Двое

      Утро субботы. Моя квартира. Смятая постель. Я в ней не один. Непривычно и даже странно. Я повернулся и увидел мирно сопящего рядом Ромку. Протер глаза для верности. Я делал так вторую неделю подряд, а он все равно никуда не исчезал. — Серж, хватит на меня так смотреть. — Так — это как? — Так, будто я инопланетянин, попавший в твою постель по неведомому стечению обстоятельств, — ответил Ромка, открывая глаза и накладывая на меня руки. И ноги тоже. — Ты и есть инопланетянин, — сказал я, поглаживая его бедро. — Время 11ч, суббота, а ты до сих пор валяешься со мной в постели. И даже без ноутбука! Мало того, вроде как никуда из нее вылезать не собираешься. — Что тебя не устраивает? — спрятал смех за хитрым прищуром Ромка. — Меня все устраивает, — поцеловал его в губы я. Он ответил, увлекся… но я отстранился и подозрительно на него уставился: — В чем подвох? — Я учусь жить по-другому, — ответил Ромка, увидел мои глаза, ставшие размером с блюдца, и смутился. — Что? Сейчас я хорошо только работать умею, но когда-то давно я очень даже неплохо умел развлекаться. — Да ну. — Ну да, — обнял меня Ромка, задумался и выдал: — Сегодня я придумаю нам развлечения сам.       Я от его заявления аж растерялся, а он не стал терять время даром, воспользовался моей беспомощностью и показал небо в алмазах в качестве первого. …       Стрелки на часах неумолимо ползли к трем часам, за окном начинался снегопад, мой желудок отчаянно требовал хлеба, а разум зрелищ, но я по-прежнему валялся на постели и ни черта не делал. Точнее, я наблюдал за Ромкой, который то бродил по квартире в полном неглиже (даже без трусов!) и глубокой задумчивости (аж лоб морщил!), то кому-то звонил (не по работе!), то залезал в интернет (не по работе!), то прикладывался ко мне (а не пытался отправить на кухню жарить яичницу). — Ромка, хватит нарезать круги, — я поймал его за руку, когда он в очередной раз прошел мимо с уморительно серьезным лицом. — Вечер на дворе, как насчет обещанных развлечений? Какие будут идеи? — У меня есть только одна идея, — уселся рядом со мной Ромка. — И какая? — Никаких идей, — тяжело вздохнул он.       Я расхохотался, за что тут же поплатился: он сгреб меня в охапку, прижал к постели и ощутимо приложил ладонью по заднице. — Хорош ржать, чудовище! Секс, пьянка с друзьями в кабаке, поход в музей, поездка на горнолыжку — это не развлечение. — Секс и пьянка — это суровые будни, — согласился я, когда перестал смеяться. — Чем тебе поход в музей не развлечение? — Шутишь? Это же скука смертная! Черепки, косточки, чучелки и тряпки. Тьфу! — Ты забыл про покрытых мхом ворчливых старушек-экскурсоводов, — подсказал я. Он согласно покивал головой, а я снова рассмеялся. — Ромка, ты как с луны свалился. Хочешь, я отведу тебя в такой музей, от которого ты будешь без ума? — Хочу, но мне, как ты уже догадался, сложно угодить, — недоверчиво хмыкнул он. — Посмотрим, — вывернулся из-под него я, — но вечернее развлечение все равно с тебя, понял? — Понял, — снова тяжело вздохнул Ромка и пошел одеваться. …       Мужики — вечные дети, как нас ни крути, и чем старше, тем детства в душе и в голове больше. Мы с Ромкой оказались потерянными для общества, едва ступили на порог московского музея ретро автомобилей, и если я хоть иногда выныривал на поверхность, то Ромка утонул в старинных и не очень машинах с головой. Поначалу мы просто глазели, а потом я подкупил охрану, и они позволили нам залезть во все без исключения авто, в том числе начала 20го века. И тут у Ромки окончательно сорвало крышу. Он фоткал салоны, рычаги переключения передач и даже приборные доски. Забирался под капот и рассказывал про двигатели и внутренности древних монстров с таким упоением, что собрал целую толпу слушателей. Он светился, как лампочка, когда ему задавали вопросы, и радовался, как ребенок, когда я выцыганил у работников музея телефон директора, чтобы поговорить с ним на предмет подкупа и катания нас любимых по Садовому кольцу на черном Кадиллаке 1930 года выпуска.       Директор передо мной не устоял, но по Садовому кольцу кататься не разрешил, так что мы навернули приличный круг по улочкам прилегающего района, собирая завистливые взгляды всех без исключения горожан, с чистой совестью сдали грязное авто охране, пересели в финик… и тут Ромка пришел в себя и вспомнил, что мое развлечение кончилось, и теперь настал его черед нас развлекать. — Черт, время почти семь вечера, — спохватился он и принялся кому-то названивать.       Я насторожился и прислушался. — Какой? О, пойдет. Мне зачем? Любовь всей моей жизни выгулять надо, а то скучает, понимаешь.       Я отвесил Ромке подзатыльник за «выгулять», но он сделал страшные глаза, и я послушно присмирел. Интересно же, куда его фантазия нас заведет. — Едем в центр, — скомандовал Ромка пару минут спустя, убирая телефон в карман. — Зачем? — Не скажу, потом сюрприз будет. … — Ха-ха-ха-ха! — давился смехом я, сдавая Ромкино пальто и свою куртку в гардероб Московской оперетты. — Ромка, блин, ну ты даешь! Извращенец! — Хватит ржать! Директор театра, мой старый знакомый, подкинул пару билетов, — оправдывался лось. — Их, между прочим, так просто не достать! И потом, я хотел тебя удивить, это раз, и театр — это развлечение, два! Скажи спасибо, что в оперу не повел. — Спасибо, — передернулся от ужаса я. — Терпеть ее не могу! Мне этого добра в музыкалке хватило. — Ты закончил музыкальную школу? — удивился Ромка.       Я кивнул: — Фортепиано.       Он сжал мое плечо и как-то странно улыбнулся: — Никто и никогда не узнает всех твоих талантов, Серж. Ты, как ящик Пандоры, и я рад, что ты достался мне. — Вот спасибо, откомплиментил, — проворчал я, чинно шествуя в переполненный людьми зал. — Имей в виду: если актеры будут петь на грани ультразвука, я тебя прямо в зале прибью. — У Владимира Исидоровича, директора этого замечательного заведения, отличный вкус, — упокоил меня Ромка. — Но если прав ты, то после того, как ты убьешь меня, я убью его. …       Никто никого так и не убил. «Летучая мышь» была великолепна. Почти. Легкие вальсы Штрауса, безупречная игра оркестра, добротные костюмы и остроумные диалоги умудрились даже меня, давно уже далекого от всего этого классического безобразия товарища, пропитать атмосферой легкого флирта и веселой непринужденности. Но, как это обычно бывает, в бочке меда оказалась ложка дегтя: моложавый старичок, что играл неверного мужа, и громкоголосая служанка, выводившая сложные трели так, что сводило скулы, периодически портили малину, но все остальные благополучно возвращали все на круги своя.       Я проникся действом до самых печенок, только когда в дело вступил граф Орлов. Ооооо! Его заценил даже Ромка, который весь спектакль пялился на меня, а не на сцену, и морщился каждый раз, когда служанка или главная героиня перебарщивали с высокими нотами. Парень, что играл графа, был выше всяческих похвал: довольно молодой, высокий, отлично сложенный, лощеный красавчик с бархатным тенором. Ух! А уж когда он сумел вывести свою партию в сложнейшем каноне, я едва на него не залип.       Едва, потому что как только я увидел, что Ромка смотрит на него с восторгом, как меня посетила чудовищная ревность. Такого со мной не было никогда! Все и всегда ревновали меня, а тут… Моя ревность к немецкой мадаме, что покушалась на Ромку весь прошлый год, не шла ни в какое сравнение с тем, что накатило на меня сейчас. Я заскрипел челюстями, в безуспешной попытке погасить глупое и совершенно иррациональное чувство, как вдруг Ромка взял мою руку в свою и на глазах у всех перецеловал пальцы. — Ты охуел?! — растерянно зашипел на него я. — Люди же кругом! — Меня интересуешь только ты, чудовище, — улыбнулся Ромка, в который раз превращая меня в непонятную, но довольную жизнью размазню. — Но я мечтал увидеть ревность в твоих глазах черт знает сколько времени, Серж. Оно того стоило. — Скотина ты, — проворчал я, переплел пальцы с его и демонстративно уставился на сцену и графа Орлова. — Иди в задницу!       Понравилось ему, что я ревную. Ишь, масленица! Сердце кольнуло острой иголкой, но я не обратил на него внимания. Подумаешь! Первый раз, что ли? — Ночью обязательно, — рассмеялся Ромка, сжал мою руку и из своей так до конца спектакля и не выпустил. …       Мы ехали по ночной Москве и никуда не торопились. Это было странно. Во всяком случае, для меня. Ромка… сидит рядом со мной… не болтает по телефону каждые двадцать минут… не прячет глаза в преддверии скорого отъезда в дремучие ебеня… — Серж, перестань, — неожиданно рассмеялся Ромка. — Расслабься уже. Я от тебя дольше, чем на два-три дня, больше уезжать не буду. Я же обещал! — Ты не рвешься на работу, не говоришь о ней по телефону и за весь день ни разу не проверил электронку. В чем подвох? — не выдержал я.       Остановил машину возле МГУ на Воробьевых горах и уставился на Ромку в упор. Тяжесть в груди росла и страшно меня бесила, мешая приступить к развратным осадным действиям. Ромка награду в виде глубокого минета как минимум честно заслужил. — Нет никакого подвоха, Серж, просто я впервые за много лет почувствовал себя свободным, — ответил он и привычно положил руку на мое плечо. — Ты представить себе не можешь, какой груз с меня снял. Спасибо тебе. — Ты на меня его перевесил, я не пойму? — почему-то криво улыбнулся я.       Пудовая гиря в груди внезапно выросла так, что стало трудно дышать, а сердце забилось, как сумасшедшее. Черт, черт, черт! — Перевесил груз? — не понял Ромка. Вгляделся в меня пристально и побледнел. — Серж? Что с тобой?!       Моя левая рука повисла плетью, и я прислонился виском к рулю. Какой же я все-таки слабак, а еще спортсмен называется. Испортил такой замечательный день! Ромка так старался, а я… Эх! Надо сказать ему, что он для меня — все. Пока не поздно. — Сердце… — Прихватило? — принялся звонить куда-то Ромка. — Потерпи, родной. Сейчас мы все исправим.       Снег за окнами машины низвергался с небес сияющими в свете фонарей крыльями сотен тысяч крохотных ангелов, раскрашивая мир в белое, а на меня навалилась тьма. Так глупо! Ромка что-то говорил, но я его не слышал. Главное, успеть сказать главное. Я разжал челюсть и сумел выдохнуть то, что хотел. Напоследок. — Сердце… мое… ты… Ромка… 31.01.2015