My (Empty) Romance

My Innocent Romance.

       В ванной был включён душ, но у Джерарда не было никакого желания ступать под обжигающие струи горячей воды. Он и так позволил воде промочить его настолько, что волосы были мокрые насквозь и выглядели, будто бы он пытался вымыться, но затем вдруг вылез из душа, ступив на коврик, выжал волосы, надел боксёры и сел на закрытую сидушку унитаза.        Он снова взглянул на запертую дверь и добрался до стопки одежды на столике, не сводя глаз с ручки двери, будто остерегаясь, что кто-то вот-вот войдёт.        Под его одеждой было спрятано лезвие — то лезвие, что он открутил от точилки, украденной из кабинета искусств. Оно было невероятно маленьким, но с безупречной точностью выполняло работу, которую Джерард предназначил ему.        Взгляд Джерарда медленно блуждал от дверной ручки к его собственной коже, изучая тёмные шрамы, что залегали на сгибе локтя. Было и несколько светлых линий на запястьях и по всему предплечью, но эти места уже довольно давно оставались нетронутыми.        Дети в школе постоянно замечали раны на запястьях, а спортсмены с лёгкостью выламывали ему руки… Чувствительную же кожу на изгибе локтей было куда легче скрыть, но это место потеряло свою искусительную притягательность после того, как отец увидел один из порезов и, не задумываясь, наорал на Джерарда, говоря, что тот больше не будет так делать, не будет снова калечить своё чёртово тело, чтобы «словить кайф».        Да, чёрт подери, словить кайф — всё, что нужно было Джерарду, потому что ёбаный Доктор Фил, или Опра, или кто-то ещё сказал так по телевизору. Сказал, что резать себя — просто способ выпустить эндорфины или ещё какую-то херню…        Но всё же для него это не было получением удовольствия, способом забыться на несколько мгновений или привлечь внимание — всё это было из-за внутренней боли, которую Джерард не мог излечить, с которой не мог справиться, и изливал её наружу, чтобы она могла стать осязаемой, материальной; чтобы исцелиться. Глубокие разрезы всегда кровоточили дольше. Ему действительно становилось лучше, когда кровь высыхала, а рана покрывалась корочкой.        Не хорошо, но лучше.        Джерарду необходимо было почувствовать себя лучше. Он был изнурён, чувствуя себя настолько подавленным и измождённым… Таким невдохновлённым. Отчасти это походило на то, что он больше ничего не чувствовал. Апатия не особо его радовала… Она разрушала его.        Он хотел почувствовать себя живым — не мёртвым. Он резал себя не для того, чтобы покончить с собой, как гласили записки, подброшенные в его шкафчик или засунутые под парту, а чтобы осознать, что жизнь бежит по его венам… Чтобы ощутить отрезвляющую боль, чтобы пережить следующий день.        Его пальцы тряслись всё сильнее, когда он опускал лезвие к внутренней стороне бедра, неосознанно решая порезать именно эту часть своего тела. Как только неровный край соприкоснулся с его кожей, пронзительный, девчачий смех пронёсся сквозь струи ниспадающей воды, и Джерард поднял голову, чтобы убедиться, что дверь была всё ещё закрыта.        Это был смех Фрэнка; он узнал бы его где угодно.        В одночасье сердце Джерарда проложило путь от катастрофических высот до каменистого дна. Невероятно, как один-единственный человек мог вознести его надежды, а затем разбить их вдребезги почти что за одну миллисекунду.        Он хотел выйти в гостиную к Фрэнку и Майки, поговорить с ними, сесть поближе, прикоснуться к нему… Но в этом не было смысла. У Фрэнка была девушка. Какие бы надежды и мечты его ни посещали, все они были разрушены, канули в небытие. Он ждал слишком долго, чтобы побороть страх и сделать шаг навстречу.        Он слишком долго выжидал и ненавидел себя за это.        Ненависть, потеря и одиночество руководили его взглядом и движениями руки, которая возвращалась к ноге, нанося порез одним обозлённым, отчаянным жестом, проливая первую кровь.        Джерард слегка всхлипнул, но не из-за жгучей боли первого пореза… Или второго, или третьего… Он был настолько истощён и пуст, зная, что ни один человек в здравом уме и трезвой памяти не связал бы свою жизнь и на день с таким уродом как он.        Никто не заслуживал такого наказания… Особенно Фрэнк.        Закончив, он со стуком швырнул лезвие на столик, будто укоряя за то, что сделал.        Часть причин, почему никто и никогда не проявил бы к нему внимания, была в том, что он творил подобную херню.        Джерард закрыл лицо руками и попытался подавить слёзы, не желая, чтобы Фрэнк и Майки услышали и пришли на разведку. Он раздвинул ноги, чтобы затуманенным взглядом осмотреть пять новых порезов. Один из двух на правой ноге кровоточил сильнее всего, образовывая лужицу на сидушке унитаза и оставляя пятна на боках.        Он быстро отмотал охапку туалетной бумаги и вытер кровь с сидушки перед тем, как без какой-либо осторожности или аккуратности прижать её к новообразовавшимся порезам. Джерард наблюдал, как бумага впитывала пятна и дорожки крови и наполнялась жидкостью — это заставило его почувствовать себя чуть лучше. Бумага забирала в себя кровь, одиночество, страх и непринятие…        Даже несмотря на то, что он трясся от нервозности и беспокойства, словно осиновый лист, он чувствовал себя лучше.        Даже несмотря на то, что он всё ещё был до смерти напуган тем, что ожидало его завтра, он чувствовал себя лучше.        Даже несмотря на то, что он до сих пор был уныл и совсем одинок, он чувствовал себя лучше.        Даже несмотря на то, что жизнь и всё, что он когда-либо любил, потеряло свою притягательность, он чувствовал себя… Лучше?        Не хорошо, но лучше.        Да, лучше…        Он вытер нос новым куском бумаги, вставая и поднимая сидушку, бросая все влажные от крови бумажки в унитаз, чтобы смыть.        Ему было лучше, лучше, лучше…        Джерард выключил душ и начал осторожно одеваться, стараясь не задевать свежие, но уже сухие порезы.        Ему было лучше, лучше.        Он взглянул в зеркало, вытерев на нём испарину. Он выглядел жалко… Он выглядел нормальным… Он выглядел… Лучше?        Да, он выглядел лучше…        Лучше…        Джерард снова начал плакать, потому что знал, что на самом деле ни капли не чувствует себя лучше. ()()()        Класс искусств был единственным местом, где Джерард не чувствовал агрессии от окружающих его людей. Курс искусств был исключительно добровольным во втором году обучения, поэтому студенты, посещающие его, могли по достоинству оценить картины и рисунки. В гротескном смысле это означало, что Джерард часто получал комплименты от других учеников.        Но комплименты не сильно влияли на его самооценку, как предполагалось. Он слишком далеко зашёл, чтобы кто-то смог его переубедить.        Он был хорош в рисовании? Ну, и что, блять, дальше? Что хорошего это могло принести?        Всё было в точности так, как и говорил Рэй… Он никогда не изменится, и не потому что он любит крокет и питает слабость к Одри Хёпберн, а потому что у него нет никаких полезных умений.        И даже его таланты подводили его.        Взяв рисунки, над которыми он работал последние три дня, Джерард смял их, бросив на пол. Они были полным дерьмом… Всё, что он пытался сотворить, становилось дерьмом.        Джерард взглянул на свой уничтоженный проект, мимолётно задумываясь о том, как это повлияет на его оценки, если он не сдаст его до пятницы. Внезапно, не пойми откуда появилась рука и схватила комок бумаги.        Рука его учителя.        Джерард прикрыл глаза и тяжело вздохнул, ожидая лекции о том, что ему необходимо уже бросить свои истерики и повзрослеть, или разговора о том, что ему нужно заканчивать всё, что он начал.        Но такого никогда не было. — Джерард, останься после занятий, мне нужно поговорить с тобой. И прибери рабочее место, если ты уже закончил.        Вот так просто.        Полный удивления, Джерард обернулся вслед учителю. В любом случае, чувство не длилось долго. Учитель хотел поговорить с ним после занятий… Пока у него будет окно… Это означало, что возможно, лекция будет очень долгой.        Тяжело вздохнув, Джерард поднялся за полотенцем, чтобы стереть пару капель краски, что умудрились попасть на чёрную столешницу, и отмыть палитру и кисти от акриловой краски. ()()() — Джерард, ты — один из моих лучших студентов, но в последнее время ты перестал удивлять нас своими прекрасными работами, — сказал Барлоу, опираясь на парту рядом с местом Джерарда. — Я просто не был… — голос Джерарда замолкает, когда он не может найти оправдание, которое звучало бы, словно у обычного нерадивого ученика. — В твоих новых работах совершенно нет страсти! Никакого чувства, никаких эмоций! Последние три дня ты провёл за рисованием мёртвой девушки у подножия лестницы. Не слишком уж подходит к школьной тематике. Чего уж там, это так же относится к школе, как и яркий пятилепестковый цветок неопределённого вида, который нарисовала новенькая девчонка-первоклассница. Талант здесь, но не ты! Что на тебя нашло? — Джерард не ответил, он продолжал пялиться на стол, ощущая себя уставшим и беспомощным. У него больше не было энтузиазма. Ему было всё равно. Больше ничего не имело значения… — Что с тобой не так? — Барлоу отстранился от парты и подошёл ближе к своему ученику. — Я чувствовал себя… Нехорошо в последнее время, — признался Джерард. — Знаете, раньше я постоянно парился насчёт своих рисунков и остальной херни, но в последнее время… В последнее время ничто из этого не волнует меня. Я больше не чувствую в этом потребности. Идеи здесь, но они дерьмовые. Они не… — Джерард, в последнее время ты сам не свой, — мягко произнёс Барлоу. — Ты погружён в свой собственный туманный мирок, отделившись от всех нас здесь, на Земле. — Это неважно, — ответил Джерард сквозь стиснутые зубы: им овладевал гнев. Какая ему разница, что он ни с кем не общался? Это никого, кроме него, не касалось. Когда учителя пытались понять его эмоции, они лишь видели, что по горло увязли в них, и прятались в кусты, бросая его прямо на землю, не подстелив матрац. — Какое ваше дело, что в последнее время мои рисунки отстойные?! Почему вам не всё равно? — Джерард одарил учителя озлобленным взглядом, смотря на безэмоциональное лицо Барлоу. Отсутствие реакции ещё больше взбесило его. — Всегда одно и то же: "о, бедный, жалкий ученик старшей школы не заинтересован так, как раньше". Это что, кино, по-вашему? Его проблемы настолько ничтожны, что какой-то десятиминутной речи или новенькой девчонки в классе, привлёкшей его внимание, достаточно, чтобы реанимировать его? Этого недостаточно! Всё не так просто! Иди к чёрту! — Джерард поймал себя на мысли, что потерял самообладание, когда было уже слишком поздно.        Он громко сглотнул, отчаянно проклиная себя, и закрыл лицо руками, поворачиваясь обратно к столу.        Всё это было столь невыносимым. Его лучший друг и любовь всей жизни был влюблён в черлидершу, он был в выпускном классе и проваливал половину предметов, каждый день на него выливались новые потоки агрессии от сверстников, и единственное его спасение — его рисунки — обернулись в мусор, который едва ли отражал его талант…        Он чувствовал, будто он в ловушке, и не знал, что делать. — Джерард, возможно, то, что ты ищешь — это хорошо забытое старое, — вкрадчиво произнёс Барлоу. Джерард вздрогнул, когда ощутил руку у себя на плече, его учитель внезапно оказался позади него. — Может быть, это некто знакомый, который хорошо тебя знает, — рука скользнула вверх, от плеча к горлу. У Джерарда перехватило дыхание, и он убрал руки от лица. — Ты разочарован во всём мире, Джерард, — сказал Барлоу, пробегаясь рукой по его щеке, пока пальцы не начали ласкать его нижнюю губу. — Если ты разрешишь, то я привнесу в твою жизнь ту страсть, которую ты упустил. Я могу вернуть тебя обратно на Землю, Джерард.        Джерард приглушённо заскулил, не в силах сформулировать ответ, когда его желудок скрутило от того, что рука учителя скользнула к его груди, а затем ниже одним преисполненным флюидами движением и начала поглаживать его через брюки. — Ты так долго был один, — Джерард судорожно вздохнул, когда не пойми откуда взявшееся поглаживание превратилось в ощупывание, горячая рука Барлоу крепко и решительно сжала его. — Тебе это не нужно… — Что Вы делаете? — Джерард выдохнул, его тело начало сотрясаться. Движения сразу прекратились, и Джерард поспешно обернулся, встречая взгляд своего учителя. — Что Вы со мной делаете? — спросил он вновь; его голос становился громким и надломленным с нарастающим внутри отчаянием. — Я хочу научить тебя страсти, Джерард, — сказал Барлоу, вновь приобретая свою уверенность. — Я хочу вернуть тебя к ней, пока ты не ушёл, пока ещё не слишком поздно. — Слишком поздно? — нервно спросил Джерард, вставая с места. Он никогда не говорил этого, но класс искусств был единственным местом в школе, где он чувствовал себя в безопасности. Это место было его отдушиной, единственный кабинет, где он чувствовал превосходство над другими учениками. Барлоу стал его любимым учителем, и не только потому что он учил Джерарда его любимому предмету или давал, казалось бы, невыполнимые задания. Он всегда казался хорошим человеком, заинтересованным, но не озабоченным…        А теперь он пытался стать таким… — Я боюсь, что ты ранишь себя, — мягко сказал Барлоу, снова поглаживая его нижнюю губу большим пальцем.        Сильно озабоченным… — Я хочу помочь тебе, но ты не обязан изливать мне свою душу. Я не хочу видеть тебя плачущим, Джерард, а разговоры обо всём этом лишь расстроят тебя, — Джерард уставился на него, его глаза стали наполняться слезами из-за его слов и бури эмоций, нарастающей внутри. — Что Вы собираетесь со мной сделать? — он тяжело дышал, пятясь от руки, словно избитая собака. — Я собираюсь совратить тебя, — сказал Барлоу, всё шире улыбаясь. Он должен был видеть нечто, что ему нравилось в лице Джерарда. — И заново воссоздать. Вернуть тебя к жизни и помочь вновь почувствовать. Разве ты не хочешь вновь ощутить жизнь? Почувствовать что-то хорошее? — Джерард, не задумываясь, кивнул. — У тебя же сейчас время ланча?        Голова парня начала кружиться. Обед? У него обед? Что такое обед?        Да, обед.        Он кивнул. — Отлично, Джерард. У меня сейчас встреча, но после уроков я буду ждать тебя здесь. Ничего страшного, если ты не захочешь говорить. Но помни, Джерард, это всё для тебя, для того, чтобы тебе стало лучше.        Лучше? Джерард хотел, чтобы ему стало лучше. ()()()        Джерард вышел из кабинета в оцепенении и оставался в том же состоянии, когда упал на стул за обеденным столом с Рэем, Фрэнком и Майки. За столом был и четвёртый человек, которого он сначала не заметил, но как только он увидел её, Джерард полностью осознал ситуацию.        Это была чирлидерша… Та, которая украла у него Фрэнка. — Чего ты так долго? — спросил его Фрэнк. — Упал в ванной? — поддержал Майки, а после натянуто захохотал. Рэй усмехнулся над его комментарием, но сам ничего не сказал. — Ты не собираешься обедать? — спросила его чирлидерша, заставляя Джерарда вспомнить, что он забыл взять еду. — Не голоден, — ответил Джерард на автомате. Он хотел, чтобы девчонка испарилась. Именно поэтому он и изобразил её мёртвой у подножия школьной лестницы… — Что-то случилось, Джерард? — спросил Фрэнк, пытаясь взглянуть ему в глаза. Тот каждый раз избегал его взгляда. — Ты слишком бледный. — Ага, ты выглядишь, будто тебя сейчас стошнит, — добавил Рэй. — Неа, это его обычное лицо, — сказала чирлидерша и хихикнула, скорее всего, пытаясь пошутить, но потерпев полный крах. Все недовольные взгляды устремились на неё, и она хихикнула уже от смущения.        Что Фрэнк увидел в бессердечной, ненастоящей девчонке? — Мне… Эм, придётся остаться после уроков, — сказал Джерард, устремляя взгляд на стол. — Тебя оставили после уроков? — спросил Майки. — Мама тебя убьёт, — добавил он с детским смешком. — Нет, — сказал Джерард, встречая взгляд Майки и безразличие Фрэнка. Рэй же полностью сконцентрировался на своём обеде. — Я помогу убраться в классе искусств… И за это получу дополнительные баллы… — Круто, — пробормотал Майки, не понимая, почему его посетило ощущение, будто ему солгали. — Да, — произнесла чирлидерша, — это, конечно, отлично, но разве ты там уже не круглый отличник? Я имею в виду, все в школе знают, что ты лучший художник, — она пожала плечами и скривила лицо, как бы вопрошая его.        Как Фрэнк мог встречаться с кем-то настолько тупым? Настолько пошлым? Настолько, ну, раздражающим?        Он заслуживал лучшего! Кого-то, кому на самом деле нравились бы его друзья и кто разделял бы его интересы… Любил его не только за внешность или фальшивое высокомерие «плохого парня», которое он всё ещё умудрялся сохранять, отпивая чай из светло-голубой кружечки…        Но он так же не заслуживал такого ёбнутого, который резал бы себя в ванной… Который рисовал подружку своего лучшего друга мёртвой у подножия ступенек, чудовищно похожих на те, что ведут в школу. — Ты в порядке? — спросила чирлидерша. — Ты выглядишь так, будто вот-вот разрыдаешься… — он мог поклясться, что слышал её смех. Она, блять, насмехалась над ним, а Фрэнк ничего не говорил. — Нет, — произнёс Майки. — Это его обычное лицо, — Джерард не был уверен, говорил Майки серьёзно или передразнивал раздражающую девчонку. ()()()        Легко совращаемый? Джерард думал, что именно так мог и называть себя, когда ложился на запятнанное краской полотно на полу кладовой класса искусств с его не так давно обожаемым учителем, целующим и покусывающим его обнажённую шею.        С тех пор, как он зашёл в кабинет, не прошло ещё и десяти минут, а его учитель уже вошёл в него, так ублажая его всеми возможными способами и стимулируя каждую эрогенную зону, что Джерарду оставалось лишь страстно желать продолжения.        Все его желания были замечены — Барлоу целовал его там, где он хотел, трогал там, где он хотел, удовлетворял его так, как он хотел… Ритм был именно тем, ощущения были именно теми, всё было правильно.        Говоря о неловкости момента — как его учитель умудрился стать его любовником за три часа? Откуда появилась эта ниоткуда взявшаяся страсть? Как его любовь к учителю могла возродиться из пепла чувств к Фрэнку? Но он чувствовал себя лучше. Намного лучше.        Все его тревоги на момент ушли на задний план, они были полностью забыты, Джерард ничего не знал о чирлидерах, чёрствых учителях, жестоких спортсменах или человеке по имени Фрэнк Айеро. Он лишь ощущал наполненность, удобство и удовлетворение…        Джерард глубоко вздохнул, когда его учитель повторно начал задевать ту самую точку. В совокупности с рукой на его члене, он почувствовал накрывающий его оргазм и провёл рукой по груди Барлоу.        Вскоре его учитель тоже излился, единожды глубоко застонав, а затем порывисто поцеловал Джерарда. Когда он сдвинулся, чтобы выйти из него, Джерард тут же прижался к нему, заскулив что-то, сопротивляясь, и зарылся носом в плечо своего учителя. — Что? — спросил Барлоу утешающим голосом. — В чём проблема? — Подожди, — Джерард тяжело дышал. — Пожалуйста, останься. Хотя бы на несколько минут… Задержись, — Барлоу вздохнул. Его голос не звучал раздражённым или рассерженным.        Он опёрся на один локоть и уставился на блаженное лицо Джерарда. — Ты прекрасен, Джерард, — мягко произнёс Барлоу, убирая пару потных прядей с его лица. Джерард взглянул на него с таким обожанием, что Барлоу был застигнут врасплох. — Так зачем же ты портишь эту красоту шрамами? — несмотря на просьбу Джерарда, он вышел, снял презерватив, завязал его и отложил, чтобы позже избавиться от него.        Барлоу прикоснулся к одному из самых незаживших порезов на левой ноге Джерарда и вздохнул. — Просто тяжело видеть его с ней, — ответил Джерард, прикрывая глаза и позволяя словам сорваться с его губ. Здесь он чувствовал себя защищённым… Он не хотел держать секреты в себе, но ему не нравилось вспоминать Фрэнка с этой девчонкой. — Джерард, после этого дня я не хочу видеть новых порезов на твоём теле, — парень поднял глаза, встречая взгляд своего учителя, который был преисполнен неожиданной серьёзностью после страстных и прекрасных моментов. Нарастающее нехорошее предчувствие испарилось, когда Барлоу наклонился и поцеловал его.        Джерард обвил руками плечо своего учителя и прижался к нему ближе, поочередно водя носом то по шее, то по груди, ощущая, что ни за что в жизни не хочет уходить. Он действительно чувствовал себя здесь под защитой и в уюте… Будто здесь не могло произойти ничего плохого. Когда казалось, что всё совсем ужасно, всегда происходило что-то хорошее.        Это было так неправильно и одновременно так… Верно.        Джерард чувствовал себя лучше и знал, что это продолжится. — Ты такой нежный, Джерард, по тебе не скажешь, — тот ответил лишь более тесными объятьями. — Должно быть, это убивает тебя изнутри: столько любви и нет ни одного человека, которому ты смог бы её подарить, — Джерард на секунду замер, а затем медленно кивнул и положил голову Барлоу на грудь.        Он не знал, любил ли его Барлоу по-настоящему, но он признался самому себе, что ему на самом деле всё равно. Он нашёл того, кто будет принимать его любовь и возвращать её в ответ. Это было почти то, что заслуживали такие гнилые и исполосованные люди, как он. ()()()        Барлоу поручил Джерарду избавиться от презерватива, так как для учителя это было слишком рискованно. Получив домашнее задание, Джерард незамедлительно ушёл.        Учитель сказал воплотить в рисунок те чувства, которые он испытал. Барлоу, скорее всего, имел в виду те чувства, которые он ощущал, лёжа на запятнанной простыне в кладовой кабинета искусств, но его мозг отдавал совершенно не те импульсы к мышцам рук.        Он давил на уголь в агонии, вызванной тёмной безрассудной страстью жертвы, попавшей в ловушку, установленную кажущимся безобидным, но на деле опасным и красивым учителем. За рисунками стояло чувство большее, нежели просто ненависть и ревность…        Было прекрасно ощущать, как быстро возвращались к нему страсть и все утерянные некогда навыки. Он был счастлив. Среди бездны беспросветного ужаса появилось хотя бы несколько светлых часов… Всё было прекрасно и идеально.        А затем чары будто моментально развеялись, и его сердце разбилось вдребезги прямо после того, как было собрано вновь.        Что он только что наделал?        Он переспал с учителем, согласился уничтожить улики… Пообещал держать это в секрете… Неужели он позволил себе стать игрушкой Барлоу?        Его шлюхой?        Кто-то… что-то, даже близко недостойное Фрэнка, его так называемая «порочная страсть»? Фрэнк с лёгкостью мог не заметить порезы Джерарда, но не трах с учителем.        Спать со своим учителем лишь ради «страсти вдохновения» было неправильно… Глупо… На это нельзя было с лёгкостью закрыть глаза… Это было непростительно.        Джерарда внезапно сотрясло лёгкое рыдание, и он закрыл рот рукой. Он уставился на своё творение сквозь пелену слёз, и его начало трясти.        Что он наделал? О Боже, что же он наделал?