Когда есть не только я

Танис проснулся от чуткой и сумрачной полудремы ещё затемно. Он лежал на мягкой широкой кровати, рассеяно скользя взглядом по потолку, и пытался остановить круговерть мыслей, чтобы выловить хоть одну стоящую. Бесполезно. С тяжким вздохом он встал и начал одеваться. – Хоть в Храм иди Паладайна спрашивать, – пробормотал он, почесывая рыжую бороду. Заспанный служка, явившийся на звон колокольчика, принес чашку горячего травяного чая. Танис пил медленно, смакуя каждый ароматный глоток — хозяин гостиницы и правда знал толк в разнообразной флоре. Напиток взбодрил полуэльфа, придал недостающей решимости. И тогда ворота гостиницы без скрипа выпустили его на улицу, ещё скрытую белым одеялом густого тумана. Он уже был у самой границы храмовых владений, когда его внимание привлек негромкий мелодичный голос Крисании, доносившийся из-за небольшой изгороди и тонущий во влажном утреннем воздухе. Судя по обрывкам долетающих слов, жрица давала указания по проведению служб и строительству Храма в её отсутствие. Полуэльф напряг слух. – Я вернусь сегодня поздно вечером, – донеслись до него заключительные слова. Танис аккуратно выглянул из-за небольшой изгороди. Жрецы и старшие мастера, провожавшие Главу Церкви, столпились на небольшой площадке недалеко от того места, где вчера он встретил дракона. Сама Крисания уже сидела верхом на чёрном чудовище, которое нетерпеливо потряхивало головой и мягко переступало с лапы на лапу, раскрывая хищные кожистые крылья. К его седлу были приторочены мешки с провизией и травами. На плече Крисании висела изящная лекарская сумка. Провожающие поклонились на прощание Праведной Дочери и сделали несколько шагов назад от дракона, начавшего энергично разминаться. Пока он неспешно разворачивался, пока делал несколько широких и стремительных шагов перед резким прыжком, пока взлетал, тяжело и часто хлопая чёрными крыльями, пока ловил восходящий поток воздуха, Танис успел подуть в небольшой медный свисток, зачарованный так, чтобы его мог слышать только Хирсах. Это был особый сигнал на случай экстренной необходимости улететь. Всё время, пока медный дракон летел на зов, полуэльф нервными шагами мерил землю за изгородью и вглядывался напряженно в небо, боясь упустить Крисанию с её загадочным другом. Стоило только Хирсаху приземлиться рядом, как Танис вскочил в седло и указал на далекие силуэты дракона с всадницей, кажущиеся на таком расстоянии единым целым: – За ними! Близко не подлетай, нас не должны заметить. Дракон тихо рыкнул в знак согласия, и погоня началась. Над землей туман был не таким густым, хотя его длинные щупальца оказывались и на довольно большой высоте. Лишь благодаря им преследователям удавалось оставаться незамеченными, хотя чёрный дракон регулярно оглядывался назад и несколько раз использовал хитрые отвлекающие заклятия. После одного из них найти парочку удалось только чудом. Они летели все дальше и дальше от Палантаса, вглубь горной гряды. Чёрный дракон ловко петлял между выступами и скалами, торжественно парил вдоль узких лощин, плавно поднимался к вершинам. И когда Танис окончательно продрог, они достигли точки назначения. Скорость полета заметно снизилась, и теперь они летели совсем близко к склону одной из гор. И вот в один миг длинное чёрное тело изящно вильнуло вплотную к поверхности скалы и неожиданно скрылось за острым выступом – столь удачный пируэт явно свидетельствовал о немалом опыте дракона и всадника. Хирсах медленно на значительной дистанции совершил облет выступа, и зоркий взгляд Таниса успел разглядеть полное, можно сказать, вопиющее отсутствие чёрного дракона и светлой жрицы. – Как? – воскликнул удивленный полуэльф. – Он превратился. Там вход, – отрывисто отозвался Хирсах, яростно работая крыльями, чтобы дать возможность наезднику рассмотреть маленькую площадку и скрытый за выступом разрез в каменной стене. – Давай туда! – скомандовал Танис. В этот раз на посадку дракон потратил значительно больше времени: он несколько раз подлетал почти вплотную к стене, но всякий раз острый выступ оказывался в опасной близости от его крыла, и Хирсах, яростно рыча, отлетал, чтобы попробовать ещё раз. Наконец, он исхитрился зацепиться лапой за уступ и, чувствительно приложившись своим боком и бедром наездника к стене, сумел вжаться в узкую площадку. Танис слез с него, сдавленно шипя от боли в ноге. – Неужели он Крисанию так всегда приносит? – пробормотал он, растирая штанину: синяк обещал быть знатным. Хирсах медленно покачал головой: – Конечно, нет. Её доставляют со всевозможным комфортом как принцессу. Думаю, он использует магию, вдобавок ему привычно тут летать, здесь его логово. – Отлично, – констатировал полуэльф, открепляя оружие от седла. Вряд ли оно бы помогло ему против дракона, но с ним можно было чувствовать себя спокойнее. Тёмный проем так и манил, и Танис решительно сделал первый шаг. – Не стóит, – негромко произнес ему в спину дракон. – Почему? – обернулся Танис. Хирсах молчал. – Ты что-то знаешь? Что ты скрываешь от меня? – допытывался полуэльф. Дракон смотрел куда-то за плечо Таниса и продолжал хранить молчание. – Это может быть опасно не только для госпожи Крисании, – Танис решил призвать на помощь всё свое красноречие. – Она сама пошла на это, сознательно и добровольно, – глухо обронил Хирсах. – Нет в том никакой особой опасности, она молода и здорова. Оставь их в покое, Танис, негоже лезть в чужое логово. Полуэльф уже открыл было рот, собираясь расспросить поподробнее, как из глубины горы раздался низкий женский стон, в котором едва ли можно было узнать голос Крисании. Не мешкая более, Танис рванулся сквозь узкую щель входа в пещеру, и уже на пути его настиг сдавленный мужской стон. Где-то на границе сознания у него мелькнула мысль о некоей знакомой интимности таких звуков, но, в спешке почти вслепую нашаривая тропу, он отмахнулся от нелепых подозрений. Пол оказался на удивление ровным, и только этому Танис был обязан тем, что не споткнулся на пути, пока бежал сломя голову. А вот дорога была извилистой, с неожиданными и резкими поворотами. И за очередным Танис вдруг получил очевидные подтверждения мудрости Хирсаха и тому, что стоило остановиться раньше. Хотя бы за пару шагов до злосчастного поворота, услышав звуки, какими сопровождались обычно проявления страсти. Или ещё лучше вообще у входа в пещеру. Или… где-то в тот момент, когда Танис решил, что столетний возраст дает индульгенцию на чтение морали Праведным Дочерям светоносных богов. Какая ему, если задуматься, была разница, если уж не возражал сам Паладайн, серьезно испытавший духовную крепость своего верного чада? Все эти мысли, как обычно случается – запоздалые, но верные, посетили его в тот миг, когда Танис, открыв рот, замер каменным истуканом на пороге, готовый сказать… Он не знал, что сказать. Кроме того, что рад двум вещам: тому, что дракона в пещере не оказалось, и тому, что леди Крисания слепа, а значит, не способна увидеть Полуэльфа сейчас. «Я подглядываю», – сказал себе Танис. И можно было сказать, что это ужасно. Но почему-то больше было неожиданно. Слишком, пожалуй, неожиданно. Так же, как тёплые шкуры на полу. Танис полагал, что цветным драконам больше по нраву голые стены пещер и россыпи сокровищ пополам с хорошо объеденными костями врагов. Или болота и сырость – чёрные драконы предпочитали такие места. Костей, к слову, не было. А главное сокровище этого дракона не имело с золотом ничего общего и возлежало, бесстыдно обнажённое (белые одежды лежали неподалёку аккуратной стопкой, и венчал их платиновый медальон), с разметавшимися чёрными волосами, на песочного цвета шкуре дикого зверя. Танис не думал, что Верховная Жрица Паладайна, представлявшаяся ему не более привлекательной, чем фонарный столб, вообще женщина. Да, она, безусловно, была прекрасна. Той красотой, что напоминает об узорах инея на стекле. Молода – кажется, ей было не больше тридцати. Однако, Танис искренне полагал, что белые жреческие одежды приросли к ней надёжнее кожи. А то, что иные, посвящённые в давнюю историю с Вратами и чёрным магом, называли страстью, Танис предпочитал звать глупостью и гордыней. Едва ли от гордыни леди Крисания переплетала пальцы с пальцами лежащего рядом с ней мужчины. Не глупость заставляла её целовать и ласкать своего любовника. Удивительно, но леди Крисания, как оказалось, была женщиной. С нежными руками, губами, плавным изгибом бёдер, умопомрачительно красивой высокой грудью и удивительно белой для человеческой женщины кожей. С длинными ногами, которыми она призывно обхватывала бедра мужчины. Последним, вольготно лежащим рядом с соблазнительной женской фигурой, оказался Рейстлин. Танис был готов поклясться в этом всеми богами, какие есть, ушедшими и вернувшимися, и даже никогда не существовавшими. Это оказался Рейстлин Маджере. Картина ярко впечаталась в сознание Таниса, слишком ошеломлённого, чтобы поступить правильно — уйти, оставив пару наедине. Звук поцелуев, шорохи, стоны и сбивчивый шёпот едва ли заглушали его сбившееся дыхание и стук сердца, которое, верно, колотилось где-то в горле. «Я подсматриваю», – повторил про себя Танис. Он не думал, что леди Крисания – она была для него всё той же ледяной гордой девчонкой, сорвавшейся из Храма вслед тому, кого она посчитала нуждающимся в спасении, – умеет кого-то целовать. Не в лоб, благословляя милостью Паладайна, а в шею, в губы, в подбородок, в ключицы. Настойчиво, торопливо и нежно. Вторгаясь языком в рот любовника, жадно поглаживая плечи, потираясь всем телом о лежащее рядом с ней тело, выгибаясь, как выгибалась Китиара — бесстыдно и притягательно. Стонущая и раскрасневшаяся. С растрепавшимися волосами. Она не должна была быть такой. Какой угодно, подумал Танис. Не жалующейся, принимающей его помощь с холодным спокойствием во взгляде и голосе. Заледеневшей. Пусть даже вообразившей себе, будто желание прославиться пополам с жалостью – это любовь. Но не садящейся верхом на мужчину и, не отрывая губ, скользящей по телу любовника ниже, поглаживая и целуя. Танис хотел и не мог назвать происходящее отвратительным или противоестественным. У Крисании длинные стройные ноги. И узкие ступни. И округлые бёдра. И… «Я подсматриваю за Праведной и благочестивой Дочерью Паладайна и два года как покойником. Я убедился, что Даламар переживал не зря, – как-то отстраненно сказал себе Танис. – До чего же странной бывает жизнь». И теперь полуэльфу следовало придумать способ раскрытия инкогнито Рейстлина, который в наименьшей степени бросил бы порочащую тень на жрицу. Ведь он обещал Элистану помогать ей и боялся помыслить о том, что сделали бы с ней, если бы узнали о любовной связи с чёрным магом. Церкви Паладайна ни к чему были раскол и такой удар по репутации. А Танису ни к чему ненависть жречества, которое едва ли сразу поверит его словам. Всё-таки, такое развратное поведение больше пристало слишком часто вспоминаемой Китиаре, а не Посвящённой или иной приличной женщине. Достигнув жестких тёмных волос в паху, она, довольно урча, потёрлась щекой о восставшую плоть, а затем, едва ли пару раз поцеловав, взяла мужской орган глубоко в рот. Громко застонав, Рейстлин невольно двинул бёдрами вперед, а его рука словно против воли легла на голову жрицы, направляя её. Пальцы его запутались в чёрных блестящих волосах. Танис смотрел, не в силах двинуться или произнести хоть слово. Два противоречивых чувства захватывали его сейчас. Несмотря на повсеместное признание и одобрение оральных ласк для женщин, которое зачастую даже именовалось "эльфийской любовью", эльфы осуждали минет, называя его крайней формой извращения. С другой стороны, слишком живы были воспоминания о Китиаре — пылкой и раскованной, обожавшей по настроению доводить его до изнеможения умелым языком и горячим ртом. Полуэльф почувствовал, как к зависти примешивается острое желание: он словно воочию увидел прелестную голову, склонившуюся к его паху, и ощутил подушечками пальцев тугие завитки чёрных волос. Лишь одно мешало ему в безоговорочном признании остроухих лицемерами: воспоминания о чистой и спокойной улыбке жены, её любящих зеленых глазах. Танису казалось, что Лорана скорее умрёт, чем согласится на такое. Слишком развратное, слишком бесстыдное, слишком неправильное и унизительное. Он никогда и не думал предлагать ей подобное. Неправильно, неправильно, неправильно. Может, леди Крисания под властью чар, как уверял Даламар? Или Рейстлин опоил её зельем? Давно следовало уйти. Лучше бежать. Ещё вчера надо было улететь обратно в Квалиност. Или сегодня повернуть назад у входа в пещеру. Или хотя бы в тот момент, когда увидел переплетённые нагие тела. На худой конец достаточно было бы просто развернуться или хотя бы смежить глаза и закрыть уши. Но он смотрел, чувствуя жар в паху, не в силах оторваться от бесстыдного зрелища: Праведная Дочь Крисания, прикрыв глаза и постанывая, целовала, лизала и гладила мужскую плоть, точно находила в этом удовольствие не меньшее, чем когда-то Китиара. Поглаживала пальцами бёдра, с бесстыдным, хлюпающим звуком глубоко брала вставший орган в рот. И Рейстлин – мать его Маджере, Рейстлин, два года как покойник, невесть как выбравшийся из Бездны – глухо стонал в ответ, ероша её волосы на затылке в такт размеренным движениям. И Танис, презирая себя за это желание, хотел быть на его месте. А потом глаза Таниса встретились с его взглядом. Золотистым, тяжелым, как каменная плита, и обличающим. «Я знаю, что ты здесь, – сказал ему этот взгляд. – Только дёрнись, и я убью тебя». Он убил бы. Если бы это не прервало бы Крисанию, Танис уверен – Рейстлин убил бы его на месте. Но пока Танис смотрел, как Рейстлин тянул Праведную Дочь за волосы, заставляя поднять голову, и целовал в припухшие губы, пока она тёрлась животом о скользкий от слюны и смазки мужской орган, будто клеймил – Крисания принадлежала только ему, его самое ценное сокровище. Как Рейстлин слизывал ниточки слюны с её губ и подбородка, оглаживая живот и бёдра, а потом притягивал к себе, прижимался грудью к её груди, нетерпеливо поглаживал длинными пальцами между ног – Крисания двигала бёдрами в такт движениям его руки. Танису стало жарко, точно обнаженного женского тела касался он сам. А потом Рейстлин собственническим жестом – точно утверждал свою власть – резким движением насадил Крисанию на свою плоть. До почти жалобного стона. До дрожащих ресниц и впившихся в плечи Рейстлина ногтей, оставляющих красные царапины на бледной коже. Танис прикусил пальцы, чтобы не застонать, и сжал свою вставшую плоть сквозь ткань штанов. Китиара… это всё потому, что он вспомнил Китиару. Бесстыдную и любящую плотские удовольствия не меньше, чем их любят мужчины. И видел – да, сказал он себе, он лишь вспоминает, а не желает чужую женщину – её тень в Крисании. Он подозревал, сколько любовников было у Китиары (треть населения Ансалона примерно), но никогда не видел её с кем-то, кроме себя. И не считал, что это неправильно – ведь это была Китиара, которая делала то, что заблагорассудится, и это казалось для неё естественным. Китиара умела брать. Его жена была полной противоположностью. А при мысли, что кто-то другой, кроме него самого, прикоснётся к Лоране, Таниса тошнило. Крисания застонала снова, громче, запрокинув голову. Чёрные волосы казались рваным, ритмично колышущимся покровом, едва прикрывшим её грудь. И под этим покровом Танис – как никогда возбужденный – различал жадно сжимающую одну из грудей ладонь Рейстлина. Вторая ладонь столь же жадно тискала ягодицы жрицы. А потом застонал Рейстлин. И задвигал бёдрами сильнее, сгрёб Крисанию и притянул к себе, словно пытался вжать в своё тело. Танис до боли сжал собственную плоть. В такт чужим толчкам. Его стон, больше похожий на скулёж, заглушили сдавленный женский вскрик и хриплый мужской выдох: «Моя». И у Таниса, кажется, подогнулись колени. Он не видел, но слышал – последние влажные чмокающие и чавкающие звуки, похожие на шлепки, чувствовал жар и возбуждение. На несколько мгновений ему стало до боли, до полного безразличия хорошо. А затем наваждение схлынуло, оставив Таниса униженным и разбитым. С пятном семени на штанах и отвращением к себе. Может, даже к лучшему было, если бы Рейстлин его убил сейчас. Или пять минут назад. – Что? – спросила Крисания, подняв голову. Танис, загипнотизированный взглядом сытых жёлтых глаз, перестал дышать. Крисания не могла его видеть. Она не различала даже свет и тень. Но могла услышать, почувствовать… Танис вспомнил, как уверенно она ходила по коридорам и садам Храма, порой не опираясь на руку поводыря, точно видела яснее, чем любой зрячий. Что она сказала бы ему, если бы знала, что Танис здесь и всё видел? – Ничего, – спокойно сказал Рейстлин, – иди ко мне. Крисания мурлыкнула низко и чувственно – так, как не могла это сделать, по мнению Таниса, светлая жрица – и, поцеловав любовника в кончик носа, прильнула к нему, даже не подумав слезть. Лицо её стало мягким и расслабленным, неузнаваемо ласковым и покорным. Рейстлин запустил длинные пальцы в чёрные пряди волос, по-хозяйски прижимая Крисанию к себе, и властным холодным взглядом посмотрел на полуэльфа. Взгляд этот яснее всяких слов говорил о том, кому здесь не место.