Пепел. (март 2367 г. В.Э. POV Майрон)
Догорела война, и страна сожжена — День грядущий для нас будет светел. Гаснет пламя в глазах, и в холодных руках Остается лишь прошлого пепел.
В горне гаснет огонь — солнце зашло. Я оборачиваюсь, надеясь отыскать взглядом того, кто до сих пор не дал мне сойти с ума от одиночества. Каждый день я надеюсь обернуться и увидеть его в дверях кузницы. Каждый вечер я ищу его, чтобы рассказать о чем-нибудь, чтобы пробиться сквозь ледяную стену его взгляда, согреться в его объятиях. Мне не нужен сон, но я научился лежать рядом с ним, закрыв глаза. Каждую ночь я верным псом стерегу его сон — когда мне удается поймать его. Он удивительно напоминает мне Мелькора — холодный, рассудительный, жестокий. Он даже злится точно, как Учитель. Редко, но сокрушительно. Знаю, что нечестно искать в нем того, кто был и будет для меня всем. Но без него все теряет смысл. Мне нужен кто-то, кто остудит мой жар. Кто-то, кто всегда будет прав. Я ненавижу его — он слишком много себе позволяет. Он ведет себя так, будто он — главный в Мордоре. Он, не я. А я не могу его сломать. Лишь единожды мне удалось его задеть, унизить, втоптать в грязь. И чем это обернулось? Мы проиграли не битву, мы проиграли войну. Он все время ускользает, запираясь в башне. Там — раненные, больные, умирающие. Орки, люди, варги, какое-то зверье. Они крадут его у меня. Он нужен им, а они — ему. Он и мне нужен, но со мной он никогда не будет так близок. Снова я с силой вжимаюсь лбом в запертую дверь и отправляюсь искать развлечений в другом месте. Слышу обрывок разговора — еще кто-то собирается бежать на север. Это его работа, снова. Те, кто не хочет войны, бегут на север, куда-то в горы. Ветераны с семьями, прихватывая с собой пленных, покидают Мордор. Не все, но многие. Я смотрю на это сквозь пальцы, потому что мне кажется, что это часть какого-то плана. Он умеет думать на много шагов вперед. Я — нет. Натыкаюсь на одного из улаири — Кхамул, кажется. Точно, снова пытается выслужиться. Хватаю его за подбородок, вынуждая задрать голову и смотреть мне в глаза. Ничего не могу разглядеть, кроме страха. Вспоминаю, что Хэлка всегда смеется, говоря, что воплощенный ужас не может бояться. А этот — боится меня. Боится его. Мне противно прикасаться к этому, и я отталкиваю Кхамула изо всех сил. Кажется, он разбил голову о пол. Неважно. Слева прямо на меня валятся два тела. Не понимаю, почему в Барад-Дуре иногда заканчивается мясо, зерно и прочие необходимые вещи, но разнообразные настойки и наливки не переводятся. Пора вводить сухой закон и массовые казни. Нет, слишком жестоко. Хотя бы публичные наказания ввести. Например, розги. Или плети. Брезгливо волоку обоих в подземелья — там достаточно пустых камер. Один из них — кольценосец. Третий, кажется. Завтра же выволоку поганцев во двор и высеку, как мальчишек. Раскаленными прутьями, в кузне осталось достаточно этого добра. Оставляю их валяться на ледяном полу в невесть откуда взявшейся луже воды и ухожу. Кажется, я весь пропитался перегаром. Прекрасно. Захожу в погреб, хватаю столько бутылок, сколько могу унести в руках и бегу в его покои. У него, как всегда, повсюду валяются какие-то веники из трав и пахнет полынью. Но без него это все — пустое, лишенное смысла. От досады хочется выть волком и крушить все вокруг. Я сваливаю выпивку на кровать и изо всех сил пинаю стену. Кажется, завтра придется восстанавливать еще и это. Крепкий самогон обжигает горло, но я жадно глотаю, пытаясь заставить себя забыться. Постель хранит едва уловимый запах крови, пота и трав. Его запах. Сколько раз я приходил сюда в надежде застать? Десятки, сотни? Я устал бегать за ним. За собственным слугой. За тем, кто обязан появляться по мановению руки. Раньше у нас были общие дела. Битвы. Планы. Я мог карать и миловать, надеясь растопить его, вышибить хоть каплю эмоций. Это бессмысленно. Я мог подчинить его себе полностью, но допустил огромную ошибку, создавая первое кольцо. Я сам дал ему возможность сопротивляться. Оставаться собой. Даже спустя тысячу лет он останется тем невозмутимым засранцем, которого я отымел в эльфийской кузне. И не смог ни отпустить, ни удержать. Я обнимаю тонкое одеяло, представляя, что это — он, мой горький полынный Лед, седой юноша с мертвыми глазами. Послесловие: — Ты развалил стену моей спальни, избил Кхамула, запер Третьего с орочьим капитаном в подземелье. Их ты, кстати, тоже избил, — ледяные руки заботливо прижали к пылающему лбу мокрую тряпицу, мешая любоваться усталым лицом улаиро, — выпил десять бутылок самогона, разнес вдребезги четыре двери, из которых одну — чьей-то некстати подвернувшейся головой, и объявил сухой закон. Предполагаю, что именно этот закон дал тебе право выпить еще половину бочонка настойки. Что с тобой происходит, Майрон? Майа попытался изобразить подобие улыбки, закрывая бледно-золотые глаза, и Хэлка невольно отметил, что он больше не светится изнутри. Не только глаза — там, где бушевало пламя, остались лишь остывающие угли. Кольценосец несмело коснулся губами обнаженной шеи, с удивлением отмечая непривычную горечь на губах. Не встретив сопротивления, он двинулся дальше, походя разрывая тонкую льняную рубашку, стягивая перепачканные сажей и чьей-то кровью штаны, упиваясь неожиданно полученной властью и заставляя обманчиво-хрупкого любовника жалобно хныкать от нетерпения. «Ты же не собираешься его отыметь, Твое Высочество?» Кромешная тьма затопила сознание, побуждая к действию — он целовал возбужденную плоть, с нажимом обводя языком каждую налившуюся вену, обхватывая ее губами, но не позволяя майа проникать глубже дозволенного, крепко удерживая бедра. Утомившись от бесплодных попыток Майрона перехватить контроль, он попросту скрутил из импровизированного компресса жгут, связывая руки за головой. Затравленный взгляд Аннатара сводил с ума — облизнув пересохшие губы, улаиро с ухмылкой раздвинул ноги любовника и, подсунув под него подушку, резко вошел, подгоняемый желанием сломать, растерзать это податливое тело. «Кажется, ему нравится, Твое Высочество…» Из-под золотистых ресниц струились жгучие слезы — Хэлка провел языком по мокрой щеке, пытаясь извиниться за свою грубость, но охрипший от крика голос остановил его: — Так… Правильно… Больно… — связанные руки петлей легли на шею, вынудив склониться к самому лицу Повелителя и увидеть, как в угасших было глазах загорается новое пламя, бесконечно ласковое и умиротворяющее. — Я скучал. — А уж я-то как скучал, — ухмыльнулся улаиро, выворачиваясь из навязанных объятий, — восстанавливать твой авторитет, когда тебя в здравом рассудке не видели добрую сотню лет, потрясающе скучно.