mom said you're so bad

Бэмбэм пялится на потолок и терпеливо ждёт, пока его глаза не начнут закрываться. Ну разве что только они этого не делают. Он ждёт ещё долгих пятнадцать минут и всё ещё бодр на все сто двадцать. Он так сильно хочет уснуть, потому что знает… знает, что случится, если он не уснёт прямо, блять, сейчас. Но он ведь никогда не получает того, чего хочет. Что должно измениться сейчас. Адреналин от всех событий сегодняшней ночи всё ещё бурлит у него в крови. Ему очень хочется пойти и немного попортить настроение своим сожителям, просто, чтобы избавиться от волны мыслей, которая вот-вот хлынет на его бедную голову. Правда, он знает, что приставать к этим придуркам — значит получать втройне ещё довольно долго, да и вообще, ему слишком неохота вылезать из кровати. Поэтому он лежит дальше, уставившись скорбно в потолок. Потолок. Потолок. Потолок. И опа. Приехали. Он поворачивается на бок, когда понимает, что кошмар начался. — Как же всё пиздецки пиздецово, — мычит он, уткнувшись в подушку. - Срочно нужен кофе. Если Бэмбэм выпил хоть банку пива накануне, начать следующий день без кружки кофе он не может. Эта привычка появилась ещё когда они с братом потихоньку начали приобщаться к подростковой жизни, пробуя разный алкоголь в разных дозах. Его брат как раз был тем, кто дал Бэмбэму кофе-после-пива-или-любого-другого-дерьма-которое-ты-выпил, и это стало уже традицией… это вообще можно назвать традицией? В любом случае. Просто кофеин — это нечто, без чего тело и мозг Бэмбэма будут слушаться его плохо и то и дело норовить отключиться. Бэмбэм соврёт, если скажет, что рад увидеть своих сожителей уже проснувшимися и устроившими шикарный завтрак, состоящий из яичницы, тостов и тонн нутеллы. Кванмин всегда был тем очень странным типом парня (Бэмбэм называет это «синдром беременного Кванмина»), у которого обнаруживаются очень странные предпочтения, когда дело доходит до еды. Он обычно всегда завтракает яичницей и джемом… ну, то есть хлебом с глазуньей, щедро смазанной джемом. Это странно. Всегда появляется непреодолимое желание побиться головой об стол, когда смотришь на выбор Кванмина в еде. Сегодня он сделал нечто, похожее на рулет из яичницы с нутеллой внутри. — Господи, — вздыхает Бэмбэм, строя на лице очень осуждающее выражение. Не то, чтобы Кванмину было не похрен, потому что он продолжает с невозмутимым лицом жевать этот странный мерзковатый рулет. — Утро, принцесса. Бэмбэм ненавидит это прозвище, серьёзно. Ну и конечно, раз уж Чимин был тем, кто дал его ему, он обязательно повторяет приветствие за Кванмином. — Ну, — добавляет он, перехватывая кружку покрепче; на его губах играет на редкость дерьмовая ухмылочка: — как всё прошло? Бэмбэм сразу не отвечает. Он берёт свою кружку и неторопливо наливает себе оставшийся на дне турки кофе, после чего с удовольствием отпивает горячей чёрной жидкости. — Ты о чём? — спрашивает он, слегка прокашливаясь из-за того, что голос у него немного грубый со сна. Близнецы довольно жутковато выглядят, когда сидят вот так с одинаковыми злорадными ухмылками. Ну, а Чимин, что ж, он пугает Бэмбэма вообще всем, что делает. Вот вам и причина того, почему он так не хотел видеть их за завтраком. — Ох, не притворяйся идиотом, — мурчит Ёнмин, старательно подмигивая и стреляя глазками. Бэмбэм сжимает губы в тонкую линию. Ему точно не нравится такой тон. — Я не имею ни малейшего представления, о чём вы сейчас говорите. Чимин фыркает, после чего отставляет от себя кружку и складывает руки в замок, укладывая на них подбородок. — Как у Джексона, большой? — спрашивает он без малейшего грёбанного предупреждения. — Ох, тебе обязательно было говорить это так? — раздражённо хмыкает Кванмин. — Посмотри, что ты с ним сделал. И ничего Чимин с ним не сделал. Просто он… он… он немного охренело распахнул рот. Ладно, очень охренело. Потому что, что за ёбаный в рот вообще. — У нас ничего не было! — восклицает он, явственно ощущая, как краснеют его щёки от одного только представления, что ведь и правда могло бы быть. Господи. Если бы он хоть немного успел об этом поразмышлять и одёрнуть себя… поздно. Внизу живота у него начинается нехилый такой бунт и всё начинает как-то напрягаться. Бэмбэм почти рычит, старательно представляя себе уродливые грязные ноги, вместо того, как чудесно катаются под джексоновской кожей его мышцы каждый раз, когда он просто, блять, двигается. — Ничего не случилось, — запинаясь, говорит он, и это действительно очень хреново, потому что вместо уверенных слов изо рта у него вырывается только какое-то неуверенное бульканье. Грёбанный Чимин с грёбанными близнецами. — Я и домой вернулся раньше вас обоих! И это правда: он помнит, как эта троица возилась и шумела в гостиной около пяти или шести утра. Чимин фыркает, выглядя совершенно не впечатлённым: — К чертям. Расскажи нам о сексе. — У него нет даже намёка на хоть какие-то манеры. Просто кошмар. Бэмбэм не чувствует себя смущённым или виноватым за то, что вчера в его кровати было недостаточно людно. Если его щёки и горят, то только из-за слишком горячего кофе. — Он отвёз меня домой. Мы были дома около двух или трёх. Он проводил меня до двери, пожелал спокойной ночи и ушёл. На самом деле, Джексон дождался, пока Бэмбэм не зайдёт в двери своей квартиры, но Бэмбэм оставит эти воспоминания для себя (и уж точно не будет делиться с ними тем, что сидел с прижатым к двери ухом до тех пор, пока больше не мог расслышать, как Джексон спускается вниз). — Ничего, вот как? — Кванмин выглядит расстроенным. И это довольно неприятно, потому что, если кто-то и должен корчить на лице такую моську, то только Бэмбэм. Ёнмин морщится, как будто у него головная боль: — Даже не поцеловались? Бэмбэм вздыхает. — Всё было подстроено, парни. Чего вы ждали? — спрашивает он, подпирая подбородок рукой и стараясь не показывать того, что на самом деле это было так больно — эта готовность на что угодно ради Джексона. Он ждал любого случая, любого мимолётного знака, только, что бы скрипеть зубами от досады, не получив ничего, кроме ёбаного смущённого пока. Конечно, Бэмбэму нравится эта джексоновская разносторонность. Его одежда, его слегка растрёпанная причёска, его манеры — всё это кричит о том, что он тот ещё бэдбой. Но когда он говорит с Бэмбэмом, он всегда использует этот свой на-выходных-я-работаю-волонтёром-в-детской-больнице голос. Влечение, которое Бэмбэм испытывает к этому парню, уже достигло своего апогея, и если Бэмбэм срочно не остановит это, дело примет опасный оборот. Блять. Этого ему не хочется. — Просто забейте, — говорит он, недовольно взмахивая рукой на мигающие перед ним рожи сожителей. Чимин смотрит на него, задумавшись, после чего вздыхает: — Нет, я знал, что он тебя не трахнет, — и хмурится так, словно это Бэмбэм в этом виноват. Разве это не обидно? Бэмбэм кривит губы, потому что да, это обидно. — Что за хрень. Может, ты думаешь, что он слишком хорош для меня? — не так уж и обязательно каждый раз напоминать ему, что они с Джексоном на разных уровнях. Чимин отрицательно качает головой. — Не в этом дело, — говорит он, и передёргивает плечами. — Чжебом дико психовал, когда ты ушёл с Джексоном, потому что он не тот тип парня, с которым ты можешь отпустить хоть кого-нибудь, — Бэмбэм легонько улыбается на то, как Чимин закатывает глаза, — но Чжинён-хён сказал, что всё в порядке. Мне кажется, что он знал, что у Джексона есть что-то, внезапно, канадское, из-за чего он такой воспитанный и охуительно добрый. — Что-то, внезапно, канадское, — эхом отзывается Бэмбэм. Потом он передёргивает плечами, хмурясь: — Но Чжинён-хён чуть ли не прогнал Джексона, когда увидел нас в кофейне. — Однако, если бы не он, Чжебом бы, возможно, вообще никуда вас не пустил, когда вы свалили за своим мороженым, — приподнимая брови, значимо сообщает Кванмин, вываливая щедрую горку нутеллы на остатки глазуньи. — Погоди-ка… в кофейне? Когда это было? — Гх, — Бэмбэм поджимает губы, игнорируя заданный вопрос. Вдруг у него щёлкает в голове: — Хм, да. Чжинён-хён… это было неожиданно, да? Очень внезапно. Чимин ухмыляется: — Может, это твои мегаохуенные друзья здесь замолвили словечко за твоего мачо? Пф, ага. Бэмбэм вскидывает брови: — Хочешь сказать, что у вас получилось уговорить Чжинён-хёна? — Ты съел свою мороженку на пару с Джексоном, разве нет? — парирует Ёнмин, улыбаясь, когда Бэмбэм не находится с ответом. — Нет, правда, это так хреново, — бурчит Чимин, склоняясь над своей кружкой. Он допивает её содержимое одним глотком, после чего, хмурясь, продолжает: — То есть… Джексон не подал вида. Он точно из тех «тридцать-тысяч-свиданий-до-секса» парней. Бэмбэм мог бы рассмеяться: его жизнь наполнена людьми, крайне заинтересованными в его личной и особенно половой жизни, и очень сильно расстраивающимися, потому что прошлой ночью никакого свежего опыта у Бэмбэма не прибавилось. Бэмбэм честно не знает, может ли он назвать своих друзей лучшими или худшими в своём роде. Вот только настроения смеяться нет совершенно. Как он может смеяться над собой и всей этой ситуацией, если он морщит нос и изо всех сил пытается представить себе что-то очень мерзкое, чтобы убрать из головы мысли о грёбанном Ван Джексоне? Хотя, у него и так это не получается. Он пытается — реально пытается отвлечься, но… то, как они держались за руки, и как Джексон горой встал, чтобы защитить его, и, и как он сказал, что бросил бы всё, чтобы быть рядом с ним, когда Марк был поблизости. Всё это вертится у него в голове. Все эти короткие мгновения, из-за которых у Бэмбэма голова идёт кругом. А Джексон такой, блять, очаровательный. Нет, Бэмбэм не перестанет повторять это раз за разом. Даже не надейтесь. Ни в коем случае. Когда ещё парень будет предлагать тебе мороженое, чтобы поднять настроение? Когда парень с кажущейся фобией на всё калорийное будет есть это проклятое мороженое ради тебя? Потому что, давайте начистоту, Джексон точно сделал это ради Бэмбэма. Он не говорит, что он для Джексона какой-то особенный. Нет, Джексон точно мог бы сделать всё это для кого угодно ещё… бля-ать… Нет, это всё точно надо прекращать, или это явно хреново кончится. — Ты, блять, убить себя хочешь?! — взвывает Чимин ни с того ни с сего, подскакивая со своего места. Кванмин сидит, притихнув, с банкой кетчупа в одной руке и чашкой чая в другой. — Почему ты его не останавливаешь, Ёнмин? Это твой брат-близнец. Твой к хренам ёбнутый брат-близнец, который собирается пить чай с кетчупом. Ёнмин равнодушно передёргивает плечами, даже не поднимая взгляд на этих двоих: — Идите нахуй, я видел, как этот человек жрал яичную скорлупу с сахаром. Меня уже не удивить. Ну, в какой-то степени он прав. - — Я думал, ты приударил за ним? — укоряюще говорит Джун. Нет, правда, он даже не вопрос задаёт. Наглый тонсэн суживает глаза, глядя на него, и указывает большим пальцем себе за спину, где на улице чётко видна одна очень знакомая фигурка, отражающаяся в окнах. Бэмбэм выглядит крайне шокированным. — Это не так, — торопливо отнекивается он, потому что вообще хрена Джун тут забыл? Он должен быть далеко от него сейчас, помогая Бэкхёну с багетами и круассанами, а не стоять тут, эм, осуждая бэмбэмовские жизненные выборы. Уборка, вот что важно, говорит себе Бэмбэм, яростно накидываясь с тряпкой наперевес на близстоящий стол. Бэмбэм не (абсолютно точно не!) пялился сейчас на Джексона, делающего какие-то тупые упражнения для ног. — Ага, — кивает Джун и складывает руки на груди. — Нуна протёрла этот стол минуты три назад, знаешь, — говорит он Бэмбэму, звуча примерно как член. Дети растут, и у них всё меньше уважения к старшему поколению. — Я знаю, — огрызается Бэмбэм, но всё-таки прекращает. — Там было несколько крошек, — врёт он, но тут же вспоминает, что за этим столиком сидел парнишка, который вечно делает у них уроки до самого закрытия. И да, он взял только чай со льдом. Джун фыркает и выставляет в сторону Бэмбэма указательный палец. — Ты сосёшь, — говорит он, и Бэмбэм понимает, что это относится не только к его фейловому обману, но ещё к некоторым вещам. Или только одной вещи… — Ты знаешь, что сосёшь больше, — отвечает Бэмбэм. — Не-а, ты сосёшь постоянно. — Ты сосёшь экспоненциально, чувак. Джун корчит рожицу: — Сколько нам вообще? пять лет? — но не дождавшись от Бэмбэма реакции, он продолжает: — Я отказываюсь иметь с тобой дело. — Ох, так ты признаёшь, что я победил? — смеётся Бэмбэм. — Победил где? — спрашивает Виктория, подходя к ним; в руках у неё по половинке белого глазированного пончика, которые она протянула парням. Она просто ангел. — Спасибо, — расцветая на глазах, говорит Джун, и, так как Бэмбэм уже запихнул весь пончик в рот, старательно жуя (ага, угадайте кто опять проспал и не позавтракал), младший спешит поделиться с Викторией: — Мы думали, что хён уже, наконец, готов побороться за сердце того чувака, да? Видимо, кексики были началом, но стали концом их недолгой любовной истории, потому что он опять вернулся, — Джун смачно откусывает от пончика и продолжает с набитым ртом, — к стрелянию глазками с безопасного расстояния. Бэмбэм торопливо глотает огромный сладкий ком, из-за чего чуть не задыхается, и, с выступившими слезами на глазах, хрипит: — Вообще-то, я просил его об одолжении. — А кексики? — Кексики были платой за одолжение, — говорит Бэмбэм, утирая слезинки из уголков глаз. У Джексона было действительно очень счастливое лицо, когда Бэмбэм протянул ему эти кексики. Наверное, ему и правда было приятно, но Бэмбэму нет дела: у него много других мыслей в голове помимо этого парня, да и кексики эти не он делал. — Хей, — Виктория щёлкает пальцами перед носом зависшего парня. — Ты здесь? Бэмбэм встряхивает головой, растрёпывая чёрную чёлку: — Да? — Почему ты не говоришь с мальчиком, который тебе нравится? — спрашивает она с ехидной улыбочкой на лице. Нет, знаете, Бэмбэм берёт свои слова обратно: никакой она не ангел. Такой же чертёнок, как и все остальные его знакомые. Бэмбэм фыркает, закатывает глаза и вместе с тряпкой направляется к кассе, гордо игнорируя заданный вопрос. Виктория с Джуном зовут его пару раз, но сдаются, так и не дождавшись от парня ответной реакции. А у Бэмбэма ещё куча дел. Ещё наверняка осталась какая-то грязь, от которой надо избавиться. Какие-то крошки. Ещё осталась пыль здесь и там. Бэмбэма совершенно не волнует тот факт, что с последнего разговора с Джексоном прошло ровно шесть дней и четырнадцать часов. Они встретились у ворот где-то в без пятнадцати девять, утром. Им обоим надо было идти на пары, поэтому они всего лишь перекинулись парой фраз, типа «как жизнь?» и «ну, увидимся». Но чего-то так они и не увиделись. Бэмбэм видит, как тот занимается в зале, а Джексон прекрасно осведомлён о бэмбэмовом месте работы. Пф, конечно, Бэмбэм не ждёт, чтобы тот зашёл в кофейню хоть один долбанный раз и сказал привет. Просто проходя мимо. Но это и правда сложно — зайти в Старбакс и сказать одно простое привет, или доброе, блять, утро, или что угодно. Невероятно сложно, да ведь? Особенно если вы неплохо провели время вместе. А Бэмбэм на все триста уверен, что они очень и очень неплохо провели вместе время: он знает, как выглядит Джексон, когда ему некомфортно, и той ночью парень был смущён, но смущён по-хорошему. И он не выглядел недовольно или отстранённо, когда они поздоровались эти шесть дней назад. Поэтому этот игнор по отношению к Бэмбэму точно не связан с той вечеринкой. Но почему тогда? — Да какая разница, — бормочет Бэмбэм себе под нос, хмурясь. Он как может говорит себе, что не хандрит. И совсем не скучает по лучистым морщинкам в уголках джексоновских глаз, когда тот улыбается. Возможно, это даже хорошо, что всё так вышло. Теперь, когда они не общаются, Бэмбэм точно не сможет запороть свою вроде как дружбу с Джексоном. Это лучше для него, спасёт его сердце от ещё одного разрыва. Потому что есть у Бэмбэма такой грешок: влюбляться в нежных парней. Он влюбляется сильно и ему гораздо сложнее потом оклематься. Поэтому — к лучшему. Определённо. Если он сможет держать это (и только это) в голове, то будет совсем клёво. - Несмотря на то, что Бэмбэм изо всех сил старался мыслить позитивно и занять себя всякой мутью вроде учебы, семьи и друзей, он есть ничто иное, чем ходячий печальный труп к девятому дню. Ёнмин жалуется, что парень похож на человека с дубиной в заднице уже больше недели, но чего ждать от его сожителей-дерьмоедов? А правда в том, что Бэмбэм стал совершенно невыносимым только три дня назад. И он не просто ходит по квартире в одних боксёрах, стеная, словно миру пришёл конец, а он прожил самую ужасную жизнь, и бросается в слёзы ни с того ни с сего. Когда у него нет настроения… окей, когда у него очень плохое настроение, он проводит время пересматривая фильмы, которые он видел уже пятьдесят раз, и слушает отвратительно плаксивые песенки, и носит худи, и, хм, заворачивается в несколько слоёв одеял, превращаясь в буррито. А Цветик, их котёнок (близнецы сказали, что Бэмбэм обязан быть четвёртым отцом мохнатой твари. Они не приняли «нет» за ответ, поэтому Бэмбэм мог только согласиться) нашёл идеальное место для отдыха на нём. Вообще, плюсов в том, чтобы быть человеком-буррито довольно много. Например, Бэмбэму всегда довольно тепло, и он может прятать вкусняшки под одеялами, типа шоколадок, крекеров, чипсов или чиминова клубничного молока, чтобы никто об этом не узнал. Когда никого нет дома, он разбурритовывается на пару минут и совершает основательный набег на холодильник, забирая оттуда всё, что пожелает. Никто его не остановит. Правда, есть и минусы… например, невозможность пнуть Кванмина и Чимина по самому дорогому, когда они начинают тыкать его в лицо — единственную видимую часть его тела, или когда они кидают в него кусочки мяса. Как сейчас, например. — Вылезет ли принцесса из своей раковины? — драматично вопрошает Чимин, и, так как он огромный членоголовый удод, он берёт самый большой кусок мяса и целится прямо в недовольно наморщенный бэмбэмов носик. — Пятьсот очков за прямое попадание! — взвывает он секундой позже, уродец, пока Бэмбэм пытается сжечь его своим ненавистным взглядом. — Ох, чёрт, — восклицает Кванмин, испуганно расширяя глаза, — ты разозлил принцессу! Чимин цокает языком, нагло улыбаясь. — Кошмар. Просто ужас, — говорит он, растягивая последнее слово. — Неужели она накажет нас? Может, опять врубит Рианну на полную громкость? — Хотя бы не Адель. — Хотя бы, — с этими словами Чимин кидает кусок мяса, и тот с ужасным звуком падает Бэмбэму на лоб. Фу. Бэмбэм не двигается, потому что Цветик уютно устроилась где-то на его боку, и он не хочет её беспокоить. И вообще, ему всё ещё уютно. — Слава богам, он не пересматривает «Небо любви» или «Момент, чтобы запомнить», я помню каждую фразу во всех этих мелодрамках. — И он недовольно кривит губы. Ну всё. Бэмбэм больше не хочет знаться с этим человеком. Как он может корчить такие рожи? Эти два фильма заставляют людей выплакать к хренам свои глаза, потому что они трогают, блять, человеческое сердце. Они так хороши. — Ох, это Армагеддон, — вздыхает Кванмин, глядя на Брюсса Уиллиса на экране. — Ты собираешься поставить «Don’t wanna miss a thing» после этого фильма на повтор на всю ночь, верно? Бэмбэм практически наслаждается искаженными болью мордами своих друзей, когда говорит: — Ты не неправ. Чимин стонет, роняя голову на руки. — Напиши Ёнмину. Скажи ему, чтобы оставался у Мину, — серьёзным тоном говорит он Кванмину. — Спаси хотя бы его. Кванмин прекращает жевать и с усталым видом уставляется на Бэмбэма. — Почему ты просто ему не напишешь? — Они уже обсуждали это. — У меня есть его номер. Просто скажи ему это хреново привет и пригласи куда-нибудь. Или… или просто напиши ему хоть что-то, я не знаю. — Кванмин вздыхает. — Напиши и прекрати уже всю эту, — он выразительно указывает взглядом на Бэмбэма, — поебень. Бэмбэм надувает губы. — Нет, — становится его ответом. Ну и что, что у Кванмина есть номер Джексона? Тот дал ему его, чтобы тот рассказал ему о каких-то там предстоящих спортивных матчах. (Да, Бэмбэм и правда очень рад, что это не потому, что Кванмину нравится Джексон. Иначе он бы просто придушил своего друга). А Бэмбэму джексоновкий номер не нужен. Он буррито, потому что ему холодно, а не потому, что не видел парня уже неделю. И не потому, что Кванмин только что напомнил ему, что в его телефонной книге есть этот номер. Бэмбэм слышит, как Чимин заговорщицки шепчет: — Ёнмин отомстит за нас, как Тони Старк. Я хочу, чтобы он потратил миллионы вон, сделал летающий костюм и сбросил полудохлое тельце Бэмбэма с двухсот футов. - Бэмбэм сейчас будет очень честен: он не знал, что хочет, чтобы Джексон обратил на него внимание так поразительно невъебически сильно. Он знал, что хочет этого. Знает и сейчас. Но реализация приходит к нему на двенадцатый день, когда он осознаёт, что не просто, блять, «хочет». Он этого жаждет, жаждет, чтобы Джексон пришёл в Старбакс не в пятницу. Не за фраппучино. За ним. Двенадцатый день также становится днём, когда Бэмбэм видит, что все его друзья либо начали игнорировать его тёмную ауру, которую он распространяет ещё с самой пыниэлевской вечеринки, и стали вести себя так, словно он нормальный Бэмбэм, а не хмурый усталый чмурик, дома превращающийся в одеяльное буррито, либо, как Джун, просто решили немного увеличить дистанцию на время. И Бэмбэм их понимает: если бы в его кругу общения появился мудак, который портит своей хмурой рожей всю атмосферу, он бы сделал то же самое. И он правда ни на кого не обижается. К четырнадцатому дню ни Бэмбэм, ни Джексон так и не перешли блядскую дорогу между кафе и спортивным залом. К этому моменту Бэмбэм уже успел потерять всякую надежду. Он окончательно смирился с тем фактом, что те вещи с Джексоном, о которых он думал, когда они ехали в его машине, никогда не станут реальностью. Никаких ланчей вместе в колледже. Никаких игр с Чимином и близнецами. Никакого Джексона, совершенно убийственно очаровательно сюсюкающегося со Цветиком. Бэмбэм ужасно жалок: он ждал всех-всех этих вещей. Но да, на них надеяться нечего. Но всё в порядке. Он запросто может прожить без убийственно очаровательного сюсюканья со своим котом. Ему не нужен ещё один друг — у Бэмбэма их дохрена. Просто Джексон… Бэмбэм никогда не встречал никого, как он. Парня, который не входит в зону уебков. А все бэмбэмовы друзья там: от Югёма до новенькой работницы Санни. Они все уёбки и надоедливые сучки, и Бэмбэм полностью им подходит, потому что сам та ещё заноза в заднице. Но Джексон выглядит совершенно другим. Он не Марк, у которого под маской идеального парня оказалась совершенно блядская натура. Джексон подначивает Бэмбэма, но это просто игра. Его друзья довольно грубы — Бэмбэма, конечно, это не волнует, потому что он знает, что они встанут горой, если вдруг что, но они невероятные мудаки. Тот тип ребят, которые будут ржать над ним, если он проспит важную пару, или снимут на видео и выложат на фейсбук, как он, пьяный в задницу, творит несусветную хрень и рассказывает о себе отвратительные факты. Они полное говно, но они рядом, когда это необходимо. Джексон… Джексон может быть задницей, но он, хм, внимательная задница. Со смеющимися глазами и всегда наготове, когда требуется помощь. Внимательная к его проблемам задница, с которой его теперь ничего не связывает. Но всё в порядке. Ему совершенно насрать. И как раз потому, что ему решительно похуй, он не чувствует, как его сердце подскакивает и заходится в бешеном ритме, населяя разум надеждой, когда Джун бочком придвигается к нему на пару шагов, псс-кает и указывает взглядом на автоматические двери кофейни, через которые проходят Намджун и некий чувак в белой шапке и предусмотрительно зажатым в руках Кэноном. Это не Джексон. Не может такого быть. У этого парня нет рукава с мелкими цветами, а вместо улыбающихся полумесяцев из-под чёлки виднеется довольно отталкивающая пара яростно поблескивающих глаз. Вообще, это лицо можно назвать самым сучьим лицом из всех, что когда-либо встречались Бэмбэму. А это о многом говорит, потому что Бэмбэм тратит жизнь на обслуживание недовольных жизнью юристов и продавцов-консультантов. — Привет, ребята, как жизнь? — тем не менее, дружелюбно спрашивает Бэмбэм. — Вернулся за шоколадным печеньем, Намджун? — Хей, бармен-Бэмбэм. У Намджуна руки в карманах, и он качается на носках, с задумчивой улыбкой разглядывая меню. Его дружок только фыркает; он снял свою шапку, обнаруживая вполне нормальные чёрные волосы с не особо нормальными белыми прядками. Все они полные фрики, на самом деле. Стоя в ожидании заказа, Бэмбэм изо всех сил закусывает нижнюю губу, чтобы ни в коем случае, даже случайно, не начать обстреливать Намджуна вопросами об их общем знакомом. (Да, он волнуется. Неожиданно, правда?) — Латте с тройным молоком, — наконец, говорит Намджун, — и парочку этих песочных печеньиц с шоколадом и карамелью. Чизкейк с лаймом. И, наверное, всё. — Конечно. — Бэмбэм еле как справляется с собой и расплывается в улыбке: — а ты,.? Фрик смотрит на него самым равнодушным изо всех равнодушных взглядов. — Всё нормально, — говорит он. Господи. В чём его проблема? Кажется, этот чувак не знает, что такое улыбка. Бэмбэм отходит, чтобы сделать кофе и положить выпечку на тарелки. И придумать, как бы так незаметно вынести в разговор имя Джексона. Мелированная сучка может прогуляться нахрен — у Бэмбэма не было схожего выражения лица последние две недели, разве нет? Он благодарит Сюзи, когда она протягивает ему кусочек чизкейка. В кафе всего пара людей, и Бэмбэм зовёт Намджуна, протягивая ему его заказ. Парень расплачивается, и Бэмбэм протягивает ему сдачу, набираясь смелости, чтобы спросить, как его опережают. — Почему тут нет банановых кексиков? — спрашивает фрик со знающим видом, внимательно смотря Бэмбэму в глаза. Блять. Ох, блять. Так он не просто дружок Намджуна. Этот слишком серьёзный фрик тоже знает Джексона. Весело. У Бэмбэма тут же вспыхивают щёки, потому что. Потому что. Кексики. Банановые кексики. Он не знает, что за хуйня происходит с его жизнью, но ему кажется, что весь мир смотрит на него, когда он, заикаясь, отвечает: — М-мы не продаём банановых кексиков здесь. — У него не вышло скрыть своего смущения: это видно по его пылающим щекам, но он может чуть-чуть исправить ситуацию, наверное, если скажет что-то вроде: — У нас есть кексики с арахисовым маслом, с шоколадом и мятой, и Донхэ-хён делает очень вкусные ванильные кексики. Хм. С арахисовым маслом и шоколадом и мятой тоже очень ничего себе. Кхем. Если что. Фрик приподнимает бровь, рассматривая выпечку. — Хах? — он оборачивается к Намджуну, который с невозмутимым видом стоит и дует на свой кофе. — Я думал, что вы, ребята, сказали, что эти кексики продаются здесь. Намджун молчит. Он слегка передёргивает плечами, после чего берёт своё печенье и спокойно начинает есть. Но его друга, кажется, вполне устраивает и такая реакция. Если бы Бэмбэм не был так ошарашен, то быстренько бы сочинил что-то вроде специального случая, по которому они единственный раз приготовили эти кексики. — То есть, вы не будете делать их сегодня? — настойчиво спрашивает чувак, и Господи, Господи, почему нет такого правила, разрешающего баристам бить своих клиентов по лицу? Бэмбэм мотает головой, изо всех сил стараясь сохранять свой разум в здравии. — Боюсь, нет. Он мог бы устроить это, конечно, но проблема в том, что он не знает, для чего парню это надо. Он ведёт себя так, потмоу что за этим кроется ещё что-то важное, что он хотел бы сказать, или просто, потому что ему охота выебнуться? — Я вижу, — кивает фрик. Он смотрит на Бэмбэма своим странным взглядом ещё недолго (как будто бы за ним не выстроилась очередь из посетителей, желающих сделать заказ), а потом поднимает свою камеру. И щёлкает затвором. Что. За. Ёбань. Бэмбэм давится вздохом: — Эй, чувак… что ты… — Джексон, — коротко отвечает тот. Нет, это нихуя не объяснение. Бэмбэм очень хочет указать на это недоразумение, но чувак уже развернулся, чтобы уйти. — Хей! Погоди… ты! Ты, с мелированной прядкой, с фотиком! Стой! Он ушёл. Бэмбэм только моргает растерянно. Сейчас он и правда ничегошеньки не понимает. И какого хрена его руки так ужасно потеют, если этот чувак так ничего и не сказал? — Юнги выкинет мёртвое тельце Чонгука в реку, когда узнает, что тот опять брал его камеру, — заговорщицки ухмыляясь, сообщает ему вполголоса Намджун. Ох. Он всё ещё здесь. Бэмбэм нервно облизывает губы: — Что это было вообще? — Ты о чём? — спрашивает Намджун; ухмылка у него становится хитрой. — Ты знаешь, — хмурится Бэмбэм. — Я не… оке-ей, тебе не надо так делать, — говорит Намджун, поднимая руки вверх, когда Бэмбэм недовольно фыркает. — Хочешь меня напугать своим рёвом? Хочу напомнить, что в первую очередь ты бармен, а уже потом грозный лев. — Я… — Нет. — Сюзи внезапно оказывается между ними и с грохотом ставит стакан на прилавок. — Мы на работе. — Она упрекающе смотрит на Бэмбэма, после чего говорит: — Ты останешься вечером. Поможешь Джессике с уборкой. (Бэмбэм обычно остаётся по пятницам). — Сейчас у вас есть пять минут. — Хах, и одной будет достаточно, — улыбается Намджун, взмахивая рукой вслед её удаляющейся фигурке. Бэмбэму, может, даже стало бы стыдно за то, что он ставит свои личные дела выше работы, но тут ему в руку пихают бумажку с адресом. — В среду на следующей неделе, — Намджун смотрит на него взглядом типа «лучше-бы-тебе-не-отказываться». — Принеси пива и друзей, если захочешь. В пол-девятого вечера. И да, будет пицца. С этими словами Намджун разом суёт в рот весь свой чизкейк и в то же время достаёт мобильник. — Где черти тебя носят, придурок? — слышит Бэмбэм прежде, чем двери в кафе захлапываются. - На обратной стороне бумажки торопливо начёркано несколько слов заглавными буквами: «ДЖЕКСОН СТЕСНИТЕЛЬНЫЙ ЧУВАК И НЕ ДЕЛАЕТ ПЕРВЫЙ ШАГ» Чжебом даже головой мотает неверяще. Остальные смеются. Бэмбэм… Бэмбэм на ёбаном седьмом небе.