывала за картошкой, а Джуниор как обычно что-то весело щебетал на своём тарабарском языке и вертелся вокруг Роя. Тот не возражал и, подперев кулаком щеку, пытался различить хотя бы подобие английских слов.       Нэнси вдруг вспомнила, что давно хотела провести инвентаризацию медикаментов и составить список покупок — близился конец месяца. Она, вздохнув, оставила светлую уютную кухню, взяла свою большую потрепанную тетрадь, страницы которой от времени больше походили на жёлтые тряпочки, надела очки и отправилась в мрачную тёмную кладовку.       Проведя за переписыванием чисел, сложением и вычитанием, проверкой и прочими необходимыми операциями больше двух часов, экономка вышла оттуда растрёпанная и злая, полная уверенности в том, что просто необходимо устроить кому-нибудь крепкую взбучку. Благо, повод был очень и очень серьёзный.       За обеденным столом было непривычно тихо. Рой сразу заподозрил что-то неладное: Нэнси стояла у плиты с половником в руках и внимательно оглядывала присутствующих. Старушка выглядела так, будто хотела что-то сказать, и он уже собирался спросить, что именно, но она опередила его, достав из передника три пузырька с пилюлями и поставив их в ряд. Да-да, когда Рой увидел эти дутые маленькие бутылочки, у него нехорошо засосало под ложечкой.       — Сегодня я пересчитывала таблетки, — деловито начала Нэнси, как бы делая вид, что тема эта совсем не требует особого внимания, мол, это так, между делом, — и не досчиталась, Боже упаси, половины пузырька, который, к слову, ещё несколько недель назад был полон, — голос её постепенно нарастал и вот-вот готов был сорваться на крик. — Это просто немыслимо! Предлагаю сразу признаться тому, кто взял эти сорок таблеток…       «Тридцать шесть, » — подумалось Рою.       — …Это облегчит жизнь тех, кто к этому происшествию не причастен. И значительно облегчит наказание.       Кухня встретила её монолог гробовым молчанием. Дети с неподдельным интересом разглядывали причудливые узоры на скатерти, Рой сосредоточился на прическе экономки. Нэнси вздохнула.       — Вы даже не понимаете, насколько это серьёзно. Такое большое число таблеток запросто убьют взрослого человека. Даю вам полчаса на раздумья, пока я проверяю ваши спальни!       Последняя реплика относилась к детям. Когда дверь за старушкой с грохотом захлопнулась, по кухне прошёлся тихий ропот.       — Может, это Джуниор?       — Глупости, он всегда на глазах.       — Конрад, это ты!       Тот округлил глаза и замахнулся на брата ложкой.       — Ну уж нет уж, Карл, это ты!       — Это точно не я, я не брала, клянусь мамочкой, — затараторила Пенни, держа правую руку в клятвенном жесте. — Может, это Луиза, дядя Рой?       — Не думаю, — медленно ответил он. — Зачем они ей?       — Может, она заболела? — предположила девочка.       — Или решила вылечить кого-нибудь.       — Маму или папу.       — Или продать!       — И накупить нам игрушек на них… Или целую железную дорогу! — радостно предположил Карл. Его брат скептически покачал головой.       — А вот это вряд ли…       Дети уже перешли на крик, обвиняя друг друга, Луизу и весь белый свет в пропаже несчастных таблеток. Голова бедного мистера Уокера понемногу закипала, он пытался уловить смысл детского спора, но всё было тщетно. Собрав волю в кулак, он мягко вставил свою реплику в нескончаемый поток нелепых идей и оскорблений:       — Нет. Они ей совершенно точно ни к чему.       В этот момент на кухню вернулась Нэнси, и лицо её было ещё рассерженнее, чем до этого. Все споры оборвались на полуслове.       — Ну и что же? — спросила она.       — Видимо, ничего, — осторожно ответила Пенни.       Нэнси разразилась тирадой:       — Наверное, вас это безумно забавляет, гонять старуху по дому! Хотите свести меня в могилу, да? Ну уж нет уж! Я просто возьму расчёт и уйду, и ищите себе новую экономку! Этого вы добиваетесь?!       — Вовсе нет, — сказал Рой.       Близнецы переглянулись, и Конрад осторожно спросил:       — Может, это Луиза взяла пилюли?       — Точно, Луиза, — вставил брат.       Нэнси прищурилась. Мысли о том, что Луиза Рей — ненастоящая сиделка, не покидали её разум, поэтому лёгкий вброс, даже со стороны ребёнка, показался ей здравым предположением, которое она с радостью приняла.       — Значит, Луиза. Уверены? Я давно подозревала её, но до последнего не хотела в это верить. Дождёмся её приезда и спросим напрямую… Или…       Рой не выдержал.       — Она здесь ни при чём, ясно?! Это я. Я взял тридцать шесть проклятых таблеток!       — Зачем? — лицо Нэнси из рассерженного мигом превратилось в растерянное.       — Затем, что я хотел умереть. И передумал благодаря этой взбалмошной сиделке. Надеюсь, вопрос закрыт, — процедил мистер Уокер и выкатил свою коляску из кухни. — И если кто-то хочет услышать продолжение повести, я в библиотеке. Иначе я дочитаю её сам, — бросил он через плечо. Дети покорно последовали за ним.

***

      Александрия стояла в дверях ослепительно-белого кабинета и пыталась высмотреть в глазах пожилого доктора Сноу хотя бы песчинку милосердия.       — Для того, чтобы выздороветь, необходим твёрдый характер. Стержень, которого мистер Уокер, увы, лишён. Она даже топнула ногой от негодования.       — Он готов, вы не понимаете! Если ему не помочь сейчас, он умрёт.       — С чего вы взяли? — скептически осведомился доктор.       — Если бы вы увидели его, то всё бы поняли, — с горечью в голосе ответила Александрия. — Умоляю, помогите ему. Я отдам вам всё своё жалованье, только бы…       — Ну хватит! — сердито воскликнул он. — Мне не нужно ваше жалованье. Рой отказался от лечения и со скандалом расторгнул всякие отношения со мной и с медициной. Я не собираюсь…       — Не собираетесь? — разочарованно спросила Александрия. — Вы настолько твердолобы, что запишете на свой счёт смерть человека, которому просто отказались помочь?       Она бросила на пол свёрток бумаг, в котором были письма и больничная карта Роя.       — Видимо, так и есть.       — Горите в аду, — она сжала кулаки, чтобы не заплакать от собственного бессилия, и развернулась на каблуках, чтобы уйти.       — А какое вам вообще дело?       — Я знаю Роя уже целую вечность, — обернулась она. — Мы познакомились, когда он только поступил в больницу. Рой был мне другом, а потом мы потерялись на пятнадцать лет. Я нашла его.       — И что же?       — И он не узнал меня. Эта боль… застилает ему глаза. Он хочет радоваться жизни, иногда даже старается делать это через силу.       — Делать что?       — Жить, разумеется. Как все вокруг: смеяться, заботиться о ком-то, любить… Для Роя я всего лишь сиделка, преисполненная энтузиазмом.       — И вы не скажете? — зачем-то спросил Сноу.       — Я не знаю, что мне делать дальше. У меня больше нет надежды.       Александрия устало побрела вниз. На немой вопрос девушки в белом халате, она только медленно качнула головой.       Что ей оставалось? Вернуться назад к детям и Нэнси, признаться во всём? Продолжать врать до последнего? Бросить всё и уехать домой? Но она любит его. Больше своего забытого дома, больше апельсинов, больше весны и лета.       Больше жизни.       Чужой город был неприветлив, лица людей — злы и несчастны. Дорога назад — долгая и беспокойная, преисполненная липким страхом и чувством вины. Из-за непогоды поезда отменяли один за другим, и ей приходилось ночевать на вокзалах. Она опоздала на целых три дня, и за время её отсутствия Уокер-хаус изменился до неузнаваемости.