***
После обеда Даниэль, переговорив с тренерским штабом, опубликовал на своих страницах в Интернете официальное объявление о том, что он пропустит все грядущие январские этапы в связи с тяжёлой болезнью супруги. Мирьям, Йоханнес и прочие родственники были в шоке. Кто-то в комментариях сочувствовал Даниэлю; кто-то, наоборот, попрекал его тем, что в олимпийский сезон семья не должна стоять выше спорта. Ташлер вздыхал — в целом, с последним постулатом он был согласен, но его до сих пор не отпускал вид бледной, внезапно впавшей в кому Ингрид. Он вспоминал, как семь — уже почти восемь — лет назад сидел у её больничной койки в Раггале, ожидая, пока Ингрид придёт в сознание. Ему тогда полегчало сразу же, будто он принял шипучий парацетамол при простуде, а вот физически слабая Рённинген возвращалась долго. Очнувшись, она кое-как сфокусировала на нём взгляд и пробормотала: «что ты здесь делаешь, как тебя зовут, забыла, сын Готтлиба Ташлера?» Даниэль ненавидел объясняться, мастером слова он никогда не был, поэтому выдал ей в ответ что-то невразумительное — «я в тебя нечаянно впечатался в этом клубе, извини». Ингрид такому раскладу совсем не обрадовалась, и общение у них сначала не заладилось. Тем более, Даниэлю пришлось рассказать ей о трагической гибели Леннерта… Они помирились позже, когда Ингрид попыталась сбежать из больницы, намереваясь разорвать их генетическую связь, но в самый последний момент передумала. Даниэль очень долго привыкал к своей странной омеге. Он сам был достаточно приземлённым и предпочитал планировать всё заранее — сказывался многолетний опыт нахождения в профессиональном спорте, где всё выверяется поминутно. Ингрид же, несмотря на то, что в свои юные годы служила своему строгому отцу незаменимой помощницей, в свободное время поступала совершенно непредсказуемо. Она впала в настоящий ужас, когда Даниэль приобрёл билеты на их первый совместный отдых за несколько месяцев до самой поездки. — Ты нормальный? — сердилась Ингрид. — Сейчас май! Откуда ты знаешь, что в августе мы будем в порядке и сможем полететь в отпуск? — Я скоро уеду на сборы, там мне некогда планировать каникулы. Если что-то случится, всегда есть вариант сдать билеты обратно и остаться дома. — Но зачем заранее тратить деньги… — Ещё ничего не произошло, а ты уже паникуешь, — вздохнул Даниэль. — Лучше посмотри отели, выбери, какой тебе больше нравится. Ты же разбираешься в этом. — Вдруг ты упадёшь со своих лыж на колёсах и сломаешь шею? Или меня собьёт машина? Или… — «Омега, — мысленно выдохнул Ташлер, — она омега. Они думают по-другому. Переубеждать не стану — себе дороже». — … наступит кризис, — продолжала тревожиться Ингрид, — закроют границы… — Вот когда наступит, — Даниэль устало закатил глаза, — тогда и будем переживать. В самом крайнем случае просто поставим шезлонги во дворе и будем смотреть на горы. — Я люблю горы, — неожиданно сказала она. — Мне нравится твой город. На юге Италии слишком жарко, а здесь… здесь хорошо. Только я с трудом понимаю твой акцент. Вернее, к тебе я уже приспособилась, но в магазинах приходится переспрашивать по несколько раз. И грамматика у вас дикая какая-то. — Это ты ещё из Австрии, живёшь недалеко, — рассмеялся Даниэль. — Немецкие журналисты ненавидят брать интервью у нашей сборной. — Тоже не разбирают, о чём речь? — улыбнулась Ингрид. — Ага. Она с нежностью прижалась к нему, и злость Даниэля сразу рассыпалась в пепел. Сердиться на омегу, от запаха которой в прямом смысле этого слова кружилась голова и всё плыло перед глазами, было невозможно. Тем более, ради него Ингрид покинула родную страну, а свою прибыльную гостиницу зачем-то подарила выскочке-норвежцу… Даниэль уже успел забыть, как его звали, но парень ему не понравился. Вроде бы, они даже подрались, очень уж тот нарывался. И пусть в том австрийском городке Ингрид теперь всё напоминало о папе, но разве это повод раздавать своё имущество случайным сотрудникам? Лучше бы продала, а вырученные деньги положила в банк, чтобы получать с них пассивный доход. — Инкен, а на что ты будешь жить? — опомнился Даниэль. — То есть, нет, мне не жалко, раз так случилось, я готов тебя содержать, но разве у тебя не осталось каких-нибудь активов… — Они нечестные, — помявшись, выпалила та. — Нечестные? — растерялся Ташлер. — Я думал, что твой отец не нарушал закон. В отличие от моего. — Я работала и на Готтлиба, — будничным тоном заявила Ингрид. — Он мне хотя бы платил. Вклады есть, там приличные суммы под процентом, плюс недвижимость… Но если выяснится, откуда я взяла эти деньги… — Ты делала что? — напрягся Даниэль. Внутри него начало разрастаться какое-то тяжёлое, давящее ощущение, будто он внезапно оказался погребён под снежной лавиной. — Работала на Готтлиба, — уже тише повторила Рённинген. — Чего ещё я не знаю? — Раз ты мой альфа, я не вижу смысла скрывать такие вещи, — едва слышно, но твёрдо произнесла Ингрид. — Будет лучше, если ты услышишь это лично от меня, а не от кого-то ещё. Я постараюсь в ближайшее время вывести все средства, — она потёрла лицо руками, — у меня есть помощники. — Ты поэтому так резво в Италию убежала, — Ташлер отстранился и покачал головой. — Чтобы не поймали и не арестовали, как подельницу. А я ещё и местная знаменитость, юристами и прочими связями тебя прикрою. Ты примерно так рассуждала? — Даниэль! Прекрати! — в глазах Ингрид заблестели слёзы, и она судорожно вздохнула. — Ничего подобного! Ты себе на трассе мозг отморозил? Или его ветром выдуло? Вообще-то, моего папу убили по приказу Готтлиба или кого-то из его соратников, я должна была тебя возненавидеть! Не веришь мне — спроси свою подругу! Я говорила ей, что не хочу быть девушкой звезды, что терпеть не могу журналистов, что… — она расплакалась. — Ладно, ладно, перестарался, — забормотал он и обнял её. — Просто для меня всё, что связано с моим отцом — довольно больная тема. Извини. — Я попробую понять тебя, — серьёзно произнесла Ингрид, — но только если это будет взаимно. На случай неудачи у нас всё ещё есть Швейцария. Даниэль поцеловал её, чтобы успокоить и снизить градус напряжения, а потом неуклюже вытер со щёк девушки слёзы своей ладонью. Ингрид вымученно улыбнулась, и он вдруг разглядел, насколько красивого цвета у неё глаза. Тёмно-зелёные, как густая краска, которой осталось мало, или как заросший кувшинками пруд, на берегу которого можно расстелить покрывало, улечься и расслабиться, не думая ни о чём. — Что-то не так? — забеспокоилась Ингрид. — Ты симпатичная. — Спасибо, — изумлённо пробормотала она, — ты тоже. — Тебя моё лицо не пугает? — не выдержал Даниэль. — А должно? — девушка удивлённо приподняла брови. — Обычное лицо, приятное, когда улыбаешься. Они так и приспосабливались друг к другу — помимо тех моментов, когда Ингрид категорически отказывалась ездить по этапам соревнований, пара существовала вполне мирно. Поженились они практически сразу, как только Рённинген более-менее освоилась в Италии. Ингрид оставила свою девичью фамилию. Даниэль с пониманием отнёсся к этому её решению. — «В конце концов, сейчас не дикие времена, когда после свадьбы омегу автоматически приписывали к роду альфы. Захочет — сменит позже». Однако он не уставал повторять, что с рождением сына они поспешили; Даниэль был уверен — ему намеренно соврали, что проблема Ингрид исправлялась исключительно родами. Существует же огромный арсенал лекарств для облегчения жизни омег, неужели нельзя было просто подобрать адекватную терапию? И что такого страшного в бесплодии? Подумаешь — дети не получатся, так размножится кто-то другой. Мирьям, например, обзавелась сыном, едва окончив колледж, и осела дома, потому что постоянно вытирала за отпрыском сопли в прямом и переносном смысле. Что за идея фикс — непременно стать матерью или отцом? Разве другие вещи, в которых можно реализоваться, негласно запретили? Райнхольда, тем не менее, Даниэль полюбил. Из сердитого маленького комочка размером с кошку тот быстро превратился в смышлёного мальчишку, безумно похожего на него самого. Даниэлю нравилось кататься с сыном на лыжах, играть в компьютерные и настольные игры, показывать ему нехитрые упражнения и учить его маленьким житейским хитростям. Мальчик, в свою очередь, обожал папу — буквально дежурил под дверью в те дни, когда тот прилетал домой. — «Теперь их будет двое, — Даниэль всё ещё переваривал эту новость, — если нам повезёт. Дочка… Что делать с дочкой? Тоже поставить её на лыжи? Или в музыкальную школу отдать, пусть поёт, как Доротея?» Он не мог перестать винить себя в том, что был недостаточно внимательным к своей жене. В сборной его буквально окружали альфы, которые часто находились в долгих разлуках со своими омегами; те постоянно висели на телефонах и застревали в мессенджерах с видеосвязью, слали друг другу фотографии и голосовые сообщения. Даниэль не особо любил звонить Ингрид. После бесед с ней он волновался — для него это чувство было непривычным — и никак не мог сосредоточиться на тренировках, поэтому сводил во время этапов общение к минимуму. Её подозрительное молчание, усугубляющееся с годами, Даниэль принял за банальную омежью обиду на то, что он перестал уговаривать её ездить с ним по соревнованиям. Жена больше не делилась с ним переживаниями, рассказывала только о скромных достижениях Райко, который рос вдали от отца. Ингрид и внешне погасла как-то — поправилась, потом резко похудела, снова сильно поправилась… Даниэль думал, что стоит показать её доктору, и не одному, но у него на это не было времени. — «Она самостоятельная и разумная женщина. Если соберётся — дойдёт до врача, я ей не няня и не хозяин». Однако получалось, что все эти годы ей была нужна помощь — вот только Ингрид, привыкнув к холоду и безразличию со стороны мужа, перестала пытаться наладить с ним контакт. У них была крепкая физическая связь, но вне постели оказывалось, что разговаривать им совершенно не о чем — может быть, кроме сына. — «Два взрослых человека, — корил себя Даниэль, — притворились семьёй. Ребёнка сделали. А по факту — соседи. Когда моего отца посадили, мама за него стояла всей душой. Она даже сейчас поддерживает его, и это притом, что они не истинные! Инкен плевать на мои успехи в биатлоне, а я на её здоровье хер положил. Отличная пара, всем бы такую». На логичный вопрос, почему они так и не разорвали связь искусственным путём, у Даниэля ответа не было. Ингрид ему нравилась — та Ингрид, которую он успел узнать до рождения сына и окончательного затухания их отношений. Он бы хотел, чтобы всё пошло совсем по-другому; чтобы вместо затворничества и возни с ребёнком жена путешествовала вместе с ним, стала бы менеджером их команды, они бы постоянно были рядом, общались, изучали друг друга… Какая, например, у Ингрид любимая еда? Музыка? Цвет? Есть ли у неё друзья? В Австрии какие-то внезапно отыскались, вроде бы, но верить пятилетке на слово — опрометчивая затея. Райнхольд мог в силу возраста что-нибудь перепутать, и… Даниэль хлопнул себя по лбу. В ожидании звонка из Граца он совсем забыл, что собирался попросить у Кристы Систо номер телефона некого Георга, хозяина енота. Он открыл Фейсбук и настрочил девушке короткое послание. — Привет, пап, — на кухню, шлёпая босыми ногами по полу, забрёл Райко. — Мама проснулась? — Пока нет, — он вздохнул, — для этого нам придётся опять полететь в Австрию. — Вдвоём? — Втроём. Там маму вылечат, — ответа из клиники Даниэль ещё не получил, но расстраивать ребёнка ему не хотелось. — А как мы полетим, если мама в обмороке? — растерялся Райко. — На специальном медицинском самолёте. Есть будешь? — Нет, — мальчик поморщился и выразительно шмыгнул носом. — Иди-ка сюда, — Даниэль сгрёб сына в охапку, потрогал его лоб и нахмурился. — Ты что, заболел? — Чуть-чуть, — Райнхольд склонил горячую голову к папиному плечу. — Я сильно замёрз ночью. Хоть и был в одеяле. — «Да уж, повезло, что Инкен не затолкала его в подвал в одной пижаме. На улице холодно, а там ещё хуже…» — Мне сегодня приснилось, что ты сказал мне, — протянул Райко, — что у меня будет сестра. — Тебе не приснилось. — Правда будет?! — даже слегка охрипший голос не помешал ребёнку заорать так, что у Даниэля заложило ухо. — Настоящая сестра? Как у Ноа? Да? — У Ноа младший брат, — поправил его Ташлер. Первый сын Мирьям был старше Райнхольда на целых три года, но при этом не возражал против компании малыша. — Неважно! Как мы её назовём? — Давай сначала подлечим маму, — Даниэль прижал сынишку к себе. — Сейчас сделаю тебе сладкий чай и кашу. — Мама ответила бы, что ты сожжёшь дом, — Райко погрустнел, — и нам придётся жить во дворе. Даниэль хохотнул. В этом Ингрид права — на кухне он был абсолютно беспомощным. С ранней юности Даниэль жил один, но готовить он так и не научился. Ему с огромным трудом давалась даже яичница, что уж говорить о варке спагетти или какой-нибудь крупы... Средние навыки Ингрид на фоне кухонных катастроф Даниэля казались вершиной кулинарного искусства. Но чем накормить простуженного сына? Не тащить же его с собой в кафе или ресторан — температурящего, с больным горлом и покрасневшим носом? — Садись, — Даниэль опустил Райнхольда на стул, — и готовься вызывать пожарных, если что. Будем варить овсянку. — Не люблю овсянку, — фыркнул сын. — Я тоже, но пока есть больше нечего. Вечером что-нибудь закажем. — Когда мы полетим в Австрию? — Когда мне позвонят из больницы. — К Георгу и Кристе не поедем? — Это очень далеко, — Даниэль мысленно прикинул расстояние от Граца до Раггаля и покачал головой. — Вряд ли. Райнхольд горестно вздохнул. Каша, разумеется, получилась невкусная — её не спасло даже то, что её щедро полили домашним вареньем от бабушки Астрид. Даниэль то и дело проверял телефон, но аппарат предательски молчал. — «А если я этому чудику Вальдфогелю неправильно продиктовал свой номер? Или он передал его в Грац с ошибкой? Или у них в клинике места кончились...» — Ташлер остановился, когда понял, что рассуждает точь-в-точь, как Ингрид. Он мрачно усмехнулся, отнёс сына обратно в кровать, включил ему на планшете мультики и улёгся рядом с ним. — Ты тоже заболел? — с подозрением осведомился Райко. — Нет. — Раньше ты со мной не спал! — Я и не сплю, я слежу. Вдруг у тебя начнётся жар? — И что ты тогда сделаешь? — Поеду с тобой в больницу. — Хочу к маме, — Райнхольд вдруг захныкал. — Я уже перестал обижаться! Хочу к маме! — И я хочу. Райко продолжал реветь, и Даниэль, закутав его в одеяло, пошёл звонить семейному врачу. В подробности он, конечно, вдаваться не стал — просто упомянул, что сын простыл. Пока Ташлер-старший, получив рекомендации, рылся в домашней аптечке, Райнхольд наплакался и уснул. Даниэль снова устроился рядом с сыном и устало прикрыл глаза. Ночь была бессонная, волнение выпивало все силы... Он не заметил, как задремал, и снилось ему тоже что-то тревожное, смутное, обрывочное. Разбудил его телефонный звонок. Едва осознавая, где он находится, Даниэль поспешно проморгался и нажал на «ответить». — Алло, — голос у него был хриплым спросонья, — слушаю. — Герр Даниэль Ташлер? — Да, кто это говорит? — Вас беспокоят из... — следующее слово Даниэль не разобрал, — мы находимся в городе Грац, Австрия. Мы готовы принять Вашу супругу на лечение — составим примерную смету заранее и вышлем Вам. Только транспортировку вам придётся организовывать самостоятельно. — Это, — он покосился на спящего Райнхольда, — вообще не проблема. И счёт — тоже не проблема. Когда нам можно будет прилететь? — В любое время. — У Ин... у моей жены австрийское гражданство, — зачем-то выпалил Даниэль. — Это упростит всякие бюрократические моменты? — Да, возможно, — голос в динамике слегка потеплел. — Оставьте, пожалуйста, адрес своей электронной почты. Продиктовав все необходимые данные, Даниэль отсоединился. Проспали они с Райко, как выяснилось, всего-навсего полтора часа. Зевая, он поплёлся сначала заказывать доставку ужина, потом — звонить Йоханнесу, который работал на таможне, чтобы разведать обстановку с частными рейсами. После этого Даниэль весь вечер просидел с притихшим и вялым сыном. Райко не захотел выползать из-под одеяла, и Ташлеру пришлось кормить ребёнка прямо в кровати. Он не мог не представлять себе ворчащую Ингрид, и в его груди что-то противно сжималось. Ему очень не хватало супруги. Даниэль привык, что всякий раз, когда он возвращался домой, Ингрид ждала его; она могла даже не разговаривать, но неизменно готовила ему спагетти с его любимым соусом и потом старательно делала вид, что слушала новости с биатлонных этапов. Даниэлю нравилось подходить к ней со спины, зарываться носом в её волосы и просто обнимать её до онемения в руках, пока Ингрид не принималась бурчать и вырываться из его хватки. — Пап, — Райнхольд ткнул его в плечо, — тебе написали что-то. — Где? — Даниэль неохотно вынырнул из водоворота мыслей. — В телефоне. — Давай посмотрим, — сообщения от посторонних на Фейсбуке Ташлер, как правило, игнорировал — слишком уж много их было, но Кристе Систо он накануне кинул запрос в друзья. — «Здравствуйте! Ничего себе, страница настоящая, я проверила! — восторгалась валькирия со стаканом кофе. — Я, если по правде, зимний спорт не очень люблю, но для меня большая честь пообщаться с олимпийским чемпионом! Не знаю, зачем Вам Георг, но раз нужно — держите!» Дальше шли цифры — номер телефона с австрийским кодом. — «Большое спасибо», — коротко ответил Даниэль. Криста прислала ему стикер, и Ташлер посчитал диалог оконченным. Вскоре он обнаружил в своей электронной почте предварительный счёт из клиники. Сумма, конечно, кусалась, но разве можно жалеть деньги на спасение жены и будущей дочери... Отписался и Йоханнес. С его слов, можно было успеть вылететь до Рождества — завтра или послезавтра. — «Справимся, Инкен. Ты не одна. У тебя есть я. Я помогу».***
Георг провозился на работе почти до полуночи. Уставший до такой степени, что его при ходьбе слегка пошатывало, он плёлся домой, с наслаждением вдыхая чистый морозный воздух. Он думал о том, что на Рождество и Новый год в их заведении соберётся ещё больше посетителей, и ему хотелось не то зарыться в сугроб, не то заорать куда-то в звёздное небо. Георг уже был около дома, когда у него зазвонил телефон. С тяжёлым вздохом и надеждой, что его беспокоили не по делу, он принял вызов. — Да? — Здравствуйте, Вы Георг? — Ага, — по инерции кивнул он. — Меня зовут Даниэль Ташлер. — Это который с винтовкой бегает? — задумался Георг. — Вроде того. — А я тогда — королева Виктория, — фыркнул Мозер. — Шуточки у Вас так себе, конечно. С наступающим, — он сбросил звонок и остановился, нашаривая в кармане ключи. Телефон тут же запиликал снова. Закатив глаза, Георг ещё раз нажал на «ответить». — Ваше Величество, — продолжил тот же голос с жутким швабским акцентом, — я серьёзно. У меня вопрос по поводу моей жены, она недавно к вам приезжала. — Высочество, — машинально поправил Георг. — Ой. Кхм... Извините, не подумал. Что случилось? — Подскажешь, куда она от вас летала? — Слушайте, я всё понимаю, но... Чем докажете, что Вы и есть Даниэль Ташлер? — Сын про тебя рассказал, — спокойно ответил тот, — передаёт привет еноту и твоей очень красивой девушке. — Ладно, допустим, — от волнения и неловкости Георгу стало жарко, и он расстегнул куртку. — А почему Вы у неё сами не спросите? — Видишь ли, возникли некоторые проблемы. Ингрид лежит в коме и по этой причине разговаривать не может. Приходится работать со сторонними источниками информации. — Ничего себе, — испугался Мозер. — Что с ней? Она поправится? — Должна, — после небольшой паузы отозвался Ташлер. — В Грац, — выдохнул Георг. — Она летала в Грац. Зачем — понятия не имею, честно. — Надо же, — судя по тону биатлониста, тот откровенно растерялся. — Хорошо, спасибо, что ответил. Еноту и девушке привет от нас с Райнхольдом. — Да не за что, — смутился Мозер, — обращайтесь, можете даже в гости приехать. — Мы подумаем над этим, — пообещал Ташлер. Чувствуя себя так, словно его ударили по голове мешком цемента, Георг зашёл в дом. Криста, закутавшись в плед, мирно смотрела сериал. Иногда она отвлекалась, чтобы пошипеть на Ракету, который трепал и надкусывал всё, что, по его мнению, плохо лежало. — Криста, представляешь, — пробормотал Георг, расстёгивая ботинки, — мне Даниэль Ташлер звонил, биатлонист из Италии который. Спрашивал про свою Ингрид. — А, так он мне вчера писал! — оживилась она. — На Фейсбуке, со страницы с галочкой! Ещё думаю — ни фига себе, что ему надо? Он у меня попросил твой номер. — Ты бы предупредила хоть! — возмутился Мозер. — Я его на хрен послал! Спасибо, нормальный мужик оказался, договорились в итоге. — Зачем ты ему? — удивилась Криста. — Ингрид в коме, — пожал плечами Георг. — Видимо, выясняет, почему. Она же в Грац от нас улетала? — Я не помню, — виновато покачала головой девушка. — Ого, а что с ней случилось? Попала в аварию? Такая милая женщина, глаза только испуганные. Вдруг этот Ташлер её бьёт? А Ингрид… ну, например… хотела найти себе убежище в Граце, разведывала обстановку. — Да я как-то постеснялся уточнять, мало ли. Хей, Ракета, тебе от олимпийского чемпиона привет, — Мозер почесал енота, но тот тут же вывернулся и убежал. — И тебе тоже, — он кивнул девушке. — Особенно — от его сына. Не доверяю я этим альфам. — Обычный ребёнок! — возразила Криста. — Тебе разве в детстве всякие красивые девочки с плакатов не нравились? — Если и нравились, я об этом давно забыл. Кстати, — Георг перескочил с неудобной темы разговора, — они познакомились у меня на глазах и сделали это очень своеобразно, я чуть полицию не вызвал. — Кто? — Ингрид с биатлонистом. — Ты подглядывал за ними? — развеселилась Криста. — Сначала в наш бар пришла Ингрид и сказала, что ей срочно нужно напиться. Я ей это устроил. Потом к ней присоединился Ташлер. — Ты его узнал? — В те годы я убивался по биатлону, — усмехнулся Георг, — не знаю, почему. Даже ездил смотреть соревнования вживую, на стадионе. Конечно, узнал. У них эти альфа-омега штучки… На танцплощадке была куча людей, за стойкой тоже, но Даниэль выбрал именно Ингрид. А потом украл. — Как это? — Криста дёрнулась, и свалившаяся с дивана подушка едва не приземлилась прямо на Ракету. — Что значит «украл»? — Её от алкоголя развезло до такой степени, что она почти лежала на стойке. Я подумал, может, стоит поискать её документы и позвонить родственникам, чтобы они забрали это чудо домой. Но посетителей было слишком много, на какое-то время я забыл и про Ингрид, и про биатлониста. Когда освободился — ну, относительно — то заметил, что он её на танцпол вытащил. Поржал, конечно — с кем там плясать, она еле ноги переставляла! Дальше… — Георг хмыкнул и пригладил растрепавшиеся кудри, — Ташлер просто взвалил её на плечо и убежал. Я обалдел, честно говоря. — Я бы тоже обалдела! — поддержала его Криста. — Пьяную девушку унесли, неизвестно кто, неизвестно куда, а всем плевать? — Я выскочил на танцплощадку и крикнул, не показалось ли мне то, что с неё сейчас украли посетительницу. Какой-то мужик дёрнул меня за руку и начал рассказывать, что у омег бывают периоды, когда им небезопасно находиться среди альф. Ему, якобы, очень пахло омегой. От той самой девушки. — Но это фактически изнасилование! — А как я должен был поступить? — развёл руками Георг. — Кинуться по следам Ташлера? Подраться с ним? Я ж без понятия, куда он потащил Ингрид. Да и медийное лицо, всё-таки, спортсмен с хорошей репутацией. Ингрид забыла пиджак на барном стуле — так я, собственно, и узнал её данные. В кармане нашлись права. А потом завертелась вся история с её отцом. Не хочу вспоминать, правда. И так проблем по самые… — Я там ужин приготовила, пока выходной, — Криста зевнула. — Алмазная ты, всё-таки, женщина, — восхитился Георг. — Посуда за мной, как всегда.***
На следующий день, ближе к обеду, Даниэль, Райнхольд и Ингрид на специально оборудованном самолёте вылетели в Грац. Райко, по-прежнему тихий и ослабевший из-за простуды, вжимался в папу и прятал своё лицо у него на груди — ему было очень страшно смотреть на лежащую без сознания маму. Врачи заставили мальчика надеть медицинскую маску, потому что тот мог быть переносчиком коварных вирусов, и Даниэль следил, чтобы сын не стянул её тайком. В аэропорту их встретил реанимобиль, на котором вся семья отправилась в клинику. Райко украдкой поглядывал в окошко — красивый старинный город Грац не оставил его равнодушным; жаль, что ситуация была не та, чтобы устраивать экскурсии. Остаток дня утонул в бюрократических хлопотах. Когда все проблемы с документами решились, Даниэль занялся поиском временного жилья. Будь он один, заселился бы в первый попавшийся отель, но к нему прилагался больной пятилетний ребёнок. Вскоре ему удалось найти приличную, с его точки зрения, гостиницу. Выбравшись из клиники, Даниэль устало вздохнул и прикинул маршрут по виртуальной карте. Выходило, что до отеля вполне можно было добраться пешком. Стемнело, небо заволокло тяжёлыми тучами, и сверху периодически, как будто кто-то тщательно отмерял порции, падали робкие снежинки. Даниэль вышагивал по улице, одной рукой удерживая сына, а второй — волоча за собой дорожную сумку на колёсиках. — Когда мама проснётся? — спросил полусонный Райко. — Скоро. — Когда? — Утром встретимся с врачом, он расскажет. — Мы будем тут на Рождество? — Да, будем. — Не хочу! — Напрасно. Смотри, как тут красиво. — Без мамы красиво не бывает, — философски заявил Райнхольд. — «Что-то в этом есть», — подметил Даниэль. В гостинице, уложив сына спать, Ташлер зачем-то начал копаться в копиях медицинских документов Ингрид. Он прихватил с собой и её сумку: в его голове крутилась глупая мысль о том, что если — не «когда», а «если» — всё пройдёт успешно, и Ингрид очнётся, то ей может понадобиться что-нибудь из её личных вещей. В какой-то момент он задумался, и сумочка, которую он непонимающе вертел в руках, со стуком упала на пол. Даниэль коротко ругнулся и проверил, не проснулся ли Райко. Вымотанный перелётом и целым днём беготни по больнице, тот крепко спал, растянувшись по кровати. Вздохнув, Даниэль принялся собирать всякие разлетевшиеся по комнате мелочи — пачку салфеток, кошелёк, зеркальце, расчёску, измятый, но нераспечатанный шоколадный батончик, у которого, наверняка, срок годности истёк ещё пару лет назад. Кошелёк, как и сумка, раскрылся при падении. Даниэль засунул в него рассыпавшиеся монетки, но тот вдруг отказался застёгиваться. Ташлер ругнулся ещё раз и подошёл поближе к окну, чтобы выяснить, в чём причина. Из большого внутреннего кармашка хитро высовывались две визитные карточки. На первой стояло имя, которое Даниэль осилил далеко не сразу. — «Кьершти… Хьершти… Исаксен. Норвежка какая-то, похоже, у них всех так зовут, что выговорить невозможно. Журналистка. Инкен интервью давала, что ли? Международному изданию? По какому поводу?» Вторая гласила: «Сабина Крёлль, доктор психологических наук». — «Даже Инкен додумалась до психолога, — мысленно проворчал Даниэль, — а ты — нет. Может, именно эта дама посоветовала ей встречать меня с порога признаниями в любви? Но карточки всё ещё не объясняют, какого хрена моя жена забыла в Граце. У Сабины номер телефона с итальянским кодом, а другая… Точно, позвоню норвежке завтра. Если они с Инкен сумели договориться, то она, скорее всего, владеет немецким».***
Утром Даниэль и Райнхольд опять поехали в клинику. Операцию назначили на двадцать шестое число — сразу после Рождества. Райко нервничал всё сильнее. Он никогда не оставался без мамы так надолго, а сам Даниэль боялся, что после оперативного вмешательства в мозг Ингрид либо не очнётся вообще, либо потеряет память, координацию или способность двигаться. В больнице на него смотрели снисходительно. Оказалось, что болезнь, которая поразила его омегу, несмотря на свою редкость, достаточно известна; почему странный доктор Вальдфогель, лично столкнувшийся с такой проблемой, не проводил условные уроки полового воспитания в старших классах и игнорировал собственные симптомы, зная о них — загадка… В больших городах существовала целая система поддержки для истинных пар, которым предстояли долгие разлуки. В неё входила гормональная терапия и даже скидки на различные виды транспорта — требовалось только представить медицинское заключение об идеальной генетической совместимости. — «Так, всё. Ингрид, если поправится, будет ездить со мной. Один ребёнок у нас, два, пять — неважно. Она нужна мне живая и хотя бы относительно здоровая. Всё остальное можно исправить». Они с Райко погуляли по красивым старинным улочкам Граца, осмотрели достопримечательности, прокатились на трамвае. Сын был в восторге — «почти как лыжня, только железная!» Даниэль смеялся. Ему бы и в голову не пришло обозвать трамвайные рельсы лыжнёй. Вернувшись в гостиницу, он вспомнил, что накануне собирался связаться с норвежской журналисткой. Даниэль набрал номер и, посматривая краем глаза за скачущим по кровати Райко, стал ждать ответа. — Исаксен, — раздался резкий женский голос. — Добрый вечер, — он не знал, с чего ему начать разговор. — Мы могли бы побеседовать на немецком языке? — С какой целью? — вполне понятно поинтересовалась та. — Моя фамилия Ташлер. Вы недавно общались с моей женой… — Я каждый день общаюсь с толпой разных людей, — меланхолично отозвалась Исаксен. — Конкретнее, пожалуйста. — Её имя Ингрид Рённинген, вы с ней встречались или в Южном Тироле, или в Раггале, это Австрия. — Рённинген, — задумалась та. — Хм, Рённинген… Раггаль, Южный Тироль… Это у которой отца убили примерно восемь лет назад? А, вот Вы какой Ташлер! Всё, поняла. Вспомнила. В чём дело? — Вы с ней встречались или нет? — Столкнулись случайно в начале месяца, я летала в короткий отпуск с мужем и дочкой. С юности обожаю Австрию, так сложилось почему-то. — Ингрид очень больна, она сейчас находится в коме, — Даниэль решил, что раз он уже опубликовал официальные посты, то скрывать ему больше нечего. — Незадолго до резкого ухудшения она зачем-то летала в Грац. Я подумал — может, для разговора с Вами? — Нет, мы пересеклись в Раггале, в парке. Так, она упоминала что-то про Грац… Упоминала, точно. Подождите, — в трубке что-то зашуршало. — Я веду телепрограмму и блог в Сети, мы создаём документальные фильмы о преступлениях. Мысль цепляется за всё, что может относиться к этой теме. Сейчас, попробую сосредоточиться… Вы торопитесь, герр Ташлер? — Нисколько. — Так, — повторила норвежка с непроизносимым именем. — Меня тогда дёрнули по работе, я сердилась, присела на скамейку, пока ждала своих из магазина. Рядом оказалась Ваша жена. Она жаловалась, что ей муж мешает работать… Даниэль возмущённо подавился воздухом. Разве он когда-либо говорил такое?! — О, точно! — закричала Исаксен. — Её интересовал какой-то маленький мальчик, он утонул в Граце больше двадцати лет назад. Я дала ей номер знакомого, который мог бы выдать ей подробную информацию об этом деле. Всё, после этого мы разошлись. — Как звали мальчика, Ингрид не говорила? — А ведь я искала, — протянула журналистка, — проверяла, нет ли в той истории достойного материала… Нет, ребёнок просто сбежал из садика и провалился под лёд в пруду по пути домой. Секундочку, — она интенсивно застучала по клавишам, — ещё одну… Ага. Его имя Симон. Симон Гроссеггер. — «Мама так страшно посмотрела на меня, — в ушах Даниэля зазвенел охрипший от рыданий голос Райко, — и стала называть Симоном!» — Я помогла чем-нибудь? — осторожно спросила Исаксен. — Да, спасибо, — растерянно пробормотал Даниэль. — А с чем связана её кома? Если не секрет, конечно. — С тем, что Ингрид — омега. — Э-э-э, а можно поподробнее с этого места? Я тоже омега! Вдруг и мне такое грозит? — Я почти тридцать пять лет об этом не знал, — внезапно возникший в горле спазм мешал Ташлеру говорить. — Существует синдром, который развивается у омег из истинных пар. Гормональные сдвиги вызывают появление опухолей в разных частях тела. У моей жены она в голове. — Вот так послушаешь про истинных, — притихла журналистка, — и радуешься, что тот самый альфа тебе не попался. К чёрту это всё! Синдром лечится? — Мне сказали, что да. Я полночи читал медицинские выписки, но ничего не понял. — Надеюсь, что фрау Рённинген поправится. — Я тоже. Пока Вы ещё здесь… Подскажите, пожалуйста, как правильно произносится Ваше имя? — Хешти, — усмехнулась та. — Я, в основном, живу в Швейцарии, тут каких только вариантов ни предлагают. Но всё проще, чем кажется. Хешти. — Спасибо за информацию, Хешти, — на её необычном имени Даниэль, конечно же, споткнулся. — Не за что, — вежливо ответила она. Даниэль сбросил звонок и задумался. Какое отношение утонувший два десятка лет назад в Австрии мальчик мог иметь к их с Ингрид сыну? — «Или… Инкен как раз родилась в Граце. Она что, знала в детстве этого Симона? Они дружили? Он приходил к ней в галлюцинациях? Она перепутала его с Райнхольдом? Приняла нашего ребёнка за призрак утопленника, поэтому заперла в подвале? Пиздец какой-то, если так. Бедная Инкен! Бедный Райко!» — Эй, — Даниэль подошёл к уставшему от прыжков, раскрасневшемуся сыну. — Ты говорил, что мама тебя Симоном называла? — Да, — тот сразу начал бледнеть. — А она не рассказывала тебе, кто это такой? — Это, — на посерьёзневшем личике Райнхольда отразилось выражение мучительного раздумья, — мальчик с фотографии. — С какой? — Где мама маленькая. Они стояли рядом. — Где? — Не знаю, — пожал плечами Райко. — В Граце? — Не знаю, — повторил сын. — С чего всё началось вообще? — Я хотел, чтобы мама чаще была со мной, — с тоской, по-взрослому заявил Райнхольд. — И? — Я ей сказал, что под моей кроватью живёт другой мальчик. Меня Ноа так пугал, специально! — Мальчик Симон? — уточнил Даниэль. — Да, — Райко опустил взгляд. — А дальше? — Мама сначала не поверила, а потом стала приходить спать ко мне в комнату. И у нас завелись мыши! — Мыши? — Даниэль почувствовал себя сбитым с толку. — Это здесь причём? — Мама кричала в гараже, потому что там были мыши. — Ты сам их видел? — Нет. Так мама говорила. — «Теперь я примерно понял, в чём проблема. Ноа со своими любимыми ужастиками натаскал Райко на всякую мистическую чушь, а Инкен впечатлилась, плюс ещё эта её болезнь… Мне не призналась, потому что я бы психиатра вызвал. Бегала от привидений и молчала. Твою же мать! Те двое суток, когда она не брала трубку, сына в садике забыла, что тогда произошло? Я должен был каждый день ей звонить, а не раз в неделю! Каждый! Как делают все альфы в моей команде!» — Пап, ты злишься? — Райнхольд поднял на него затравленный взгляд. — Да. — На меня? — На себя. — Как это? — Вот так, — Даниэль обнял его и крепко прижал к себе. — Отец тебе достался никчёмный, хоть и чемпион. — Ты не никчёмный! — возмутился Райко. — Я тебя люблю! И мама тебя любит! — И я вас люблю, — пробормотал он, смотря куда-то в пустоту. Когда Райнхольд только родился, Даниэль пообещал себе, что не будет таким, как Готтлиб. В принципе, клятву он выполнил — стал ещё хуже Готтлиба. Тот хотя бы интересовался жизнью сына, пытался воспитать из него достойного преемника. Даниэль же не видел вообще ничего, кроме стрельбища и лыжни. Все его слова о том, что бросать спорт ради семьи — огромная глупость, вдруг обрушились на него с такой силой, что его замутило. — «Но жениться и родить детей могут все, — он робко поспорил сам с собой, — а олимпийского золота добиваются единицы». — «Тогда надо было терпеть до конца карьеры, — осадил его внутренний голос. — Раз уж обзавёлся омегой и сыном — неси ответственность, а не делай вид, что их не существует. Придурь». — Райко, — Даниэль не сразу узнал свой голос, — что ты хочешь на Рождество? — Маму здоровую, — не задумываясь, ответил тот. — А ещё? — Покататься на трамвае. И енота! — С енотом пока не получится. — Почему? — расстроился Райко. — Мы тебе весной сестру родим, не забывай. — Да, енот кусается очень больно, — поморщился сын. — Давай тогда котёнка купим? — Я бы с удовольствием, но у меня на них аллергия, — Даниэль вспомнил, как из-за своей реакции на кошек в молодости завёл собаку. Он со школьных лет хотел питомца, и в первое время его всё устраивало, но собака категорически не поладила с Ингрид, которая боялась любых псов до дрожи во всём теле, и после свадьбы Даниэлю пришлось срочно искать питомице новую семью. — Тогда я вообще не знаю! — Райнхольд зевнул и потёр лицо руками. — Спать хочу. — Пошли, умоемся сначала. В ту ночь Даниэля мучила бессонница. Раньше он никогда не был склонен к рефлексии, и тяжёлые мысли теперь выматывали его. За окном падали снежинки, иногда через стекло по полу комнаты проскакивали разноцветные огоньки рождественских гирлянд. — «Олимпиада. Последняя. Что потом — без понятия».