***
Времени собирать хворост не было, растопки — тоже. Ах, газеты… В такие моменты начинаешь по-настоящему ценить печатное слово! Я соскреб немного мха со стен повыше, найдя его достаточно сухим, и отломал несколько досок от утлой лодки на дрова. Конечно, прошлые хозяева пещеры не оказались столь любезны, чтобы собрать топливо для случайно забредших в их тайную стоянку путников. Повозившись с очагом, развел небольшой костерок, и долго дул на не желающее разгораться пламя. Множество мелких действий, отделяющих меня от мыслей о брате. Думаю, топить здесь достаточно безопасно и столб дыма нас не выдаст. Перерезав мокрые узлы, Шарлотта всё же повозилась, чтобы размотать импровизированный бинт, и развесила его вокруг огня на просушку. Ведь у нас нет такой роскоши, как замена. Бегло осмотрела своего знакомого профессора и, заключив, что состояние его не изменилось, рана на шее почти не кровоточит и ничего сделать для него сейчас она все равно не может, вернулась к моему брату. Открытая нога Микеланджело выглядела гораздо хуже, чем в прошлый раз. Конечность заметно распухла — потеряв рельефность мышц, она напоминала толстую фиолетово-зеленую сосиску. Коленная чашечка стала огромной и отекшей, как у толстой тетки с запущенным варикозом. Я отвернулся к костру, заняв себя заготовкой топлива. Дурно смотреть. Словно я внезапно начал бояться вида крови. Будто резня в Монспессуланусе открыла мне глаза на мир… Я никогда не обманывал себя иллюзией по поводу того дерьма, в котором мы живем. Я вырос в гребаном коллекторе и искал еду на городской свалке, где периодически валялись скончавшиеся от передоза бомжи. Война с преступностью, Шреддером, нашествие трицератонов, почти разнесших город. Я видел смерть, кровь и грязь. И увы, никогда не страдал склонностью к эскапизму. Как-то естественно я постиг, что ради психологической защиты и выживания лучше не обнажать лишний раз чувства. Слезы означают уязвимость, а улыбаясь миру, ты делаешь свои зубы беззащитными. Кроме того, это дурной знак. Фасад из цинизма и жестокости выглядит в опасных ситуациях куда надежнее. Чем отличались последние недели кровавой резни? Возможно, количеством. Быть может, в конце не останется ничего, кроме фасада. И совесть свою я заталкивал глубоко в ботинки и затыкал ей рот кляпом, ибо только так мог делать то, что должен был делать. А я ведь могу понять хашар, сражающихся со своими соотечественниками, даже монголов … Дело не в психологическом изъяне, не во врожденном уродстве. В какой-то момент человек доходит до того предела, когда как чувствующее существо уже не способен больше реагировать на смерть и страдания. Иногда потеря сострадания становится ценой выживания. Некоторые заходят ещё дальше и теряют человеческий облик — самое страшное, что может случиться с солдатом, потому что тогда он уже почти ничем не отличается от зверя. Хуже зверя. Это только после первого убитого человека молодого солдата тошнит, а повоевав какое-то время, многие уже начинают получать от этого удовольствие. Микеланджело другой. У него уникальный талант — наталкиваясь на жестокую действительность, он отскакивает от неё подобно резиновому мячику и сохраняет свою суть. Всё это время мой младший брат улыбался за меня и сострадал всем нуждающимся за нас четверых вместе взятых. А теперь, в местной антисанитарии, без медицинской помощи одна сломанная и, не дай Бог, загнившая нога может его убить… От подобных мыслей меня мутило. Не знаю, что делала Шарлотта, но в какой-то момент Микеланджело, слабо вскрикнув, пришел в себя. Я остановился, обнаружив, что часть оставленного прежними хозяевами деревянного барахла уже разломана и подготовлена на топливо. Повязка на бедре пропиталась речной водой и кровью, рана открылась… или и не закрывалась. Я перемотал её заново. Если двигаться аккуратно и не слишком резко дышать от боли, я не то чтобы не чувствовал — скорее не обращал на неё внимания. — Рафаэль? Обернувшись к Шарлотте, я обнаружил, что брат в сознании и самостоятельно принял сидячее положение, опираясь спиной о стену. — Я осмотрела его. Малая берцовая кость сломана в верхней половине и вроде бы без обломков… Большая цела, и именно поэтому он еще мог опираться на ногу, когда мы бежали. — Но ты говорила мне этого не делать. — Именно. Когда я осматривала тебя в первый раз, перелом был смещен незначительно, поэтому всё выглядело пристойно. А сейчас нижняя часть кости повредила мягкие ткани, отсюда отек и прочее. Я вправлю кость на место. — А… ну ведь это хорошо, да? — Через месяц будешь прыгать, если повезёт и кость срастется верно, или хромать всю жизнь, если срастется неправильно. Я сделаю что могу, а дальше как повезет. Ты ведь не видел, как проводят ампутацию? — И как? — спросил Майки, судя по всему, на момент окончания фразы уже начавший проклинать свое любопытство. — Трое держат, один берет пилу и ампутирует. Это я к тому, что радуйся — раз резать ничего не надо, значит, все не так плохо. Возьми в зубы, — она протянула Микеланджело вторую уцелевшую рукоять от его же нунчак. — А анестезии не будет? — Анестезия? — без тени юмора уточнила средневековая целительница. — Это женское имя? — Нет… это раненым дают, чтоб не болело. Шарлотта пожала плечами: — Рафаэль, побудь Анестезией, подержи его. Став на колени сверху, Шарлотта зафиксировала стопу его больной ноги, сжав её меж бедер, и посмотрела на нас, убеждаясь в готовности. Бледный и испуганный Майки скрипнул зубами на рукояти нунчак, шмыгнул носом и кивнул. Когда Ведьма, погрузив пальцы в отекшую плоть, нащупала кость, брат у меня в руках выгнулся и глухо замычал, а я навалился на него, придавив его тело и рукой удерживая колено, не позволяя ему согнуть ногу. В какой-то момент он закатил глаза под веки и обмяк. Не знаю, сколько в общем заняла процедура, но когда мы закончили, Шарлотта утирала пот, а я чувствовал себя, словно только что снова греб против течения. Разжав челюсти брата, я вынул рукоять нунчак с отпечатками от его зубов на обмотке. Мы с Шинрой посмотрели друг на друга. — Рафаэль, ты еще не совсем выдохся? — Что нужно? — Принести наши сумки, спрятанные в лесу… Ты можешь поспать… и сделать это под утро, хотя не думаю, что монголы под утро будут нас меньше искать, скорее напротив, они пожар потушат, нормально все организуют и вышлют в лес отряды с собаками… — Тогда не вижу смысла оттягивать удовольствие, — я фыркнул и поднялся. До рассвета оставалось еще несколько часов. В темноте в лесу мне помогут навыки скрытности, применить которые я не мог, имея на руках раненых спутников. — Ты сама справишься? — Я наложу повязку и шину, благо досок здесь достаточно. Но мне нужна чистая сухая ткань, а еще в моей сумке есть некоторые препараты и травы. А в моей сумке есть антибиотики в аптечке, взятой у Дона из будущего. Гипса там вроде бы не было, но лекарства в скором времени понадобятся нам обоим и Бэкону… Хотя я подозревал, что столь продолжительное бессознательное состояние не связано с раной на шее, уже даже не кровившей. Но здесь я вряд ли могу что-то сделать.***
Светало. Снаружи снова начал накрапывать мелкий дождик, а значит, даже собаки их не найдут. Смола булькала в шлеме Микеланджело, вымытом и приспособленном вместо котелка. Да, у нее было достаточно времени, чтобы, поднявшись на край ущелья, слегка осмотреться. Огонь мирно потрескивал под ним, бросая на камень стен красноватые блики. Нельзя сказать, что пещера прогрелась, но определенно теперь в ней было не так мерзко. Белобрысый незнакомец сидел у входа, когда она вернулась. Сейчас он собрал то немногое, что, лично сняв с монгола, мог назвать своей собственностью. Поднялся. — Сеньор уже покидает нас? — поинтересовалась Шинра, пытавшаяся просушить одежду прямо на себе, не снимая. Видимо, вежливое обращение таки смутило Безымянного рыцаря. Возможно, его также смутило, что он уходит от них подобно вору, после того, как они не единожды спасли его жизнь… — Полагаю, мне имеет смысл продолжить путь в одиночестве… А вы предпочли бы меня задержать? — задав этот вопрос, Белобрысый подозрительно прищурился. Интересно, чего он ждет? Того, что она в благодарность за его спасение попытается вытащить и сожрать его бессмертную душу, стоит ему уснуть? Или что при попытке уйти он налетит грудью на невидимый барьер? Шарлотта пожала плечами: — Как я могу вам воспрепятствовать? Я всего лишь слабая женщина, вдобавок слишком уставшая, чтобы ради вас подниматься с этого места. На самом деле, мне безразлично ваше решение, господин… прошу извинить, но вы даже не сказали нам своего имени. Своим уходом вы сделаете нашу жизнь проще. Но если вас поймают… вас будут пытать… И вы раскроете врагам наше расположение. Когда он остановился и заговорил с ней, Шарлотта невольно усмехнулась под нос тому, что ее первоначальная догадка подтвердилась. Ей не показалось, этот тип явно принадлежал тому сорту благородных рыцарей, которые, являясь скорее редким исключением, действительно считают себя благородными. — Судя по речи, вы не из простолюдинок… мадемуазель? Я бы хотел поверить, что вы не по своей воле оказались в столь… необычной компании… Истинному верующему стоит избегать общения с нечистыми… людьми. А я не уверен даже в том, что ваших спутников можно отнести к роду человеческому. О, вот как? Точно знатный дворянин! А что, если она не мадемуазель? Такие плебеи, как они, уже недостойны его присутствия? Проехался с ними до относительно безопасного места и, сука, свалить хочет… Помимо названной ею причины, делавшей его уход прямо сейчас как минимум неразумным, Шарлотта почувствовала себя уязвленной. Они там стрелы задницей ловили, вытаскивая породистого дворянчика из лап варваров, несколько раз спасли неблагодарной скотине шкуру… После всего случившегося ни сам Рафаэль, ни Микеланджело, кажется, даже не интересуются его признательностью или каким-то материальным ее проявлением. Пускай Белобрысый сам шел, и Ведьма лично никаких усилий в его пользу не прилагала, но это были ее персональные демоны, они вполне могли бросить зазнавшегося «сеньора» на стене под парапетом валяться, ради каждого случайного встречного не надрываясь. Что ж, придется ей стараться выбить помянутую признательность за всех троих. Тем более что спасенный пленник явно не из простых. Не только речь — все выдавало в нем высокое происхождение. И монголы не стали бы держать в застенках кого попало. Графа Роберта дʼАртуа варвары пощадили и использовали как шута на празднестве. Значит, этот босой мужик в монгольских обносках — достаточно значимая фигура… И возможно, он очень богатый… И если она хочет продать схему ружей и формулу пороха в Париже, связи ей пригодятся… Ведьма еще не представляла, как собирается использовать помянутые «связи» в будущем, но она что-нибудь придумает. Есть, правда, риск, что сеньор, достигнув своих владений и солдат, прогонит ее компанию с собаками или, что хуже, священниками. Впрочем, пока он в их власти, никогда не поздно бросить его в лесу; и если так случится, то бросить его в лесу где-то там, где он не сможет, попавшись монголам, выдать их положение, менее рискованно, чем позволить ему свалить в лес прямо сейчас. Мгновенно прокрутив в мыслях перечисленные доводы, Шарлотта уже улыбалась собеседнику вежливо и чуть заискивающе. Если Ведьма помогала кому-либо, кроме себя, она должника старалась наизнанку вывернуть в компенсацию потраченных на него нервов и времени. — На все ваша воля, сеньор… но в своем нынешнем состоянии как далеко вы уйдете от монгол? К тому же на стене вы обмолвились, что не хотите, дабы демон в маске поймал вас снова… то есть в прошлый раз то существо без лица ловило вас лично? Судя по выражению лица собеседника, она попала в точку. — Хотя в сие сложно поверить, но мои спутники — не демоны… При этом, как вы сами могли убедиться, они единственные способны хоть как-то противостоять истинному злу… У нее получилось — белобрысый остановился и, все еще недоверчиво, подставил Шарлотте уши. Ведьма применила все свое красноречие, чтобы навесить на них побольше старательно сплетенной полуправды. Белобрысый Шинру выслушал, но имени своего так и не назвал, хотя, с другой стороны, уходить он теперь тоже вроде бы не торопился. Их разговор прервал Рафаэль. Бросив сумки у входа, он тяжело вошел в маленькое относительно прогревшееся пространство пещерки, оставляя мокрые двупалые следы на камне. Младший демон не проснулся, когда они вместе накладывали шину на его пострадавшую конечность. В основном от его брата требовалось только подержать ногу и доски в указанных местах. Три деревяшки Ведьма подобрала заранее. Одна деталь какой-то конструкции имела очень удобную перекладину, отходившую от основной части под прямым углом. Ее Шинра подсунула под ногу и примотала стопу к перекладине, а верхнюю часть детали привязала к бедру под коленом. Подобная мера не даст больному согнуть или разогнуть голеностопный сустав. Положив нижний конец опорной жерди на колени, Ведьма облегчила себе дальнейшую перемотку. — Что именно случилось с Роджером? Пока тебя не было, я пыталась привести его в сознание, но ничто не помогает. Обморок так долго не длится… Нет даже рефлекторной реакции… Подобное состояние могло быть следствием значительной кровопотери на фоне крайнего истощения, но… — У него на шее сидел… паразит, — Рафаэль снял с бедра и одной рукой пихнул к ней сумку с неким бесформенным комом внутри. Прервавшись, Шарлотта двумя пальцами приоткрыла сумку. — О… что за херня? — Я тоже очень хотел бы это выяснить. Микеланджело сдавленно застонал сквозь забытье. — Ладно… позже посмотрю… Хм, если эта штука присасывается к шее, возможно, она впрыскивает в кровь какое-то вещество, погружающее жертву в подобное состояние. Чтобы человек не сопротивлялся. Слюна пиявок, к примеру, не дает крови сворачиваться… Может, стоит высосать яд? — Я думаю, что эту тварь посадили на него уже давно. Его поили через воронку, вставленную в рот, наверное, чтоб без воды не умер… — Тогда убирать яд поздно, оно могло сидеть на нем неделю или даже дольше… Без еды человек способен протянуть около месяца… Господи… вот же уроды… Раф, ты убил тех, кто это сделал? Он усмехнулся жестко. — Тех, кого нашел. Еще две прямых доски были закреплены сбоку от голени, и между деревом и кожей Шинра проложила свернутую ткань по форме ноги, таким образом зафиксировав ее внутри деревянной конструкции. Окончательно закрепив шину на конечности, она укрыла подопечного и потрогала лоб, после сообразив, что не знает, какой должна быть нормальная температура черепахи. Поднимется ли у него жар в случае воспаления, или же болезнь будет протекать как-то иначе, чем у людей? Ее работа не была закончена. Выпотрошив свои запасы, Шарлотта разложила на плоских камнях необходимое и тронула старшего демона за плечо: — Рафаэль? Он вздрогнул, очевидно, успев уснуть, сидя у ног брата. — Я осмотрю твои раны? — А ты мне чем-то поможешь? — У меня есть шелковая нить. По идее, плоть, ею зашитая, не воспаляется. Он поднялся и пересел к огню. Первым делом Ведьма подала ему флягу. — И что это? — Спирт. С нами нет Анестезии, а держать тебя некому. — Меня не нужно держать, — он хмыкнул, но из бутылки хлебнул. Поперхнулся, закашлялся и коротко выругался. — Что за гадость? То пиво было не таким паскудным! — А что ты хотел? — женщина ловко выхватила из рук демона фляжку, не дав расплескать драгоценную жидкость. — Я для опытов его покупала. Спирт только при помощи алхимической спирали получают, и его не у каждого найдешь. Вдобавок отсюда до ближайшей цивилизации еще чесать и чесать, а я транжирю свои запасы на неблагодарную черепаху! В отобранной фляге Шарлотта намочила иголку, аккуратно опустив ее за нить. Ниндзя действительно не дергался, даже когда, сняв повязку и обработав рану, Ведьма прокалывала кожу, стягивая края вместе. Только желваки на скулах ходили. Примерно на середине операции демон вовсе поднял глаза в потолок и принялся свистеть, барабаня пальцами по камню и периодически болезненно кривясь. Его кожа протыкалась не сразу, и, как казалось Шинре, она больше дергала за иглу и постоянно вытирала выступавшую кровь, мешавшую нормально видеть разрез, чем собственно зашивала рану. На четвертом параллельном шве Шарлотта уже тихо материлась под нервировавший ее свист за себя и своего пациента вместе взятых. Закончив, она поднялась, с досады бросила в подопечного тряпкой и ушла к реке мыть руки. Когда вернулась, немного расслабившись, Рафаэль уже сам замотал рану чистым бинтом из своей сумки и кивнул ей. — Спасибо за Майки. — Сиди, я еще тебя не домучила. Остаток спирта из фляжки она вылила в булькающее на огне варево и тщательно размешала. — Смолу собрала, пока тебя не было. Кипящей смолой заливают открытые раны*, если нельзя их зашить. И я не знаю, что еще делать с твоим панцирем. Такое вообще заживает? — Заживает. Кости ведь тоже срастаются. Шарлотта обошла черепахо-человека и сняла повязку с раны на спине. Вопреки ожиданиям, эта дыра почти не кровоточила. Кость, с внешней стороны коричневая с темными и зелеными разводами, на сломе казалась белой. Под ней, окровавленной, лежало розоватое и красное мясо. И когда сидящий на корточках демон пошевелился, поставив перед собой руки, там, в ране, его плоть задвигалась. О Господи, никогда до этого так очевидно и ярко Шарлотта не чувствовала тот факт, что оба ее спутника — не люди. Рафаэль сам отмалчивался и пресекал ее попытки излишне расспрашивать брата, да и факторов, отвлекавших от исследования, было полно. На сломе становилось заметно, как довольно толстая кость имеет горизонтальные плоские утолщения изнутри. Это — его ребра? У него под панцирем нет грудной клетки? А что, если Безлицая Тварь выломала кусок карапакса из спины по центральной оси? Там ведь у черепахи, по идее, должен быть позвоночник… Его бы парализовало? И кстати, если человеку продырявить грудную клетку, воздух начинает поступать вовнутрь, и легкие схлопываются… слипаются, как мокрая бумага, так, что раненый больше не может дышать. С черепахо-человеком этого не происходило… Почему? У него в грудной клетке давление равно наружному? Не должно бы, ведь при дыхании их грудь подымается, следовательно, дышат они по тому же принципу, что и большинство животных, в то время как у обычных черепах панцирь неподвижный и цельный, как скорлупа ореха. Или, может, воздух в полость грудной клетки у него сейчас не попадает потому, что между раной и легкими еще лежит толстый слой спинных мускулов, выстилающих панцирь изнутри? Эти мышцы должны отвечать за движения рук и бедер, за дыхание и расширение грудной клетки. Но если ребра цельные, то его грудь при дыхании подниматься не может… Приподняв руку подопечного, Ведьма с интересом осмотрела его подмышку и бок, где, вопреки нормальному черепашьему строению, пластрон и карапакс никак не срастались друг с другом. Выходя из-под края спинной кости, плоские утолщения ребер смутно проступали сквозь покрывавшие их зубчатые мышцы и особенно толстую ороговевшую кожу с маленькими вкраплениями вросшей в нее кости. Если ряд утолщений в месте, где ребра выходят из-под карапакса, обозначает суставы, то расширение грудной клетки при дыхании происходит за счет движения полуподвижного пластрона с хрящевым соединением пластин относительно цельного спинного костного щита. Общаясь с черепахо-людьми, Шарлотта незаметно настолько привыкла к их отталкивающей внешности, что попросту перестала обращать на нее внимание. У ее спутников две ноги, две руки, одна голова, и полностью одетые, они могли сойти за людей. Но это лишь форма. Если взять стаканчик для выпечки печенья, набить его глиной и запечь, результат будет по форме напоминать печенье, но разницу почувствуешь сразу, попробовав надкусить. Насколько их строение отличается там, внутри? Ее демоны могут выглядеть антропоморфными, они прямоходящие, но на самом деле между человеком и черепахо-человеком различий должно быть не меньше, чем между черепахо-человеком и обычной черепахой. Да с собакой у нее, Шарлотты, больше общего! Собака хотя бы теплая. Единственное, что, пожалуй, по-настоящему объединяло людей с этими странными тварями, это способность мыслить, отличная от животного. Рафаэль обернулся, подозрительно посмотрев на нее через плечо. Широко расставленные глаза с кожистыми веками без ресниц, между ними на месте носа — выдающиеся вперед челюсти. Как у обезьяны. Хотя у приматов как раз-таки есть нос. Не выступающий, с широкой переносицей, но ноздри у них находятся спереди. Здесь же кожистый валик и отверстия по бокам выдающегося вперед рудиментарного клюва, развившегося в выпуклые мощные челюсти с почти человеческими зубами. — Чего тянешь? — Знаешь, тебя бы вскрыть на благо науки… — Я против. — Это шутка, — Шинра усмехнулась, словно ее подопечный от невежества только что отказался от познавательного и увлекательного мероприятия. Он фыркнул. Шарлотта промыла рану, подняла шлем с варевом, обернув руки тряпкой… и залила кипящую дурно пахнущую смесь в открытый разлом. Демон зарычал и дернулся, но усидел на месте, закрыл глаза и часто задышал. В воздухе запахло паленым…***
Шарлотта поставила шлем на землю рядом со мной и, положив руку на спину, заставила сильнее наклониться вперед. — Все, ты молодец. Посиди так. Когда остынет, смола схватится. Я почти не почувствовал ее жеста. Перед глазами вспыхивали огненные круги. Живая кость, в которую вворачивают раскаленный бур. Без остатка все мои силы уходили на то, чтобы удержать себя от рефлекторной попытки отскочить, закинуть руку за спину, вертеться на месте, кататься по земле или совершать все прочие бесполезные и вредные телодвижения, свойственные зверю с подпаленной шкурой. В воздухе пахло жареным мясом. Ужас… Влага на глазах. Мое физическое я корчилось и молило о пощаде. Скрипя зубами, я начал медленно покачиваться взад-вперед с пятки на носок. Я не должен снова вырубиться. Не уверен, что еще пару месяцев назад в Нью-Йорке сумел бы так же лихачить, драться, прыгать с дырой в панцире по стенам, с моста, отшагать милю по лесу — и все это практически без перерыва. Не уверен, что молча выдержал бы такую жесть. Пару месяцев… Надо будет посчитать на досуге, сколько по биологическим часам прошло с нашей невинной семейной срачки с Лео, коя тогда казалось мне такой до смешного значимой. О, с тех пор, полагаю, я вел себя не лучшим образом, провалил все, что мог, ошибался, набухался какой-то местной алкогольной дряни, пропускал ежедневные тренировки, хамил всем без разбора и убил много людей… При этом я дрался больше, чем за то же время моей нормальной жизни. Дрался жестко, насмерть. И ближе познакомился с пределом своих возможностей… Мастер говорил о бесконечности самореализации в превосхождении себя. Когда упираешься в потолок плечами, можно остановиться и жить с нынешним уровнем мастерства, но не в моей ситуации. Здесь или позвоночник сломается, или, пробив преграду, становишься сильнее, внезапно осознав, что сделал то, что раньше тебя бы просто прикончило. Трезвый рассудок в большей степени вернулся ко мне, когда я почувствовал холодные прикосновения к лицу. Шинра обеспокоенно присела рядом и похлопала по щекам мокрой ладонью. — Живой? Я отобрал у нее чашку с водой и выпил, не разгибаясь. Возможно, этой пыткой Шарлотта спасла мне жизнь, но в тот момент безотчетно я ее ненавидел. Левую руку снова парализовало болевым шоком. Но, думаю, через какое-то время я смогу уползти отсюда. — Кайфую… Сама попробуй? — Если у меня в боку будет огромная дырень и я сразу от нее не подохну, то попробую и скажу спасибо тому, кто наберет для меня смолу и зальет рану. Она еще учит меня вежливости. Стиснув челюсти, попробовал выпрямиться и, словно под ударом хлыста, свернулся на земле обратно. Рано рыпаюсь. — Болтаешь на трех языках, разбираешься в медицине и всяких технических штучках. И вдобавок — неплохо готовишь… Чего ты не умеешь? — Летать. И чтобы готовить лучше тебя, Раф, не обязательно уметь хорошо готовить. Наверняка есть домохозяйки, поднаторевшие в кулинарии побольше моего. А остальное — потому что я гений! Это ты умеешь только избивать людей. А еще она скромная. Я усмехнулся. — Избивать людей — очень полезный, жизненно важный навык. Можно сказать — ключевой. Черт, родись ты в нашем… государстве, ты бы, наверное, занималась легальным делом, а не только обворовывала крестьян, у которых за душой коза и три курицы. — И далеко до вашей страны? — Может, и мы туда уже не вернемся… Ведьма пожала плечами. — Мой отец однажды пытался объяснить клиенту, что в сырой воде обитают такие маленькие животные вроде насекомых, которых даже глазом не увидишь, и проглотив их, люди мучаются потом животом. Его не поняли. Тогда он сказал, что эта вода проклята злыми духами, но так как это водные духи, их можно изгнать при помощи огня; и когда вода вскипает, помянутые духи вылетают из пузырей вместе с паром. Сработало. Может, где-то все по-другому, но здесь за ворожбу и любовные зелья мне скорее заплатят. Тем более, всем известно, что ученых-женщин не бывает… Один момент… я не эксперт в истории, но разве в тринадцатом веке уже знали о микробах? Впрочем, мне-то какая разница, может, кто-то догадывался… только всех сожгли.***
Он поднялся с места медленно, все еще пьяный от боли. И отодвинулся в угол рядом с братом. Мы помолчали. — Я там сказал… в общем, не буду больше использовать тебя в качестве отвлекающего маневра. О, да быть того не может! Кто бы подумал, как положительно кипящая смола сказывается на характере… — Это был самый тупой, отвратительный план. Ты не продумал, как мы войдем в крепость; как миновать охрану, которая нам там наверняка встретится; не продумал, как мы оттуда выйдем! А если бы в том подвале тебе не попался склад с порохом? И ты ведь уже видел ту неубиваемую тварь? Я рассказала вам о смерти Иоланды Венгерской, а ты никак не предупредил меня о том, что убийца — тот самый кошмарный, перерезавший рыцарей как овечек, монстр — как-то связан с вами! Это просто невероятная удача, что наши головы сейчас не нанизаны на пики на стене крепости! И только полный кретин мог додуматься бросить беззащитную, слабую меня на растерзание стае озверевших варваров! Ты просто… козел! — Насчет безлицего — я сам не знаю, что он такое… и черт, в тот момент это не показалось мне важным! И думаешь, мы допустим, чтобы тебе причинили реальный вред? Монголы ничего бы тебе не сделали в любом случае. — Ага, кроме необходимости унижаться и пресмыкаться перед потными похотливыми скотоложцами! — Эй, потише! Шарлотта возмущенно набрала в грудь воздух, покосилась на спящих и продолжила шипеть шепотом: — Ты придурок, думающий мускулами! Чтоб мы еще раз последовали твоим «гениальным» идеям… — Да. Я был неправ, а ты молодец. Ведьма подозрительно на него прищурилась. Он издевается? Черепахо-человек, напротив, выглядел усталым. Ну, пожалуй, выбить из него слезное покаяние и коленопреклоненные мольбы о прощении все равно не получится, а для приличного скандала прямо сейчас у самой Шарлотты болела голова, лицо, коим она бесславно приложилась о ступеньку, мышцы рук и просто ВСЕ. Шинра выдохнула и опустила вздыбленную шерстку на метафорическом загривке. Прошедшая неделя стала самой ужасной, отвратительной, смертельно опасной в ее жизни. А нынешняя ночь, наверное, самой напряженной и кошмарной в ее жизни… Хотя нет, второй по кошмарности… События, старательно забытые ею, так давно, что теперь, пожалуй, трудно сравнивать, какое дерьмо в ее судьбе выдалось более гадостным. Но, определенно, вчера Шарлотта могла погибнуть десятки раз, и эти двое зеленых уродов вытащили ее оттуда. Правда, они же ее туда затащили… Но если успокоиться и подумать: еще до встречи с черепахо-людьми Ведьма в любом случае направлялась из Сен-Кристоль в Монспессуланус, ибо крупный центр ремесел и торговли всегда обеспечивает кров и хлеб достаточно ловким людям… Монголы в любом случае напали бы на город. Следует ли из этого, что она в любом случае застряла бы в осажденном, а затем разграбленном Монспессуланусе? Шарлатанка и воровка, Шарлотта была совершенно беззащитна перед лицом хотя бы одного вооруженного варвара, вполне возможно, рано или поздно ее бы изловившего. Смогла бы она выжить и выбраться из города совсем одна? Вероятно, не сходи они с Майки тогда в свечной магазин, Шинра бы даже не встретила Бэкона, державшего ее всю осаду в крепости в относительной безопасности. С другой стороны, находясь рядом с черепахо-людьми, она автоматически оказывалась в самом эпицентре внимания целой кучи вооруженных варваров, стрелков с ружьями и кого похуже. О, до сих пор проносило. Поездка на телеге еще долго будет сниться ей в кошмарах. Все же… Ведьма слышала байки о бывалых моряках, ходивших достаточно далеко на юг морских волках, которые, не сумев уйти от шторма, вопреки всякой логике направляли корабль в центр бури. И там, по слухам, находилась слепая зона. В окружении бушующих волн в колодце из грозовых облаков в небе виднелось пятно синего неба. Глаз бури. Он двигался — и корабль двигался вместе с ним. Говорят, кто-то из этих безумцев выжил. Глупо теперь думать, как ситуация могла бы сложиться. Главное — она сейчас здесь, и все ее конечности тоже. — Пожалуй, мы оба наговорили друг другу гадостей. Смертельные опасности не способствуют возвышенному слогу… — Ладно, проехали.***
Каменный сырой мешок в четыре шага с узкой щелью под самым потолком, через которую созерцаешь даже не небо — непросыхающую грязь площади и ноги проходящих мимо людей. И желоб под стенкой для стока фекалий… Она точно знает, что ее спина и руки истерзаны. На кистях налились красные пузыри ожогов. Девушка прекрасно помнила, как они жгли, горели постоянно. Тогда на соломе она проваливалась в сон, дрожа от холода и истощения, и просыпалась от непрекращающейся боли, но в данный момент плоть ничего не чувствовала. Ожоги лишь в памяти. Серый камень стен, серый свет, серый пол, устланный гнилой соломой, слипшейся от испражнений и блевотины, местами на подстилке видны бурые пятна. Бурый… красный… В бесцветном неясном окружении она четко видит только цвет крови. В основном это осталось от ее предшественниц, солому меняют раз в одну-две недели… Сколько она здесь? Подстилку не меняли, значит, меньше недели? Подняла перед собой кисти. Ожоги и мясо на месте четырех ногтей на левой руке. Еще один сорван наполовину: трещина рассекла ногтевую пластину до кутикулы, уцелевшая часть потемнела от натекшей под нее крови, грязно-белая на сломе в полукольце взбухшего синего валика окружавшей ноготь кожи. Согласно закону, пытки ведьм начинают со срывания ногтей и раздавливания тисками фаланг пальцев… Четвертый ноготь. Ее выдержка сломалась, когда палач отступил, и сквозь слезы девочка увидела, как четыре освежеванных пальца вкладывают меж специальных дощечек с выемками и ремнями. С отчетливой ясностью в этот момент Шарлотта осознала, что ее искалечат. Бесповоротно. Собственные пальцы в огромных обтянутых перчатками ладонях палача походили на тоненькие окровавленные прутики. Раздавленные в тисках, раздробленные косточки никогда не срастутся. Она фактически потеряет руку. С беспомощными изувеченными негнущимися отростками эта ее конечность станет бесполезным придатком. И когда они закончат здесь, правосудие займется второй рукой. Судьи и присяжные лениво болтали о блюдах, разрешенных к приему во время грядущего поста, двое из них только что вернулись с обеда. Писец, ведущий протокол допроса с пристрастием, откровенно скучал на скамье. Когда ремешки заскользили в креплениях, но прохладные тиски еще не сомкнули свои жвала с полной силой, оцепенение спало. Она сдалась. Истошно рыдая, призналась в участии в сатанинских обрядах отца, личном присутствии во время акта вызова демонов и лицезрении жертв, которые они им приносили. Полный список истерся из памяти. Голос священника, с энтузиазмом зачитывавшего обвинения, слился в монотонное бормотание, совершенно не разделяемое сознанием на членораздельные звуки. Она так же могла слушать мычание со скотного двора. Неважно. Все, что требовалось от послушной кающейся, — это издавать звуки, означающие согласие, в тех местах, где мычание обрывалось выжидающей паузой. Раскаленное железо и четыре пальца… все, что понадобилось ей, дабы предать отца и обречь его на сожжение. Пожалуй, самым отвратительным и постыдным в тот момент была мысль, бившаяся в затопленном животным ужасом мозгу: лишившись рук, она сама уже точно не выберется. В любом случае, ее трусость не сыграла роли — ее отец уже признался во всем. Ведь за дочь правосудие Святой Церкви только взялось, он же провел в застенках инквизиции неделю. Кошмар… на этот раз она действительно может проснуться… Хочет проснуться! Все происходит по знакомому сценарию, накатанной дорожке, и слишком хорошо известно, что именно приснится ей в конце. Нужно закрыть глаза, и открыв их, она… Очнулась на каменному полу, устланном тонким слоем гниющей соломы. Свет падал из крошечного окошка под потолком. И от свечки, принесенной одним из допрашивающих ее монахов. Самой свечи она не видела: жирный боров, пыхтя, закрывал огонек грузным телом. Запах жирного мужского тела, пота и чеснока она помнила так же, как пузыри ожогов на ладонях. Воздержание некоторым святым братьям давалось с трудом, и раз уж к ним попала девица… неважно, что нечестивая грешница даже до допроса с пристрастием не блистала прелестностью и благодаря чахоточной внешности не вытягивала своих пятнадцать годов от роду — все лучше собственной мозолистой пятерни. В первый раз было физически больно внутри… Ее уже исповедовали по-тихому. Крови немного, но случается, что страшные раны почти бескровны. Зато теперь она знала свою участь, и все произойдет по-другому. О, жертва будет послушной, покорной! Больше не станет царапаться, рыдать, просить пощады, смерти или прочих глупостей. Они убили ее отца. Ведьма видела толпу… Они убили его. Человека, учившего и лечившего всех этих неблагодарных мразей… Сожгли. И пели свои псалмы вокруг костра, сложенного на книгах… После истерики, случившейся тогда, эмоции словно умерли. И она думала. Глупо рассчитывать, что после всех пыток и казни Абрахама ее забудут… Надежда мертва. Единственное, что она еще могла использовать, — разум. И между мучительными пробуждениями и провалами в беспамятство мозг работал с холодной четкостью. Она перебрала множество вариантов и теперь ждала возможного визита насильника как последнего шанса. В трактате «О почвах» говорится, что всякая порода реагирует на удар по-своему. Так, глиняный комок рассыпается, а в руде под тем же воздействием, обнажаясь от окружающего грунта, проступит краем самородный металл. Еще у нее был гвоздь. Гвоздь, долго целенаправленно выковыриваемый из решетки окровавленными пальцами. Двое суток, на которые после казни ее, кажется, забыли. Пленница не давала себе привилегии сомневаться в плане или в том, что возможность может уже не представиться… Гвоздь был ключевой частью, а терпение позволяет воде точить камень. Когда он все же явился, Настоящая Ведьма сыграла сломленную, уничтоженную, не помышляющую о сопротивлении жертву. Это далось так легко — ведь ее и правда сломали. Она выжидала. Когда монах увлекся процессом, подгадав удачный момент, она всадила гвоздь в толстую шею. Царапина. Придавленная навалившимся весом, задыхаясь от вони его тела, не знала, куда нужно бить. Поняв, что этого слишком мало, притянула его к себе и вгрызлась в лицо врага зубами. Очень важно сжать челюсти, стараясь оторвать мясо. Человеческие зубы плохо приспособлены кусать живую плоть, но безумие наделило неожиданной резвостью хрупкое тело. Взрослый мужик, превосходя девчонку в силе и массе, без труда бы с ней справился; видимо, в тот момент он не был готов к внезапной целеустремлённой агрессии. Он лишь ударом отбросил ее, рефлекторно закрыв руками почти оторванную губу. Ведьма подобралась на четвереньки, растрепанная, словно одержимая бесами, оскалилась перекошенным окровавленным ртом. Ее трясло от ужаса, ее внутренности сводило от злобы и ненависти, но нет, она не ослепла от ярости. Разум работал с прозрачной ясностью, словно наблюдая за израненным телом, и руки больше не дрожали. Инквизиции стоило убить ее сразу, сжечь вместе с отцом — за несколько дней после его казни что-то в её голове сломалось. Поднимаясь, ее противник ненадолго оказался на коленях, и она атаковала повторно, четко понимая, что с самого начала выбора не было. Их привезли сюда не для того, чтобы судить. Их привезли для сожжения. Выбора нет. Девчонка запрыгнула запутавшемуся в рясе монаху на спину, обхватив ногами, и одной рукой попыталась повторно нащупать свой гвоздь… но только уколола своего врага. Он схватил ее за руку и чуть было не сбросил с себя. В этот момент, второй рукой хватаясь за одежду, Шарлотта нащупала цепь. Достаточно толстую цепочку, на коей висело распятье. И натянула ее… Захваченная кисть вывернулась из руки противника, скользкая от ее собственной крови, и Ведьма, намотав цепь на кулак, душила жирного неповоротливого священника обеими руками. Как она справилась с ним? Почему у физически более сильного мужчины не получилось сбросить со спины израненную истощенную девку? Задавить, когда он в агонии катался по гнилой соломе? Неизвестно. Наверное, ей очень сильно жить хотелось… Багровая полоса и оттиск креста на горле. Ведьма долго тормошила уже не сопротивляющееся тело, пока удостоверилась, что монах подох. С трудом стягивая рясу и вынимая ключи из его кошеля, самым главным было не смотреть на отекшее синюшное лицо с вывалившимся наружу языком. Когда Шарлотта выбралась оттуда, ее долго мучительно рвало под забором. Спасение души? Пускай Христос и Отец его отсосут другу другу! Если все действительно происходит по Его воле, то однажды и навсегда она отказалась верить в бога.***
Широко распахнутые глаза увидели лишь темноту. Спина ощущала холодный камень, и вся липкая от пота Шарлотта несколько секунд боролась с паническим сознанием того, что она снова в застенках Святой Инквизиции. Нет. Это пещера… телега… побег от монголов. Женщина медленно накрыла ладонями лицо. Угли в очаге погасли, и в полумраке она вытянула перед собой кисть, видя лишь контур без четких деталей. Ногти выросли. Следы от ожогов побледнели и скрылись под слоем порезов и ожогов свежих, полученных ею в ходе собственных алхимических опытов. Но шрамы остались там. Она не могла никому отомстить, да и первые годы с начала новой бездомной сиротской жизни в постоянных бегах всецело занимал вопрос липнущего к позвоночнику желудка. На то, чтобы сокрушаться от ужасной моральной травмы, у нее не хватало ни сил, ни времени. Ненависть ко всем без исключения людям тоже пообтрепалась и подувяла, первый запал сгорел и вымерз сырыми ночами. Да и слишком много людей, на всех ненависти не напасешься. А вот священников Ведьма не любила с прежней страстью, упрямо, как и отказывалась верить в их бога. И еще иногда саднили те места, где у человека в сознании крепятся понятия о человеколюбии, социальности и сострадании. Так же, как ноют культи у калеки. Беда не приходит одна. Ужасы последних событий всколыхнули воспоминания и подняли со дна дурные сны. Но все закончилось. Через отверстие входа снаружи лился слабый дневной свет. Из-за тесноты все ее спутники, даже стараясь лечь отдельно, все равно во сне почти соприкасались. Уснув между Майки и Бэконом, положенными в нескольких шагах друг от друга ногами к очагу, она неосознанно перекатилась под бок ученого, возможно, потому что человек теплее. Перед сном Шарлотта предприняла повторную попытку привести его в чувство, но, даже вооружившись нюхательной солью, потерпела неудачу. Может быть, позже… Рафаэль безнадежно спал на своем посту. Некоторое время Шинра провела рядом, пристально осматривая берега реки и противоположную сторону ущелья, насколько позволяла щель входа. Не обнаружив ничего подозрительного, Ведьма рискнула вновь выйти к реке, умылась, набрала воды в шлем, окончательно заменивший им кастрюлю, и скользнула обратно. Шарлотта не знала, есть ли смысл во стольких предосторожностях… Но учитывая, сколько неприятностей они им доставили, сейчас враги, без сомнения, в поисках прочесывают местность. С другой стороны, в лесу след легко потерять. Тем более, беглецы уже довольно далеко отплыли и отошли от моста и своего первоначального маршрута. Но проверять обоснованность своих страхов Шинра не собиралась. В подобных ситуациях она твердо следовала принципу: лучше перебояться, чем недобояться. Окончательно убедившись, что больше не уснет, Ведьма уселась на свое прежнее место и вытащила из-за пазухи единственный предмет, с коим не пожелала расставаться даже на рейде в глубь вражеской крепости. Толстая потрепанная тетрадь с засаленными обгоревшими по краям страницами…. Прежде чем открыть ее, Шарлотта погладила обложку ладонью, несколько секунд безмолвно созерцая пространство невидящим взглядом. На этот раз она искала в записях нечто конкретное. Шорох страниц. Очень мелкий правильный почерк… Рецепты средневековой алхимии — она помнила, как отец досадовал на то, что знания формул недостаточно, и из-за отсутствия нормального оборудования химию фактически приходиться приоткрывать заново, с опорой на местные «варварские методы». Так же, как и преподавание, алхимия им понадобилась для выживания — так ее отец продал рецепт улучшенного стекла толстому византийскому торговцу… Но в свободные часы он занимался не только этим. Часть, сейчас интересовавшая Шарлотту, выделялась в сухом, разделенном на дни и темы тексте кусками совершенной бессмыслицы. Посвятив изучению дневника все свое свободное время и впервые столкнувшись с подобным, Шинра поломала голову, прежде чем догадаться — часть исследований записана зеркальным шрифтом. Абрахам легко и бегло писал слова, выворачивая буквы, словно их отражения, и каждое слово в обычном порядке нужно было начинать читать с конца. Кроме этого, здесь применялся простейший шифр. Потренировавшись и вначале выписывая отдельно места, наиболее сложные для расшифровки, Шарлотта вскоре начала читать подобную запись бегло. С чуть меньшей скоростью, чем не сокрытый текст, производя все необходимые манипуляции мысленно. И все же такое чтение занимало больше времени и вдобавок пестрело оборотами и терминами, юной Ведьме попросту недоступными. Абзац, интересовавший ее сейчас, был обнаружен, когда исследовательница, еще не понимая содержания, читала зашифрованные отрезки методом случайного тыка. Означенная выписка находилась почти в середине тетради, и для весьма сдержанного языка ее отца строки просто переполняли эмоции и сумбурность изложения. Он словно предавался отстраненным, полным энтузиазма мечтам об исключительно интересном проекте, по неким причинам не оконченном и периодически заполняющем мысли ученого, несмотря на всю окружающую его досадную нынешнюю рутину. «…Бесспорно, вариант ЦОП-1 экономически рентабельнее проекта коллег из КРП-2, предлагавших полную роботизацию. Тесты показали неспособность полностью автономных ИИ адекватно реагировать на непредсказуемую изменчивость среды эксплуатации, что неизбежно требует подключения рабочих кадров со всеми вытекающими осложнениями и затратами. ИИБН более гибок, мобилен и эффективен. К тому же антропоморфный образец легче воспримется населением на улицах». Нет, эта часть непонятна совершенно, листаем дальше: «…Касательно эксплуатационного срока — до сих пор считаю позицию коллег КРП необоснованной. Даже лучшие из спортсменов, ставящие рекорды по владению своим телом, не демонстрируют нам пределов, на которые способна органическая ткань. Хотя Чарлз Д.Р.* в своем труде высказал концепцию о том, что в природе «выживает сильнейший», это скорее поэтическая неточность, не способная быть научной концепцией. В природе выживает вид, способный наиболее многочисленно расплодиться, потребляя доступные в естественной среде несовершенные ограниченные ресурсы — пищу, свет — переработать их с максимальным КПД в энергию и органическую ткань, самовоспроизвестись и вытеснить от ресурса конкурентных особей другого вида. Сила, скорость реакций, живучесть при всей важности имеют отнюдь не главное значение. Животные больше энергии тратят на сопротивление внешним факторам среды, голоду, температурным перепадам, удовлетворению инстинкта размножения и т.п. Затраченное усилие должно окупаться количеством полученного в диких условиях ресурса. На основе углерода возможно создать гораздо более эффективные органические конструкции, принципиально новые ткани, рассчитанные на большие нагрузки, образцы, узкоквалифицированные для определенных задач…» «…Как я и предполагал, на совещании глав ЦОП касательно рентабельности разработки вопросов не возникло. Первые образцы на основе моделированной ДНК весьма затратны, но по достижении удовлетворительных результатов их массовая штамповка пойдет по налаженной системе. 17,5 тысяч долларов стоит минимальный набор снаряжения одного американского солдата, и это лишь малая часть, не включающая затраты на страховку жизни, зарплату, компенсацию семьям погибших, пропаганду, бюрократическую волокиту и прочее. Наши «гомункулы» требуют лишь затрат на их выращивание, никаких проблем с социальными организациями и гражданским правом, при этом их исполнительность беспрекословна, а эффективность несопоставима». Эти расшифрованные ею части были, возможно, более понятны, но повествовали о предмете отстраненно и теоретически. «…записаны в информационную РНК клеток костной и мышечной ткани для местного производства рибосомами оболочек, формирующих аналог углеродного моноволокна, повышающий предел прочности, решая вопрос о разрыве тканей при производимом ими усилии…» …Извините, что? Даже прочитав шифр, Шарлотта решительно не понимала ни описанный процесс, ни приложенные химические сокращения. Но это уже ближе. По-настоящему ее интересовал отрезок несколькими страницами далее. Под заглавием «Обоснование отказа от имплантации в пользу настроенной трансляции в органоидах». «…Железо и его производные традиционно используются в изготовлении оружия в силу соотношения дешевизна/качество и исторической доступности… Монокарбид вольфрама 9-й твердости по шкале Мооса на одну единицу уступает кубической аллотропной форме углерода*. При этом ввиду сложной структуры не отличается его хрупкостью. Покрытие WC позволяет когтям резать лучшие образцы стали с твердостью 4 с наименьшим усилием. Изящность решения также в углеродной составляющей. Массовые производства для прямой карбодизации вольфрама используют восстановленный порошок вольфрама и сажу. Смешав, их нагревают в водородной среде, чтобы избежать окисления, до 1300 градусов… Но примитивные умы всегда действуют по принципу лома. Человечеству до сих требуются химические заводы, чтобы производить вещества, вырабатываемые на субмолекулярном уровне живой клеткой. Если настроить биохимию и снабдить образец необходимыми исходными материалами в легкоусвояемой форме на этапе внутриутробного развития, новая партия будет образовывать необходимую структуру так же, как предыдущие образцы уже вырабатывают углеродное волокно, укрепляющее их скелет. Задача сейчас — рассчитать процесс внутриклеточного синтеза вещества, необходимые катализаторы и их поведение в органоидах… В отличие от киборгов Бакстера, получаемых методом вивисекции* человеческого материала, гомункулы не нуждаются в операциях по вживлению неорганических элементов, они выращивают их сами. Что на порядок снижает стоимость. Кто бы ни сидел в ЦОП-1 — восхищаюсь ими». Шарлотта примерно знала таблицу химических элементов, многие из которых не были известны современной ей алхимии, хотя отец акцентировал внимание на доступных. Вольфрам был одним из веществ, о существовании которых она знала лишь в теории. «Способен резать железо и любые его производные…» Шарлотта в задумчивости извлекла и вложила между страницами тетради тонкое черное лезвие когтя безлицего. Закрыла, завернула в промасленную ткань, сберегшую страницы от речной воды. Движение на периферии зрения отвлекло её. Автоматически спрятав свою драгоценность в нагрудный карман под одеждой, Шинра обернулась. Не поднимаясь на ноги, Роджер Бэкон на четвереньках целеустремленно полз к выходу. — Вы очнулись, Профессор! — легко догнав его, Шарлотта аккуратно подхватила истощённого пленника под руки. — Если вид зеленых существ испугал вас, я могу все объяснить… Но лицо обернувшегося к ней не несло следов особого испуга, способного принудить к попытке бегства полуживого от истощения человека. — Контакт нестабилен… Мы должны видеть, где вы находитесь… — каждое слово Бэкон произносил медленно, так, словно речь требовала от сознания предельной концентрации. Впрочем, учитывая его предыдущее состояние, заторможенность реакций представилась Шарлотте скорее ожидаемой, нежели удивительной. Он мягко оперся на ее руку: — Шарлотта, помоги… Она взяла его под локоть, помогая распрямиться в полный рост, в смятении радуясь тому, что её, по сути, единственный друг по разуму очнулся, и жизнь его, судя по всему, вне опасности. О, это прекрасно! Она должна сказать ему о том, что все их предположения насчет громовых палок оказались верными! Но отстраненно от облегчения, её разум продолжал работать здраво и холодно, и что-то показалось ей неправильным. На протяжении веков человек старательно становился более неприспособленным к выживанию, деградируя физически и подавляя в себе многие полезные установки, настроенные природой для того, чтобы реагировать на опасность. Животные несравнимо лучше большинства людей чувствуют страх, радость, боль и прочие состояния друг друга. Но всё же некоторые слабые зачатки естественной эмпатии остались, рудиментами засев в подсознании. Имея привычку видеть лишь часть слона вместо целого и всему давать объяснения, человек презрительно именовал неподдающееся логике предчувствие «интуицией». И подозрительная, недоверчивая натура не позволила Шинре просто отмахнуться от тревожной лампочки, вспыхнувшей на задворках ее сознания. — Господин Бэкон, со всем уважением… Вам лучше сейчас отдохнуть. Пощадите себя, вы еще очень слабы! — с этими словами она попыталась вернуть больного в постель. Не обращая на неё особого внимания, Бэкон обвел взглядом стены и потолок пещеры. Принюхался. — Это шум реки или моря? Без всякого предупреждения, перехода, промежуточной эмоции тонкое измождённое лицо ученого перекосила гримаса боли и невероятного животного ужаса. Он задрожал всем телом и согнулся. — О черт! — Шарлотта обхватила пациента за плечи, фактически удержав его. — Что с вами?! — Где мы находимся? — Роджер, вам лучше лечь… Он выкатил глаза и произнес несколько слов на непонятном ей наречии. — Телу станет… — лысоватый, сильно постаревший с момента их последней встречи человек слабо напоминал видного мыслителя своей эпохи. Он словно преодолевал сопротивление, чтобы снова говорить внятно, лицо слегка подергивалось бессознательно. Капля слюны скопилась в уголке рта и медленно потекла по подбородку, — …гораздо лучше на свежем воздухе. И тут Шарлотта осознала причину, фактор, вызвавший её подозрения в самом начале, замеченный неосознанно и возбудивший её осторожность. Он не удивился. Бегло скользнув взглядом по лежащим фигурам Рафаэля и Микеланджело, Роджер Бэкон, профессор искусств Парижского Университета, никак не выказал ни страха, ни удивления. А ведь Рафа он видел единожды, и в прошлый раз его одного оказалось достаточно, чтобы средневековый ученый хлопнулся в обморок. Это существо говорило голосом знакомого ей человека. У него было лицо и тело Роджера Бэкона, истощенного страданиями и болезнью. Он покровительствовал ей, был одним из немногих её собеседников, возможно, мог бы стать другом и сейчас отчаянно нуждался в её помощи, но из глубины зрачков на мир смотрело нечто, только притворявшееся человеческим существом. Мужчина рванулся из её объятий, но ослабленные голоданием мышцы не позволили ему сразу сбросить хватку. Шарлотта, вопреки своей чахоточной внешности, оказалась достаточно сильной женщиной, закаленной практикой бега с препятствиями от разъярённой толпы, — и все же она не могла в одиночку удержать его. — Рафаэль! — в следующее мгновение Одержимый ударил её локтем по распухшему носу. В глазах вспыхнули искры. Рефлекторно схватившись за лицо, Ведьма выпустила своего подопечного.***
— …МЫ — наказание… — произнес второй неандерталец со спокойным отрешенным лицом. — …МЫ — справедливость… Я висел на цепях в подземелье, в лужу подо мной капала кровь. Моя кровь. Но на этот раз электрошокера не было. Стоя вне поля зрения, третий Одержимый ввинчивал мне в спину раскаленный докрасна железный прут. Холодно. Лежать в сугробе лицом вниз холодно… — Хочешь согреться? — проворковала Шарлотта, сидя верхом в позе наездницы у меня на спине, и, смеясь, вылила в рану полный ковш кипящей смолы… — А ещё ты — ужасный лидер… — добавил облаченный в оранжевые буддистские одежды Леонардо, всё это время паривший рядом в позе йога на огромном цветке розового лотоса. — Ты не справляешься с обязанностями, которые я на тебя оставил. Ты разочаровываешь меня и Сенсея Сплинтера, Рафаэль! — Я — Самый Главный Супер-Злодей! — провозгласил восседающий на горе трупов жителей Монспессулануса исполин в черных неметаллических доспехах. Его лицо закрывала золотая маска с изображением Христа. Чтобы смерить меня взглядом, ему пришлось наклониться и посмотреть куда-то под ноги. — Ты искал меня, козявка? — Я пришел, чтобы убить тебя! — МУВАХАХАХА! Ты ещё смеешь вякать, ничтожество? Сначала прикройся! — Мне не нужна одежда! — Одежда? Ты потерял свой панцирь! Пронзенный болью, я завертелся волчком, с ужасом понимая, что лишился карапакса и непонятным образом ещё стою вертикально, с кровавым месивом на месте спины и чудом не вываливающимися внутренностями… — Рафаэль!..***
Я проснулся, уже вскочив на ноги. Голос Шарлотты явно сигнализировал об опасности. Враги? Нас нашли? Руки метнулись к саям. Левая сжала рукоять, а правая схватила воздух на месте сломанного безлицым клинка… Секундой позже я начал относительно осознавать окружающее, увидел обходящего меня человека, сгреб его и повалил на землю. Ещё секундой позже понял, что это Роджер Бэкон. Надо же, ожил! Вопросительно посмотрел на Шарлотту, поднимавшуюся с колен, почему-то утиравшую кровь с лица. Так, что я пропустил? — Ты только не покалечь его! Согласный, я чуть ослабил хватку, чтобы и вправду случайно не придушить субтильного ученного. Тощий полуголый человек боролся со мной молча, с неожиданным упорством. Удерживая его на земле одной рукой, я приподнялся, запоздало чувствуя собственную слабость, озноб и пересохшее горло. Драка в больничной палате, мать вашу. — Ты не объяснила своему другу, что мы не демоны? — Не в этом дело! Он… с ним что-то не так… В это время тело мужчины напряглось, вытягиваясь в струну, лицо перекосила непонятная больная гримаса, глаза выпучились. Это уже не имело ничего общего с целеустремленными попытками вырваться и вообще какими-либо осмысленными движениями. Зрачки закатились под веки, голова затряслась вверх-вниз. В растерянности я разжал хватку — несчастный не выглядел так, словно у него были силы сбежать. Напряженные тонкие руки с синеющими сквозь кожу венами вытянулись вперед, красивые длиннопалые кисти профессора искусств выламывались, пальцы скрючились. Тело прошила еще одна сильная судорога, и подол простыни, всё ещё покрывавшей его бедра, потемнел. — Твою мать… — О Господи… — Шарлотта, упав на колени рядом, сжала руками голову больного. — Помоги мне! Нужно разжать ему челюсти — я видела подобное при падучей, он может язык себе откусить! На губах ученого выступила пена. Оказавшись рядом, я с силой нажал человеку на скулы и, не имея ничего подходящего, подставил предплечье, дав себя укусить. Неожиданно сильно — почти до крови. Тело Бэкона выгнулось дугой, ноги начали загребать землю. — Эй, что с ним? — обеспокоенно приподнялся со своего места Майки. — Приступ! — Шарлотта подсунула в зубы вместо моей кисти рукоять нунчак, уже использованную нами в схожей ситуации. Бэкон начал расслабляться, периодически слабо подергиваясь. Я поднял почти невесомого профессора и перенес его на постель. Подержал руки, пока Шарлотта укрыла его. На лице Майки отразился страх. Его можно понять — происходящее отталкивало своей неправильностью, словно я ещё не очнулся до конца от своего больного кошмара. Человек, превратившись в какое-то жалкое существо, дергался в судорогах на полу. Я видел подобное, когда на моих глазах околел на обочине сбитый машиной бездомный пес. Но ученый не умирал. Приступы продолжались с переменным успехом где-то в течение часа. Попеременно впадая в забытье, Бэкон внезапно начинал трястись и дергаться, иногда неразборчиво шептал что-то на староанглийском, французском и, кажется, латыни — переводчик я снял перед сном — плакал и повторял женское имя. Шарлотта сказала, что он зовет свою мать. В другой раз он словно вел лекцию и беседовал с неким Абрахамом. Но гораздо хуже становилось, когда спасенный нами пленник совершенно внезапно успокаивался. В первый раз он, неожиданно прекратив дергаться, расслабился, повернул голову, посмотрел прямо на меня и очень вежливо попросил его выпустить. Ведь с ним уже все нормально. И улыбнулся одними губами — неестественно, словно кто-то невидимыми пальцами растягивал рот свежего трупа. — Вы не спасете своего друга, — на очень устаревшем, едва понятном британском английском сказал безымянный белобрысый мужик, как и Майки, разбуженный происходящим и следивший за нами из угла. — Я уже видел, как нечистый дух вселяется в тела людей. — Заткнись! — огрызнулась Шарлотта и, снова взяв лицо ученого ладонями, обратила его к себе. — Роджер… вы слышите меня? Это Шарлотта, дочь вашего друга. Я верю, вы ещё с нами — боритесь, пожалуйста… Впервые я видел нашу всегда собранную и злобную крыску такой… растерянной. Теперь, при звуках своего имени, Бэкон действительно посмотрел на нас. Мимо неё — на меня: — Рафаэль. Ты тоже видел его? Белый город? Несколько миллионов… Ты убил всех… Зачем? — Белый город? О чем ты? Я лгу. Белый город — из моих кошмаров. Той их части, которую я отмел, посчитав слишком абсурдной. После контакта с паразитом Бэкон узнал нечто? Это — всё ещё человек? Он может помочь мне? Как понять по лихорадочно горящему взгляду, что происходит в его голове? Я наклонился ближе: — Роджер Бэкон, это действительно вы? Он дышал часто и неглубоко, словно боялся, что воздух вдруг кончится. Бедняга. Я почти не знал его как человека, но никто не заслуживает всего ужаса, через который он прошел. На него напали Одержимые, враги из будущего. Наверное, для уроженца этого времени они — нечто по-настоящему неестественное и непонятное. С Роджером Бэконом, Лоупом, Графом дʼАртуа, той несчастной замученной девушкой с перерезанным горлом не должно было происходить всего этого. Если бы я мог как-то помочь… Потрескавшиеся губы растянулись в злобной гримасе, и резко приподнявшись со своего ложа, больной с хрипом вцепился обеими руками мне в горло. Отшатнувшись, я оторвал от шеи тонкие руки и бросил несчастного обратно, где он, кажется, беспомощно разрыдался. — Потише! — Шарлотта обняла плечи ученого, словно держала ребенка, и обожгла острым взглядом. — Что за херня? — обретя дар речи, наконец возмутился я. Меня обвиняют чуть ли не в геноциде. Второй раз причем! Стоит ли говорить, что я невиновен? Да, я убивал людей, но либо в процессе самозащиты, либо они, как те монголы, были порядочными мудаками! Думаю, я бы запомнил подобную деталь своей биографии! Лицо Роджера снова исказила гримаса, и из носа по щеке медленно поползла капля крови. — Нет, пожалуйста… Больно… Помогите… Бог поедает меня… По сути, это были последние осмысленные слова. Даже состояние неестественного спокойствия более не возвращалось. Болезненное забытье сменялось криками и животным воем, а затем — очередной потерей сознания. Потом я зажимал ему рот, чтобы вопли безумца не оглашали всё ущелье с окрестностями. Через несколько часов из ушей закапала кровь. Взгляд этого существа невозможно стереть из памяти: стеклянный, бессмысленный, он излучал почти материальные сгустки совершенно звериного ужаса, боли и необратимого окончательного безумия… — Пожалуйста, прекрати это… — Что я сделаю?! — рявкнул я на Шарлотту и осекся, впервые увидев, как она плачет. — Убей его… Он мучается, не видишь? И… снаружи нас могут услышать… Я посмотрел на Микеланджело — брат уже давно сидел, прижав к ушам ладони. Наш безымянный спутник смотрел на нас, словно ожидая моей реакции. Я снова посмотрел на Шарлотту и Майки. Но я… Я ведь никогда еще не убивал людей вот так…***
— Это был милосердный поступок… — сказал Безымянный после того, как опустил мертвому веки и долго бормотал что-то на латыни. Походу, он — священник или что-то типа того. — Иди в задницу, — от души пожелал ему я, в который раз погружая в реку руки, хотя крови не было. Я постарался закончить все быстро и безболезненно. Говорят, кровь водой не смоешь… Что, только очнулся? Ты уже в крови не только руками. В какой момент я сам стал настолько жестоким? Роджер Бэкон теперь не откроет все те важные научные штуки, которые должен был. Человек, жизнь которого я только что оборвал, был гораздо лучше меня. В душе так гадко. — Мадемуазель убеждала меня в том, что вы — не демоны, а люди, пришедшие к нам из далеких земель. Я видел, что вы сражались с ними. Однако нас не раз предупреждали, что демоны жадны и будут соперничать друг с другом, ибо такова их природа… — Да кому ты нужен? Не видишь, я только что убил невинного человека — думаешь, мне сейчас есть до тебя дело? Вали куда хочешь! Возможно, раньше я ощутил бы укол совести, но сейчас на мне и без ее стараний живого места не осталось. Да, мужик впервые на контакт пошел, а в лесу по-прежнему небезопасно. Но он не дитя малое, его решение — его проблемы. Нашел время толкать мне религиозную ахинею. От моей любезности любитель философии смолк. Походу, принимал какое-то решение. Я всецело посвятил себя тупому созерцанию воды, бегущей сквозь пальцы, и уже почти успел благополучно забыть про него, когда наш спутник вновь подал голос: — Я уже увидел демонов… и людей, одержимых ими, и плоды их нечистого колдовства, — продолжил он тверже. — За сим могу сказать, что в данный момент более склонен верить мадемуазель. — Рад за тебя. — Вы — христианин? — Это сейчас важно? — Это всегда важно. Истинная вера — наше единственное спасение в столь темные времена… — Ну, знаю примерно про Христа и все такое… А что? С братьями воскресные мультики на Рождество смотрел. Мой собеседник тяжко вздохнул: — Сказано: не здоровые имеют нужду во враче, но больные. — Вы священник? — Я человек, служащий Господу. Думаю, нам стоит зайти вовнутрь — здесь мы слишком заметны. Смысл его слов прорезал чувства ножом жестокой рациональности. Нравится нам или нет, а теперь остаток дня будем сидеть в тесной пещерке вместе с покойником. Раньше заката похоронить его не получится. Неудивительно, что люди на войне сходят с ума — нет доброго психиатра, который придет и поговорит с тобой о происходящем ужасе. Ты просто молча живешь с этим ужасом бок о бок. Пока не сломаешься. Шарлотта тихо рыдала на плече моего брата, а Майки гладил ее по спине. Я уложил тело у входа и накрыл с головой его одеялом. — Отче, а вас не смущают последние слова покойного? Он ведь не мог не слышать это последнее «Бог поедает меня» и весь прочий бред про то, что я, мол, кого-то убил… — Лукавый коварен безмерно, и цель его — ввести нас в заблуждение. — Ну, не знаю. По-моему, и демоны, и какие-то божественные силы — они все… ну… нематериальные, и одержимость должна как бы передаваться лучом света или ритуалом. Типа надо, сидя ночью в подвале заброшенного в глуши домика, прослушать магнитофонную запись заклинания на неизвестном языке… — подал голос Микеланджело. — А у нас тут к людям сначала присасывается какая-то помесь клеща и медузы, а потом они сходят с ума. Может, это пришельцы? Для разнообразия, в словах Микеланджело был определенный смысл: на землю уже вторгались трицератоны, и Шреддер оказался утромом, представителем расы — кстати, тоже похожей на мозги. Правда, утромы хорошие. Но Вселенная большая — мало ли какая хрень еще могла на Землю приползти… — Пришельцы откуда? — поинтересовался Белобрысый. — Ну, из другого мира. — Значит, демоны, — утвердительно кивнул священник. — Да мне плевать, кто эти твари… — со внезапно помутнившей сознание яростью я пнул комок в своей сумке, послав его в противоположную стену, и сел в свободном углу пещеры, обхватив колени, повернувшись спиной к остальным. — Демоны, боги, пришельцы, люди… Какого хрена все они приебались к моей семье?! После долгой паузы разговор позади продолжился полушепотом. Кажется, Майки и с этим святошей сейчас подружится. Чего и следовало ожидать.***
— Рафаэль? Раф?.. — настойчивое обращение вырвало меня из собственных мыслей. — Мы с мистером Жаном обсуждаем, что делать дальше. — И…? — усталый, больной, раздраженный, я повернулся к брату. — Ну, эм… мы вряд ли сможем драться в ближайшее время… По крайней мере, я. — Я, Жан де Жуанвиль, имел честь быть близким другом Его Величества Людовика Девятого и сопровождал его во всех сражениях. Теперь долг мой — передать Королеве Матери и супруге Его Величества послание государственной важности. Боюсь, что от моей миссии непосредственно зависит вопрос престолонаследия и судьба Франции. О как. Хотя, конечно, вряд ли Одержимые целенаправленно ловили, чтобы включить в свои ряды, кого попало — много чести. Смотрю, нам везет на всяких исторических личностей — вон, один уже под стенкой лежит. — …и Шарлотта тоже говорит, что ей нужно в Париж, у неё письмо от…короче, у неё письмо в Парижский Университет и эти чертежи ружья, которые могут пригодиться французам. Да и нам, наверное, тоже пока лучше убраться с захваченной монголами территории. В общем, всё опять решилось за меня. Но Шинру бросить просто так нельзя. Не после всего дерьма, через которое мы прошли вместе. И мы снова вынуждены отступать, поджав хвосты, чтобы спасти свои жизни. Но, по правде, это не все. Если, только попав сюда, мы с Майки ещё не были уверены, стоит ли нам сражаться против монгольского ига — ведь вроде солдаты, лезущие на стены, — не Одержимые, коих мы ищем; то после падения Монспессулануса, после всех виденных мной изнасилованных женщин и зарезанных детей война стала чем-то очень личным. Я был зол. И убивал монголов на улицах безо всякой жалости. Без логической обоснованности. Словно задавшись целью сравнять счет. Теперь нам предлагали выход, возможность что-то сделать, помочь — ведь в любом случае Европа монголами захвачена не была, по крайней мере, в той версии настоящего, которую я помню. И раз наш неизвестный противник пытается перекроить историю, наверное, мы должны этому противодействовать. Как-то повлиять на ход ужасной войны эффективнее, чем лично метаться по улицам горящего города. В любом случае, Майки прав также в том, что драться сейчас он не может, а оставить его, чтобы сражаться одному, мне не на кого. Сколько срастаются кости? Месяц? Легко констатировать факты. — …так, может, мы их проводим? Украдем у монголов какой-нибудь транспорт, или что-то ещё можно придумать… — закончил мысль любитель комиксов. — Будем как Братство Кольца! — Ага. Священник, ведьма-которая-не-колдует и ниндзя-которые-не-могут-драться спасут Францию от монгольского ига. — О, так ты согласен? Я так рад! Шарлотта, я же говорил, мы тебя не бросим… Как будто у меня есть идеи получше.