Острые когти. (июль 912 г. Т.Э.)
Я укрою тебя от невзгод, От любви суетливых страстей, От мирских бесполезных хлопот, Ненасытных могильных червей…
Нечестивая, лишенная любви женщина — пустоцвет, неспособный зачать наследника. Ведьма, окруженная кошками-шпионами. Она знала обо всех этих слухах, но они волновали ее все меньше и меньше. Мечты о королевской власти разбились вдребезги — Тараннон не нуждался ни в ее остром уме, ни в иных ее талантах. Каждую ночь он приходил в ее опочивальню, влекомый надеждой зачать наследника. Где-то рядом тихо скрипнула половица. Отчаявшись получить положенное по праву добровольно, король решил взять ее во сне. Берутиэль сопротивлялась изо всех сил, но жесткая веревка крепко стянула запястья, лишая возможности оттолкнуть ненавистного мужчину. Протестующий крик оборвался, заглушенный подушкой, тяжелое тело вдавливало в кровать так, что трещали ребра. Сдавленно всхлипывая, она пыталась сосредоточиться на выживании. Отчаянно не хватало воздуха, промежность ужасно саднило, но Тараннон все не мог насытиться долгожданной властью. Он неутомимо брал ее снова и снова, впиваясь зубами в чувствительные соски и пресекая ударами по животу любые попытки высвободиться. Когда ее силы подошли к концу, ему прискучило насиловать безответное тело, и он ушел, оставив ее связанной на белоснежных простынях, бросая на прощание презрительное: — Шлюха!***
Она разучилась плакать. Понадобилось всего лишь полгода. Кошки ненавидели воду. Даже если эта соленая влага сочилась на идеально вылизанную шерстку из глаз любимой хозяйки. Белая кошка тут же начинала шипеть и вырываться, зеленоглазый кот сменял свое непрекращающееся урчание душераздирающими воплями, сероглазый терпел, презрительно топорща седые усы — они не желали видеть Берутиэль такой, какой ее сделали проведенные с ненавистным мужем ночи. Они не могли служить слабой, сломленной женщине с огромным животом, зримым свидетельством ее поражения. Но, едва она решилась, они возникли в ее покоях. Пристально вглядываясь в янтарные глаза своей любимицы, королева слышала ответ на все свои вопросы: «Смертью можно купить не только жизнь». Босые ступни скользили по мокрой траве, изредка под ноги попадались колючки и острые камешки, но это было слишком слабым препятствием. Опустившись на колени, женщина дождалась, пока ее безмолвные помощники займут свои места, образуя идеальный круг. Неведомо откуда взявшаяся тень скрыла сияющий лик ночного светила, укрывая обнаженную жрицу от случайных взглядов. Благодарно кивнув, Берутиэль вполголоса запела, поглаживая свой живот. С каждым словом она чувствовала, что дышать становится все легче, и пусть тело еще сопротивлялось действию зелья, не желая расставаться с плодом, наследнику Тараннона Фаластура не суждено было выжить. Одурманенная женщина каталась по земле, пытаясь унять боль, но продолжала петь, оплетая отца своего нерожденного ребенка проклятиями. Под пристальными взглядами кошек она корчилась и визжала, призывая своего бога — лишь первый луч рассвета подарил ей спасительное беспамятство. Девять черных теней накинулись на то, что исторгло ее тело. — Берутиэль? Что же ты натворила, тварь, — коты разбежались, едва заслышав громовой голос мужа хозяйки. Но жертва была принята, молитва услышана. Король Гондора опоздал. «Смерть за смерть».***
Зеленая лента обвилась вокруг головы, заменяя ставший почти привычным венец. Берутиэль удивилась, обнаружив, что за прошедшие годы легкое шелковое платье слоновой кости нисколько не истрепалось, бережно хранимое на дне сундука. Она хотела уйти такой же, какой и ступила на этот проклятый берег — словно и не было этих ужасных ночей одиночества, боли и унижения, не было принесенного в жертву ребенка, не было сломанных разгневанным мужем ребер. Из прокушенной губы стекала тонкая струйка крови, но королева продолжала держать спину идеально ровной, бросая на ликующую толпу презрительные взгляды из-под полуопущенных ресниц. Каждая травинка, каждый камешек в Гондоре ненавидели и боялись королеву-ведьму с ее кошачьей свитой. С улыбкой глядя на Фаластура, она ступила на корабль — их взгляды встретились, и Берутиэль окунулась в источаемое Морским королем презрение. Тараннон собственноручно перерубил удерживающий судно у пристани трос, течение подхватило долгожданную игрушку и повлекло за собой. Все замерли в ожидании — но ни один мускул на лице изгнанницы не дрогнул. Словно мраморная статуя, она застыла на носу корабля, всматриваясь в горизонт невидящим взглядом. Недвижимо застыли ее подручные, рассевшись по снастям — заходящее солнце щедро лило на них багрянец, предвещая скорую гибель. В его лучах даже льняные волосы и светлое платье королевы казались пропитанными свежей кровью. Берутиэль стояла, улыбаясь грядущей ночи. Какой бы ни была ее смерть, она сумела разделить свою боль на двоих. Король Гондора болезненно поморщился — внезапно заныли ребра — и отвернулся от превратившегося в точку на горизонте корабля. Послесловие: «…И сущность его — Любовь. Любовь его познается не в жертве — она обяжет платить. Любовь не познать в заботе — она унизит принимающего. Там, где кроется неравенство, ей нет места. Любящий свободен в своем чувстве, но лишь признав за любимым подобное право, он познает истинный вкус Любви. Свобода эта — в равенстве неравных, в праве причинить боль и отказаться, в праве вернуться и в праве уйти. Любовь его принимает всех такими, как есть, ибо нет ничего важнее, чем быть искренним в каждую секунду бытия…» — Тараннон умолк, отшвырнув пергамент и пряча лицо в ладонях. Даже на смертном одре он не мог простить ее. И себя. Она верила в такую Любовь. Она позволяла любить себя, но ведь он так и не воспользовался этим правом, предпочтя превратить ее жизнь в непрекращающийся кошмар. Он заставил ее взойти на корабль, чьи трюмы были пусты. Ни капли воды, ни зернышка не дал он ей, уверенный в том, что она — заслужила. На плечо легла теплая рука лекаря: — Вам следует отдохнуть, Ваше Величество, — Фаластур только отрицательно покачал головой, пытаясь отыскать взглядом опрометчиво оброненный свиток. Он не желал признавать свою слабость. Пусть от чтения глаза горели огнем, каждое движение вызывало приступ боли, а любой прием пищи завершался мучительной рвотой. Он все еще дышал, а от настоев лекаря только клонило в сон, отнимающий бесценные секунды оставшейся жизни. — Не стоит читать этот ужасный свиток в вашем состоянии. Это жуткий, кровавый культ, чьи жрецы отождествляют себя с самим Морготом. Жрецом может оказаться любой, чья белая кошка приведет девять черных котят. Как Гортхаур и назгулы, понимаете, Ваше Величество? Но король уже не слышал.