Смерти нет

Благословенная земля. (ноябрь 3262 г. В. Э.)

Засыпай, милый, — на руки лягут оковы, Ты не должен знать, как ранит холодная сталь. Засыпай, мастер, — твой дар пригодится снова, Сохрани же его, как мошку хранит янтарь. Он с отвращением смотрел на тяжелые цепи, поглаживая массивные звенья будущих оков и мысленно прощаясь с родным островом навсегда. В том, что пленение Майрона станет началом конца Эленна-Норэ, сомнений не было, но… Он не мог препятствовать этому, понимая, что падение Нуменора началось гораздо раньше. И началось все с его трусливого побега. А может, даже раньше. Но причина была именно в нем, и глупо было продолжать отрицать это. Первые лучи нового дня проникли в щель закрытых ставней, побуждая к действию — улаиро нерешительно коснулся тяжелого молота, привыкая к инструменту. «Если не ты, то кто, Твое Высочество?» Дверь приоткрылась, пропуская восемь фигур в черных плащах — все, как один, прятали лица в тени капюшонов, опасаясь выдать свои эмоции. Хэлка недовольно поморщился, чувствуя исходящую от них тревогу — воздух будто пропитался ею, мешая дышать. Хотелось прогнать их, чтобы они не смогли разглядеть за ледяным спокойствием его сомнения. Слишком поздно. Из оцепенения колдуна вывел звонкий голос: — Ну что же, пришло время попрощаться, — прекрасное лицо майа исказила самодовольная ухмылка, — ненадолго. Видите, на какие жертвы приходится идти мне из-за того, что вы не способны делать свою работу. Надеюсь, я вернусь не к руинам Барад-Дура? — Да иди ты в Валинор, Аннатар, — мрачно отозвался Первый, поднимая молот. От нелепых подколок любовника становилось тошно. Он не понимал, за что ему выпала эта сомнительная честь. Под насмешливым взглядом золотых глаз оковы становились еще тяжелее, а молот и вовсе норовил выпасть из рук: — На колени. Не тяни. Их взгляды скрестились, на миг показалось, что вот-вот полетят искры, но Саурон только криво ухмыльнулся, опускаясь на колени перед наковальней. Было что-то болезненное в этой обреченной позе, в отчаянном вызове, будто Властелин испугался собственноручно выкованных цепей. Третий достал лютню — последние лет сто он не расставался с инструментом. Впрочем, подземелья он тоже покидал редко, будто наверстывая упущенное время. Тихий перебор струн вывел участников из оцепенения: — Спой, Хэлка, — выдохнул майа, поправляя непокорные рыжие волосы пока еще свободными руками. — Это приказ. — Засыпай, завтра день будет новый, — хриплый голос Первого улаиро переплетался с нежными вздохами лютни и звоном молота. Вороненая сталь туго обхватила изящную шею, мешая дышать, руки мастера опустились под тяжестью цепей, но майа уже не чувствовал этого, все сильнее увязая в сплетенной колдуном паутине: — Завтра солнце проснется без нас… Восемь верных слуг, облаченных в непривычно светлые одежды, передали бессознательного господина тому, кто именовал себя королем Нуменора, ровно в полдень. Только один так и не решился взглянуть в глаза нуменорскому правителю — он так и остался сидеть в кузнице, вжавшись лбом в наковальню и напевая старинную колыбельную, которую ненавидел с детства. Она связывала его с родиной — и с Майроном. Он прощался с обоими, понимая, что утратил их навсегда. «Да лучше бы ты умер, Твое Высочество!» Когда пленника увели, довольный Ар-Фаразон пригласил Восьмерых в свой шатер, в кубки полилось вино, загремели здравицы и зазвенели струны, знаменуя окончание войны. Тот, единственный, кто имел право презирать гордеца, так и не явился — песня выжала из него все силы, оставив лишь пустую оболочку того, кто когда-то носил черный венец нуменорских королей. Но он не мог остановиться, продолжая напевать свою мрачную песнь, желая облегчить участь Властелина Колец — упиваясь своей властью Ар-Фаразон приказал привести все еще спящего Майрона в шатер. Воины пинали и кололи копьями бесчувственное тело, утверждая свою власть, а на деле — пытались прогнать из захмелевшего мозга иррациональное чувство гнетущего страха, витавшее в воздухе. Восемь неестественно трезвых королей молча взирали на происходящее, бессильные остановить это помешательство. «Средь сотен дорог и тысячи снов мы выбираем холодную сталь, Твое Высочество» — При свете Звезды под пенье рогов мы молча шагаем за Грань, — Хэлка так и остался лежать на каменном полу, укрывая майа песней, словно щитом, даже когда от напряжения лопнули сосуды и кровь хлынула в горло, мешая дышать. Теплый мрак окутал его сознание, принося долгожданный покой — он так и не почувствовал этого, прохрипев последнюю строку. «Ты исполнил приказ, Твое Высочество» Послесловие: — Храм? Что это такое? — задумчиво протянул король, смачивая вином губы. Он не понимал, как мог считать мудрого наставника своим врагом, и старался забыть, как радовался победе над ним. Он думал, что внушил страх этому существу. Но нет, майа просто хотел остановить войну любой ценой, пусть даже расставшись с гордостью и свободой. И после всего произошедшего он не обозлился, не стал мстить, терпеливо перенося все тяготы плена и щедро делясь знаниями со своими мучителями. — Объясни мне, Учитель, я не понимаю. — Мой король, храм – это крепость. Дом, в который может вернуться божество после долгого отсутствия, — терпеливо пояснил Тар-Майрон, прищуривая золотые глаза с вертикальными зрачками, и, брезгливо поджав губы, продолжил наблюдать, как король кормит любимых собак прямо со стола. — Дом, куда люди могут прийти к богу со своими просьбами и подношениями. У настоящего бога должен быть дом. — Но наши божества никогда не учили нас воздвигать храмы, — Ар-Фаразон стушевался, чувствуя себя ничтожно глупым рядом с майа. Тар-Майрон был совершенством, которому хотелось внимать и поклоняться: — Почему, Учитель? — В их деяниях нет истины. Они никогда не желали узнать проблемы слабых, погрязнув в собственной гордыне. Истинный Бог един, всемогущ и заботлив, жажда сотворения есть суть Его, — в полном скорби и смирения голосе проступили теплые интонации: — За излишнюю любовь Он был изгнан за Грань. Но Он вернется к тем, кто пронес веру в Него сквозь тысячелетия скорби. — Я никогда не слышал о Нем, — окончательно смутился нуменорец, завороженно наблюдая за погрузившимся в собственные мысли божественным посланцем. Боги предков никогда не смирились бы с таким отношением и не позволяли отзываться о себе без уважения. Но заслужили ли они его? — Его имя Мелькор, — забытое имя едва слышно скользнуло в пиршественный зал, и тень его пала на разум короля, лишая способности противиться истине и заставляя навсегда позабыть, что даже истина для каждого своя.