Ради тебя

С того дня, с того самого двойного визита жизнь Джона изменилась. Это случилось стихийно и резко, но, несомненно, в лучшую сторону. Она снова приобрела цвет, окрасилась сотнями красок, стала такой же яркой и полноводной, как до того трагического дня, о котором все трое теперь предпочитали не вспоминать до поры. Нет, она стала лучше, гораздо: в его жизни появилась любовь. Конечно, Джон никогда не мог пожаловаться на отсутствие внимания к своей персоне, в его жизни было столько женщин, что он не смог бы даже припомнить как их всех звали, сейчас он точно помнил по имени и в лицо, пожалуй, только Сару, да и то потому, что она из девушки плавно перешла в разряд друзей, а это уже другое, друзья остаются в сердце гораздо дольше, чем короткие интрижки. Да, женщины были, много, но теперь он точно был уверен, что никогда, ни одну из них (даже Сару) не любил в полном смысле этого обширного понятия. Понял он это только после того (жизнь полна дурацкой иронии), как безоглядно и сильно полюбил мужчину. Кто бы мог подумать? Джон лежал все в той же палате, откуда, он поклялся братьям, он не сделал больше ни шагу, и глупейшим образом улыбался. Чему? Своим мыслям. Они текли приятно медленно и совершенно безмятежно. Все те бури, что колыхали его чувства еще несколько дней назад, полностью улеглись, оставляя на поверхности сознания лишь полный солнечный штиль. Он лежал и думал о том, что его ожидает за стенами этой больницы, по прогнозам доктора Уилсона он должен был покинуть их через неделю. Думал с трепетом, вспоминая легкую нерешительность на лице Майкрофта, когда тот предложил ему перебраться в его особняк для дальнейшей поправки. Джон отказался. Он решил, что вернется с Шерлоком на Бейкер-стрит. Ему этого хотелось, очень. Хотелось сделать вид, что этих двух лет просто не было, словно все было как раньше. Майкрофт ни единым движением не выдал своего несогласия, продолжал улыбаться, но Джон заметил, как побелели костяшки пальцев, сильно сжавшие ручку зонта. — Прости, — тихо сказал он, отводя глаза, — я чувствую, что нужно сделать именно так. Чтобы вернуться, мне нужно начать именно оттуда. — Тебе нужен уход, Джон, — попытался возразить старший Холмс, мягко, не слишком настойчиво, не решаясь давить на Ватсона. — Обо мне позаботится Шерлок. Майкрофт кивнул, не показывая своего недовольства этим решением: — Пусть так. Джон коснулся его руки, отрывая ее от зонта, и сжал прохладные пальцы. — Не волнуйся, он справится. — Не сомневаюсь. Безоговорочное доверие и подчинение — это было чем-то новым. Джон еще раз улыбнулся, вспоминая свое удивление, а чуть позже радость и легкое неверие Шерлока, когда тот узнал, что сосед и блогер возвращается. Конечно, детектив ничего ему не сказал, это же Шерлок и он всегда им останется, но Ватсон чувствовал, что гению одиноко в опустевшей квартире. Джон решил что вернется не только чтобы перечеркнуть прошлое и порадовать гениального засранца, от которого в первое время невозможно было оторвать счастливого взгляда (жив!!!), ему нужно было время и привычная обстановка, чтобы разобраться в своих чувствах к Майку. О, тут было в чем разбираться. Оказалось, что Джон обзавелся целым пластом совершенно новых ощущений: от волнующей радости при виде старшего Холмса — до переполняющей сердце тоски в тот миг, когда мистер Холмс поднимался со своего насиженного стула, чтобы отправиться по государственным изрядно заброшенным делам. А еще были совершенно сводящие с ума моменты когда Холмс случайно касался его руки или просто накрывал ее своей, казалось бы, ничего особенного, но в глазах темнело и начинала кружится голова, восхитительно, просто волшебно. Джон чувствовал себя при этом глупым, влюбленным подростком, здравствуй, молодость! Вот, значит, какая она, любовь. Майкрофта хотелось видеть, слышать и чувствовать рядом постоянно. Майкрофт не выходил у доктора из головы ни на минуту, если не считать того времени, что старший Холмс проводил в палате, привычно разместившись на стуле. Время посещений значительно увеличилось, и Джон решил было, что Майкрофт взял отпуск. Теперь он не просто сидел, сложив руки на груди или поигрывая зонтом, пристально разглядывая Джона — они разговаривали. Удивительно, как, оказывается, приятно разговаривать с мистером Холмсом, в этом Майкрофт совсем не был похож на своего младшего брата, который считал пустую болтовню смертным грехом и говорил только по делу или поясняя свои гениальные выводы, вот тут Шерлок мог заливаться соловьем, причем часто забывая делать паузы между словами. Впрочем, чтобы понять Шерлока в бытовых вопросах, Джону много слов не нужно, они на одной волне. Майкрофт мог красиво и весьма эмоционально рассуждать не только о политике, он без проблем мог поддержать любую тему кроме, пожалуй, футбола, и это доктору невероятно нравилось. А еще Джон открыл для себя то, что ему нравится слушать голос Холмса, конечно, он был не такой необычный и красивый как у Шерлока, но речь старшего завораживала, пленяла, независимо от того, рассказывал ли он о биржевых котировках или читал по памяти сонеты Шекспира (бывало и такое). Джон вдруг понял, отчего Майкрофт стал успешным политиком, именно в его умении говорить крылась львиная доля политического успеха. Да, Джон определенно был влюблен, и тем не менее он возвращался домой, мягко отклонив такое заманчивое предложение Майкрофта. Он не хотел торопиться. Кроме того, никто ведь не мешал старшему Холмсу почаще навещать их берлогу. Господи, Джон не был там уже столько времени. Дом… Однажды он спросил у Шерлока, вальяжно развалившегося на стуле, был его черед навещать доктора, они с братом почти не пересекались в больнице, и оставалось только гадать, была ли это случайность. Господи, ну конечно, нет, ведь случайностей не бывает. Итак, глядя на этого развалившегося на чужом стуле довольного кота, который лениво уткнулся в свой телефон, Джон спросил: — Как там дома? — Все нормально, — буркнул Шерлок, набирая кому-то сообщение, — все как обычно. — Шерлок, — вдруг возмутился Джон, — я не был там два года! Хотелось бы немного подробностей. Гений оторвался от телефона и, блеснув смеющимися глазами, спокойно произнес: — Есть вещи, которые не меняются, Джон, — он хмыкнул, — там все осталось по-прежнему, только вот пыли у тебя в спальне прибавилось. Но не переживай, к твоему возвращению я все приберу, наведу красоту. — Блажен, кто верует! — рассмеялся Джон. Это точно, есть вещи, которые не меняются, вот и Шерлок совершенно не изменился. И Ватсон, глядя на него, понял, что безгранично рад этому, мир обретал привычную основу, и центром этого мира были Шерлок и Бейкер-стрит, а теперь к списку необходимых для счастья Джона элементов добавился и Майкрофт, который значительно потеснил первые два пункта.