Меч и корона. (декабрь 1299 г. Т.Э.)
Ты всегда во мне, ты всегда со мной, Твое имя согреет в ненастье, Пусть других бережет святая любовь — А меня охраняет проклятье.
Он прислонился к стене, стараясь не выдавать своего присутствия, наслаждаясь знакомыми до боли звуками. В замковых кузницах всегда слишком шумно — гулкий грохот молотов, звон металла, вечно орущие кузнецы и суетящиеся мальчишки-подмастерья. В этом месте мерно гудело пламя, вздыхали меха, изредка хриплый голос шептал что-то ласковое в ответ на раздраженное шипение раскаленного металла, столкнувшегося с водой. В крохотной кузнице на окраине деревушки было совсем не жарко — небольшой печи не хватало, чтобы прогреть воздух как следует. Хэлка негромко кашлянул, пытаясь привлечь внимание увлеченного работой кузнеца — от неожиданности мастер выронил молот, вскрикнув от боли. Но ни слова из тех, что полагаются в таких случаях, не прозвучало. — Простите, я задумалась и не заметила, как вы вошли, — кузнец опустил голову, покрытую жесткими, неровно остриженными волосами. Только сейчас, заметив, как странно топорщится кожаный фартук на груди, улаиро понял, почему этот мастер не работает в спешно строящемся замке. Он приблизился, разглядывая руки, до самых плеч покрытые ожогами и порезами, с не по-женски бугристыми мышцами, перевитыми вздувшимися венами: — Ты сможешь сделать для меня одну вещицу? — Хэлка извлек закутанный в ветошь эльфийский клинок и замер, не решаясь расстаться с дивным мечом. Раздраженная близостью орчанки сталь слабо светилась, придавая лицу воина неживой оттенок. Кузнец, словно боясь обжечься, бережно коснулась лезвия, вызывая яркие голубые вспышки, и отстранилась, все еще не решаясь поднять взгляд на гостя. Назгул недобро сощурился: — Ну, берешься? — Да. Что вам нужно? Подточить? Торчащие изо рта клыки явно мешали ей говорить на всеобщем языке, но мастер не перешла на более привычное рычащее наречие, проявив не свойственную ее народу учтивость. Она взвесила меч в руке, морщась от легкого покалывания на загрубевшей коже, и, щурясь от непривычного света, со свистом рассекла воздух. «Что ты творишь, Твое Высочество?» — Нет. Отлить корону. Пусти на нее весь клинок, до последнего камешка, — Хэлка ухмыльнулся, поднимая выпавший из ее рук меч. Ни один кузнец Королевства-без-короля не мог справиться с эльфийской сталью, не испортив. Ни один мужчина так и не смог взять в руки жуткий трофей своего повелителя — колдун начал подозревать, что проклятие Ангалотэ отразилось не только на нем самом. Некрасивые черты лица исказил страх — орчанка отпрянула от него, издавая невнятный рык. Но вновь — ни единого бранного слова не слетело с ее уст. Улаиро рассмеялся и вышел, оставив меч мертвой эльфийки на наковальне. «Так пусть ее проклятие всегда будет с тобой — тяжестью венца на челе, Твое Высочество!» Когда-то он уже прошел через это. Он шел к балкону, а в памяти вставали белые стены, настороженная тишина, тяжелый венец Анадунэ — он видел внизу радостные лица разношерстной толпы и не верил, что они замолчали потому, что по-настоящему хотели выслушать его. Хэлка поднял руку, приветствуя счастливо взревевшую толпу, и поморщился, пытаясь скрыть невольные слезы. Его слушали — не обращая внимания на то, что из его уст не слетало ни облачка пара. Неуклюже ступая и переминаясь с ноги на ногу, смущаясь от непривычного внимания и путаясь в неудобном платье, на балкон вышла орчанка, держа в руках полыхающий голубым огнем венец. Только сейчас нуменорец понял, что кузнец просто не дотянется до его головы, и опустился на колени, склоняя голову: — Ни одни руки в этом краю не знали иного ремесла, кроме славной битвы. Но мы — те, кто сражался не за чужие земли, не за отчий кров, а за ломоть хлеба и свою шкуру. Мы те, кто прошел все войны Средиземья, но сумел выжить и отстоять право на жизнь для своих потомков. Мы победили холод и мрак вечной зимы, сомнения и тяготы безвластия, голод и страх негостеприимного края. Мы выиграли эту войну, ведь добрым клинкам не страшен ни жар, ни холод! Я склоняюсь перед вами, перед вашим терпением и стойкостью, и клянусь — наше знамя не познает горечь поражения, покуда я жив! Черное знамя с искусно вытканным белым мечом — точной копией проклятого клинка Ангалотэ — сорвалось с древка, раненной птицей слетая на плечи Короля. «Надолго ли ты жив, Твое Величество?» Послесловие: — Ваше Величество, наши лазутчики донесли… — мужчина умолк, наткнувшись на тяжелый взгляд Короля-Колдуна. В который раз он пытался доложить о стычках на границе, но каждый раз терялся, как мальчишка, и убегал. Иногда ему казалось, что король Ангмара знает обо всем и без его докладов. Иначе почему Его Величество ни разу не приказал остаться и договорить? Почему он все время молчит, грея руки над небольшой жаровней, хотя в замке всегда душно? Но сегодня сбежать не удалось — Хэлка устало потер ноющие виски, криво ухмыляясь: — Хорошо. Мы ударим первыми. …Вороной жеребец взвился на дыбы, почуяв исходящий от всадника запах смерти. Сильные женские руки вцепились в поводья, удерживая его на месте, но Король махнул рукой, отступая: — Пусть себе. Я замерз. Орчанка отпустила поводья, протягивая ему раскрытую ладонь, и странная пара направилась к воротам, сопровождаемая мерным скрипом снега. Холод, составлявший самую суть Ангмарского короля, подтачивал его силы, разрушая наспех созданное мятежным майа тело. Только впиваясь в черные губы и залечивая порезы от ее клыков, Хэлка позволял себе не думать об этом.