На краю кровати

На краю кровати было необыкновенно холодно. Неожиданная судорога где-то в икре заставила Ховарда проснуться. Ногу сильно свело от промозглого леденящего воздуха в спальне, и он невольно приподнялся, чтобы растереть затёкшие мышцы. Последнее время такие судороги зачастили: травмированное колено не давало спать, а жертвовать тренировками во имя полного заживления означало уступить титулы и медали кому-нибудь другому. Такова была жертва, приносимая большому спорту, если ты однажды поклялся стать его частью, его детищем. Спустя несколько минут сжимавшие конечность тиски ослабли, и Ховард расслабленно откинулся на кровать. Кажется, ночь была в самом разгаре, и цифры часов на широком экране телефона, ослепившие привыкшие к темноте глаза, это только подтверждали. Сизые тени ложились на стены, пробивающиеся сквозь задёрнутые шторы лучи редкого света покрывали складки простыни, смятой в беспорядочном ворочании, нежным и холодным сиянием, а иссиня-чёрный от теней потолок вторил сумраку ночных небес, отчего Ховарду казалось, что он словно плывёт на широкой льдине по волнам Ледовитого океана. Плывёт уже давно, льдину плавно качает ледяной ветер, но конца этой пустыне северных вод всё нет. А он на самом краю льдины, изредка окатываемый морозными волнами, которые каждый раз грозятся скинуть его в самую толщу мертвенно холодного океана, где он утонет, отдаст свою душу и медленно пойдёт ко дну. Сон не шёл, и Ховард поёжился, плотнее укутываясь в толстое одеяло. Он уже ругал себя за привычку спать в одном белье в любое время года, но что поделать, когда ощущение теплой ткани на коже было единственным, что могло усыпить его? А в условиях бесконечных тренировок и наступающего сезона всё, чего он желал — это доползти до кровати и забыться во сне на целые сутки. Или на несколько суток, если бы это было возможно. А потому норвежец зарывался носом в пуховое одеяло, раскидываясь на двуспальной кровати, и пытался как можно быстрее согреться, а значит – быстрее заснуть. Ховард не знал, зачем вообще купил двуспальную кровать в квартиру, где кроме него жила разве что вешавшаяся в холодильнике время от времени мышь. Может, наивный, по-ребячески наивный расчёт сподвигнул его на это, ведь Ховард серьёзно надеялся на то, что когда-нибудь мышь съедет с обжитого места, и его займёт какая-нибудь симпатичная девушка, с которой он готов будет разделить и другой край кровати. В конце концов, он уже не раз задумывался об этом. Он уже не ребёнок (хоть и казался по-детски инфантильным с первого взгляда), и время соединить себя узами с избранницей рано или поздно всё равно должно наступить, а чему тут удивляться? Но проблема в том, что Ховард так лишь думал, а на деле... На деле он не знал, чего, а, точнее, кого хотел видеть рядом с собой в свои двадцать восемь. Зато его мама прекрасно знала, но он редко внимал её советам. Факт оставался фактом: место по ту сторону кровати было холодно, как лёд. Ховард встал, опуская ноги в длинный ворс ковра, и подошёл к окну. За полупрозрачно струящейся с гардины тканью размыто виднелись очертания небольшого горшка с цветком, который стоило бы уже полить, и опиравшийся на него ряд тонких переплётов книг, которые Ховард уже сто лет не брал в руки. Он даже не мог вспомнить, о чём они. Сон не собирался приходить... Звенящую тишину вмиг нарушил тихий сигнал телефона, и на прикроватную тумбочку тут же лёг неяркий свет загоревшегося дисплея. Ховард удивился, кому он мог понадобиться в столь поздний час, но подошёл, чтобы посмотреть. Разочарованный вздох вырвался из груди — это было очередное оповещение об обновлении очередного приложения, но Ховард не торопился снова улечься, чтобы провалиться в сон. Мягкий свет осветил стоящую на тумбе рамку, за пыльным стеклом которой виднелись неясные в темноте очертания фотографии. Она была лишь одной из нескольких таких рамок, расставленных по комнате, но отчего-то сердце Ховарда глухо отозвалось, стоило ему узнать в тёмных силуэтах три фигуры, стоящие на пьедестале катка в Херенвейне. Одна из них не несла никакого смысла, но когда Ховард разглядел на фотографии себя, он невольно улыбнулся. Рядом с ним стоял тот, кому он не звонил уже почти полгода, за что только сейчас ему внезапно стало безумно стыдно. В этот момент сон навалился на норвежца тяжёлой, вводящей в забытье массой, и он не стал противиться. Возможно, завтра ему стоило сделать важный звонок. *** По ту сторону Северного моря жизнь не теплилась тлеющим огоньком посреди ледяных волн. Свен не любил болтаться без дела, забивая голову ненужными мыслями, и, надо сказать, он в этом преуспевал. Всё, о чём знал или хотел знать Свен в тот момент — как бы отхватить девчонку посимпатичнее, чтобы забыться с ней в море сиюминутной страсти и, конечно же, алкоголя, который был противопоказан голландцу во имя его результатов на треке, но, как говорится, кого это волнует, когда ты самый центр вечеринки? Сон не шёл, и Свен вряд ли задумывался о нём. Возможно, сон просто-напросто боялся подступиться к тому, чьё пламя разгоралось всё сильнее с каждой минутой ночи. В конце концов, ещё не все успели сделать фотографии с ним любимым, тем более, в день, когда на нём новенькая форма. Сегодня он снова стоял на сцене со своей командой. Девять долгих лет каждый год он появлялся на людях как её центр, её самая драгоценная часть, а она, в свою очередь, сама уже давно стала частью его жизни, как вдруг судьба решила иначе. После решающего старта ещё три года назад, в Ванкувере, на дистанции, в которой ему не было равных, он впервые почувствовал, как теряет эту связь. И вместе с ней часть себя, ту важную часть, которая была с ним всё это время, и теперь ему предстояло начать новый этап, начать писать новую главу своей великолепной истории. Свен спустился со сцены, раздавая очаровательные полуулыбки направо и налево, и подумал, что неплохо бы переодеться. Основная презентация уже прошла, и наступало время вечеринки, а это значило, что блеснуть своим имиджем, идеально склеенным из гордости, самоуверенности, годов опыта, очарования и шлейфа дорогих духов, сам бог велел. — Эй, Свен, — раздалось сбоку, и Свен обернулся, встречаясь взглядом с Яном Смекенсом. — Ты куда? Вечер только начался! Свен подумал, что неплохо бы просто промолчать или сказать, что скоро вернётся, но что-то внутри подсказывало, что отмажься он таким образом, от него не отстанут. Свену нравился Ян: он был одним из тех, кто не гнался за его временем, которое и самому ему не могло покориться уже несколько лет, и выбрал свой пусть достижения успеха. А ещё он был простым улыбчивым парнем, готовым выслушать в любой момент. — Захвати для меня чего-нибудь покрепче, я сейчас вернусь, — оживлённо ответил он на ходу, с облегчением наблюдая, как Ян исчезает во взбодрённой живой музыкой и крепкими напитками толпе. Ему нужно было время подумать. «Подумать!» — саркастично пронеслось у Свена в голове, когда он вошёл в пустевшую раздевалку. Ему, Свену Крамеру, самому непредсказуемому и неунывающему спортсмену современности, нужно было время подумать! С чего такие мысли? Стоя в дверном проёме, Свен окинул взглядом обширную комнату, с лёгкой улыбкой подмечая, что этот вид преследует его, пожалуй, всю сознательную жизнь. Эти ровные ряды однообразных скамеек и крючков, разделяющих стенок-перегородок, вещи, то сложенные ровненькой стопкой, то кинутые впопыхах на холодную скамью. Свен усмехнулся, глядя на эти привычные глазу ряды. Ничего не стоит в первой попытки сказать, чьи вещи покоятся на том или ином месте: достаточно вспомнить, как неторопливо стягивает с себя свитера Дауве, и как нетерпеливо кидает футболки Кьельд. Когда-то давно Свен и сам впервые попал сюда... когда-то давно и он впервые завязал шнурки коньков для своего первого в жизни забега. Вот только когда точно, он уже и не мог сказать. Свен не торопясь подошёл к своему месту, где на лавочке лежали сложенные не самым лучшим образом вещи. Вскоре к ним присоединился и мастерски скроенный костюм из облегающей лайкры — снова, как и много лет подряд — и Свен блаженно вздохнул, потягиваясь и разминая затёкшие от усталости плечи. Всё-таки любая гонка начиналась именно с этого места, где до начала схватки со временем кипела напряжённость и мелькали десятки натренированных тел, а после — кто-то возвращался сюда со слезами счастья, а кто-то ещё долго не мог прийти в себя. Тогда воздух был буквально заряжен адреналином, и каждый — от победителя до проигравшего — вдыхал терпкий запах пота, и кто знает, кто ещё побывал здесь задолго до самого Свена? Побывать мог кто угодно — от самой титулованной легенды конькобежного спорта до начинающего спринтера любой нации. Свен невольно улыбнулся, вспоминая, как кипела жизнь буквально несколько месяцев назад в постепенно оживающем после долгих зимних дождей Херевейне, принёсшем столько боли и неземной радости. Тогда, в те дни, ради которых живёшь годы, перед ним вновь мелькал весь мир, и скольких он повидал вновь, со сколькими встретился спустя месяцы разлуки? Русские, бельгийцы, японцы, норвежцы... Норвежцы. Отчего-то, дойдя до норвежцев, Свен внезапно потерял смысл перечислять дальше. А ведь ещё недавно он смеялся в камеру, отвечая на глупый вопрос репортёра о том, что связывает его с одним таким норвежцем. С Ховардом. Репортёры лыбились, задавая свои двусмысленные вопросы, Свен смущённо кашлял в кулак и с дурацкой улыбкой на лице отвечал, что между ними с Ховардом существуют лишь девочки и пиво. Хотя на самом деле... кто его знал, что было на самом деле. Существовал лишь один известный ему факт: после этапа в Херенвейне Ховард пропал, словно его и не бывало. Свен пытался дозваниваться и тормошить друга сообщениями во всех сервисах, но, похоже, Ховард просто отрезал голландца от себя и своей жизни. По крайней мере, именно на это намекало его поведение. Всё, чем оставалось довольствоваться Свену, это фотографии, периодически выкладываемые заботливым норвежцем в Инстаграм, по которым он мог хоть образно представить, как поживает его друг и чем занимается. Единственное, что по фотографиям никак не получалось понять, так это причину, по которой Свена вдруг не стало в буднях, выходных и праздниках Ховарда. Может, стоило попробовать набрать его номер ещё разок? Свен вздохнул, надевая яркую футболку с каким-то дизайнерским принтом на разгорячённое от странной жары тело. Честно сказать, ему совсем не хотелось возвращаться туда, где каждое его действие записывалось камерами, фиксировалось прессой, а каждое слово становилось заголовками газет. Но контракт подписан, а это значило, что за право выступать на мировых чемпионатах, будь добр, и веселись подобающе. Свен не помнил, учитывал ли контракт условия проведения вечеринок и явки на них, но был уверен, что на этот счёт существуют негласные законы. В любом случае, дома его ждала лишь никем не согретая постель. Да, как ни странно, он, человек, которого желало пол-Европы, а остальная половина тихо завидовала, оставался одиноким. И хорошо, если бы он знал, почему. Говорят, слава и успех — обратная сторона любви: лишь одно дано, и раз уж на твою долю пала первая сторона, то счастья во второй искать сложно. Свен не знал, работает ли это правило для любви, но вот для славы работало точно, а потому каждый раз он открывал двери дома, созерцая пустоту, существующую лишь для него. Нет, конечно, иногда (или часто?) случались дни, когда, пользуясь не совсем трезвым состоянием и не совсем здравым смыслом, он открывал двери для случайных девушек, подцепленных в барах за неведением важности его персоны, но такие ночи пролетали без сна, а утро наступало быстро, и всё заканчивалось. Поэтому в те безумно редкие ночи, когда его личное пространство оставалось нетронутым, Свен засыпал не на своей привычной стороне кровати, а нарочно перебирался на другую, тщетно пытаясь провалиться в забытье. Но ничего не помогало. На том краю кровати всегда было необыкновенно холодно. *** Новый день в Гейло выдался ничем не лучше предыдущих. Уже с неделю здесь не прекращались дожди, на которые, по правде говоря, Ховарду было бы наплевать, если бы не срывающийся время от времени противный ледяной ветер. Всё, что можно было извлечь из дождя полезного в это время года — так это отсутствие необходимости заводить будильник. Тарахтящие по оконному стеклу капли срабатывали на психике и бодрости не хуже самого противного сигнала, и Ховард невольно застонал в подушку. Он был в сладком плену тёплой постели, и вылезать из неё навстречу промозглой сырости и «освежающему» душу дождевой воды в лицо не очень-то хотелось. «Если я там околею — клянусь, полезу в ванну прямо в одежде», — мысленно заключил Ховард и нехотя сполз с кровати. Тёплый душ действовал отрезвляюще, и уже спустя несколько минут Ховард почувствовал себя в разы лучше. Может быть, всё было не так уж и плохо, подумал он. Сейчас он позавтракает и отправится на велотренировку, после которой напьётся горячего чаю и забудется в дневном сне. Или всё же нет. Как-никак была пора начать собирать чемоданы, ведь пройдёт какая-то пара недель, и ему снова придётся свыкаться с ужасным часовым поясом, бегущим впереди его биологических часов на добрую четверть суток. Впрочем, отказываться от чемпионских титулов и поездки в Японию из-за таких пустяков казалось величайшей глупостью. Ховард невольно улыбнулся, понимая, что снова увидит всех знакомых и друзей по льду, с которыми не виделся так давно. В голове разом пронеслись воспоминания прошлых лет: улыбающийся всем подряд Смекенс, русский добряк Скобрев, американец Шани, которым он так восхищается и который так отчаянно пытается обогнать Крамера. Свена Крамера, его лучшего друга, от которого он не получил ни единого звонка с того самого момента, как они расстались после последнего забега сезона в марте. Нет, звонки всё же были, и сообщения были. Но вначале Ховард писал Свену почти каждый день с того самого дня, чувствуя, как расстояние развело их поодаль снова, и тот отвечал, но потом общение постепенно сошло на нет, и Ховард негласно решил, что им стоит просто отдохнуть от всего, в том числе и друг от друга. Это могло бы продолжаться месяц, максимум два, но полгода... Ховард уже и не надеялся, что сможет заставить себя набрать его номер, не говоря о том, что им придётся пересекаться там, в Калгари, всего две недели спустя. И всё же мысли о прошлой ночи не давали ему покоя. Ведь что-то дёрнулось внутри, стоило ему вспомнить о друге, с которым они действительно делили девчонок, пиво и ещё многое другое, а теперь... Надо быть честным с собой, признал Ховард. Ему не хватало Свена. Мерно помешивая хлопья в миске с молоком, норвежец пролистывал список контактов в телефоне, пытаясь найти номер Свена. Он даже не был уверен, что он ещё действителен. А вдруг он сменил номер, пока они не общались, и что тогда? Наконец он наткнулся на нужную запись, и панель выбора осветила имя голландца на экране. «Давай же, просто сделай это», — твердил он, зависнув над клавишей вызова. И всё же это было неправильно. Он не мог просто взять и позвонить ему вот так просто, без предупреждения, после того, как не давал о себе знать в течение почти полугода! Что, в таком случае, он скажет? Что он должен был сказать? Но, с другой стороны, Свен всё ещё оставался его другом, точнее, Ховард на это надеялся. Свен же всё поймёт, если он просто скажет, что они давно не виделись, и поэтому позвонить ему казалось хорошей идеей? Прежде чем и этой мысли нашлось опровержение, Ховард нажал кнопку вызова. Прозвучал первый гудок, и норвежец ещё раз прокрутил в голове ключевые фразы разговора, словно собирался вести переговоры с самим премьер-министром. Но все мысли канули в лету, как только гудки по ту сторону сменились бодрым и слегка хрипящим голосом. — Ja? — отозвался человек в трубке, кажется, не совсем поняв, кто именно сейчас звонит ему. — Свен, это ты? — неуверенно начал Ховард по-английски, понимая, что звучит не очень убедительно. Голос смолк на пару долгих, очень долгих секунд, прежде чем норвежец снова заслышал знакомые интонации, но теперь уже тоже по-английски. — Господи, ты живой, — насмешливо сказал Свен, отчего Ховарду стало слегка не по себе. Этот парень умудрялся сохранять хитрость и лёгкую игривость в голове даже в состоянии невменяемости. — Конечно живой, придурок, — ответил Ховард, ловя себя на том, что неволей улыбается. — Как ты там? — Офигеваю, — ответил Свен и не соврал. Этот день начался для него вновь в обществе ребят из команды, и он вряд ли рассчитывал на чьи-либо звонки. Сидя за столом в тренировочном центре, он едва взял паузу после тяжёлого упражнения, как вдруг телефон на столе настойчиво завибрировал. Свен удивился, не имея понятия, кому он мог понадобиться, зная, что если он и будет кому-то нужен, то этот кто-то сможет всего лишь открыть дверь в спортзал. Телефон не думал замолкать, и Свен наконец решил поднять трубку, не очень-то вдаваясь в смысл слов, высветившихся на экране... — Ja? — по привычке начал он, как всегда расчётливо нейтрально, но через минуту пожалел, что не отозвался более тепло. Это был тот, кого он хотел слышать столько времени и кого хотелось приложить головой об стену за то, что молчал так долго. Желательно посильней. Но Свен промолчал об этом чувстве, впрочем, как и обо всех других, более позитивных. — Где ты был всё это время? — нетерпеливо спросил Свен, понимая, что это не самый удачный вопрос за полгода. — Ну... бегал. — Ховард отчаянно рыскал глазами по кухне в поисках чего-нибудь потяжелее, обо что можно было бы вмазаться от своей нелепости. — Странно, но футболка сухая и совсем не... — Я бы не хотел обсуждать это по телефону, — выдавил норвежец сквозь смех. И всё-таки он скучал по этому нахальному тембру, чьи комментарии вызывают у него такой прилив веселья. Нет, скучал — это не то слово. Надо забыть его поскорее. На минуту, казалось, связь оборвалась — ни один из друзей не произнёс ни слова, словно боясь показаться слишком настырным. Ховард уже хотел было задать очередной глупый вопрос, как из телефона вновь послышался голос голландца. — Ты едешь в Калгари? — спросил Свен, и на мгновение что-то внутри Ховарда всколыхнулось. — Что за вопрос, — ответил он, нервно сглатывая. — Кому-нибудь надо надрать твою задницу на льду, а иначе ты слишком легко отделаешься. — Это мы ещё посмотрим, — рассмеялся Свен, и Ховард непроизвольно улыбнулся, представляя, как Свен на том конце слегка щурит глаза от эмоций. — Посмотрим? — Да, а ты что, рассчитывал на обгон? — Ну, вообще-то... — Не мечтай, — словно нараспев протянул Свен. Ховард вздохнул, почувствовав, что разговор снова заходит в логический тупик. Свена, казалось, вновь уносило в конькобежные дали, и весь диалог сошёлся к этой теме. Что было предсказуемо. Больше всего на свете Свен любил только коньки и лёд. Для других вещей в его душе не найти и крошечного местечка. Норвежец мысленно обругал себя за то, что вообще ухватился за идею позвонить Свену, у которого не было и мысли о друге. Там, в Нидерландах, у него было всё, о чём он мечтал. Зачем было разрушать идиллию? — Ховард, ты прости, мне пора, — снова отозвался Свен, и Ховарда совсем не удивила эта фраза. — Тренировка. — Да, конечно... Но, по правде говоря, у Свена на этот счёт были совсем другие планы. — Как насчёт того, чтобы пропустить в Калгари стакан-другой чего-нибудь средей крепости? Внезапно Ховард не смог думать ни о чём, что ставило под сомнение их со Свеном дружбу, и он просиял, удивляясь такому шквалу эмоций. — Мне не даёт покоя мысль, чем ты мог заниматься в своей деревне столько времени без моего ведома, негодник. — Ты не поверишь, когда узнаешь, — улыбнулся Ховард. На мгновение норвежец подумал, что на той стороне кое-кто точно так же улыбается в трубку. — Ну что, тогда до встречи через две недели? — Да... — как под гипнозом ответил Ховард, но тут же спохватился, — Свен, стой! — Да? — Не пропадай больше... пожалуйста, — последнее слово далось Ховарду с трудом. — Я напишу тебе сегодня вечером, — пообещал Свен, зная, что обязательно сделает это. — Отлично, тогда увидимся, — заключил Ховард, тут же сбрасывая вызов. Настенные часы показывали немногим больше восьми, в керамической миске стыло молоко с хлопьями, и Ховарду показалось, что дождь за окном словно прекратился. Может, новый день в Гейло всё же выдался лучше предыдущих.