Ради тебя

Дожидаться очередного гневного возгласа «убирайтесь!» Майкрофт не стал. Произнеся последнее слово, все так же не поднимая глаз на доктора, он резко поднялся, крепче сжав зонт, и покинул палату, не оборачиваясь, не медля. Он все сказал, а дальше… Оставалось только надеяться. На что? На то, что Джон сжалится и разрешит иногда его навещать? На то, что доктор резко поменяет все жизненные позиции и впустит в свою жизнь его, человека, ставшего причиной таких страданий? На то, что вернувшийся Шерлок не ослепит его своим блеском, как раньше, заставив забыть обо всем на свете, включая и этот разговор? Кстати о Шерлоке… Больше всего Майкрофта мучило то, что брату было совершенно наплевать на чувства Джона. Осознание того, что Джон был влюблен в Шерлока, пришло тут, в больнице. Да, так страдать мог только влюбленный человек. А Шерлок… ему совершенно нет дела до этих переживаний, для него Джон друг, напарник, компания и заменитель черепа. Любовь - для идиотов. Так считал младший брат. И это оказалось болезненно, даже очень. Знать, что человек, который тебе дорог, влюблен в кого-то другого, да не просто в кого-то, а в твоего брата, с которым ты даже подраться не можешь, не то что устранить, ликвидировать, растереть в порошок. Майкрофт с детства уступал Шерлоку, он любил его, баловал… Уступит и теперь, если Шерлок захочет. Однако сообщить Джону о своих чувствах было необходимо, они травмировали его, давили, сковывали разум. Теперь стало легче, но как тяжело было это произнести! Майкрофт никому никогда не признавался в… Да и не в чем было признаваться до сих пор, он не любил никого кроме брата (но это иное) ни разу. Он ушел. Поднялся, вышел и тихо притворил за собой дверь, чтобы молча наблюдать за Джоном, невидимкой оберегать доктора от его собственных страстей и дурных затей Шерлока, когда тот вернется, ждать и лелеять в сердце надежду, что однажды на экране телефона высветятся инициалы "Д.В.", и поднеся трубку к уху, Майкрофт услышит смущенный, но такой желанный голос. Боже, Холмс и не представлял, что способен на такую жертвенность, что надежда может стать утешением, что доктор Ватсон способен стать наваждением и смыслом всего его существования. За что? За какие такие грехи (впрочем, этого у него полно), и за какие такие заслуги он получил все это? Я буду ждать, Джон, клянусь благополучием королевы! Джон замер. Он молча смотрел на закрывшуюся за Майкрофтом дверь. Неожиданно… Господи, до чего все это было неожиданно. Шерлок… Боже, неужели это правда и детектив жив. Неужели это то самое чудо, о котором Джон молился каждую бессонную ночь? Не так он себе это представлял, ох, не так. Вот почему на лице Майкрофта не было скорби. Откуда ж ей там взяться, если все то, что видел Джон, этот кошмарный прыжок с крыши, эта прощальная записка - все было просто трюком. Два брата-акробата, твою ж мать! Но злости, ожидаемой и желанной, не было - только обида. Его обманули, а он не мог даже злиться! А еще в голове звучали слова Майкрофта, тихие и такие искренние: «Вы - единственный человек… Джон… Я испытал интерес… Мне бы очень хотелось, чтобы Вы вошли в мою жизнь и сделали ее хоть немного лучше… Прошу, подумайте, Джон». Так искренне, так трогательно, что неожиданно хотелось в это верить и слышать еще… Господи, ну разве после всего этого обмана можно верить в искренность Холмсов?! Джон закусил губу. - Что за игры, Майкрофт? – с обидой крикнул он на ни в чем не виновную дверь, - сколько можно меня мучить? А вправду, сколько? Шерлок… Если этот сукин сын жив… Все это время Джон ждал, надеялся, а теперь, узнав о том, что Шерлок где-то воюет во благо Великой Британии, не испытывал радости, его душила обида. До слез, жгучих как серная кислота. Хорошо, что Майкрофт ушел и не видит этого позора. Солдаты не плачут… Чушь, еще как плачут, когда теряют друзей, когда теряют веру, когда их предают. Нет, он больше не станет плакать, и скорбеть тоже перестанет, Шерлок жив… Нет, он ни на секунду не поверит Майкрофту, что значит для него что-то. Это очередной трюк, а может, спор… Скорее всего просто пари, которое старший циник Холмс заключил с кем-нибудь в своем аристократичном «Диогене». Нет, он не станет оглядываться назад, забудет все как страшный сон и шагнет в будущее, которого он чуть не лишился по своей же глупости и наивности. Хватит с него Холмсов. Хватит… Завтра же! Нет, отчего же, сегодня же убираюсь из этой больницы. И пусть все горит огнем. - Сестра!