Повествование ведется от лица Леши.
...Распахнув дверь, я вбежал в квартиру, надеясь, что сегодня — на третий день своего исчезновения Настя образумится и вернется. Но вновь меня встретила загробная тишина, постоянно стоявших стен и безответного, грязного пола. Заправив руки в карманы брюк, я прислонился к одной из стен гостиной комнаты и, отчаявшись, тяжело вздохнул, задрав голову к выбеленному потолку. Я прикрыл свои бессонные глаза, когда на меня нахлынул поток обрывистых воспоминаний, касающихся меня и Насти. Например, наша первая встреча. Тогда она явилась мне напуганной и беззащитной, потерянной и растрепанной, но в тоже время дико-сексуальной в никчемном куске ткани — полотенце, которое мне в тот же час хотелось сорвать с нее. Постоянные ссоры по пустякам, крики, ругань и бесконечные споры, как это было из-за булки хлеба в супермаркете. Но меж тем, нас грели детские забавы и взрослые шалости, доходящие до холодной постели шелковых простыней, как-то раз. «Как-то раз», который запомнился, лишь парой страстных, будоражущих кровь, поцелуев. И, как странно, что я, несмотря на свое возбуждение, смог выпустить ее из своего плена крепких объятий, стянув с ее груди бюстгальтер как «презент». Опустив голову, я улыбнулся своим мыслям, вспомив ее детскую наивность, казавшуюся мне вечно смешной. Забавно было наблюдать за ней, строювшую из себя грозную и невозмутимую, что у нее часто плохо получалось. В такие часы я лицезрел ее безумно милой и страшно беспомощной. Я оторвался от стены и прошел в спальню, где все осталось прежним: включенный свет и небрежно расправленная кровать, на которой в ворохе простыней запутался ее телефон. Я присел на край кровати и взял в руки ее мобильный, безнадежно повертев. С каждым новым днем, что мнится мне невозможно долгим, я все больше корю себя за свой опрометчивый поступок в порыве злости и негодование, на который Настя сподвигла меня, попытавшись отомстить. И ради чего? Наверное, я только сейчас начинаю понимать, как мне холодно и одиноко без нее. Без той, которая стала мне значительно дорогим и близким человеком за короткое время. Я тоскую и скучаю... По ее нежным рукам и горячим губам, сводящих меня с ума; по ее вредному характеру и бесячим меня капризам; я скучаю по Насте. И в одночасье мне стоит признаться и не обманывать себя — она мне не безразлична, вплоть до любви. «Тверская 11, кв. 4. Аня.» — гласил текст сообщения, пришедшего ко мне на телефон за моими мыслями.***
Невзирая на поздний час – десятый час вечера, я настойчиво вжимаю кнопку дверного звонка и слышу, как его сокрушительная трель разноситься по квартире. Послышались приближающиеся шаги, а вместе с тем – недовольное бормотание. Прошло несколько секунд, когда дверь поддалась той, кого я ожидал увидеть, за которой я приехал. Настя, распахнув дверь пошире, подняла на меня свои заспанные глаза и вмиг ужаснулась, точно не предполагая меня здесь завидеть. Она стояла передо мной в коротком тонком, шёлковом халатике, под котором виднелись все те же майка и шорты, походившие на трусики-шорты для девушек. Сон, как рукой сняло. Она поспешила закрыть дверь обратно, но я не позволил ей совершить задуманное, подставив свою ногу. – Собирайся, – сухо изрек я, не сводя сердитого взгляда прямо в глаза. – Я никуда с тобой не поеду, – в тон мне бросила Настя, запахнув халатик. – Тебя никто не спрашивает. Собирайся, я жду. – Да иди ты! – крикнув, она развернулась, чтобы пройти в другую комнату квартиры, но я живо перехватил ее, схватив ее за локоть, на что она издала легкий писк. – Только если с тобой, малышка, – произнес я, выволочив ее на лестничную клетку. Она только и успела, как наспех запрыгнуть в домашние тапочки. – Отпусти, отпусти, отпусти, – кричала Настя, брыкаясь, пытаясь освободиться от моей руки, но все ее жалкие попытки сводились на тщетно. – Ну, мне больно! – Врет, я никогда не посмею причинить ей боль. Не теряя ни минуты, я ринулся вниз по лестнице, переступая через несколько ступеней сразу, настырно и безоговорочно таща за собой сопротивлявшуюся Настю. Я вывел ее из подъезда. Под, одновременно заинтересованные и укоризненные взгляды бабулек, восседавших на лавках около того самого подъезда, я запихнул ее в свою машину, чему Настя удивилась, будучи не в курсе, что у меня имеется собственный автомобиль. С минуту молчания, пребывания в изумление Настя молчала, когда я заводил машину. – Что? Откуда… – действительно не понимала она, проводив своей ладонью по кожаной обивки сиденья, гладя, трогая, ощущая, до сих пор не веря своим глазам, в растерянности блуждавшим по салону. – Ты ее угнал!? – устремив на меня свой пылкий взор, испуганно спросила она тем временем, когда я молчал. – Что ты молчишь? Ты специально?? …Я поняла, что ты специально. Специально, чтобы меня позлить, – Отчасти она была права, скрестив руки на груди. – Но знай, что ничего у тебя не выйдет, милый! – закончила Настя и обиженно поджала нижнюю губу, отвернувшись к окну до тех пор, пока вдали не показалась знакомая многоэтажка. Припарковавшись, я заглушил мотор и вышел из машины. Обойдя ее, я остановился с Настиной стороны и, отворив дверь, проявил вежливость, которую она благополучно зарыла в землю, проигнорив, вцепившись своими ноготками в сиденье, всем своими видом показывая, что не намерена выходить из дорогого автомобиля. Тогда мне снова пришлось применить грубость, ухватив Настю за запястье, я потянул ее на себя. Ее фамильярные выходки злили меня, бурля в моих жилах, свежую кровь. Но я изо всех сил сдерживаю себя, стиснув зубы, чтобы не зачинить скандал на всеобщее обозрение. Но дома она у меня за все ответит. Закрыв машину, я засеменил к дому, потянув за собой Настю – рыжую бестию, доставляющую мне одни неприятности, так безжалостно и хладнокровно расправляющуюся с моими нервными клетками. Я был зол. – Настя? – мужской, но в тоже время до жути писклявый голос раздался где-то за спиной, призывая мою спутницу, которая тут же обернулась на зов. – Гоша? – спросила Настя, будто не веря своим глазам дважды за сегодня. – Гоша! – вдруг воскликнула она яро, было, не оглушив меня на одно ухо. – Гоша, пожалуйста, помоги мне, спаси от этого изверга! Я закатил глаза и последовал примеру девушки, повернувшись на некого Гошу. Смех разразил меня наизнанку, стоило мне посмотреть на того несчастного парня – ботана, небось девственника до сих пор. Его испуганный взгляд был устремлен куда-то на носки своих замызганных кроссовок, очки сползли на нос. Последний раз, взглянув на худощавого беднягу, я развернулся, заставив Настю, развернутся вместе со мной, и пойти вперед. – С-с-стой… те, – невнятное и нерешительное бормотание под нос дошло до моих ушей. – Остановитесь! – набравшись смелости, и больше воздуха в легкие настоял паренек. Меня заинтересовала его просьба. Мы остановились, обратно повернувшись на него. – Чего? – грозно спросил я, сведя брови. Кажется, малыш наделал в штанишки. – Я… я… я хочу поговорить с тобой, то есть с Вами по-мужски, потому что Настя не х… – смотря в пол, верещал мой новый знакомый. Он вновь рассмешил меня, отчего я не мог сдержать своих эмоций. – С тобой? По-мужски? Да что ты можешь? – продолжал смеяться я. – … Я… я ударить могу. Подавив в себе, подкативший порыв, я резко переменился в лице, вмиг став серьезным. – Давай, бей, – произнес я, немного повернув голову в сторону и наклонив, предоставляя ему возможность нехило втащить мне, на что он точно не способен. – Не надо, Гош, – оживилась Настя, хватая парня за плечо, когда я продолжал держать ее за руку. – Нет, надо, Насть. Ради тебя я пойду на все, – решительно и непрекословно заявил ботан. Он приготовился нанести мне удар, неумело сжав свои «дохлые» пальцы в кулак, но я быстро среагировал, натренированный и хорошо знающий приемы бокса, увернувшись, но в туже минуту, нагромоздив этого ничтожного хлюпика одним решающим ударом в живот, сместив на нем всю свою накопившуюся злобу и обиду, победно заключив: – Тусуйся в кукурузе, «принцесса». Курчавый скорчился, морщась от боли, и схватившись за живот двумя руками, опустился на колени. – НЕТ! – пронзительно и истерично выкрикнула Настя во все горло. Воспользовавшись ситуацией, она одернула свою руку, высвободившись из моей цепкой хватки, и упала на колени рядом с пострадавшим. – Настя, – окликнул я и потянулся к ней, но она тут же пресекла мои действия, дернувшись, сбросив мои руки со своих плеч, успокаивающе гладя Гошу. – Горелов, ты как всегда в своем репертуаре! – я оказался перебит. – Вот что ты наделал?! Идиот, он же не хотел этого! Я все-таки не вытерпел и не сдержался, раскрасневшись от злости, как спелый помидор. Надув щеки, я сквозь зубы выпустил накипевший воздух. Не желая больше наблюдать за инцидентом, в котором я непосредственно принял участие, я лихо подхватил Настю за талию и, перекинув через плечо, стремительно быстро поспешил домой, не обращая внимания на громкие возгласы и крики Дмитриевой.***
Повествование ведется от лица Насти.
Потасканную и растрепанную, рассерженную меня Леша по-скотски и небрежно, не менее разгневанный, бросил на кровать спиной, скрестив свои крепкие, накаченные руки. Я поднялась на локтях. Рыжая копна моих распущенных волос спуталась на моей голове, прядями спукаясь по лицу, заполоняя собой отчетливую видимость происходящего — раскрытые глаза, красноречивым взглядом устремленные на парня. — Индюк самовлюбленный, — презренно прошипела я, глядя на него из-под лобья. Я поднялась с постели. Ступив на студенный пол, я направилась в гостиную, не обращая внимания на Горелова, продолжавшего стоять напротив кровати, смотря в пустоту, где минутой раннее разухабисто находилась я, нагло опрокинутая им. — Может объяснишь? — спросил он, второй раз за сегодняшний, на удивление и разочерование, длинный и долгий вечер, перехватив меня в дверях, прегродив своей рукой, любезно опиравшейся на дверной межкомнатный косяк, мой задуманный путь. — Нечего объяснять, — отрезала я и, скинув Лешину руку с косяка, вышла из комнаты, взмахнув волосами ему в лицо. Кухня. Холод. Единственное, что я чувствую сейчас, — это холод, откуда-то из распахнутого настежь окна за моей спиной. Его невозможно коснуться, но я непристанно продолжаю ощущать его на своей продрогшей коже, до сих пор прибывавшей в его морозных объятиях. Кажется, он пробирает до мозга костей, обдувая своим ознобом мои мысли, нежели тело. Я твердо сжимаю в руках барную столешницу, заставленную перемытой посудой, которой здесь точно не место, и закрываю глаза, усердно стараясь настроиться на добродушный и благоприятный настрой, когда ночная летняя стужа незаметно шевелит Анькин халатик, одолжанный мной. Но уверенные шаги, прекратившиеся за мной, сподвигают меня на чувства враждебности относительно Леши. — Как же ты надоел мне, — тирадно «выплевываю» я, не размыкая век, ни в коем случае не поворачиваясь. — Вечно ты что-то требуешь от меня, чего-то добиваешься постоянно, в конце концов, ведешь себя, как сволочь последняя, выставляя меня на улицу! — Знаешь, ты тоже не божий одуванчик! Зачем ты устроила этот цирк тогда, когда я спал? Может, если бы не твоя глупая выходка, то ничего этого сейчас бы не было: мы бы не стояли сейчас и не ссорились! — Леша, ты действительно думаешь, что я всего этого добивалась? Ты думаешь, что мне охотно и приятно каждый раз выяснять с тобой отношения из-за пустяка на ровном месте? НЕТ, я ненавижу это больше всего, но оно происходит и происходит вновь, а я ничего не могу с этим поделать. Мы постоянно ссоримся, ругаемся чуть-ли не каждый день. Мне надоело уже... — Мои глаза, вдруг, налились слезами, когда я сильнее продолжала сжимать пальцами столешницу. — Возможно, я тогда поступила не правильно, но я была увлечена азартом, местью, в первую очередь. А потом я на тебя сильно разозлилась! А потом, а потом я специально уехала с Аней, потому что свято верила, что смогу заставить тебя переживать, так к... — ЧТО?! — Леша перебил меня. — Настя, ты... да ты... Молодец, — истерично, непроизвольно выдавливая из себя приступы смеха, говорил он. — У тебя отлично получилось изобразить из себя жертву исчезновения моими руками. — Я слышала, как он нервничал и психовал, расхаживая из угла в угол, иногда, будто не веря своим ушам, хватаясь за волосы на голове, и поджимал губы, до сих пор злясь. — Н-да, недооценил я тебя. А, кстати, тот Гоша действительно жертва обстоятельств, или ты моими руками решила и его перевоспитать!?? Ну, мало ли, например, он дорогу не в том месте перешел или, парня у тебя увел, а то уж больно на гея смахивает, не находишь?!? — Хватит, — шепчу я одними губами, сжимая пальцы в кулаки. — Хватит, хватит, хватит! — постепенно возвышая голос, кричу я во всеуслышание. — Что за чушь ты несешь!?? Замолчи! — вскрикиваю я и, хватая первую попавшуюся тарелку, в одночасье разворачиваюсь лицом к Леше, жмурюсь и вдребезги разбиваю ее об пол, наблюдая, как множество осколков разлетаются во все стороны, а вместе с тем, по щекам катятся непрошенные слезы. Леша едва успел отпрыгнуть, не подцепив отколок. Он застыл в смятении. — И что ты молчишь? Не стесняйся в выражениях, скажи, что я истеричка, какая я плохая и нервная, дура, черт возьми! — истерила я в то время, когда он продолжал стоять на месте, не проронив ни слова, нем, как рыба. — Боже мой, Горелов, за что ты так со мной? — Я чувствовала себя хуже выжатого лимона; из глаз продолжали течь предательские слезы; я села на колени, закрыв ладонями лицо. — Настя, — произнес Леша. Он опустился рядом со мной на корточки и, взяв мои ладони в свои руки, аккуратно и нежно убрал их от моего заплаканного лица, всматриваясь в глубину моих опухших, красных глаз, из которых до сих пор льется соленая жидкость. — Настя? Что Настя!?! Леша, лучше бы ты поругал меня, оскорбил или унизил, а от твоего «Настя» мне не легче! Я ненавижу тебя, Горелов! — Я выдернула свои ладони из его рук, и, в следующие минуты, оттолкнув от себя Лешу, забилась в истерики, где на меня нахлынули чувства и эмоции, когда я, не переставая рыдала, размазывая по своим щекам не прошенные слезы. С минуту отчуждения, он поднялся на ноги, но отскочил от меня, словно ошпаренный. Ошпаренный моими, с горяча сказанными, словами. Наверное, на самом деле я не ненавижу Лешу, скорее наоборот, – он мне нравится, иначе бы он не вызывал у меня таких эмоций, переизбытка чувств и слез. Но, как жаль, что я поняла это слишком поздно для себя. Подняв голову, я лицезрела его такого чужого, о котором я могла только догадываться. Он как никогда был рассержен и зол, сжимая пальцы в кулаки, обиженный и угнетенный, сложившейся ситуацией, выпуская «пар» через, плотно стиснутые зубы, сомкнутые в одну белесую полосу губы, раскрасневшийся. Он отвернулся от меня. Топчась на одном месте, Леша не знал, что ему теперь делать, как быть, мои несправедливые слова, задев его за живое, привели в отчаяние. Взъерошив свои волосы, он рыкнул и со всей силой стукнул кулаком об стену, находившуюся перед его глазами. Затем, смиряя свой гнев, одним движением руки снес все, что находилось на журнальном столе, включая миниатюрный светильник. От неожиданности я испугалась громкому шуму и его внезапной агрессии, замолчав на миг. Я подорвалась с насидевшего места, когда Леша засеменил в сторону прихожей. Я не могу допустить, чтобы он ушел. — Леша, подожди! — Я схватила его за руку, преградив дорогу к выходу. — Дмитриева, я тебя понял и не хочу казаться последним дураком в твоих глазах, — с беспокойным спокойствием говорил он, но не смотрел в мои глаза, как всегда прежде. — Ты четко дала мне понять, что ненавидишь, что мне стоит уйти, потому что так будет лучше для всех, я не стою твоих слез, не плачь. Принцип бумеранга: пришла его очередь делать мне больно. Единственное, чему я обрадовалась, что вселило в меня надежду, что дало мне понять, что не все потеряно – он, его глаза, минутный взгляд во время того, когда он стер своим большим пальцем с моей щеки слезинку, внезапно покатившуюся. Я сильнее сжала его руку, чтобы он не смог уйти, но Лешу, конечно же, это не остановило. Казалось, он смотрел на меня последний раз перед тем, как пройти к выходу, но я успела догнать его прежде, чем он захлопнул бы за собой дверь. За считание секунды я преодолела расстояние, разделяющее нас, и крепко, всем своим телом прижалась к его спине, сжимая в руках его широкие плечи; я уткнулась своим носом в его шею, не намеренная отпускать его не при каких либо обстоятельствах. — Леша, прости меня... Прости, прости, я правда не хотела. Мои последние слова, — это неправда, — горячим шепотом я обдувала его шею. — Я тебя не понимаю, Насть. Я не понимаю, что ты хочешь? — Я хочу того же, что и ты, — я хочу тебя...