***
В начале декабря дни были совсем короткие — Ингрид только успела навестить Гроссеггеров и коротко переговорить со старшим братом Симона, а уже начинало смеркаться. Она заскочила в какую-то кофейню, периодически нервно поглядывая на телефон. Даниэль не звонил, Георг — тоже. И если второе Ингрид весьма радовало, так как это значило, что её сын, скорее всего, в порядке, то насчёт первого она сомневалась. Рённинген отругала себя за то, что не посмотрела ни одной гонки со шведского этапа — раньше она хотя бы делала вид, что интересовалась успехами супруга, а теперь её не хватало даже на это. Ей стало стыдно, и Ингрид ускорила темп ходьбы, чтобы отвлечься. Поплутав по кладбищу, она остановилась у скромного могильного камня с выбитыми на нём именем и датой. Симон Э. Гроссеггер 10.03.1992 — 13.12.1997 Спи спокойно, любимый сын и младший брат — «На семь месяцев старше меня... Какой кошмар! Почему я совсем не помню своё детство? Меня таскали по городам и странам туда-сюда — то мама увозила к друзьям в Россию, похвастаться, то папа забирал с собой в командировки... Как можно забыть Грац? Такой большой красивый город! Когда Симон утонул, мне было столько же лет, сколько Райко сейчас. Райко быстро соображает, спорит про енотов, заглядывается на красивых блондинок, хоть его истинный омега может оказаться и мужчиной... Что делала в пять лет я сама? Не утопила же я Симона, раз он теперь ко мне приходит?» Последняя мысль Ингрид была настолько абсурдной, что Рённинген сдавленно квакнула вслух. Нет уж, если бы она удрала из садика вместе с Симоном — как это вообще получилось, там же наверняка заборы и охрана везде?! — то они утонули бы оба. — «Свен ничего не упоминал о том, что сбежавших детей было двое. Это не моя вина. Не моя». Ингрид постояла ещё немного и, поджимая замёрзшие в новых сапогах пальцы на ногах, побрела обратно к выходу. Стемнело, небо заволокло тяжёлыми, непроглядными снежными тучами; налетающие периодически порывы пронизывающего ветра намекали на то, то скоро начнётся метель. — «Мы не сядем в Инсбруке в такую погоду... — обречённо подумала Ингрид, но тут же одёрнула себя. — То, что в Граце идёт снег, вовсе не означает, что в Инсбруке творится то же самое. Между ними шестьсот девять километров!» Вылететь ей, тем не менее, удалось только к утру, когда небо очистилось. Георг взял дополнительный выходной на работе, и Ингрид оплатила ему эти внеплановые расходы. Она действительно привезла с собой пакет корма для енотов — Георг хохотал в голос, оправдываясь, что просто пошутил, и Ингрид было абсолютно не обязательно тащить угощение для Ракеты с другого конца страны. Но она слишком вымоталась, чтобы спорить и оправдываться. Ингрид вскоре отключилась от усталости в доме у Георга и спала там до самого вечера, а ночью они вместе с Райнхольдом отправились домой. Ей было проще путешествовать, когда сын спал, а не молотил ботинками по водительскому сиденью и не задавал кучу вопросов. Дома она тщательно изучила итоги шведского этапа. Дани выступил вполне прилично — второе и пятое места в спринте и преследовании, а вот эстафетная гонка у команды провалилась. В общем зачёте лидировал очередной норвежец — Ингрид только и оставалось, что гадать, где в этой стране таился неиссякаемый источник талантливых биатлонистов; тем, не иначе, покровительствовала какая-нибудь Фрейя или кто-то ещё из скандинавских богов, Рённинген в мифах разбиралась отвратительно. Она прошлась по страницам Даниэля в социальных сетях, но не обнаружила там ничего подозрительного или беспокоящего. Коллективные весёлые фото с командой, кадры с самих гонок, короткие видео в окружении поклонников... — «Почему же он не звонит тогда?» Ингрид посмотрела на часы и вздохнула. Беспокоить мужа в такое время не имело ни малейшего смысла — она только выбьет его из распорядка дня. В конце концов, скоро Рождество, и он приедет домой — если его, конечно, не бросят опять защищать интересы сборной на традиционной рождественской гонке, деньги с которой каждый год направлялись на благотворительность. Тогда Дани проведёт с семьёй какую-то ничтожную, разорванную на два крохотных куска неделю. Ингрид повернулась в кровати и зажала рот рукой, чтобы не закричать и не перепугать спящего в соседней комнате сына. На полу, обхватив синюшно-бледными ладошками колени, сидел Симон; личико у него было не грустное, а сосредоточенное, серьёзное. Он внимательно смотрел на Ингрид, и воздух в спальне становился всё холоднее. Она чувствовала, как по её плечам, спине и затылку побежали мурашки. — Вы ко мне домой ходили, фрау Рённинген, — покачал головой мальчик. — Моя мама расстроилась. — Но... ты сам просил... чтобы я согрела... — пролепетала Ингрид. — Я просил, чтобы Райнхольд поиграл со мной чуть-чуть. Не трогайте мою маму, она от этого плачет. Мне холодно. — Почему ты зовёшь меня фрау Рённинген? — Ингрид не могла поверить в то, что всерьёз беседует с привидением. — Ты же знал меня, когда я была маленькая. — Это было давно, — грустно улыбнулся Симон. — Вы теперь фрау Рённинген. Хотите, я заберу Вас с собой? — Ч-что? — она заикнулась, отползая назад. Горло вдруг сжало спазмом, и Ингрид закашлялась, ощущая, как с каждым вздохом ледяной воздух заползает всё глубже в её лёгкие, будто замораживая её изнутри. — Вам тоже холодно одной, — печальная улыбка мальчика сменилась жуткой. — Холодно, больно, плохо. Я могу помочь... — Нет, — забормотала она, — нет, нет, нет... На дрожащих, непослушных от ужаса ногах она выбежала в коридор и остановилась у двери комнаты Райнхольда. Что ей скажет сын, если Ингрид в пять часов утра сгребёт его в охапку и снова увезёт неизвестно куда? Да и какие у неё варианты? Вернуться в Австрию, где по расписанию будет проводиться следующий этап? Или внезапно приехать в гости к Мирьям Ташлер? Так у той двое своих ребят, она, хоть и чадолюбивая, не должна взваливать на себя ещё и Райко... Ингрид едва слышно подкралась обратно ко входу в их с Даниэлем спальню и заглянула внутрь. Симон уже исчез, только окно почему-то оказалось приоткрытым, и снежинки, залетающие с улицы, оседали на подоконнике крохотными капельками. Она решительно прошагала вперёд, резко захлопнула створку и выдохнула. — «Насчёт Райко он передумал. Теперь Симон предлагает умереть мне». Ингрид вдруг поняла, что если бы у неё не было сына, о котором нужно заботиться, она вполне могла бы присоединиться к Симону в его загробных приключениях. Мужа она, похоже, больше не интересовала, свою долю в бизнесе отца уничтожила когда-то, отписав отель малознакомому иностранцу, мать она раздражала; даже ни друзей, ни приятелей за годы жизни за границей не завела... Да, Георг и Криста согласились бы потерпеть её общество, но они в Австрии, а Ингрид — в Италии. — «Дани не бросит Райнхольда... И помирится с семьёй, если меня не станет. К нему пока настороженно относятся, он женился на омеге, из-за отца которой Готтлиб попал в тюрьму. Убрать меня — никто и не заметит особо. Меня даже не изнасиловали, я чем-то спугнула альфу в гоне! Как такое вообще могло случиться?!» Страшные, тяжёлые, мрачные мысли покинули Ингрид, когда взошло солнце. Ей стало стыдно — никто не запирал её в доме, не заставлял изолироваться, не прогонял от неё других людей. У неё есть истинный, идеально совместимый с ней партнёр и здоровый сын. Она молодая ещё женщина — всего-то двадцать девять, разве это возраст! — и вполне могла найти себе занятие по душе, если пожелала бы. — «Обойдёшься, Симон. Тащи под лёд кого-то ещё, не меня и не Райко».***
Приближалось Рождество. Городок готовился праздновать — повсюду мигали, переливаясь десятками цветов, яркие гирлянды; витрины магазинов манили украшениями и подарками, из каждой музыкальной колонки доносилась какая-нибудь рождественская песня. Райко, дожидаясь отца, зачёркивал дни в настенном календаре. Ингрид нервничала. Она боялась, что муж сразу поймёт — с ней что-то не так, она сошла с ума, почти как Андреа Гроссеггер, и теперь опасна как для себя, так и для сына. Даниэль взял ещё две медали — золотую и вторую в этом сезоне бронзовую. Ингрид надеялась, что он поборется хотя бы за малые глобусы в спринтах и индивидуальных гонках. На победу в общем зачёте шансов не оставалось: главный соперник был на десяток лет моложе, амбициознее и гораздо злее в спортивном плане. — «Смена поколений, так и должно быть. Но всё равно очень грустно». Дани прилетел к семье утром девятнадцатого декабря. Райко не спал всю ночь, чтобы не упустить момент, когда папа покажется на пороге. Услышав, как в замке проворачивается ключ, мальчик выскочил в прихожую и едва не сбил Даниэля с ног. Он счастливо хохотал, пока папа кружил его над полом, и не замолкал ни на секунду. Ингрид предупредила Райнхольда, что не стоит рассказывать Даниэлю об их поездке в Австрию, потому что тот разволнуется, и его результаты поползут вниз. Райко посчитал мамин довод убедительным, но ему, всё же, неполных шесть лет, он мог выболтать информацию случайно, и Ингрид заранее репетировала разные варианты оправданий. К счастью, биатлон интересовал Райнхольда сильнее, чем еноты, и правда о путешествии — временно — осталась в тайне. Даниэль обнял Ингрид, собственническим, но не грубым жестом поцеловал её и вдруг нахмурился. — От тебя пахнет странно. — В каком смысле? — напряглась она. Неужели сумасшедший Крёлль оставил на ней метку? Но это невозможно, Ингрид давным-давно повязана! — Не знаю. Не тобой как будто. — Я не изменяла тебе, если ты об этом. Мне некогда, — фыркнула она. — Нет, не другим альфой, — Даниэль уткнулся носом в чувствительное место за ухом Ингрид, — просто... поменялась. — Ты бы ещё пореже показывался дома, — отчего-то рассердилась она, — вообще забыл бы, как я пахну. — Ты скучала? — удивился Даниэль. — Да, — неожиданно смутившись, пробормотала она. — Мне часто тебя не хватает, не только в физическом плане, но и... Дани пощупал её лоб, щёки, шею, потом опять нахмурился и выдал: — Ты нездорова. Иди в кровать, я закажу нам еды, будем просто лежать весь день. — Даниэль, ты мой муж! И мой альфа! Почему мне нельзя говорить о том, что я соскучилась? — Да потому что ты этого не делала никогда, — пожал плечами он. — Отсюда вывод: либо ты завела ещё кого-то, но другого не чувствую — бету, разве что... Либо ты заболела. Есть ещё один вариант, но он мне совсем не нравится. — Это какой? — Ты подсела на наркотики? — прямо спросил муж. — Дани! — подскочила Ингрид. — Что? — Или все наши деньги в казино проиграла, а теперь подлизываешься? Рённинген расплакалась от обиды — почти как Райко. Она ведь в самом деле ждала супруга, думала о том, что им стоит стать ближе, наладить отношения, бывшие когда-то неплохими. Почему же Дани с порога упрекнул её в том, что она лудоманка, страдающая тягой к запрещённым веществам? Ей надо было встретить его с недовольным лицом, швырнуть ему в тарелку холодные невкусные спагетти и уйти спать? — Инкен, ты чего? — растерялся Даниэль. — Мам, что такое? — испугался прибежавший на шум Райнхольд. — Мама заболела, — Дани коснулся её щеки и внимательно посмотрел ей в глаза. — Давай-ка отведём её наверх и позвоним в ресторан, чтобы нам привезли пиццу. — Только без анчоусов! — Конечно, без, — заверил сына Даниэль, — это американское извращение. У них вообще вся пицца ненастоящая. — Сразу видно, кто историю не учил, — всхлипнула Ингрид. — Американцы просто сделали её популярной, а так анчоусов и в Италии прошлых веков прекрасно ели. — Гадость, — передёрнулся Райнхольд. — У меня в школе сплошные пятёрки были, — Даниэль подмигнул жене. — Подожди, но... — А должны были быть десятки, Инкен. Ингрид, шмыгнув носом, улыбнулась милой шутке мужа, вытерла слёзы и побрела в комнату. Она не ожидала, что Даниэль вообще запоминал её рассказы о том, что в России, откуда родом её мама, отличной оценкой является в два раза меньшая цифра, чем в Италии. Ингрид часто, смеясь, говорила об этом сыну — следующей осенью Райнхольду предстояло стать школьником. Тот удивлялся: и там, и там «двойка» — это плохо, так зачем же итальянцам целых десять баллов? Дани крепко держал её под локти, а Райко, невыспавшийся и от этого излишне активный, суетился вокруг родителей. — А чем мама заболела? — любопытствовал мальчик. — Откуда я знаю? Я не доктор, — Даниэль наблюдал за тем, как Ингрид неохотно забирается под одеяло. — Если до завтра ей не полегчает, то поедем в больницу, там скажут. — Со мной всё в порядке, — попыталась возразить Ингрид. — Мне так не кажется, — Даниэль чмокнул её, и, приобняв сына за плечо, толкнул его в сторону двери. Ингрид не стала говорить, что ей и в самом деле было нехорошо — всё вокруг расплывалось, как в тумане, и отчего-то очень хотелось плакать дальше. Она мысленно ругала мужа за двойные стандарты — когда Ингрид после садика или занятий по лыжам завозила Райко в пиццерию, Даниэль бурчал, что она приучает ребёнка к нездоровой еде. Но когда он сам, явившись с очередного этапа соревнований, заказывал из такого же ресторана ту же самую пиццу — это другое! Ингрид раздосадованно шлёпнула ладонью по соседней подушке и прикрыла глаза, надеясь, что уснёт, и гадкое давящее чувство исчезнет после того, как она отдохнёт немного. Она и в самом деле задремала, и, проснувшись, вообще не поняла, какое за окном стояло время суток. Ингрид мельком взглянула на часы. 22:41 Потягиваясь, она слезла с кровати и отправилась на поиски остальных членов семьи. Райко уже уснул — для него это было не слишком типично, и Ингрид встревожилась. Она прищурилась от больно ударившего по её заспанным глазам света, когда зашла на кухню. За столом, увлечённо уставившись взглядом в экран планшета, сидел Даниэль. — Дани, — Ингрид аккуратно постучала по столешнице, чтобы не пугать мужа внезапным хватанием за плечо. — О, Инкен, — Даниэль улыбнулся и отложил гаджет. — Как ты себя чувствуешь? — Не знаю, — поёжилась она, — непонятно как-то. Райко спит? — Да, мы гулять ходили. — Но ты с дороги! — ужаснулась Ингрид. — Вечером вышли, до того отдохнули в обед. — Пешком? — Да, а что такое? — У Райко недавно было сотрясение мозга, — созналась она. — В начале месяца. — Серьёзно? — растерялся Даниэль. — А чего вы мне не сказали? Как это случилось? Где? — Они с Мирьям, Йоханнесом и их сыном катались на лыжах. Райко утверждает, что у него оторвалось крепление, когда он съезжал с горки. Даже шлем не спас... — Ингрид прикусила язык, потому что правда вскрылась только по дороге в Раггаль, и в больницу их сын попал именно там. Даниэль, наверное, убил бы её, если бы узнал, как обстояли дела. — Какая марка лыж? — нахмурился он. — Понятия не имею, — изумилась Ингрид. — Какого числа это произошло? Над трассой камеры есть? Сколько времени хранятся видео, если есть? — Дани, да откуда же я знаю! — Ингрид, ты просто первый день творения! — рассердился Даниэль. — Ребёнок по вине производителя, ну, или арендатора, получил травму! Можем подать в суд и стрясти с них денег, лишними не будут. И дисциплина у хозяев горок подтянется. — Я об этом не подумала даже... — А надо было! — продолжал злиться муж. — Ладно, мы тебе пиццу оставили. Она ещё не холодная, утром мы ели твои спагетти, пиццу забрали по пути с прогулки. Спасибо, кстати. — Я всё равно сижу дома, — Ингрид было приятно, что её усилия отметили, — и помню, что вы оба их любите. Под внимательным взглядом Даниэля она доела пиццу, запивая соком, потому что ленилась заварить чай, а пить кофе ночью Ингрид не привыкла. Она вымыла стакан, вытерла руки, обернулась и увидела, что Дани по-прежнему смотрел на неё. Её щёки слегка вспыхнули, потому что она знала, чего именно он хотел. Знала, потому что сама хотела не меньше. Сначала они долго стояли под душем — Ингрид не могла не волноваться о счетах за воду, она и так в этом месяце принимала ванну чаще, чем несколько лет до этого; но то, как близко к ней был Даниэль, и тёплые, ласковые струйки, стекающие по её телу, вводили её практически в эйфорию. — Прости, — тихо, виновато пробормотала она, прижимаясь к мужу, — я так сильно растолстела в последнее время... Тебе, наверное, не очень нравится видеть, что я... — Перестань, — отмахнулся Даниэль и вдруг почти нежно обхватил её лицо ладонями. Ингрид замерла, потому что в последний раз Дани делал так на их свадьбе, и, как она думала, только ради красивых кадров, которые по ходу мероприятия штамповал фотограф. — Зимой у всех бывает, похудеешь обратно, если захочешь. Меня больше твоя голова беспокоит. — Голова? — не поняла Ингрид. — Инкен, когда мы познакомились, ты работала на два фронта — на своего отца и моего, ещё и отель держала с кучей служащих. Теперь ты заперлась в доме, ни с кем не общаешься, боишься людей, — в голосе Даниэля слышалась насторожённость. — С тобой происходит что-то, и в этом отчасти виноват я. Вот почему ты отказываешься ехать со мной на рождественский вечер? — Потому что там будут камеры, а я, говорю же, поправилась, на фотографиях выйду огромной тумбочкой! И все начнут шептаться, что у Даниэля Ташлера жена жирная! — Объёмы жены Даниэля Ташлера, — фыркнул он, — не должны волновать никого, кроме самого Даниэля Ташлера. Какая разница, что подумают люди, которых ты в лицо ни разу не видела? — Дани, а вот если бы мы, — Ингрид опять притихла, — если бы мы не были генетически истинной парой друг для друга, ты бы ушёл от меня за то время, пока мы с тобой живём вместе? — С чего ты взяла? — вытаращил глаза муж. — Ну, вокруг тебя столько красивых девушек и парней... Я уверена, что за тобой бегает целая куча поклонников всех полов и классов, неужели иногда не хочется... попробовать новое? — Во-первых, ты унюхаешь, если это будет не бета. Ингрид рассмеялась. — Во-вторых, — невозмутимо продолжил Даниэль, — я бы жил один, если бы мне не попалась идеальная омега. Может, познакомился бы с кем-то, но не ставил бы себе такую цель. Есть партнёр — хорошо, нет — тоже неплохо, каждому своё. Что насчёт поклонников... Они на каждом стадионе, по большей части, разные. Всех запоминать — с ума сойдёшь. Я знаю только председателей фан-клубов нашей сборной и меня лично в Южном Тироле, потому что они постоянные. В остальном — карточку подписал и сразу забыл. А ты ждёшь меня дома, у нас есть ребёнок, и, что скрывать... — он наклонился к шее Ингрид и перешёл на вкрадчивый шёпот, — я всё ещё считаю тебя привлекательной. — Даже несмотря на... — Инкен, вот это, — Даниэль стал медленно, чувственно водить ладонями по её телу, — можно поменять, как угодно. Люди толстеют на сто килограммов, худеют на столько же, наращивают мышцы, можно вообще без руки или ноги остаться, всякое случается. И, если убрать надстройку с альфами-омегами, то самое главное живёт здесь, — он постучал указательным пальцем по виску Ингрид. — Дани, — от изумления она едва не поскользнулась, — почему ты мне раньше таких слов не говорил? — Так ты не спрашивала, — он пожал плечами. — Но голову, всё-таки, чинить нужно. Как там этот врач называется, за разговоры с которым ты платишь больше, чем за воду? — Психотерапевт, — Ингрид, снова рассмеявшись, закрыла кран. — Я тоже думала, что мы сейчас вылили воды, как бензина, чтобы до бельгийской границы доехать, но решила, что тебе нормально... — И молчала, — Даниэль вздохнул. — Я, по-твоему, на телепата похож? Или на экстрасенса? Есть проблема — озвучивай словами, пожалуйста. Я слишком устаю на соревнованиях, чтобы дома играть в угадайки на постоянной основе. И ладно бы с Райнхольдом, он маленький, но с тобой! — Я тебя поняла, — она прижалась к мужу и обвела пальцем рисунок одной из его татуировок. Ингрид никогда не одобряла чернила под кожей, но не имела права контролировать тело другого человека, поэтому с орнаментами на Даниэле она смирилась. Тем более, что подавляющее их большинство он набил ещё до знакомства с ней — примерно в тот период, когда от него негласно отказался Готтлиб, и, скорее всего, каждая татуировка имела некий смысл. Ингрид раньше ни разу не спрашивала мужа, зачем он их сделал — ей было попросту неинтересно. Промолчала она и теперь. С Даниэля пока хватит эпизода, в котором она внезапно полезла признаваться ему в любви. Пусть для начала переработает это. Ночь они провели вдвоём. Ингрид не чувствовала инстинктивного, обусловленного гормональной бурей влечения — хотя оно, казалось бы, должно уже было по графику её настигнуть — но то, насколько Дани мог быть внимательным, возбудило её примерно на том же уровне. Она с удовольствием принимала его, податливая и мягкая; наслаждалась каждым мгновением их близости, которые случались возмутительно редко. И позже, когда Даниэль уже уснул, Ингрид не понимала, почему раньше ей не приходило в голову просто поговорить с ним — додумывала что-то плохое, разводиться собиралась... Теперь она была почти уверена, что муж растерялся бы, заяви она ему после завершения сезона о желании расстаться. Дани ведь искренне считал — у них, как у пары, всё в порядке, только с головой у Ингрид проблемы. — «Он совершенно прав. Психолог нужен не Райко, а мне. Ребёнок видит, что я теряю рассудок, и повторяет за мной. Ужасно!» Утром Даниэль огорошил её новостью о том, что его не будет с обеда и до самого вечера: местный фан-клуб собирался на рождественскую встречу. С точки зрения репутации и имиджа в обществе для спортсмена было очень важно посещать такие мероприятия — мало того, что повышался личный рейтинг, так ещё и популярность спорта среди детей и молодёжи росла. Ингрид примеряла на себя роль ребёнка, который вот-вот узрит своего кумира вживую, и ей становилось чуть легче, но её всё равно раздражало то, что она не могла просто побыть рядом с мужем даже в рождественские каникулы. — Вы там издеваетесь все, — простонала она. — Мне что, нужно научиться бегать на лыжах, чтобы тебя поймать наконец? — Я тебе последние семь лет предлагаю этим заняться, — невозмутимо ответил Даниэль. Ингрид гневно фыркнула и отвернулась. — Если хочешь, можешь вечером завезти Райнхольда к Мири, они завтра опять поедут в парк. Она мне написала... вот, минут десять назад. Спрашивала, не желаем ли мы все присоединиться, но насчёт тебя я сильно сомневаюсь. — Ага, пусть Райко ещё раз сломает себе что-нибудь! — Заодно и с администрацией побеседуют. — Стой, — до Ингрид с опозданием дошёл смысл реплики, — или это для того, чтобы ночью мы... Мирьям! Даниэль расхохотался. — Отвезу, — смутилась Рённинген, — и верну твоей сестре сапоги. — Зачем ты их брала? — удивился он. — У Мири размер ноги в два раза больше, чем у тебя. И что случилось с «Меганом»? Захожу в гараж — чужая машина стоит. — Сорвала нечаянно молнию со своих, не босиком же ехать! Что по поводу «Мегана»... Я попала в аварию, сбила собаку, — голос Ингрид дрогнул, когда она вспомнила, чья именно это была собака. — Меня замучила совесть, поэтому я позвонила в салон, узнала условия акции и обменяла там машину с доплатой. И вообще, нет, я так не могу. Райко тебя очень ждал, а тут мы его сплавляем куда-то. Это непорядочно! — А я надеялся завтра утром уговорить на лыжи и тебя, — Дани вздохнул. — Ладно, тогда оставляем всё, как есть. До вечера, не скучайте. — Я уже настолько привыкла, что эти несколько часов разницы не сделают, — Ингрид пожала плечами. Даниэль поцеловал её практически на бегу и ушёл, аккуратно хлопнув дверью. Ингрид кое-как покормила расстроенного сына, потом они вместе посмотрели мультфильм, погуляли... Впихнуть в Райнхольда обед оказалось проще, чем завтрак — активный досуг на улице пробуждал аппетит. После этого Ингрид неожиданно уснула вместе с сыном. Они прилегли на диван в гостиной, где Райнхольд сначала играл во что-то на планшете, пока его глаза не начали закрываться. Улыбаясь, Ингрид прижала ребёнка к себе. Тот вяло посопротивлялся, но вскоре уснул. Она обняла его и вдруг тоже провалилась в сон; скорее всего, в этом был виноват её сбитый режим дня. Ингрид проснулась оттого, что замёрзла. В недоумении распахнув глаза, она, приходя в себя, огляделась. Она лежала на том же диване, только почему-то одна. Окно гостиной было распахнуто настежь, причём давно — на подоконнике успела собраться маленькая кучка снега. Уже стемнело, и свет уличного фонаря нарисовал золотистую дорожку на полу. Ингрид ахнула и сразу же захлопнула раму. — Райнхольд! — крикнула она. — Ты зачем это сделал? Где ты? Тишина. — Райнхольд? Даниэль? Ответа по-прежнему не было. Ингрид предположила, что Дани вернулся домой, а потом увёз сына к своей сестре. Но тогда кто и зачем открыл окно? Фанаты норвежца, который лидировал в Кубке Мира, чтобы организовать жене конкурента пневмонию и этим морально подавить соперника? В тёмной и тихой комнате смех Ингрид прозвучал жутко. Она осеклась, задёрнула шторы и решила проверить детскую. У Райко свет тоже не горел, но окна были закрыты. Ингрид всё равно мёрзла — куталась в тёплый халат, надетый поверх домашнего костюма. Когда она поняла, что на кровати сына кто-то лежал, то замерла. Её охватила такая паника, что стало трудно дышать, а сердце словно пыталось выскочить из груди. — Райнхольд, — охрипшим голосом позвала Ингрид. Дрожащей рукой она отогнула край одеяла. Под ним действительно был её ребёнок — или тот, кто казался её ребёнком; он спал, свернувшись калачиком. — Райнеке... — Мам? — тот лениво приоткрыл глаза. — Ты ушёл к себе? Давно? Почему? — Мне холодно, — спросонья пробормотал мальчик. От этой фразы Ингрид будто бросили в прорубь вместо Симона — ей почудилось, что вместо прохладного воздуха её лёгкие изнутри распирает ледяная вода. — «Симон забрал его! Украл моего ребёнка и теперь притворяется им! Господи, и что мне теперь делать с ним? Как убедить Дани, что это не Райнхольд, это призрак...» — Мама! — пронзительно завопил мальчик, когда Ингрид жёстко, как в смирительную рубашку, стала заматывать его в одеяло. — Мама! Перестань! Это больно! Ингрид взвалила его на плечо и побежала по лестнице вниз. Она понятия не имела, как ей теперь поступить — решила, что закроет ребёнка где-нибудь до возвращения Даниэля, а потом... — Мам, — тот, кто хотел показаться её сыном, разрыдался в голос, — мамочка, пожалуйста, не надо, я ничего не сделал... Я даже есть буду всё, что ты положишь, отпусти только! Мне страшно! — Ты не Райнхольд, — жёстко произнесла она, запирая дверь подвала. — Я не собираюсь подчиняться тебе, Симон. Убирайся туда, откуда пришёл. — Мама, — продолжал плакать ребёнок,— я не Симон! Я Райнхольд! Папа! Папа, помоги! У Ингрид закружилась голова — так неистово, что она потеряла равновесие и свалилась на четвереньки. Стены размазывались, шатались из стороны в сторону; дыхание с тяжёлым свистом вырывалось из её груди. Она тоже плакала, не понимая этого — только иногда случайно ловила ртом солёные слёзы. Ингрид буквально доползла до дивана и уткнулась лбом в подлокотник. Нужно было залезть на него, но сил у неё не осталось вовсе. Она забиралась плавно, как щенок или котёнок: сначала руки, потом одна нога, вторая... Ингрид спряталась под одеялом с головой и, повторяя за Симоном, свернулась в клубок. Ей тоже было холодно, даже несмотря на то, что окно она давно закрыла. Крики запертого в подвальном помещении мальчика постепенно затихали, и Ингрид, пригревшись, задремала.