Смерти нет

Дождь. (октябрь 2029 г. В. Э.)

Омоешь хладные ладони — Водою станут грязь, и ложь, И кровь чужая, чья — не вспомнить. Но на щеках не слезы — дождь. — Назгул! — ряды противника зашелестели, словно опавшие листья, и отступили на шаг, готовые обратиться в бегство. Пехота расступилась, пропуская восьмерых всадников — точные копии первого, словно отлитые из мрака, слившиеся со своими конями. Откуда-то сверху упала тяжелая капля, слезой ложась на щеку нуменорца Исильмо. Эльфов было легко убивать, эльф — достойный противник всадникам на вороных. Но не эльфы — люди выкрикивали проклятия, пытаясь выровнять неумолимо сбивающийся строй. Люди. Его соотечественники, покинувшие Эленна-Норэ, благословенный остров под мирными звездами, ради войны. С ним. Они пришли убивать тех, кто принял его. Они пришли убивать, но не могли справиться со своим страхом. Девять теней, выстроившихся клином, медленно приближались, и белое полотнище перемирия, словно насмешка, реяло над их предводителем. «Ты все еще считаешь их своими, Твое Высочество?» — Мы предлагаем вам сдаться и уйти с миром, — еще одна капля сорвалась с беззвездного неба, обжигая пересохшие губы. Первые ряды отчаянно отступали, и кто-то уже приказал последним обнажить мечи, сдерживая бегство. В тяжелом предгрозовом воздухе он почуял ни на что не похожий запах свежей крови и едва сдержал вздох разочарования. Те, кого он помнил, не убивали своих вот так просто, безо всяких причин. «Их нет нужды убивать, Твое Высочество» Первый кольценосец прикрыл глаза в ожидании вразумительного ответа и принялся отсчитывать капли, все чаще находящие пристанище на редких участках неприкрытой кожи. Это отвлекало от тяжелых мыслей. Это помогало копить силы. Он настолько увлекся, что едва расслышал отказ, завуалированный под угрозу. Белое знамя полетело на землю, привычный к театральным жестам хозяина конь взвился на дыбы, и длинный клинок словно пронзил небеса: — Идет дождь! — после этих слов нуменорского принца Исильмо не существовало. Наперегонки с хлесткими ледяными струями прямо на выставленные копья пехоты скакал безымянный предводитель назгулов, единственный ученик Аннатара-Саурона. Суровые воины в панике швыряли копья на землю, стремясь спастись бегством — и насаживались на мечи своих соплеменников. Нуменорские рога одновременно трубили атаку и отступление, усиливая всеобщий хаос, а за Девяткой уже неслась орочья кавалерия — почуявшие кровь варги, обезумев, ринулись в атаку. «Дождь и вправду пошел, Твое Высочество» Бой окончился, так и не успев начаться. Хэлка услышал насмешливый голос и спешился, оглядываясь — живых врагов не осталось. Раскаленная рука легла на плечи, и он понял, что ужасно продрог под этим ливнем. Но одного взгляда огненных глаз хватило, чтобы забыть обо всем и утопить усталость в поцелуях, согреваясь внутренним жаром майа и заражаясь его весельем. Сквозь шум дождя послышались тосты в его честь, сам собой образовался хоровод, увлекая за собой все новых и новых участников — вот уже и Майрон сунул ему флягу и потянул за собой в гигантский круг, напевая похабные частушки. Орки и люди вперемешку неслись в бешеном танце, перепрыгивая через трупы, спотыкаясь об изрубленные доспехи и огибая спешно глотающих свою добычу варгов, теряя застревающие в грязи сапоги. То и дело кто-то выбирался из этой безумной пляски, чтобы скинуть потяжелевшую броню, хлебнуть из фляги и вернуться. «А дождь все идет и идет, Твое Высочество. Перестарался» Послесловие: — Ты смог, Учитель, — в голосе ученика не было ни привычного восхищения, ни почтения, ни огорчения, ни усталости… Ничего не было, лишь изредка угадывались отголоски юношеской звонкости. Жуткая причуда кузнеца — сохранить хроа своих слуг — сделала их вечными заложниками колец. Пять сотен лет промелькнули, не оставив ни следа на оболочках улаири. Только самый юный, Девятый, будто сгорел изнутри в попытках уцепиться за остатки своих юношеских убеждений: — А я — нет. Когда-нибудь я тоже смогу убивать тех, кого с детства желал защитить. — Я не убивал их, — Хэлка поднялся с колен, утирая влагу с лица, — я убивал себя. В каждом. — Ночью… Все веселились. И я с ними, — из-под тяжелых туч на востоке пробивались первые лучи нового дня, и разбуженное воронье с хриплыми криками слеталось на остатки варжьей пирушки, надеясь поживиться хоть чем-нибудь. — Это безумие. Плясать и петь среди мертвых, выкрикивая здравицы. — Петь о том, как Мелькор поимел всех валар тоже безумие, — он огляделся, пытаясь отыскать коня прежде, чем какой-нибудь обожравшийся человечиной варг решит закусить им спросонок. — Такое же безумие, как противостоять всему мирозданию в гордом одиночестве. И жить полтысячи лет, не состарившись ни волоском — безумие, ученик. Но мы все еще здесь. — И мы остаемся.