Триумфатор

«Я не хочу оставлять тебя — больше никогда. Даже если я для тебя лишь обуза — и больше ничего. Может быть, для тебя так будет хуже, Но я не могу перестать любить тебя. Это просто человеческая страсть — и больше ничего. Непреодолимое желание. Мой плен, Мое тайное бремя — всё это только любовь. Это мои цепи». Нанджо Коджи

      Впервые в этом доме я заснул так крепко, что меня не будит ни громкий стук проливного дождя за окном, ни выработанный годами режим дня.       Просыпаюсь я от горячих поцелуев знакомых губ и успокаивающего шепота, что дома никого нет — сейчас мы совсем одни.       Прикосновения Кай, ее сексуальность и податливая страсть стирают вчерашнее тайное безумство. Я вновь чувствую вкус ее кожи на языке, упиваюсь беззвучными стонами, вовлекаю ее в ритм своего возбуждения, а затем на миг исчезаю из этого мира, крепко прижимая ее к себе…       Потом расслабляюсь, выравнивая дыхание, ощущаю пряный, солоновато-сладкий запах Каяо и отчаянно мечтаю сохранить это чувство легкости как можно дольше.       Она — моя главная награда. А вот Коджи я всегда воспринимал то как препятствие, то как наказание…       Все может быть так просто. Я — глупец, что придумываю себе проблемы и воскрешаю призраков прошлого. Мое настоящее уже рядом… И самое правильное — его не отпускать… Не отпускать — Каяо.       Я не могу перестать чувствовать себя виноватым перед ней, но отгородить от правды — в моих силах. Ради нашего будущего. Только это важно. Теперь я понимаю…       Это самое простое и правильное решение. Все остальное необходимо отпустить и забыть. Забыть Коджи. И простить себя. — Прости меня.       Неожиданное извинение звучит как дежавю: память услужливо сообщает, что похожим образом начался вчера разговор с Коджи. Только этого не хватало! — Кай, ты о чем? — О вчерашнем вечере. О твоей встрече с Коджи…       Его имя все же звучит. И ничего хорошего, по обыкновению, за собой оно не принесет — я знаю точно.       Кай, тем временем, продолжает: — Я заставила тебя встретиться с ним, вообразила, что могу вас помирить и совсем не подумала о тебе… О том, что, может быть, ты этого не хочешь. Я поставила тебя в неловкое положение. Не знаю, что на меня нашло, с чего вдруг я решила, что это отличная идея. Даже не спросила тебя! А я ведь ничего не знаю… Это было слишком самонадеянно. Прости! — Перестань, Каяо. Не извиняйся, — я решительно прижимаю ее к себе, мечтая оборвать эту тему. — Меня это волнует, Таку! Все, что с тобой происходит и, тем более, что тебя волнует, мне тоже небезразлично. Я расстроила тебя… — Может быть, я заслужил это? — вырывается у меня.       Кай отстраняется и удивленно смотрит на меня широко распахнутыми глазами. В голове мелькает совсем другая мысль: что, если рассказать правду? О том, что случилось когда-то и по-прежнему не отпускает меня. Ведь тогда все точно станет очень просто, не будет больше никаких секретов и недомолвок… Каяо — современная девушка и спокойно относится к геям: их немало в мире моды. Скорей всего, она не осудит меня, возможно, даже посочувствует. Но дело не только в ней. Отчего-то мне кажется, что если я озвучу свою историю, изменюсь и сам, в том числе — это самое катастрофичное — и в отношении к Каяо. Правда о Коджи встанет вечной непробиваемой стеной между нами. А еще мне вдруг думается, что эта правда очень грязна, и, значит, неизбежно запачкает Каяо, омрачит нашу с ней совместную жизнь. Я этого не хочу. — Ты абсолютно ни в чем не виновата! — я пытаюсь вновь привлечь к себе невесту. Но она неожиданно отталкивает мои руки и настойчиво продолжает: — Я почти не спала сегодня ночью из-за этого. Вчера, вернувшись после разговора с Нанджо, ты… На тебе лица не было! Что все-таки произошло, Таку?! Я бы все же хотела быть в курсе… Вы поссорились, да?       Я качаю головой, прекращая попытки обнять Кай. Мне жаль, что чувство нашей близости так недолговечно, и я не успеваю вдоволь насладиться им. Даже ее запах, который мне так нравится, незаметно улетучивается, во всяком случае, я перестаю его ощущать. Зато стук дождя по крыше и стенам становится громче, нервируя своей нескончаемой гороховой дробью. И тоже — словно мне в укор, немым напоминанием о моей измене… — Ты… не хочешь мне рассказать? — правильно понимает она мое молчание и смотрит с обидой. — Ты настолько не доверяешь мне, Таку?       Мне неприятно это слышать. И тягостно видеть, что она неверно истолковывает мое поведение, считает, что причина в ней. Молчать больше не получится. Пришло время откровенности. Может быть, все же стоит пройти это испытание? Я знаю, что произвожу впечатление человека крайне замкнутого. Но если европейцы склонны списывать это на специфику японского менталитета, то Каяо-то понимает, что дело в другом… Сама она никогда не допытывалась, справедливо угадывая мое нежелание раскрываться и уважая мои чувства. Возможно, я наконец смогу преодолеть этот внутренний барьер и снова стану собой. Коджи вновь вернулся в мою реальность. Я не смогу больше избегать разговоров и вопросов о нем… Да и самого Коджи мне избежать не удалось.       Вот только…       Прежде чем ответить, накидываю ей на плечи покрывало, аккуратно высвобождаю из-под него ее длинные волосы, особо тщательно разглаживаю их поверх гладкой ткани. Мне нелегко откровенничать с ней обнаженной. Ее нагота слишком отвлекает…       Каяо меня не торопит, смотрит с ожиданием, но не двигается, угадывая в нарочито неторопливых движениях сомнения и нерешительность. Наконец, протягиваю к ней руки, чтобы соединить наши ладони, но почему-то вдруг чувствую, что не смогу так, и в последний момент просто скрещиваю пальцы в жесткий замок.       Я так и не решил, что же следует рассказать… — Я не люблю говорить об этом, Кай. Но дело тут не в тебе. Ты должна понять и не сердиться на меня. Но раз тебя это так тревожит, конечно, я расскажу. Хотя, — усмехаюсь криво, — рассказывать особо не о чем… Можешь спрашивать обо всем, что захочешь… Я отвечу на твои вопросы, чтобы ты больше не волновалась из-за этого. — Вы не друзья с Нанджо Коджи? — Каяо, кажется, не ожидала такого начала. — Вы вчера поссорились? Ты предвидел и потому не хотел увидеться с ним? — Нет, — тихо отвечаю я, — не друзья. Но мы и не ссорились… — Тогда что вчера произошло между вами? — Коджи… Он… — сглатываю в горле ком, с трудом выговаривая его имя. И тут же в голове резко проясняется, словно кто-то щелкает выключателем, и решение находится само собой: — Вчера он напомнил мне кое о чем… И еще он думал, будто я знаю про его выздоровление. Я чувствовал себя предателем, хоть он и не винил меня ни в чем… Встреча с ним выбила землю у меня из-под ног… — Предателем? — переспрашивает она неуверенно, ее голос подрагивает. — Но ты же сказал, что вы не друзья! Кто же вы друг другу? В чем твое предательство? Вы враги?       Я качаю головой. — Тогда… соперники?       Забавное предположение. — Никем мы друг другу не были. В этом-то все и дело! — ложь во спасение? Да как бы оно ни называлось… К черту все! — Одиннадцать лет назад я случайно спас жизнь Нанджо — он напился до бесчувствия и валялся ночью в каком-то закоулке под проливным дождем. Он уже тогда был популярным певцом, но я этого не знал. Просто увидел, что парень не похож на бомжа, и понял, что, если не принять меры, он так и замерзнет на этой свалке до смерти. Притащил его к себе домой и выходил. Когда он пришел в себя, то скрыл свое имя и не пожелал возвращаться домой. Но когда я понял, кого приютил, то стал требовать, чтобы он поскорее исчез из моего дома и моей жизни. Я предчувствовал, что ничего, кроме неприятностей, он не принесет… И оказался прав… — Коджи не захотел уходить из твоего дома? — Каяо, кажется, почти не дышит, проглатывая каждое мое слово. — У него были какие-то проблемы с девушками… Но не в этом дело. Он вдруг вообразил, что чем-то обязан мне, и вбил себе в голову, что должен обязательно со мной подружиться… Вот только мое мнение его при этом вообще не интересовало…       Я ловлю себя на том, что начинаю говорить медленнее, прошлое постепенно оживает обрывочными картинами: бесчувственный юноша в дорогой одежде среди мешков мусора, маленький замерзший щенок рядом, проливной, нескончаемый дождь и долгий путь до крохотной съемной квартиры, когда пришлось этого незнакомца переть на себе… Такой вот неожиданный «подарок» получил я от судьбы на свое восемнадцатилетие. — Он стал лезть в мои дела, — после краткой паузы продолжаю я, — узнал про мое детство, про смерть родителей, хотя я тщательно старался скрыть это… Затем он стал приходить на мои матчи… в общем, вел себя очень навязчиво. — Нанджо Коджи набивался тебе в друзья? — недоверчиво уточняет Кай, машинально приглаживая свои волосы.       Я невесело усмехаюсь, представляя, как все это невероятно звучит для нее, и продолжаю: — А потом репортеры как-то сфотографировали его с Сэрикой. И началось… Раскопали историю моей семьи, подозревали сестру в связи с Нанджо, а ей ведь тогда было всего пятнадцать! Осаждали мою квартиру. Это было ужасно… Он превратил мою жизнь в ад. Я так ненавидел его тогда! Просто готов был убить.       Даже сейчас при воспоминании о тех событиях начинаю невольно злиться.       Каяо вдруг протягивает ко мне руку и касается переносицы, стараясь разгладить пролегшую между бровями глубокую складку. Она явно хочет продлить ласку, но, видимо, что-то в моем взгляде пугает: она резко отдергивает пальцы и тоже складывает их на коленях в замок, копируя мой жест. Я отмечаю это, но никак вслух не комментирую.       Вчера я счел себя то ли больным, то ли наркоманом. А сегодня мне думается: может, я прокаженный? И потому никогда не стану счастливым… Прогоняю дурацкую мысль, но она еще долго неприятно горчит на языке. — Так ты его ненавидишь? — прерывает Кай затянувшуюся паузу. — Если б все было так просто… Коджи умеет запутывать всех и вся… Я обязан ему, Кай, — она удивленно расширяет глаза, а я киваю: — Это правда. Обязан ему… практически всем, что у меня сейчас есть… Я ведь… — мне неожиданно трудно дается следующее признание: оказывается, я уже успел забыть, какое это имело значение для меня когда-то. Насколько непреодолимой преградой казалось мне прошлое моей семьи, — …не собирался связывать свою жизнь с футболом. Запретил себе мечтать об этом, хотя любил спорт больше всего на свете. Чувствовал, что могу многого достичь, но тогда неизбежно всплыла бы правда о моей матери, о смерти отца. И я так боялся, что это испортит жизнь Сэрике и Юго. Сделает их изгоями, как когда-то меня… Коджи убедил меня переступить через свой страх, заставил поверить в себя и играть в полную силу. Он сказал мне, что подавлять свой талант — и есть настоящее преступление. Сказал так, что я поверил. Он научил стремиться к большему… Он верил в меня и постоянно доказывал мне это, приходил тренироваться со мной, даже когда сам едва держался на ногах — в ту пору он сломал руку… Ты не поверишь, но тоже из-за меня. Он верил в меня так… как, наверное, никто никогда не верил. И мне это было очень странно — ведь мы были едва знакомы. То есть, он-то уже многое успел обо мне разузнать, а я знал лишь, что он известный певец с дурной репутацией — и только. Он всегда так переживал за меня… я не мог этого понять… Я почти стал считать его другом.       Запинаюсь и умолкаю. Воспоминания роятся вокруг меня навязчивыми образами: многозначительными фразами, пристальным взглядом холодных глаз в спину, в затылок — осязаемым до мурашек по телу и неожиданной сухости во рту. И откровенными разговорами — в какой-то момент они стали мне нравиться, и это не прошло даже после его нападения. Я не мог поверить его признаниям. Не мог понять, что происходило с ним. И не заметил, как и когда это захватило меня самого… А вот Коджи увидел тогда почти сразу… Может, еще и поэтому я так упорно не желал ему верить. — Получается, ты стольким обязан ему, — задумчиво констатирует Каяо. Теперь она хмурится. — Но тогда ты этого не оценил… Что же случилось?       Нас прерывает громкий звонок мобильного. Мы с Кай вздрагиваем. Я сдерживаю вздох облегчения и тянусь за трубкой. Но высветившееся на дисплее имя заставляет снова нахмуриться. Вот кого бы я желал сейчас слышать меньше всего. Вчерашнее раздражение вспыхивает внутри с новой силой. Каяо глядит вопросительно. — Кто это, Таку? — Шибуйя, — недовольно цежу я сквозь зубы и раздумываю, не послать ли его к черту и не отвечать вовсе. — Он, наверное, звонит насчет Сэрики. Ну, что же ты! Ответь!       Приходится нажать зеленую кнопку. — Я слушаю.       Так и есть. Шибуйя собирается встречать Сэрику и предлагает поехать вместе. — Но почему? — удивляется Кай, слыша, что я сухо ему отказываю. — Мне не нравятся его двойные стандарты, — завершив разговор, поясняю в ответ на изумленный взгляд невесты: — Он постоянно твердит, что друг мне, но при этом совершенно разучился учитывать мое мнение, действуя лишь в своих интересах… — я ненадолго умолкаю. — Или он всегда был таким, а я просто тогда не замечал этого? — Ты уверен? — с сомнением возражает мне Каяо. — Мне он показался неплохим парнем… — Я не знаю. Но мне не нравится то, что он позволяет себе решать всё за моей спиной, — и, предвидя град новых вопросов, поспешно сворачиваю тему: — Извини, Кай. Но времени мало, пора выезжать, иначе могу опоздать. А я хотел бы еще перекинуться парой слов с сестрой. Думаю, что успею вернуться к обеду.       Она качает головой. — Зато я не успею. Сегодня примерка, — напоминает она, имея ввиду наши наряды для помолвки. — Кроме того, мне надо успеть до вечера заехать еще в несколько мест… Вообще-то я думала, мы поедем вместе. Совсем забыла про Сэрику… Тогда твой костюм я привезу домой, раз ты не успеваешь. Если вдруг что не так — поправим с мамой сами. Она прекрасно шьет. Но мое кимоно… — Я всё понял, — быстро целую ее. — Завезу тогда Сэрику домой к опекунам и позвоню тебе оттуда.       Конечно, это побег. Почему я так страшусь своего прошлого? Нет, не его. Я боюсь Коджи. Всегда боялся, но теперь это совсем новое чувство: я перестал быть уверенным в будущем, и я не уверен в себе. Я знаю, что будет правильным решением для меня, но прошлый вечер доказал, что этого не достаточно: я все равно готов забыть обо всем рядом с ним… Но я не хочу, чтобы было так.       Отчаянно хочется послать всё к черту и улететь из Токио прямо сейчас. Сам не подозревал, что я такой трус… За одиннадцать лет я мог бы победить своих демонов, но чувство вины не давало, мариновало в себе все мои страхи и обиду на Коджи. И вот теперь этот концентрат вскрыт… Попробуй не сожги себе внутренности, даже просто вдохнув пары едкого уксуса застарелых ран… А самый главный демон, разумеется, потребует осушить отраву до дна — с него станется… Мне же не хватит силы воли сопротивляться его безумию.       До аэропорта  меня вновь везет господин Акира. Погода стремительно портится: сильный ветер усиливается до шквального, проливной дождь превращается в бешеный ливень, а затем и в грозу. В результате, мы еле плетемся, и у меня полно времени на обдумывание и воспоминания. Я прокручиваю в голове все назревшие за последние сутки вопросы, но не нахожу ответов. Только что там, в постели с Каяо, все представлялось простым и ясным. Но стоило мне только этим же утром выйти за порог… Упавшие на лицо крупные капли дождя сразу напомнили о вчерашнем, и меня словно током прошибло. Я понял, что был счастлив там, в короткие минуты близости с Коджи, я был словно окрылен, и ничто не имело тогда значения. Но наваждение неизбежно прошло, и мгновения сладкой эйфории оказались под запретом. Я должен забыть их, и я ждал, что рядом с Каяо это случится само собой. Но ошибся. Каждая секунда той встречи, каждый вздох врезались мне в память ядовитым острием, прорастали в меня корневищем новых чувств. Коджи по-прежнему любит меня — осознание этого кружит голову бесконечным восторгом. "А как же Каяо?" — шепчет рассудок. Я падаю… Падаю в пустоту, долго, неудержимо, чувствуя, как разрывает меня на части борьба прошлого и настоящего. Выбор слишком мучителен. Если б я только мог раздвоиться! Я так счастлив, что Коджи теперь здоров, и так больно, что это для меня слишком много значит… Ведь я не должен… И все-таки… Коджи… Ведь это Коджи! Одиннадцать лет безнадежности и боли… Как не сойти с ума теперь?!       Когда в моей жизни, после долгих лет вины и сознательного одиночества, появилась Каяо, я поверил, что счастье возможно и для меня. Я старался никогда и ни в чем не обманывать ее. Одного секрета и так было достаточно. Но он распространялся на все окружение, Кай не стала исключением, я сразу привычно присоединил ее к остальным, и ни разу не пересмотрел подобное положение дел. Теперь, впервые я задумался над тем, что, наверное, совершил ошибку. Я привык считать себя порядочным человеком, но и не подумал открыться ей, даже когда захотел связать наши с ней жизни. Почему? Ведь это было бы самым правильным, и избавило бы от всякой недосказанности: Кай или приняла бы меня таким какой я есть на самом деле, или нет. Я ведь даже не боялся возможного отказа. Я настолько отделил Коджи и свое прошлое от реальной жизни, что и не представлял, что придется однажды соединять их вновь в единое целое. Будто Коджи и вправду был лишь сном, порождением моей больной фантазии… И теперь жизнь наказывает меня, демонстрируя, насколько он на самом деле реален. Как оказалось, реальнее двух лет серьезных отношений и официальной помолвки… Что это? Новое наказание?       А хуже всего, что все равно я счастлив — счастлив одной лишь мыслью, что Коджи жив, и только вчера я видел… чувствовал его. И еще более — до боли счастлив, что для него все осталось по-прежнему. От этого и тревожно, и мучительно, и запретно сладко.       Очевидно, что эти два чувства — к Каяо и Коджи — несовместимы. Одно из них я должен похоронить навсегда, и не менее очевидно — какое именно. Вот только я не представляю как, ведь от одного имени Коджи сердце каждый раз болезненно екает, словно кто-то проворачивает невидимый нож в груди.       Как я могу считать себя порядочным и осуждать сестру, тем более, что-то советовать? У нее, кажется, в жизни тоже происходят серьезные перемены… А я еще и обижаюсь на Шибуйю! Обдумав наши с ним беседы, я изменил свое мнение и больше не злюсь на него. Ну почти.       Он, по крайней мере, в собственных намерениях уверен. После того, как я уехал тогда, бросив Коджи между жизнью и смертью, я потерял право осуждать Катсуми. А он всегда был верным другом: не отходил от его палаты долгие месяцы, отсудил право опекунства, и, в конце концов, единственный, кто не бросил Коджи на протяжении десяти лет, а потом еще помогал с реабилитацией и возвращением на сцену… Он имел полное право обидеться и вообще не разговаривать со мной, а вместо этого вновь пытается исправить ситуацию и всем помочь.       Что же касается его отношений с Сэрикой… Она уже взрослая девочка, и сама принимает решения. Я могу осуждать ее, уговаривать, морализаторствовать даже, но кто я такой, чтобы решать, что для нее лучше, если сам до сих пор разрываюсь на части и соображать толком сейчас не могу?       В Нарита я приезжаю раньше Шибуйи. В аэропорту неуютно многолюдно: большинство рейсов задержаны из-за плохой погоды. Рейс из Милана тоже задерживается почти на час. Для меня подобное ожидание утомительно. Не зная, чем себя занять, я рассматриваю скопившихся людей, чуть уставших и нервных, их бесконечные дорожные сумки и чемоданы, снующий персонал аэропорта, пустующие стойки регистрации…       Надо же, Коджи прилетал в Милан на мой матч! До сих пор не верится. Он все такой же безрассудный… «Для него прошло меньше года…» — слышу я вновь слова Шибуйи и вдруг ощущаю укол зависти. В каком-то смысле, Коджи легче — ведь для него ничего не изменилось. Для него нет пропасти одиннадцати лет. А с другой — каково ему принять все случившиеся перемены? И как с ними смириться? Нет, это не про него — Коджи не умеет смиряться. От этого тоже должно быть страшно, а я так по-дурацки рад, что Коджи остается собой…       Неизвестно, сколько бы я еще простоял, погруженный в свои мысли, поджидая Шибуйю, если бы он не догадался мне позвонить по прибытии. Я пробираюсь сквозь толпу к указанному месту около одной из стоек. Увидев меня, он тут же подходит. Не улыбается, как прежде, и вообще выглядит бледным, но смотрит приветливо, несмотря на мою утреннюю откровенную грубость по телефону. Я первый протягиваю ему руку. — Я знаю, что виноват перед тобой, Изуми, — ответив на рукопожатие, он склоняет голову в ритуальном поклоне, но я решительно останавливаю его. — Нет, Шибуйя. Это я вел себя по-идиотски. И я прошу у тебя прощения.       От удивления он даже рот раскрывает. — Я… рад, конечно, что ты не сердишься. Но не понимаю, Изуми: за что ты извиняешься? — Я был не прав, что обвинял тебя. Ты реально помогаешь. В первую очередь ему, конечно. Но он и нуждается в помощи больше других. Это главное — что у него есть такой друг, как ты. А я… — на секунду запинаюсь, — мне следовало самому быть на связи, тогда и проблем бы сейчас таких не возникло. Ты много сделал и делаешь до сих пор для всех. Только на этот раз, похоже, не та ситуация, где все могут жить долго и счастливо… И глупо винить в этом тебя. Получается, что именно я виноват.       Катсуми с минуту внимательно смотрит на меня. — Я вовсе так не считаю, — наконец, говорит он. — Все беды Коджи от самого Коджи. И у него талант вовлекать в них окружающих. Он не изменился. А вот ты, мне кажется, — да…       Я качаю головой. — Все происходит слишком быстро. Я не успеваю за… всем этим… Нет времени остановиться и обдумать все, как следует. Слишком много нового… Я оказался не готов… — Коджи всегда так на тебя влияет, — замечает он.       А я замечаю, что он сказал об этом в настоящем времени. И мне нечего ему возразить, кроме того, что… — Это не имеет теперь значения…       Он раздраженно взмахивает рукой: — Да нет, как раз наоборот…       Я вспыхиваю мгновенно: — Что ты имеешь ввиду, Катсу? Может быть, ты думаешь, что я наплюю на свою карьеру, брошу любимую девушку, чьей руки только что попросил у родителей, и вернусь к Коджи? Ты всерьез на это рассчитываешь?! — Нет, конечно, — сухо отвечает Шибуйя. — С чего ты решил, что я жду от тебя такой жертвы? С чего ты решил, что я вообще жду какой-либо жертвы? Я сказал тебе еще в прошлый раз, и повторяю теперь — я надеялся, вы не увидитесь. Ты вроде был согласен, но потом решил по-другому… А мне, скажи на милость, что делать с этим нынешним Коджи, который на стены лезет и крушит все вокруг, потому что снова хочет увидеть тебя, а я не даю? То есть ему так это представляется. Он не хочет верить в то, что ты теперь не с ним. Ведет себя как наркоман…       Наркоман. Накануне я так же назвал себя. — Ты обнадежил его, а потом вновь исчез. Прости, Изуми, но расхлебывать-то опять мне. Ты скоро уедешь — а что же Коджи? Ты думал об этом хотя бы?       Думал… Хотел бы я не думать хотя бы час кряду — всего шестьдесят минут подряд. Я устал думать и еще больше устал пытаться не думать. И сейчас не хочу. Все разрешится. В конце концов, мы взрослые люди. Должен же он однажды понять… — Мы взрослые люди… — повторяю вслух, но Шибуйя раздраженно фыркает: — Ты это о Коджи сейчас, что ли?       Ну, что тут ответить? Катсуми прав. Но ведь… у Коджи нет выбора — он должен принять действительность такой, какая она есть. Я хочу сказать это Катсу, но тут объявляют ожидаемый номер рейса: непогода стихла, и Нарита вновь начинает принимать. Сэрика наконец прилетела.       Аэропорт заметно оживляется. — Задержали на полчаса, — констатирую я, и, не дождавшись ответа от Шибуйи, все же озвучиваю свою последнюю мысль: — У него нет другого выхода. — Изуми… — Шибуйя выразительно качает головой, и мне вдруг становится очень страшно — я знаю, что он скажет сейчас: — Ты думаешь, он смирится?       На этот раз не отвечаю. Знаю, что Шибуйя в тысячный раз прав. Сам только что думал об этом. Коджи не смирится, не станет сидеть сложа руки. Собственно, возможностей и времени у него практически нет, это значит, он будет использовать любой шанс и любые средства. Урок с бедной Минако* я усвоил на «отлично», и Коджи едва ли изменился. Хотя я поверить не могу, что он попробует сделать что-то Каяо. Не совсем же он дурак, чтобы не понимать, что подобного я не прощу ему никогда?       Но правда в том, что это тупик. Через два дня я уеду. А что потом? Я продолжу свою жизнь и карьеру, женюсь на Каяо… Что будет делать со всем этим Коджи? Станет преследовать меня? В это верится слабо, да и не достать ему… Попытается причинить вред Каяо? Думаю, нет. Надеюсь, во всяком случае. А если что — я дам понять ему лично, чтоб он не приближался к моей семье. Так что же? Что остается тогда для Коджи? Ответа нет, а то, что приходит в голову, настолько нелепо, что я отказываюсь обдумывать это. Получается безвыходная ситуация, вот только Коджи всегда умел придумывать даже самые невероятные решения…       Дурное предчувствие противным холодом касается висков и заползает скользким угрем под черепную коробку.       Пришлось ждать еще полчаса, пока, наконец, среди выходящих из зоны паспортного контроля мы с Шибуйей одновременно не увидели Сэрику, явно уставшую, но все равно улыбающуюся. Заметив нас, она как-то растерянно замерла. Когда она подошла, я крепко обнял ее, спиной чувствуя чьи-то взгляды. Впрочем, к этому я давно привык и не обращаю внимания.       Зато прекрасно вижу, что ее взгляд направлен мимо.  — Ну, все понятно, — комментирую я, забирая из ее рук одинокий чемодан — она, видимо, единственная модель в мире, способная путешествовать с таким незначительным багажом. Да и плевать ей сейчас на багаж, и на весь мир, похоже, тоже.       От их с Шибуйей взглядов вот-вот заискрится воздух. Я ежусь от такого накала эмоций. Все вопросы и веские аргументы, которые я держал в голове, сгорают синем пламенем — я осознаю, что она, наверное, уже сама себе проговорила их сотню раз. И раз здесь и смотрит так на Шибуйю — значит, и ответила тоже. Вмешиваться теперь бессмысленно и глупо. — Ну ладно, подойди к нему, чего ты… — бормочу я, окончательно сдаваясь.       Не уверен, что в данную минуту они меня хотя бы слышат. Они движутся навстречу друг другу синхронно и совершенно не замечают окружающих. Шибуйя берет ее за руки — только и всего — но они стоят так с минуту, он — сразу вспыхнувший и помолодевший, а она — наоборот — враз побледневшая. И хотя они обмениваются обычными формальными приветствиями, мне вдруг становится очень неловко, будто я подглядываю. — Изуми-сэнсю! Простите за беспокойство, — неожиданно меня окружает толпа школьников. — Вы же Изуми-сэнсю? Мы ваши большие поклонники! Смотрим каждый матч «Милана»! Как здорово встретить вас на родине! Вы надолго прилетели? Можно автограф?       Деваться некуда, я начинаю расписываться на протянутых мне листках. Односложно отвечаю на какие-то вопросы, глазами стараясь все же не потерять Сэрику и Шибуйю из виду. Она улыбается мне, но я успеваю заметить, что Шибуйя что-то говорит ей, не отпуская ее ладони, а она коротко отвечает.       К сожалению, такие ситуации всегда отнимают массу времени. За школьниками потянулись другие. И когда толпа вокруг меня наконец рассеивается, я нетерпеливо пробираюсь к сестре. — Изуми, я предлагаю поехать нам всем вместе, — говорит Шибуйя. — Я договорюсь, чтобы твою машину забрали… — Этого не нужно. Я приехал с водителем. Только предупрежу его.       Мне еще есть, что обсудить с сестрой, и лучше бы делать это без лишних ушей. Шибуйю же теперь считать лишним бессмысленно. Еще несколько минут уходит на то, чтобы выйти из здания аэропорта и отпустить Акира-сана. — Правильно ли я понимаю, что с Лучано у тебя все кончено? — спрашиваю Сэрику в лоб, уже сидя с ней на заднем сидении в тойоте Шибуйи.       Она чуть бледнеет, потом вдруг резко вспыхивает, но находит в себе силы кивнуть. — Изуми, пожалуйста… — пытается вмешаться Шибуйя, — давай отложим этот разговор.       Я игнорирую его. — Он уже в курсе хотя бы?       Она качает головой: — Я скажу ему, когда вернусь в Италию, — говорит она тихо, но твердо. Голос ее спокоен. — Для этого я и приехала сюда… чтобы решить…       Что решила Сэрика, уже ясно… И Шибуйя не зря светится, как начищенный до блеска медяк. И заметно повеселел. — А я-то надеялся, что ты приехала из-за меня, — укоряю я ее полушутя, показывая, что не сержусь.       Но Сэрика почему-то воспринимает эту реплику всерьез. — Конечно, Такуто! Ты — первая и главная причина… — Ну, слава Богу! А то я начал опасаться, что ты не захватила платья на помолвку… — Значит, помолвка все же состоится? — уточняет сестра абсолютно спокойно.       А у меня на минуту пропадает дар речи. Не надо быть телепатом, чтобы сообразить, откуда в ней эти сомнения. — Ты ожидала другого развития событий? — я даже не пытаюсь смягчить свой резкий тон.       Но Сэрика смотрит на меня по-прежнему серьезно и уверенно, будто не она сейчас брякнула самую большую глупость на свете. — Я подозревала, что эта поездка может изменить твои планы, — честно отвечает она, — а Катсуми мне сказал, что ты виделся вчера с Коджи.       «И эта встреча могла все изменить» — звучит настолько явно для нас троих, что никакие уточнения не нужны… Я их и не требую. Я просто злюсь: на нее, на Шибуйю, на Коджи, на себя… И сложно решить, на кого все-таки больше. Сжимаю челюсти, чтобы не вспылить и не наговорить чего-нибудь обидного любимой сестре. — Прости, — Сэрика знает меня, как свои пять пальцев, и легко угадывает бушующий внутри меня ураган. — Но я лучше всех представляю, как тебе сейчас тяжело… — Раньше надо было думать, — все же не удерживаюсь от упрека. — Я виновата, — соглашается она, но уже не так спокойно, — на самом деле, я приехала сказать тебе, что приму любое твое решение. Что бы ты ни сделал — я считаю, что ты прав, и я буду на твоей стороне.       Я раздраженно вздыхаю: она всегда на моей стороне. Что это — наивность? Или за чувством вины и сменой любовника Сэрика совсем утратила связь с реальностью? В последний раз ее «лояльность» обошлась мне слишком дорого. Она угадывает мое настроение и берет меня за руку. — Я просто переживаю за тебя, брат… — Изуми, — встревает Шибуйя, но звонок моего телефона его прерывает.       Дурное предчувствие уже не просто холодит — впивается в затылок ледяными иглами. Я смотрю на экран — номер незнакомый, но я ни секунды не сомневаюсь, кто это. — Ты дал ему мой номер?! — Нет, конечно! — Шибуйя, кажется, даже пугается. — Откуда тогда?.. — Скорей всего, он порылся в моем телефоне. Он ведь живет пока у меня, в той самой старой квартире. Помнишь?       Я стискиваю зубы. Телефон не умолкает. Ну, что ж… Возможно, это самый удачный способ все закончить…       Я нажимаю кнопку ответа. — Коджи? — голос все же немного сипит.       Свободный кулак я до боли стискиваю в кармане джинсов. — Изуми…       От его голоса волна тепла прокатывается по позвоночнику, растапливая ледяные иглы. Мне вспоминается вчерашний концерт, его песни и… — Хорошо, что ты позвонил, — я справляюсь с собой и говорю очень спокойно, — я хотел попрощаться с тобой, Коджи. Я очень счастлив, что ты поправился. Знай это. И еще… я хочу тебя кое о чем попросить. — Изуми, не надо! — восклицает он встревоженно.       Кажется, ему не нравится мой уверенный голос. — Пожалуйста, Коджи. Всего одна просьба. — Что ты хочешь, Изуми? — выдыхает он обреченно.       Я на мгновенье зажмуриваюсь и вновь чувствую влагу вчерашнего дождя на своих губах. А еще — запах его тела… — Живи. И будь счастлив. — Нет! Никогда! Изуми, слышишь?! — он кричит так, что мне приходится отвести трубку подальше от уха. — Я никогда…       Тепло уходит, оставляя после себя пронзительную бездонную пустоту, которую хочется скинуть с себя, словно неудобную, жмущую одежду. — Прощай, Коджи, — выдерживаю ровный тон до конца.       Нажимаю отбой. И чувствую страшную усталость. Вот и все…       Шибуйя за рулем вполне успешно притворяется глухим. Сестра притихла и боится, кажется, даже вздохнуть. Я хмуро гляжу на нее. — Не вздумай ничего рассказать про Коджи Каяо. Этого я не прощу. — Такуто, ты что! Я даже и не… — Сегодня у меня помолвка, — сухо обрываю я ее, — сделай, пожалуйста, вид, что счастлива. Для нас с ней это важно.       Сэрика виновато опускает голову. — Конечно. Раз ты… — И больше не поднимай эту тему. Никогда. — Прости меня, Такуто… — Это моя вина, Изуми… — вновь вмешивается Шибуйя. — Да. И ты тоже, Катсуми. Все, что ты мне сегодня сказал… Это не мое дело, — я пристально смотрю на него. — Я не хочу больше ничего слышать о Нанджо Коджи.       Шибуйя выдерживает мой взгляд и молча кивает, а Сэрика вздыхает так судорожно, будто сейчас заплачет. Но глаза ее сухи — теперь я знаю, что она так умеет. — Мы не будем больше о нем говорить. Никогда, — обещает она, прижимаясь к моему плечу.       И теперь моя очередь кивать. Вот и хорошо.       Осталось лишь разучиться о нем думать.