Саске У-дзумаки

— А меня приняли в Акацуки. Я проснулся и распахнул глаза, от неожиданности на всякий случай активируя шаринган. Правда, шаринган пришлось тут же с досадой выключить — голос, разбудивший меня так внезапно, принадлежал всего лишь Тоби. Оранжевая маска качалась перед самым моим лицом, глаз в круглой прорези симулировал безудержное веселье. От этого зрелища с меня всякий сон слетел. — И что? — спросил я, пытаясь вспомнить, какого лешего должна значить это реплика, и что я вообще знаю о рассветах и красных лунах*. Насчет рассвета в памяти ничего не всплыло, а вот по поводу красной луны ассоциации пошли вполне отчетливые — Итачи и Та Ночь. При этой мысли я проснулся окончательно, даже на кровати сел. — Ты за меня не рад? — обиделся Тоби и начал безудержно жестикулировать, пытаясь привлечь мое внимание к своему новому красно-черному плащу. — Акацуки же. Туда абы кого не берут. А меня взяли. Тоби молодец? Я вздохнул, потер переносицу. Серьезный взгляд моего наставника странно не вязался с его шутливым тоном и манерой косить под дауна. Впрочем, какая мне разница. Ему нравится, ну и ёкай с ним. Чем бы дите ни тешилось, лишь бы техникам исправно учило. — Молодец, молодец, — отмахнулся я, и Тоби с восторженным воплем пустился в пляс. — Так что это за Акацуки? — Ну ты даешь, — Тоби застыл на середине очередного па, вздрогнув от возмущения. – Они, ясен пень, тайные, но не настолько же! Неужели не слышал? Я покачал головой. — Ну ты даешь, — повторил Тоби, присвистнув. — Это такая безумно крутая компания, короче. Несет мир во всем мире и добро. Целую вечность добра и мира. Здорово, правда? Я хмыкнул и приподнял одну бровь. — Нет, вовсе нет, это как раз то, чем я хочу заниматься, — надулся Тоби. — Что это еще за скепсис? Я наклонил голову набок, хмыкнул вторично. — С чего ты вообще взял, что мне это не подходит?! — взвыл мой наставник, уязвленный до глубины души. — Да ты же ничего не понимаешь! — Вот как, — проговорил я и фыркнул. — Ты невозможен. — Тоби закатил глаз и гордо прошествовал к выходу. В дверях он повернулся и невинно поинтересовался: — Итачи привет передавать? Я коротко вдохнул и сжал пальцами простыню, но лицо мое осталось спокойным. Это стоило мне немыслимых усилий, но я даже не нахмурился. — Что? — Говорю, Итачи привет передавать? — спросил Тоби, наклонив голову. — А то он теперь вроде как мой коллега. Ну, в смысле, он тоже там. В Акацуках. Я задержал дыхание, потом прикрыл глаза. — Нет, лучше не стоит. — Ну, как знаешь, — пожал плечами мой наставник, наградил меня еще одним ледяным взглядом и исчез уже окончательно. Я перевел дыхание, медленно спустил ноги с кровати, неторопливо побрел к выходу и по дороге заглянул в зеркало. Оттуда на меня взглянул… Да, наверное, было бы неплохо здесь старательно, страницы на полторы расписать свою внешность, дабы у потомков осталось мое описание, — если, конечно, они у меня будут, эти потомки, —, но я буду честен: из зеркала на меня взглянуло длинное и тощее черно-серое нечто. Я полюбовался мешками под собственными глазами, делавшими меня слегка похожим на Гаару, вздохнул (отражение ответило мне понимающим взглядом) и отвернулся. Жизнь с Тоби была какой-то бесконечной шахматной партией. Иногда мне казалось, что каждое мое действие и каждый ответ на его невинные, казалось бы, вопросы на самом деле являются частью некоей затянувшейся проверки. Это немного злило, но, в конце концов, он не лез ко мне в душу, не предлагал поговорить о прошлом или стать друзьями, значит, и у меня не было права вмешиваться в его тайны. Права не было, верно. Но как же я этого хотел! Я подошел к двери, подумал. Потом заходил по комнате кругами. Продумал свои действия на пару ходов вперед. И только потом вышел за дверь. Подземная тайная база Тоби была на самом деле настоящей пещерой. Я жил в небольшой комнате неглубоко под землей. У меня была кровать, шкаф для одежды, письменный стол, зеркало и даже тумбочка у кровати, — в общем, я шиковал. Правда, я был знаком только с обстановкой этой единственной комнаты. Пещера же продолжалась во все стороны, и дальше, вглубь земли, уходила целая сеть переходов и тоннелей, куда мне не разрешалось заходить. Именно там, в глубине, жил Тоби. Там я не был никогда, так что я не мог сказать, где он, собственно, обретается. Я бы не удивился, узнав, что он спит на собачьем коврике в грязном углу. Или, наоборот, нежится в огромной кровати с балдахином и позолоченными ножками, разглядывая скульптуры и вазы вдоль стен. На самом деле, я вообще ничего не мог сказать о Тоби. Он оставался для меня загадкой. Пересекались мы только на занятиях, чему я был рад — этот странный парень в маске и с неуловимыми эмоциями меня здорово нервировал. Попытки объяснить ему, что передо мной не обязательно корчить из себя идиота (я же все равно понимаю, что он не так прост), ни к чему не привели. Тоби выводил меня из себя еще успешнее, чем Наруто когда-то. Каких, оказывается, высоких результатов может достигнуть человек на поприще валяния дурака, если подойдет к делу серьезно! Поначалу, пока я не понял, с каким бедствием столкнулся, я пытался его игнорировать, отвечая на все выкрутасы презрительными гримасами. Но Тоби как-то быстро научился переводить с языка моих гримас на общечеловеческий, и после этого он умудрялся доставать меня, даже когда я упрямо молчал. В общем, мой наставник мало что сделал, чтобы понравиться мне. Но он хотя бы не лгал — он с самого начала дал мне понять, что я нужен ему, в основном, только как носитель ценных шаринганов. Подобная честность меня подкупила. Правда, он так и не рассказал мне ни о своих планах, ни о Той Ночи. По крайней мере, напрямую он мне точно не рассказывал — мне приходилось выуживать по капле информации из случайно оброненных фраз, оговорок и двусмысленностей. Этих капель было недостаточно, чтобы дать мне четкое представление о произошедшем, а вот на то, чтобы заинтересовать меня, их вполне хватало. Поэтому я скрипел зубами, но терпел и не слишком явно облизывался на тайны Тоби. Выдержка уже кончалась, но я старался, как мог. Тоби обнаружился на втором от земли уровне переходов, то есть чуть ближе к поверхности, чем была моя комната (я жил на третьем уровне). Сначала я пытался обнаружить его чакру, потом включил шаринган, потом, разочаровавшись в себе, просто пошел на запах горелой еды. Запах, в отличие от дзюцу, еще ни разу меня не подвел. Когда я вошел в импровизированную кухню, Тоби как раз с энтузиазмом ел какую-то растительную подгоревшую дрянь. Понятия не имею, кто ему готовил, а заодно заботился о состоянии пещеры и выносил мусор, — никогда не видел, чтобы Тоби занимался этим самостоятельно, —, но повар из этого неведомого помощника был отвратный. Я с недоверием покосился на угольно-черные корешки в тарелке наставника и, как обычно, решил добыть себе завтрак самостоятельно. — И фнофа фдрафтфуй, — прошамкал Тоби с набитым ртом. — Так пфифет Итафчи пефедафать? — Нет, — твердо ответил я, пытаясь установить зрительный контакт. Тщетно — Тоби хихикнул и уткнулся в тарелку. — Я надеюсь на твое здравомыслие. — О да, Тоби будет очень хорошим мальчиком, — азартно закивал мой наставник, проглотив. — Он ничего не скажет Итачи, если Саске-куну так хочется. И — если Саске-кун выполнит одну масю-юсенькую просьбу Тоби. Я закатил глаза. Отлично. Во-первых, мной пытались управлять, и не слишком искусно. Во-вторых, у него это получалось (мне уже пришлось разбираться с двумя-тремя не слишком сильными нункенинами по указке Тоби, но я так и не понял, зачем ему это было нужно). И, в-третьих, я подозревал, что «масюсенькая просьба» окажется не такой уж и «масюсенькой». — Дай угадаю. Орочимару? — спросил я, мысленно подняв белый флаг. Тоби запихнул в себя новую порцию подгорелых стеблей и сквозь них прочавкал: — Фо? А-а-а, Орофимару. Эфа фтарая фмея. — Что? — Эта старая змея, — внятно объяснил Тоби, прожевав и посмотрев на меня, как на идиота. — А что с Орочимару не так? Я нахмурился. Тоби явно и сам давно думал об Орочимару. Змей не оставлял попыток получить мое тело себе в коллекцию. В последнее время он так и вовсе распоясался – а если учесть, что двухлетний срок его «бессмертия» подходил к концу, ему действительно стоило поторопиться. Наемники кружили возле убежища, выслеживая меня. Некоторые из них пытались даже говорить со мной, убеждая перейти на сторону их господина, обещая силу и мудрость… Некоторые пытались взять грубой силой. Как я понимал, Тоби мог бы с легкостью разогнать всю эту змеиную малину. Однако регулярные «набеги» змеенышей на наше убежище совершались если и не с его разрешения, то с одобрения и попустительства уж точно. Мне – разминка, ему – проверка барьеров на прочность. Сплошная польза, и притом – за чужой счет. Схватками возле убежища дело не ограничивалось. Иногда бойцы Орочимару находили меня там, где я меньше всего ожидал их увидеть. На тренировке, в засаде, во время слежки... Скорее всего, за мной наблюдали, но - кто? Я никогда не мог засечь чужого присутствия. А еще… Тоби аккуратно подводил меня к мысли, что Орочимару – мой личный, очень личный враг. И рано или поздно нам придется столкнуться в битве. Ведь, с одной стороны, саннин сильно мне подгадил в свое время, да и тело мое жаждал захватить до сих пор. С другой стороны, с ним враждовал еще Итачи, и Орочимару мог стать чем-то вроде выпускного экзамена для меня. Справишься – молодец, приблизился к нужному уровню. Не справишься – ну, что ж, винить некого, сам дурак. Кроме того, в шахматной партии Тоби Орочимару был сильной фигурой. Только вот было не до конца ясно, чьей. Как союзник, он был бы бесценен: почти бессмертный, владеющий неоценимыми знаниями, да еще и способный дать доступ практически к любому хранилищу и любой крепости, как показывает практика. Как враг, он был бы невыносим – по тем же причинам. Но пока что Орочимару никак с Акацуки не пересекался, и выяснить его намерения было почти невозможно. И вообще, если бы Тоби не думал об Орочимару, на мою реплику он бы ответил примерно так: «Хм? Какой Орочимару? И чего тебе от него нужно?» Слова «Эта старая змея» подтверждали, что Тоби был прекрасно осведомлен о нункенине. И вспомнил о нем сразу. Ф-фух. Я чувствовал себя, как Наруто на экзамене. Все вокруг знали что-то, что мне было неизвестно, и еще мне приходилось все время юлить, постоянно быть начеку и думать со скоростью Шикамару. — Хм. Орочимару… — задумался тем временем Тоби. – Да, думаю, можно им заняться. А то он в последнее время очень мне мешает. И ладно бы одному мне, — все Акацуки от него в бешенстве. И, если он исчезнет с моего пути, мне будет очень, очень, ну просто ужасно приятно. Имей в виду, «исчезнет» — не значит «умрет». Вообще, умертвить человека — не самый лучший способ избавиться от проблем, заруби на носу. Живые люди обычно полезнее трупов. Но, честно говоря, мне плевать, что с ним станет. Лишь бы на дороге не стоял, под руку не толкал. Хм, а это идея. Вот что, Саске-кун, этим займешься ты. В переводе на человеческий это означало: Саске, будь добр, сходи и заключи с Орочимару негласный мирный договор на досуге. Я поколебался с секунду, потом кивнул и развернулся, чтобы уйти. — Са-аске, — догнал меня вкрадчивый голос, — а что это за недовольство и скепсис я только что увидел в твоем ясном детском взгляде? Пришлось разворачиваться и сверлить Тоби «ясным детским взглядом» (непонятно, в каком-таком это месте он у меня ясный и детский). — Валяй, выкладывай все маленькие темные мыслишки, что сейчас роятся в твоей умненькой головке. Я знаю, они там есть, и лгать не пытайся — насквозь вижу, — хихикнул наставник и уселся на стуле по-турецки. Я помедлил и вздохнул. — Хорошо. Вы явно думали об Орочимару раньше — это раз**. Вы знаете, что прошло уже почти два года с момента его предыдущего перерождения, а значит, он слабеет — это два. Вы задумали меня проверить — это три. — Прям как учитель танцев, — радостно заржал Тоби. — Раз-два-три, раз-два-три. Ну, думал я о нем, и что? Иди, Саске. Меньше знаешь — крепче спишь. И да, если ты вернешься живым и более-менее целым, я тебе все расскажу. Все-все. Чесслово. Я закатил глаза, тщетно пытаясь убрать скепсис из «ясного детского взгляда», и ушел уже окончательно. Убежище Орочимару найти оказалось проще, чем я думал — достаточно было поймать амбала, из тех, что постоянно дежурили возле убежища, и как следует его расспросить. Выходило, что Орочимару окопался в опасной близости от Конохи (и от меня, если уж на то пошло). С другой стороны, так близко от деревни его бы искать не стали. Вот уж воистину, если хочешь спрятать что-то — положи на видное место. До моста Тенти я добрался за полдня. На сам мост я заходить не стал. Во-первых, словоохотливый амбал мне поведал, что на этом мосту Орочимару встречается с неким шпионом, а попадаться на глаза двоим нункенинам сразу я не хотел. Во-вторых, судя по всему, Орочимару с этим шпионом что-то не поделили — с моста доносились звуки взрывов и вопли, и я обошел опасное место стороной. Чтобы не влезать в чужую драку, я сделал приличный крюк, дождался, пока взрывы и крики стихнут, и только тогда пошел вперед. Вход в убежище, как и обещал амбал, был спрятан под грудой камней. Груда эта была уже прилично разворошена, будто кто-то туда только что пролезал. Отлично, выходит, старая змея уже внутри. Мне не улыбалось давать Орочимару бой на его территории (в том, что без боя не обойдется, я не сомневался), но выхода не было. Мне, чего греха таить, было страшновато в одиночку лезть на змеиного саннина. До этого я бился только с двумя нункенинами, сопливыми юнцами, только-только сбежавшими из родных деревень. Оба раза мне не пришлось никого убивать: я отдал их Тоби, тот поговорил с юнцами часок и отпустил, очевидно, разжившись еще двумя пешками для своей партии. Орочимару же был если не королем, то золотым генералом уж точно***, и я не чувствовал себя ровней ему. Меня утешала только мысль, что, раз Тоби послал меня на это задание, значит, я достаточно силен — наставник был прагматиком и уж точно не собирался разбрасываться союзниками, а значит, он считал, что у меня есть все шансы выжить. Внутри было темно и безлюдно. Я никого не встретил в коридорах, и это, судя по всему, было мне на руку. Вдали раздавались голоса и приглушенный расстоянием грохот. С одной стороны, они могли свидетельствовать о местонахождении Орочимару... с другой стороны, последовав за ними, я рисковал ввязаться в чужую драку. Я предпочел бы не рисковать понапрасну, но осторожная разведка была моим единственным выходом. И я пошел вперед. Коридоры кружили, заводили в тупик, изгибались под невозможными углами и грозили стать бесконечными, но, два года прожив под землей в не менее сложной системе переходов, я выработал себе какое-то особенное чутье, позволяющее из всех возможных путей выбрать единственный верный. Чутье это работало со скрипом, и часто я, свернув, находил только очередной тупик, но все же я понемногу продвигался вперед. Внезапно я услышал чьи-то торопливые шаги сзади. Как назло, я стоял в пятне света и был виден прекрасно. Пытаясь избежать столкновения с неведомым врагом, я скользнул в первую попавшуюся дверь и затаился. Шаги приближались, двери хлопали. Неведомый кого-то явно искал. Я вжимался в стену и пытался не дышать. Разумеется, я собирался биться с Орочимару, но только там, где я сам выберу, а не в этой темной комнате, где и развернуться-то негде. Дверь хлопнула, в комнате на секунду стало светло, я еще тщательнее притворился рисунком на обоях. Потом дверь хлопнула во второй раз, и шаги стали удаляться. Я перевел дух. Зря. Шаги вдруг замедлились, потом вовсе стихли. Потом они быстро прогрохотали обратно, и дверь хлопнула во второй раз. — Ага, все-таки ты здесь! Не спрячешься, я нашел тебя, Орочи… Я завис, разглядывая открывшееся моим глазам зрелище. Фигура в проеме выглядела, судя по всему, еще глупее меня: эту отвалившуюся челюсть и офигевший взгляд я не забуду никогда. Я стоял и смотрел на Наруто, и мыслей в голове не было. Вообще. Я сумел справиться с эмоциями уже через две секунды (чем я впоследствии гордился на протяжении многих лет), а вот Наруто завис секунд на десять. За это время я мог его убить, расчленить, сжечь, закопать, избавиться от улик и заварить себе чаю. Но я не сделал ни того, ни другого, ни третьего, я не сделал ни-че-го (хотя чай бы не помешал), — я стоял и терпеливо ждал, когда мозг блондина заработает. По всем признакам, этого счастливого события пришлось бы ждать часа два, но я верил в силу мыслительных способностей Наруто. Тот мои ожидания оправдал — пришел в себя уже через десять секунд. Молодец. Прогресс налицо. — А-а…, а ты… все-таки здесь, сволочь?! Я фыркнул. — И ты даже ничего не скажешь про то, что я должен немедля вернуться в Коноху? Странно. — Ах, не к Орочимару ты уходишь?! Ах, нункенином ты не станешь?! Да я тебя… — Да-да, я тоже рад тебя видеть. Наруто остановился, — голова наклонена, как у быка, готового к атаке, взгляд злой и какой-то обиженный. — То есть, ты все-таки здесь был? Все это время?! — Нет, — хмыкнул я гордо. — Я пришел, только чтобы разобраться с Орочимару. Впервые за всю жизнь. А вот ты-то тут откуда? Блондин зло зыркнул на меня голубыми глазами. — Тебя искал. — То есть, ты не поверил мне, когда я сказал, что не пойду к Орочимару? — лениво уточнил я, начиная тоже злиться. — Я вообще тебе больше не верю, забыл? И Орочимару сказал, что ты у него. Я сухо рассмеялся. — Отлично, то есть он заслуживает доверия больше, чем я? Вот как. — Ты мне лгал! — А ты мне – нет? Наруто сжал кулаки и зарычал: — У-у-у, ненавижу. — За что тебе меня ненавидеть? — чем сильнее я злился, тем холоднее и бесстрастней становился мой голос. — Я же сказал тебе еще тогда, что это не я виноват в смер… в том, что случилось с Сакурой. Виновата Таюя. И это скорее я должен тебя возненавидеть… Блондин странно вздрогнул и отвел глаза. — Я… Это не Таюя, Саске. Не она. — Что? Почему это? Я убежден, что это она сделала это с Сакурой. Наверняка она где-то здесь. Можно найти ее и допросить… — Саске, она мертва! Таюя мертва! Я замер. — Что? Но как тогда ты можешь утверждать, что это не она? Наруто опустил голову. — Шикамару сражался с ней. Он думал, что она была виновата… сначала. Но она не призналась. Наоборот. Она сказала, что, когда она засекла странную чакру позади и вернулась, Сакура уже была… ну. В таком состоянии. И… Шикамару сказал, что Таюя не врала. Наверное. Сказал: «у нее не было повода отрицать это, если она была виновна». Я с изумлением смотрел на Наруто. Блондин сжал кулаки и отвел взгляд. Вот этого я уж точно предположить не мог. — Но… как же так? .. Таюя же… — Саске, да ладно тебе! Воцарилась неловкая пауза. Наруто явно был убежден, что я солгал ему, пытаясь оправдаться. Я молчал, пытаясь придумать что-нибудь. Хоть что-то. — О, какой приятный сюрприз. Саске-ку-ун, ты все-таки решил присоединиться ко мне? Похвально, но поздновато… Я похолодел. Орочимару?! .. Инстинкт потребовал немедленно покинуть опасную зону, тем более, что весь боевой настрой после встречи с Наруто слетел к чертям. На автомате я пробил себе дыру в потолке и выскочил наружу. Орочимару скользнул следом, хищно облизываясь. Наруто помедлил, но тоже последовал за мной. — Ну, куда же ты, Са-ске? Я развернулся, принимая демонстративно-расслабленную позу. На свету было видно, что Орочимару за эти два года изменился мало, и даже одет был так же странно — чего стоил один канат на поясе. Фиолетовый. Бантиком. — Просто не люблю подземелья, — пожал я плечами. — Я пришел, чтобы поговорить с тобой, Орочимару. — О, даже так? И о чем ты хочешь поговорить со мной, Саске-кун? — Вот и мне интересно, — буркнул блондин, держащийся чуть поодаль. Орочимару дернул головой в сторону звука, но, поняв, что там всего лишь Наруто, снова перевел взгляд на меня. — Ты знаешь Акацуки? — спросил я лениво и равнодушно, краем глаза наблюдая за Наруто. При упоминании новых друзей моего наставника блондин подобрался, взглянув на меня с изумлением. Орочимару же, если и удивился, то никак этого не показал. — Саске-кун, я состоял в этой организации. Разумеется, я ее знаю, — змей улыбнулся так, что мне захотелось отшатнуться. — И что же связывает тебя с Акацуки? — Общие интересы, — бросил я. — И в наших интересах, чтобы ты исчез, хотя бы на некоторое время. Или, наоборот, присоединился к нам. Дело в том, что ты… мешаешь. Надеюсь, ты понимаешь, как опасно стоять на пути такого мощного противника? — Потрясающе, — Орочимару облизнулся. Наруто перекосило, и он неосознанно отодвинулся подальше. — Саске-кун, неужели ты мне угрожаешь? — Я предупреждаю, — я пожал плечами. — Просто предупреждаю. — Отлично. Я приму к сведению твое предупреждение… Но я ничего не обещаю. Я подавил ребяческое желание победно сжать кулак - мирный договор, негласный и тайный донельзя, был официально заключен. — Я на это и не надеялся. Змеиный саннин усмехнулся, незаметно подтек поближе ко мне. — О, а твоя печать еще цела! Хранишь, как память, Саске-кун? — Нет, просто забыл про нее, Орочимару-сама. — Значит, нашел новый источник силы? Источник… истины? — Именно так. — И сколько же сведений ты из него уже получил? Сколько знаний? — Столько, сколько требуется. — Значит, ни одного. — Змей развел руки, будто порываясь подойти и обнять меня. Я подумал, что, если он это сделает, я, пожалуй, заору. — Саске-кун, прошло уже много времени. Мне неприятно думать, будто ты воспользовался моими лучшими творениями, только чтобы выскользнуть из деревни. И ты все еще можешь присоединиться ко мне. Уверяю, это будет выгодно для нас обоих… Я дам тебе все, что ты пожелаешь. — Нет, благодарю, — я начал медленно отступать. Лицо Орочимару изменилось. Теперь он не скрывал хищного оскала в пол-лица. — Саске-кун, неужто ты подумал, будто тебя кто-то отпустит просто так? Я вздохнул. Боя было не избежать. — Чидори, — по саям, выхваченным из-за пояса, бежит молния. Я решил играть не в полную силу, не показывая все умения разом. Змей хмыкнул. — Все еще Чидори. Ты мало продвинулся, Саске-кун… — А ты все еще не можешь использовать дзюцу, — лениво проговорил я, поигрывая саями. — У меня преимущество. — О, ты ошибаешься, — пропел Орочимару. — Я могу использовать дзюцу. В доказательство своих слов он выпустил из рукавов два клубка змей. Те качнулись на хвостах и зашипели. — Хочешь драться, Саске? Да будет так… Я поднял руки с клинками, но подраться мне так и не удалось — несколько странных темно-синих лезвий вылетели из дыры, через которую мы вылезли. Орочимару рассыпался змеями, возник было вновь, но какие-то странные стебли, мгновенно выросшие и опутавшие его тело, заставили саннина снова сменить форму и ретироваться в неизвестном направлении в виде десятка гадюк. Стебли, попытавшиеся схватить Орочимару, покачались немного в недоумении, потом оплели края дыры и расширили ее, окончательно лишая комнату потолка. Я бросил настороженный взгляд в направлении дыры — теперь больше похожей на гигантскую квадратную яму. В полуразрушенной комнате стояли незнакомые мне бледный парень и темноволосый мужчина. Судя по кисти в руке бледнолицего, чернильные лезвия принадлежали ему, — а темноволосый, выходит, был ответственен за те странные стебли. Никогда таких техник не видел. — Так вот где ты был, Саске-кун, — начал вещать бледнолицый. Он поднял руку с длинным клинком и направил его мне в грудь. — Я давно ждал этой встречи. Сначала моей целью было твое убийство, но теперь мне плевать на приказы. Я хочу думать сам за себя. Наруто помог мне вспомнить что-то, что я чувствовал раньше, и это что-то очень дорого мне. Я почти вас не знаю, но не зря ведь вас так упорно преследуют. Узы, связывающие вас… — Узы? — холодно переспросил я, не удостоив бледнолицего лишним взглядом. — Нас ничто больше не связывает, верно, Наруто? — Связывает, — огрызнулся блондин. — Еще как. Ты меня ненавидишь. — А ты ненавидишь меня, — я пожал плечами и презрительно ухмыльнулся. — Ты пытался меня убить. Наруто дернулся, как от удара. — Прекрати, ты! Пр-рекр-рати… Я наклонил голову, отметив алую искру в голубых глазах. — Я и не начинал. Бледнолицый смотрел на нас с изумлением. — Наруто… Но Саске же… Ты же говорил, что… — Заткнись, Сай! — рявкнул на него блондин, тряхнув головой. — Саске, сволочь, пошли в деревню. — О, все-таки вспомнил, — процедил я. – Что, не хочешь руки марать? Или решил устроить мне публичную казнь, на главной площади, а? Лицо Наруто стало каким-то нечитаемым. — Саске, прекрати! Я… я Сакуре обещал, что верну тебя в Коноху. И я сделаю это. — Вот как. Извини, придется тебе нарушить слово. Я не собираюсь возвращаться. И мне плевать, что ты там думаешь обо мне. Я выбрал свой путь и не сверну с него. И еще… Помни, что тогда, в Долине, единственное, что спасло тебя — это моя прихоть. Алый блеск в глазах Наруто стал зловеще ярким. Второе пришествие демона-лиса мне не улыбалось. Я вздохнул, напряг мышцы и мгновенно перетек ближе к блондину, заглядывая тому в глаза. Темноволосый и бледнолицый дернулись было, чтобы помешать мне, но было поздно. Внутренний мир Наруто оказался похож на темную, неприглядную канализацию, главной достопримечательностью которой была решетка печати. И еще — двадцатиметровый лис за этой решеткой. Точнее, уже вне ее — часть чакры, проникшая сквозь печать, приняла форму здоровенной рыжей морды, о чем-то оживленно болтавшей с Наруто. Я равнодушно посмотрел на Кьюби. — Вот как. А симпатичный у тебя питомец… Блондин похлопал ресницами и ушел в астрал. — Кхе-хе-хе, — подземелье наполнилось хрипловатым смехом. — Впечатляет. Ты смог увидеть меня здесь, в его сознании… Значит, такова мощь шарингана — и твоего проклятого рода. Глаза, наполненные силой, и такая зловещая чакра… Ты чем-то напоминаешь моего давнего знакомого, Учиху Мадару. Девятихвостый лис был велик, если не сказать — огромен. Глаза его были злыми, но какими-то холодно-равнодушными, будто он все это уже видел и ему все смертельно надоело. И ему уж точно не было никакого дела до нас, смертных букашек. Я дотронулся до гигантской рыжей морды, и та рассыпалась каплями. — Как ты смог… преодолеть мою мощь? — чакра с шипением растаяла в печати. — Не верю… Но предупреждаю: это не вся моя сила. И не вздумай убивать Наруто, не то пожалеешь… — Да, да, да, — пробормотал я, покидая сознание Наруто. — Как скажешь. Блондин заморгал, неверяще глядя на меня. Сай и темноволосый напряженно чего-то ждали. — Вижу, ты не изменился, глупец, — бросил я гордо и невозмутимо, хотя на самом деле мне становилось тошно от собственных слов. — Как был слабаком, так и остался. Ты — ничтожество. Пешка. Лучше бы ты вместо поисков копил силу. Ведь ты еще хотел стать Хокаге, не так ли? Вопил об этом на каждом углу… Наруто сжал кулаки, прищуривая глаза — будто пытался перетерпеть удар. — Какой из меня, к черту, Хокаге, если я не могу даже тебя вернуть? Я не счел нужным отвечать. — Так ты вернешься по-хорошему или по-плохому? — вспомнив о своей цели, снова набычился Наруто. — Я вообще не собираюсь идти с вами, — я поднял руку. — Что ж, у меня есть еще дела. — Ты никуда не пойдешь, Саске, — снова оживился Сай, выхватывая кисть. — Да, боюсь, мы не можем тебе этого позволить, — вторил ему темноволосый и сложил печать. Я только ухмыльнулся. — Ты будешь драться? — сумрачно спросил блондин, внимательно следя за моими руками. — О, я не собираюсь тратить на вас чакру, — я наклонил голову набок, равнодушно разглядывая людей перед собой. — Она еще мне пригодится. — Саске, не смей убегать, — прорычал Наруто, глядя на меня с какой-то обидой. — Не смей, слышишь! Ты идиот, если думаешь, что сможешь вот так взять и исчезнуть! Ксо, да кто ты такой вообще? .. Я удостоил его презрительного взгляда и исчез. Я сбежал. Сбежал! Я драпал со всей возможной скоростью и сам в это не верил. Но это было правдой: я не принял бой, хотя раздразнить Наруто было делом пары секунд, я даже не поговорил с ним нормально, я просто сбежал. Это было легко, гораздо легче, чем пытаться разрулить ситуацию. Но я не хотел еще раз увидеть слепую животную ярость в глазах Наруто. Глупо, не спорю, но я этого боялся. Я утешал себя, что бояться гигантского демона — это вполне нормально, но сомнение червячком все еще шевелилось где-то внутри. Правда, меня злило не столько само бегство, сколько мысли, пришедшие, едва я отбежал подальше и расслабился немного. А он вырос… Черт, черт, черт. Почему я вообще думаю об этом? И еще: почему с ним послали не Какаши? Неужели им не пришло в голову надавить на жалость, напомнить о старых добрых временах, когда я был в Конохе? И еще: почему в их команде не четыре человека? Почему их только трое? .. От мыслей меня отвлекло что-то, что я даже не сразу опознал. Какое-то мгновенное впечатление. И только через секунду я понял, что это было. Яркая красно-розовая вспышка в кустах поблизости. Я замер, а потом рванул в те кусты. Но там, естественно, уже никого не было. Ни примятой травы, ни сломанных веток, ничего. Но мне же не показалось? Это же… это же не могла быть та, о ком я думаю? .. Я вернулся домой, в убежище, отчитался Тоби, тот накормил меня горелой травой и новыми обещаниями. Правда, теперь он хотя бы объяснил мне, что замышляет что-то очень масштабное, вроде мирового господства. Собственно, я и сам это подозревал, поэтому скепсис из «ясного детского взгляда» никуда не делся. Но у меня появилось странное ощущение полной оторванности от времени и пространства. Есть такая шутка: «дела шли хорошо, но неизвестно куда». Так было и со мной. Я существовал отдельно, мир — отдельно, и было непонятно, как соединить нас обратно. Однажды вечером, уже почти заснув, я вдруг подпрыгнул – нет, даже так: меня подбросило — на кровати от ощущения падения. Я будто куда-то неумолимо проваливался. Наверное, в ту самую пустоту, что окружает мир. Я сел на кровати, перевел дух — и вздрогнул: мне на секунду показалось, что амнезия вернулась и я забыл, кто я такой. Я потер лоб, смахивая отросшие пряди. Нет, нет. Я все еще помнил. Я — Саске Учиха, мститель, ненавистник, и т. д., и т. п… И внезапно странная, сумасшедшая мысль пришла мне в голову. Стойте. Кто я такой? Я долго беспокойно бродил по комнате. Сон не шел ко мне; нам как-то было не по пути со сном, и я не сделал ни одного шага ему навстречу. Я так и не прилег, я будто чувствовал, что, если я усну, то растворюсь в пустоте окончательно. Кто я такой? Саске Удзумаки? Саске Учиха? Мститель? Кукловод? Пешка на доске? Я мерил комнату шагами, — восемь в длину, пять в ширину, — я шагал, и сердце билось в такт шагам, я ходил и ходил кругами в темноте. Эту ночь, и следующую, и несколько ночей после нее. Воспоминания лениво плескались у висков, накатывая волнами на мозг. Я не хотел вспоминать, но я надеялся, что хоть в прошлом найду себе подсказку, хоть там пойму, кто я, черт побери, такой. Все это было бесполезно. Даже в воспоминаниях я ничего не знал о себе. Правда, тогда это не слишком мне мешало. Например, как в одном из самых четких и ранних моих воспоминаний. Тогда, как ни странно, снова был закат; почему-то половина моих воспоминаний связана с закатами, и ни одного — с рассветом. Возможно, я просто безответственная сова, которой гораздо привычнее забыть лечь спать пораньше, чем дисциплинированно встать с первым лучом пунктуального солнышка. А возможно, я просто люблю закаты. Но тогда, как бы то ни было, снова был закат, и от озера тянуло рыбой и сыростью, и на воде лениво скользили и встряхивались огненные блики солнца. Я лежал на животе на досках пирса, подложив руки под подбородок, и смотрел на свое отражение. Мне было лет семь, ну, от силы восемь, и брат у меня появился сравнительно недавно. Жизнь, может, и не была малиной, но сравнивать мне было не с чем, и я не жаловался. Все шло своим чередом, медленно, мерно и строго. И мне не хотелось ничего менять в этом порядке. За моей спиной кто-то прохрустел ногами по песчаной тропинке, с легким скрипом взошел на мостки и нетерпеливо притопнул ногой. — Пошли жрать уже, рамен стынет. Я закатил глаза. По негласной договоренности, кашеварили мы с Наруто по очереди, но, если я пытался изощриться за счет яичниц и бутербродов, то Наруто особо по этому поводу не заморачивался. Обед? Какой обед? Залей рамен кипятком и жри. Лапша на завтрак, обед и ужин, лапша на первое, второе и третье. И первое, что я возненавидел в своей жизни, так это рамен. — Че, глухой? Ужин! — Наруто пхнул меня ногой в бок, но без злого умысла — можно сказать, ласково. — Пошли, ну. Я не ответил, выпростав руку из-под подбородка и колыхнув ей воду. — Почему я ничего не помню? Что именно ответил Наруто, я забыл — глупо ожидать особенной четкости от воспоминания семилетней давности. Кажется, общий смысл был примерно таков: — Иди ты к лешему. Какая тебе, нафиг, разница? Вали домой, говорю, теме. — Добе, — вроде бы сказал я, по крайней мере, так я это запомнил. - Нет, правда. Что такое случилось со мной? И что… что было до этого? — Ничего, — буркнул Наруто (по крайней мере, обязан был буркнуть). — Если ты ничего не помнишь, значит, ничего особенного и не было. И вообще, будешь дальше сидеть с кислой рожей — вдарю в бубен. Так что сделай морду попроще. В переводе на нормальный человеческий язык это значило примерно: «Эй, ты как? В порядке? Не грусти, слышишь? А то я волнуюсь». Я вздохнул и встал, и тут — неожиданно яркое ощущение: скрип подавшихся вниз тонких досок и порыв ветра со слегка гнилостным речным запахом. — Ладно, пошли. Это и вправду неважно, — наверняка сказал я и побежал домой, и мы вместе бежали в красноватом закатном свете, а потом ели эту чертову лапшу — и смеялись, уже не помню, почему. Я приложил ладони к лицу и встал посреди комнаты. Черт. Черт, черт, черт. Я никогда не был слишком наивным и глупым, чтобы почувствовать себя по-настоящему счастливым. Советы вроде «умей довольствоваться тем, что есть» или «смотри на жизнь с улыбкой» всегда вызывали у меня легкое раздражение, потому что в моей жизни было маловато моментов, заставляющих улыбнуться. Но вот — смеялся же… Я с силой прижал руку к груди, вызывая вспышку боли в шрамах, напоминая себе, что я не должен забывать. Ничего и никогда. Слишком это страшно — не помнить. И, к тому же, есть воспоминания, которые не под силу стереть никакой амнезии, и раны, которые не залечить никакому времени. И я все еще не мог простить: как только шрамы обожгло болью от моего прикосновения, обида и ненависть в душе полыхнули с новой силой. Да, вот так. Я же выбрал этот путь, и на нем нет места всяким там отвлекающим факторам вроде старых знакомых, появляющихся в самый неподходящий момент. И теплым чувствам на нем тоже делать нечего. Равнодушие, вот что я должен ощущать. Равнодушие, серьезность и холод. Ничего, кроме арктического холода. Я мог убеждать себя в этом сколько угодно, но что-то непонятно теплое все никак не вытравливалось из души. — Почему. Мне. Так сложно. Тебя. Ненавидеть?! — негромко взвыл я, все сильнее прижимая пальцы к груди, и снова заходил кругами по комнате. Каждую ночь я ходил по комнате, шлепая босыми ногами по каменному полу. Каждую ночь я тер пальцами виски и время от времени негромко проклинал Наруто, Сакуру, Итачи, клан Учиха и самого себя, за компанию. И еще — мою амнезию, и Тоби, отказывавшегося рассказывать мне правду. Проклятия долетели-таки до цели. За мной кто-то наблюдал, правда, не сам Тоби, его бы я узнал, но слежка за мной явно велась. Может быть, это был тот же невидимый помощник, что чинил каменные переходы пещеры и жарил наставнику обед. Не знаю. Факт тот, что в один прекрасный день в конце долгой тренировки Тоби вдруг оборвал себя посредине лекции о шарингане и его свойствах: — А, черт тебя побери. Ладно. На вот, держи. На твою скучающую мину уже смотреть тошно. Я удивленно взглянул на доску для сеги в его руках. — Что это? — Подарок, — хмыкнул мой наставник и силой всучил мне доску. — Займись уже хоть чем-нибудь. А то ты так топаешь по ночам, что я уснуть не могу. Я послушно взял «подарок», унес в свою комнату. Машинально пробежался пальцами по краям, ища знакомые сколы и царапины, но их там, естественно, не было. Моя доска осталась пылиться под кроватью в Конохе. Я скрипнул зубами — вот и еще одна вещь, которую я должен был захватить, но забыл в пылу паранойи и истерик. Не такой уж она была тяжелой, мог и найти ей местечко в рюкзаке. Но, с другой стороны, она была лишним напоминанием о прежней жизни, которую я пытался забыть. Я поставил доску на стол, осторожно набрал в горсть сухие дощечки фигур. Они были приятными на ощупь, шероховатыми и прохладными. Я старался отмежеваться от прошлого не потому, что оно было особенно плохим. Большая часть времени, проведенного в Конохе, не была отмечена никакими особенными страданиями, ни нравственными, ни физическими. Как раз наоборот. Но потом со мной случилось все это. Можно сказать, на моих глазах во второй раз убили мой клан, и, хотя я не слишком по нему тосковал, — все-таки я плохо помнил родичей, — я не мог продолжать жить так, будто ничего не произошло. А потом еще появились Орочимару, и печать, и Итачи, и все эти непонятные заговоры вокруг меня, существование которых я не мог ни подтвердить, ни опровергнуть. И ложь. И предательство. «Ты мне не брат и никогда им не был!» Я аккуратно расставлял фишки на доске. После всего этого прежняя, относительно спокойная жизнь начала казаться мне чем-то нереальным, и проще было сделать вид, будто ее и вовсе не было. Проще было сделать вид, что у меня никогда не было друзей, чем признать, что я их потерял. Я подтолкнул пешку, — та с тихим шорохом продвинулась вперед на одну клетку. Я никогда не любил сеги, в отличие от Шикамару, который, казалось, днюет и ночует с этой игрой. Но делать было нечего. Тренировки на сегодня были закончены, а наружу выйти я не мог — под вечер начался дождь. Шрамы ныли и так, а на холоде разболелись бы еще пуще. Мне не хотелось испытывать дискомфорт больше неизбежного. И я остался в комнате, наедине с собой — и партией. Сначала я играл серьезно и вдумчиво, продумывая свои ходы и пытаясь свести игру к какой-то стратегии. Но через пять или шесть партий с самим собой размышления сошли на нет, и я начал просто бездумно двигать пешки. Я делал ходы, как придется, — скидывал фигуры, ставил фигуры, переворачивал фишки то одной, то другой стороной, и в какой-то момент на доске из хаоса вырисовалась система. Я подпер голову рукой, разглядывая случайно составившийся из фигур узор. Дощечки стояли абы как, по крайней мере, на первый взгляд, но в их построении был необъяснимый смысл. Я удивленно рассмотрел доску и хмыкнул: если не ставить новых фигур, получится, что игра зашла в тупик — ни одна из дощечек не могла съесть другую. Я залюбовался. — Что, играем? — не к месту, как обычно, возник Тоби. — Да. Разбираю сыгранные когда-то партии, — сухо ответил я. Что-то подсказывало мне, что Тоби не поймет моего восхищения порядком фигур. — Сейчас ход черных, но я не хочу подставлять под удар свои фигуры, тем более — жертвовать ими. — Без жертв не обойтись ни в одной серьезной партии, — наставительно произнес Тоби, одарив меня неожиданно тяжелым взглядом. - О, интересная игра. Это ж надо — так выстроить… Будто нарочно ставил. Дай подумать… Он немного постоял над доской, усердно почесывая в затылке. — Ой, ага, вижу, как тут сделать. Так, берешь вот эту ладью, — палец ткнулся в дощечку на противоположной половине доски. — Она двигается вперед и превращается в короля-дракона. Видишь, что происходит? Пальцы наставника хищно сгребли фигуру, перевернули ее и шлепнули на место. Я равнодушно посмотрел — теперь золотой генерал белых, стоявший сзади и сбоку от ладьи, оказывался под ударом. — Потом ходят белые, — Тоби с энтузиазмом ворочал фигурами. — Генерал бежит в сторону от ладьи. Следующим ходом выставляешь слона вот сюда. Потом ходят белые, так, так или вот так, и ты теряешь либо коня, либо серебряного генерала, либо золотого. Не важно. Потом слон черных с легкой душой объявляет шах королю белых, а король-дракон не дает его белому величеству сбежать и превращает шах в мат. Та-да, ты выиграл. Я сумрачно разглядывал хаос, в который Тоби превратил доску за несколько ходов. — Спасибо, — буркнул я, и Тоби, хихикнув, испарился. Я еще немного посмотрел на фигуры, потом вздохнул и занес руку, собираясь смахнуть их с доски. Но не смахнул, глядя на дощечки с иероглифами со странным чувством. А потом я осторожно снял с доски слона. Отвел назад короля-дракона и превратил его обратно в ладью. Поставил обратно сброшенных Тоби генералов и коня. Я будто отматывал назад время. Последним движением я поставил золотого генерала белых в безопасное место — наискось от ладьи. И резко убрал руку. На доске снова воцарился порядок и мир, и ни одна фигура не могла съесть другую, ни одна сторона не могла нанести ущерб противнику без риска навредить и себе тоже. Я полюбовался на доску с чувством выполненного долга и поставил ее на стол, не трогая фигур. Это было глупо и как-то по-детски, но мне хотелось сохранить этот странный порядок. Доска простояла на моем столе два дня. Потом, под вечер, когда я возвращался с тренировки, я вошел к себе в комнату и вздрогнул — Тоби стоял над моим столом и с интересом рассматривал доску для сеги, пальцем легонько подталкивая какую-то фишку. — Очень интересно, — произнес он хитро, оглядываясь на меня. Я вздрогнул — выражение его глаза никогда не вязалось с шутливым тоном, но сейчас взгляд Тоби был особенно тяжелым и неподвижным. — Очень интересно. А тебе явно понравилось это расположение. И какая же это стратегия? Я промолчал, глядя на него исподлобья. — Думаешь, я не догадался? Ты нарочно расставил так фишки. Идеальная позиция. Воплощенный акт о ненападении. Хочешь сохранить нейтралитет? — хихикнул Тоби. — Хочешь сделать так, чтобы фигуры не могли съесть друг друга? И овцы целы, и волки сыты, так? - Он, посмеиваясь, зачерпнул из кучки на столе несколько фигур, сброшенных с доски за то, что они не вписывались в общий узор, и начал пересыпать их из руки в руку. — Хочешь обойтись без жертв? Но тебе всегда придется скинуть с доски хоть одну пешку, чтобы остальные были в безопасности. Хотя бы одну маленькую пешку. Ее не жалко. Это же все во имя мира и благополучия. Так? Тоби хихикнул и бросил фигуры обратно на стол. Я посмотрел, как они падают, щелкая и подпрыгивая. — И даже тогда ты не сможешь оставить все, как есть. Шахматная партия заканчивается только с шахом одной из сторон. Ты не сможешь сохранить нейтралитет только потому, что у тебя так левая пятка зачесалась. Тебе придется сделать ход и развязать войну. Мир — иллюзия. Война — реальность. Она шла вечно и будет идти всегда, — разглагольствовал Тоби язвительно и весело. — Этот мир пропитан ненавистью и войной, как хлеб — маслом. Такова суть вещей, лапушка моя. Правда, весело? И ты ни-че-го не сможешь изменить. Знаешь ли ты это? Я молчал, глядя сквозь наставника на свою доску. — Знаю. Вдруг взгляд Тоби смягчился. Это было так неожиданно, что я даже моргнул и замедлил поток чакры в теле, проверяя, не гендзюцу ли это. — Но ты все же хочешь оставить все так, как есть. Я наклонил голову набок, предоставляя Тоби самому решать, кивнул ли я или просто решил размять шею. Наставник несколько секунд разглядывал меня сквозь прорезь в маске. — Представь, что у тебя есть личная вечность, — вдруг сказал он неожиданно серьезным тоном. — Целая огромная вечность, и только тебе решать, на что ты ее потратишь. И ты можешь сделать все так, как ты захочешь. Ты сможешь кардинально изменить этот мир. Сможешь… сохранить то, что исчезает. Вернуть то, что уже исчезло. И только тебе решать, чему ты отдашь эту вечность. Только вот вопрос, чему же ты ее? .. Я не ответил, глядя куда-то за спину Тоби. Тот еще немного подождал, хмыкнул и, приплясывая, вышел из комнаты, снова приобретая вид безответственного дурачка. Я молча разделся, выключил свет, улегся в кровать и закрыл глаза. Вечность, говорите. Чему бы ее отдать… Мне представился трон, плащ Хокаге, подобострастные советники. Нет, плащ не Хокаге даже, а просто Каге, плащ шиноби-владетеля мира. Потом мысли скакнули на немыслимое оружие, — что-то вроде огромной бомбы, угрожающей всем возможным врагам, эдакое абсолютное орудие мести. Минут пять я лениво представлял себе взрыв, уничтожающий Итачи и Коноху одновременно. Потом мне надоело, и я вспомнил о своей доске, покосившись на нее в темноте. Всеобщий нейтралитет, — сонно подумал я. Всеобщий нейтралитет и вечный мир, и никто не может напасть на кого-то из-за угла, или лишить всего, или солгать и остаться безнаказанным. Но и эта мысль мне как-то не приглянулась. Силой заставлять людей поддерживать мир? Смахивает на террор. И тогда, уже засыпая, я сонно вспомнил закат, и мостки над озером, и запах гнили и рыбы, и пар над миской рамена, - жри, теме, яда там нет, — и еще много-много закатов. И партию в сеги на одном из этих закатов. Шикамару со скуки пытался научить меня играть, когда мы остались в школе после уроков за какую-то там провинность. Правда, ему скоро надоело, а мне вообще не понравилось, но доска, которую он мне тогда подарил, долго еще пылилась под моей кроватью. И потом, уже лет в тринадцать, я вдруг вытащил ее, стряхнул пыль, расставил фигуры и сказал: — Иди сюда, добе. Учить буду. Было прохладно по-вечернему, в мутном луче солнца неохотно взлетали и опускались пылинки. Фигуры шуршали и тихонько щелкали о доску. Из кухни пахло подкисшим молоком. Наруто возмущенно ныл и учиться отказывался. Играл он, в общем-то, отвратительно. Но я не сдавался. Почему-то мне вдруг стало необходимо научить этого балбеса игре в сеги. Кончилось все тем, что Наруто, проиграв в пятый раз, скорчил рожу, перевернул доску и ушел в закат. Я не слишком огорчился, затолкал фигуры поглубже под кровать и пошел за ним. У меня было дурное предчувствие, что памятники Конохи сейчас познают всю мощь обиженного Наруто, у которого, вдобавок, есть два ведра с краской. Он шел впереди, я чуть поодаль, и он притворялся, что не знает о моем присутствии, а я притворялся, будто не знаю, что он знает. Длинные тени тянулись за нами и подрагивали, ветер качал деревья. Было так тихо, — тихо, мирно и спокойно. Я еще не знал, что я — Учиха, что весь мой клан вырезал мой старший братец, и что Сакура умрет, а Наруто обозлится на меня. Я ничего этого не знал. И хотя сейчас я бы не променял этого знания ни на что, — тогда, давным-давно, я бы предпочел по-прежнему ничего не знать. Я улыбнулся, лежа в своей кровати глубоко под землей. Вечность… Я бы отдал ее этому закату, однозначно. Я бы растянул его на тысячу лет, и солнце бы никогда не коснулось горизонта. Я бы создал мир, где был бы только этот закат, и ничего больше. Да. Если бы у меня была моя личная вечность, я бы создал такой мир. — И еще большую бомбу для Итачи, — пробормотал я и счастливо заснул.