Алекс Лестрейндж

      POV Сириус  — Как только мы узнали, что Джеймсу, и его семье угрожает опасность, Дамблдор предложил укрыть их дом чарами Фиделиуса. Лили хотела покинуть страну, но Джеймс не соглашался. Мы долго думали, кого выбрать хранителем. Джеймс предложил меня, но я был слишком очевидным, лучший друг как-никак. Римус не мог из-за своей проблемы… Оставался Питер, он был самым лучшим вариантом. Тихий, ничем не выдающийся волшебник. Я никогда бы не подумал, что он способен на такое… Альбус провел ритуал и хранителем стал Питер. Все мы забыли, где находится дом Джеймса, лишь Петтигрю знал и помнил. Я все время думал, что с ними, как они, меня успокаивало то, что они в безопасности и их никто не тронет. Через два дня, когда я был в маггловском баре, вдруг вспомнил местонахождение дома Поттеров. А такое бывает лишь тогда, когда хранитель совершал предательство, и защита дома спадала. Я без промедления сел на свой мотоцикл, наплевал на статус секретности и полетел в Годрикову впадину. Дойдя до дома, я не увидел ничего, от него остался только пепел. Весь дом был сожжен дотла. Я подошел к сгоревшему дому, и тогда больше не помнил ничего. Лишь огромную боль в груди, понимание того, что моего лучшего друга нет в живых, нет его жены. Наша милая Лили, которая всегда готова помочь, которая будет тебе опорой. Нет моего крестника, малыша Гарри, помню, как он смеялся, когда я посадил его на свои плечи и бегал по дому. Его яркие зеленые глаза, точь-в-точь как у Лили… Я глубоко вздохнул и продолжил. Говорить было тяжело, ком в горле так и не удалось проглотить, но я должен говорить, должен все кому-то рассказать, иначе просто сойду с ума. Никого нет в живых и я не смогу их даже похоронить! Не смогу придти к могиле, не могу попрощаться! Ярость охватила мой разум, я не долго думая… Хотя в тот миг я ни о чем не думал! Просто сел на мотоцикл и рванул на поиски этой крысы. Лишь через полчаса поиска я вспомнил, что являюсь волшебником и решил использовать чары поиска. Питер обнаружился в одном баре. Я пошел туда, со жгучим желанием убить этого предателя! Успел я только войти в бар, как увидел Питера. Он с улыбкой сидел и выпивал, глядя на сцену, где танцевали полуголые девушки. Быстро подойдя к нему, я взял его за волосы и дотащил до двери. Несколько людей посмотрели на нас, но никто не вмешался. Как я мог быть так глуп? Совсем забыл, что у всех авроров есть специальные артефакты, которые помогают вызвать подкрепление, лишь касанием! Я только успел вышвырнуть его на улицу, как он вытащил палочку и направил ее на бар. Одно заклинание и бар полыхал алым пламенем. Я в оцепенении смотрел, как Питер превращается в крысу и убегает, я ничего не смог сделать. Ни-че-го! Я просто стоял, а когда очнулся от шока, бар уже горел, Питер убежал, а авроры окружили меня со всех сторон, я, конечно, пытался убежать, хотя не успел сделать и нескольких шагов как меня связали и обвинили во всех смертных грехах! В тот же день я узнал, что Питер сдох, и от него остался только палец, и убил этого паршивца Я! Нет, ты представляешь?! Меня обвинили в убийстве этой крысы! И еще Бог знает скольких маглов! Хотя я очень сомневаюсь, что Петтигрю мертв. Скорее всего он опять в своей анимагической форме разгуливает по городу. Меня обвинили в предательстве! ДЖЕЙМСА И ЛИЛИ! Меня, его лучшего друга. Да я готов был жизнь за него отдать! Так не успел я опомниться, как оказался в Азкабане. Завершив свой рассказ, я в последний раз посмотрел на стену, где в первый же день выцарапал ложкой. Лили Джеймс Гарри Римус — А как Белла узнала тебя? — спросил Руди. — Все очень просто, она увидела, как я превращаюсь, когда они были в гостях, — с улыбкой сказал я, хотя на сердце еще было тоскливо. — Да, я помню, потом весь день провели вместе, и ты рассказывал о своих приключениях в школе, — улыбнулась Белла. — А теперь я готов слушать ваш рассказ, — сказал я. — Ну… я думаю, ты знаешь из-за чего нас арестовали, мы просто сидели, ничего не делали, и на утро первого ноября, проснувшись, мы увидели колыбель, в которой лежал мой мальчик, Алекс, ты ведь его помнишь, Сириус? — спросила Белла. Я посмотрел на сверток в руках Беллы, а потом и на саму Беллу. Она выглядела нормально, если это можно в таких обстоятельствах. Я в смятении посмотрел на Рудольфуса. Тот лишь губами, беззвучно сказал: — Потом объясню. Я только кивнул и подошел к Белле с ребёнком. — Конечно, я помню, — сказал я, взяв ребенка на руки. Ребёнок был самым обыкновенным, с темными волосами и лишь два отличия. У него на лбу был слабо затянувшийся шрам, в форме молнии, и он смотрел на меня своими невозможно яркими зелеными глазами, такие глаза я видел в жизни лишь у двоих людей. И они оба были мертвы. Ярко-зеленые, очень напоминающие по цвету луч авады, глаза не отрываясь смотрели на меня. Тут в моей памяти вспыхнула картинка маленького Гарри, который смотрел на меня именно так, не отрываясь, изучающе. Все ещё сомневаясь, я отдернул плед и посмотрел на лодыжку, где у Гарри была родинка. — О Боже…- прошептал я, на лодыжке была родинка в виде звезды. Прижав ребёнка к груди, я почувствовал, что у меня по щеке катится слеза, Гарри, мой Гарри, мой крестник… Он жив, я не мог поверить в это чудо, но я чувствовал как бьется его крохотное сердечко, чувствовал жар его тела. — Сириус, что опять? — уже с некой обреченностью спросила Белла. Посмотрев на Руди, я увидел, как он покачал головой. Я кивнул и попытался взять свои чувства под контроль, хотя счастливая улыбка никак не хотел покинуть моё лицо. — Ничего, просто я очень рад за тебя, — сказал я. Белла улыбнулась, и через секунду я оказался в крепких объятиях сестры. — Бел, ты меня задушишь…- слабо прохрипел я, мне ещё повезло, что ребёнок не оказался между нами. — Ой, прости, — сказала она отстраняясь. — Вы не голодны? — спросил Руди — А то еду уже принесли. — И ты это называешь едой? — с отвращением сказал я. — Ну… уж лучше, чем ничего, — оптимистично сказал Руди. — Да уж, вынужден согласиться, нам повезло, что еда появляется сама собой, и никто не узнает про отсутствие стены. Рудольфус подошел ко мне и, взяв ребенка, тихо сказал: — Когда Белла уснет, поговорим. И я весь день не мог сосредоточиться на чем-то другом, кроме предстоящего разговора.