Тень Пандемона

К черту! Пошло все к черту! Неделю спустя я знать не знала, где ходит Ческо. Он не появлялся ни на вилле, ни в своём университете, а мастерская их родителей заперта, ибо те уехали в отпуск. Все играло на руки невзгодам. Когда я говорю «всё», подразумевается буквально все, вплоть до механизмов фортуны, астрологических и суеверных прогнозов, вероятностей. Я немерено злилась. Злилась в первую очередь на себя. Все прочее напоминало мне хождение по раскалённым иглам без видимого конца. Что я наделала? Зачем с ним рассталась? Нам было чертовски хорошо друг с другом, ведь он круто целуется, ведётся себя мило… Что ещё мне нужно было? То время было прекрасным, светлым, как юность, но на том же месте все омрачилось ненастье, будто я этого заслужила нижайшим грехопадением. Я, и вправду, начала размышлять в точности, как Мелисса, и это очень пугает. Эгоистичность сминает, как рисовую бумагу, мой хрупкий здравый смысл. Когда я пыталась дозвониться до Франческо в порывах сожаления и искреннего желания все вернуть на былые места, он просто сбросил трубку, так и не ответив вразумительно, что вообще происходит между нами и как быть дальше. Весь день была на взводе, словно громогласно была оглашена первая готовность к атаке на противника за посаженным горизонтом. Люба старалась не подходить ко мне ближе, чем на пару метров, тише обычного натирая посуду со скрежетом чистоты, а Карло вовсе обходил меня стороной, будто избегая прокаженную. Вилла была объята громким, искрящейся злобой как гроза, молчанием. Чего уж там: Маджо решила добавить от себя чего-нибудь более скверного, чем её обильное слюноотделение по своим студентам, вновь, как в старые «добрые» времена, мешая не только работать, но и прибавляя ненужных к тому дел. Своими натянутыми на палец нервами она хлестала одну группу за другой, ибо без своего сладенького Ливио она отныне была не так счастлива. И упаси её господь от праведного гнева де Нобили, ведь когда-нибудь я не стану молчать, как не промолчу и о её неестественной падкости на чары младенцев прямо перед всей аудиторией. Считаться с тем, что это колдовство, и она чисто физически не в силах бороться с магией, уже не буду — это не имеет впредь значения. Хотелось просто побыть одной, без тревожащих домочадцев, без мыслей о том, что любое мое действие встречает ещё большее по силе противодействие. Словно горшок чёрной кармы, сброшенный с высоты, встречает мою голову треском и болью — вот так примерно мной ощущается происходящие. Кругом витал один только зыбучий негатив, от которого сужались комнаты, темнели стены и мрачнели окружающие, поглощая в нем малейшие попытки что-то сделать позитивнее.

***

Фьоре, которая настояла на вахте неотложной помощи, пришла к выводу, что тактика «игнорирования окружения» совсем мне не идёт на пользу. Вот оно, противодействие, о котором я не раз упоминаю. — Спокойно, — девушка упрямо уговаривала меня взять себя в руки и перестать бродить от одного окна до другого, — присядь, мы просто все обсудим! — Фьоре, мне кажется, что не стоило расставаться с Ческо. Это неправильно. Неправильно и подло! Я дура, я конченная дура! Ведь верно? — Ты должна понять, что быть с человеком в любовной паре просто потому, что вы пару раз целовались и то без особых эмоций — не разумно. Ризона нет на дальнейшие тесные отношения. Ты же сама видишь, что вы больше не подходите друг друг или, скажем, пока не годитесь. Зачем себя накручивать на мысль «я ему обязана собой, потому что он когда-то давно признался мне в симпатиях»? Бредово, правда? — По твоим словам, да, но по обстоятельствам — нет. Все гораздо сложнее. Мы же не просто были вместе, мы клялись в верности и взаимопомощи. Он мне был поддержкой. А я для него. Это как обрубить опору моста с одной стороны, когда на другой тебя долго ждут. Я рухнула на подушки, небрежно брошенные на коврик в облачную пуховую кучу, и прикрыла ладонями постыженное эмоциями лицо. — Я понимаю, как вам трудно, но дай ему время. И себе заодно. Подумай хорошенько, нужно ли тебе быть сейчас непременно кому-то нужной или нет. Из щелки между пальцев, я глядела в потолок взглядом без фокуса и ориентира. Фьоре удобнее разместилась в кресле, заложив ноги под себя. — Ты можешь не слушать меня, но себя слышать обязана. Если ты рассталась с ним только потому, что тот парень кажется тебе лучше Ческо, то уж попробуй и с ним, что уж. Какая-никакая химия всё же выйдет. А с ней прийдет и опыт. — Эгоистично, — с отвращением выплюнула я. — Естественно, мы все по жизни те ещё эгоисты. Хочешь быть по-настоящему счастлива — ищи своё благополучие и в других людях. Рассуждай логически, а не философски. Однако, что бы искать своё в чужих людях, их сперва полагается знать. Такого обилия времени мне не сыскать. — Тебе раньше могло казаться, что ты любишь его. А сейчас? Ты что-то чувствуешь? Что-то, кроме чувства вины за «оскорбление его преданности», как ты говоришь. Я призадумалась. Раньше мне не приходило просеивать мысль о том, люблю ли его, когда шла расставаться. Но теперь я что-то видела в себе; и, кажется, это был проблеск здравых мыслей. Некий сгусток света в темном лабиринте суждений. Фьоре не отводила от меня серьёзного, утвердительного взгляда. Было видно, она на самом деле хотела, что бы я наконец разобралась в себе и своих мыслях, что залегли бардаком в самые укромные, запылённые ниши разума. — Нет, — в голове отозвалось это громкое слово, и будто прочные цепи нашей с ним связи с дребезгом оборвались, — Нет, я не чувствую. — Хоть что-то прояснилось, — девушка расслабилась и смягчила взгляд, — А теперь попробуй отсечь от своих дум навязчивую мысль о том, что ты ему что-то должна. Вы теперь порознь, но все ещё друзья. Он это знает, просто надеется на твою оттепель. Друзья всегда приходят на помощь, слушают нас и понимающе кивают, а вот любовь и тесные отношения — дело никак не схожее с дружбой. Жалость. Вот, что я ощущаю, когда думаю об этом высоком парне в округлых очках, который ежедневно старался встречать меня перед походом в университет, который во всем пытался поддержать, предоставляя себя всего почти бездумно. Он ничего не сказал против меня, когда Ливио подло лишал его чувств и всего, что за ними тянулось хрупкой цепью воспоминаний. Он молчал, держался солдатом на поле боя без мысли побега. А я — я сбежала, сверкая пятками. Да, это жестоко, но ничего я не могу уже с собой сделать. Почему я не могу любить не по предписанию? Вот и все: я его не люблю. Может, никогда не любила, просто питалась его теплом, что-то отдавала взамен, но обмен иллюзорным, эфемерным чувством не представлялся истинным проявлением любви. — Что, ты говоришь, мне нужно делать? — более спокойно и гораздо увереннее спросила я. Голова будто испустила отяжеляющий пар, и наступила ясность, а за ней подоспело осмысление. — Не бояться, во-первых; во-вторых, не накручивать на себя. Ну, а в-третьих, пытаться впустить в свою жизнь что-то новое, а не хорошо знакомое и поднадоевшее старое. Если, конечно, новое не влечёт за собой очевидно плохие последствия. Отчего-то я обмякла на подушках и водрузила на себя корону беспросветного пофигизма по поводу отношений с Ческо. Нет, правда, мне стало глубоко плевать, что будет дальше. С ним все кончено — я свободна, значит, могу спокойно занять голову другими мыслями. Первое, что наплыло в голову, это ощущение сладостной раскрепощённости, а за ней и злобное, вульгарное чувство ненасыщенности, ноующее по скорейшему утолению жажды ощущений. Я знала, что оно будет когда-нибудь. Эта юркая мысль, молниеносно скользнувшая в голове, — самая настоящая крыса, скребущаяся по стенкам навстречу свету, где её ждёт обилие наслаждения. Это то, что все люди держат в себе. Как бы неправильно то ни было, как бы скверно оно не выглядело, оно сидело внутри меня, и именно оно блокировало всю мою волю. Ческо мог мне дать ровным счётом ничего: его движения казались вялыми, натянутыми, неумелыми и… скучными? Да, скучными. Мне было с ним скучно и однообразно. Франческо — мальчик-романтик. Я из этого успела вырости, возможно, слишком рано. И мне стыдно. Чертовски стыдно. Но одновременно все крупно достало. Я не хочу больше держаться в тени того, что отбрасывает свет непринятого. А последствия… они ведь есть у всего, тем более в алхимии. В этом мы варимся уже не первый год. — Я постараюсь, — кивок дал Фьоре знать, что труды её психоанализа не прошли даром. — Не намудри, Нина. Серьезно, береги себя и Ческо по возможности. Вы все ещё близкие друзья. Разрушать построенное на слезах, крови и поту — дело простое, и этого допустить нельзя ни в коем случае. Ещё с минуту Фьоре изучала корешки книг на высоких стеллажах, бесшумным призраком ступая по скрипучему паркету у окон, где в блеклом свете, освещалось её бледное лицо. Молчание не могло быть нарушено, и на прощание она мягко коснулась губами до моей щеки, после чего неспешно покинула гостиную. Это жадное до вожделения чувство — настоящая хищная, подлая подпольная крыса. Там, в самых тёмных закоулках ее заточения, она суетливо роется и зовёт дерганым визгом на свободу. Эту похоть — грязную, животную, — что держат глубоко в подземельях своего сознания и тела, ощущаю сейчас и я, но уже на пороге раскрепощения и освобождения. Настоящее, дикое и необузданное желание быть частью чего-то масштабного в размерах самоощущения, но крохотного и тайного в общем смысле, не даёт теперь покоя. Один щелчок, что треснул в тишине взаимных чувств в паре с Франческо, словно раскрепостил во мне вторую сторону Нины, которая долго держалась, томно наблюдала за мной со стороны и наслаждалась последними мгновениями столь правильного и разумного. Что ж, стоит отдать должное Ческо — с ним я продержалась долго и девственно правильно. Он был примерным бойфрендом. Фьоре открыла для меня один любопытный факт: люди ещё держатся в хрупком балансе на тупом крае лезвия, но когда прорезается череда мокрых ран, параллельно тому, как другие нашепчут «уже можно, откройся», безрассудно летишь в пропасть. Как это по-человечески — ждать указания расположений других. Как это свойственно людям — прислушиваться к голосу желаний.

***

Когда Люба предложила остыть на мягком молоке с настоем трав, отказываться я не стала. Главное, окончательно успокоиться, остудить голову, а все остальное, что тревожит и пугает, можно решить на трезвую голову. Мы молча сидели на кухне, я глядела в окно и тянула пахучий травяной настой, размышляя о будущем в ореоле из полевого аромата и тепла молока, пока няня задумчиво решала кроссворд, вслух, но совсем неслышно, проговаривая более трудные, завуалированные синонимами вопросы. Мне нужно было найти хобби. Я поняла это только сейчас, в, как бы могло показаться, неестественное для таких мыслей настроение. В прошлом, когда я то бросалась к школе, то к борьбе со злом, мне нехватало времени на скуку, следовательно, и хобби как таковых не было. А сейчас появилось время вне университетской учебы, когда я могу вдоволь спать, бездельничать и ещё обилие в запасе останется. Впрочем, опустошив настой, я направилась прямиком к себе в комнату. Замкнув за собой дверь спальни, я остановилась посреди привычного убранства, окружённая стенами и мраком, заползающим через приоткрытое окно. Чего же я хочу?.. Именно сейчас, в данный момент. Нет, лучше так: чего я желала все это время? Что ж, конечно, тепла. Хоть тепла мне и без того давалось вдоволь, но требовалось особое внимание со стороны не только родных и друзей, а кого-то более близкого телесно. Я купалась в любви и заботе, как никто другой. Что-то ещё, гораздо весомое… Может, чего-то нового, не столько плохого, а неизведанного, вроде нового опыта? Уже ближе. Как бы там не хотелось испытать бурю абсолютных эмоций, я не располагала ничем сопутствующим. У меня просто не было возможности все это испытать. И вина наверняка во мне, в ком же ещё?

***

Люба оставит нас с Карло на несколько дней, только стукнут шесть часов вечера. Без неё вилла кажется всё-таки пустой. Когда она в очередной раз уезжает к своей подруге на побывку, Карло и мне приходиться немного неловко: за столом мы почти молчим, редко пересекаемся, разве что, когда убираемся в саду. Тогда я приглашала друзей, однажды даже затеяли крупную вечеринку, о которой стыдно вспоминать. Но зато как здорово было! Сейчас, кажется, такое провернуть не столько не получится, сколько просто не захочется. Совершенно нет того пламенного желания ощутить чего-то живого, вроде общения с ближними, споров у камина под томный шелест крупных сплетений заросших ветвей за окном, когда тебя подогревает чувство дружеского внимания. Окружение приобретало облик осязаемого дурманящего марка, раздорно подползающего ближе и ближе из самых потемков. Раньше того почти не происходило: в минуты отчаяния и досады, вместе с тем и ощущения беспомощности, в душе хоть и зияла пропасть, но она все сужалась и светлела, на конец дня вовсе исчезая. Сейчас все было иначе, куда запутаннее и непонятнее. В голове переодически стучал пульс, отголосками звеня в ушах. Этажом ниже хлопнула дверь, щёлкнув замочным языком — Люба уже ушла. С этого момента в моей голове будто завёлся таймер, до чего грядущий — знать я, разумеется, не знала. Но, стоя у окна, за которым мрачнела надвигающаяся гроза, я точно кого-то ждала: Ческо ли? Может, подруг и Додо? Хоть чего-то, даже уже не «кого-то». Всепоглощающая тоска вновь обрела силу, ввалившись тяжёлым покрывалом на плечи, утягивая под своим весом на земь. Нет, все же, мне не хватало Ческо куда больше, чем я представляла пару мгновений ранее. Если есть чье-то пламя, освещающее объятую мраком тропу жизни, то существует и надобность в нем — в свете. Ческо был этим светом, но сейчас мне темно, одиноко, как в тюрьме ошибочных и непринятиях убеждений. Словно сокращающийся все боле и боле лимит ощущений, из меня вытягивался всякий дух, оставляя с каждой секундой обширное пространство пустоты. Удивляла непоколебимая стойкость страха за себя — истинный, неподдельный ужас, который только можно претерпеть живым духом и телом. — Надо выговориться, — я поднялась на ноги, босым ходом ступая по мягкому половику у кровати, — Надо что-то делать, чтобы не иссохнуть. На подоконнике оказалось куда холоднее, чем в той же мерзлой кровати, отнюдь радушно принявшей в свои сонные объятия. Здесь, из-за узенькой створки уже прикрытого окна, посвистывал юркий сквозняк. Тем не менее, ощущаемый холод оказывал куда более целебное свойство, нежели душный жар камина и настоя. За тонким стеклом оконной рамы, хлестала непогода, разбрасывая кроны деревьев. К слову, удивительное для меня обстоятельство — наблюдать подобную бурю в мае месяце. Со вздохом, сошедшим с уст, моего взгляда уцепился тонкий силуэт, плывущий в чёрном цвете своего одеяния. Некто с ворот был встречен Карло, мгновенно поднявшимся со своего кресла в саду навстречу незнакомцу. Пару мгновений они обменивались словами, а вслед за тем, садовник уже куда более дружелюбнее пригласил того пройти в дом. Должно быть, это его знакомый, заскочившей проведать товарища. Однако прежде никто из его друзей к нам не заходил, не будем таить правду. Любопытство щекотало внизу живота, отчего я ощутила острую нужду узнать гостя поближе. Двое скрылись за террасой, вместе с чем я отлегла от оконной рамы. В руках по самые пальцы пробежал щекочущий ток, мгновенно рассеявшись. Нет, это не знакомый Карло. Входная дверь с низким скрипом распахнулась. Послышались отдаленные шаги тяжёлый высоких ботинок садовника и мягкие, легкие, принадлежащие незнакомцу в чёрном. Я неслышимо, словно агент, совершающий тактический манёвр, юркнула в коридор спального этажа, уткнувшись меж столбцов деревянных перил лицом, откуда подглядывала за тенями, лижущими стены снизу. — Кто это? — беззвучно вопросила я одними губами, все усерднее пытаясь разглядеть хоть фрагмент фантомного силуэта. Карло любезно пригласил гостя во внутрь, на что ответной любезности не прозвучало, будто нарочно все больше скрывая даже самые мелкие загадки до моей встречи с неизвестным лицом к лицу. — Понадобится моя помощь или ещё что-нибудь — я буду в саду, — судя по звукам, Карло тут же ушёл. После этого ещё с минуту не прозвучало ни звука. Шуметь в ответ на тишину показалось мне нецелесообразным решением. Оставалось лишь сидеть пригнувшись тише воды, ниже травы. Мое приглушённое дыхание подрагивало от нетерпения узнать незнакомца. И вот, раздались первые мягкие шаги, размеренным тактом развеивающие тишину. Нужно было спускаться. Приподнявшись с колен на ноги, я ещё раз попыталась разглядеть сверху хоть что-нибудь: конечно, ничего не вышло. Поэтому пришлось спускаться вниз. Оглашая свой приход громкими скачками по ступенькам, я оказалась в прихожей, однако никого вокруг не оказалось. Подобно приглашению показать, я неловко промычала, после чего заглянула в каминный зал, непосредственно с потушенным камином и вялым светом, едва вытекающими из окна. — Кто-нибудь… Эй, я здесь! — остановившись посреди первого этажа, апперкот меня, в коридоре, уходящем в темноту у комнаты зеркал, послышались шорохи. Когда я шагнула навстречу звуками, они мгновенно прекратились. — Ладно, я могу узнать того, кто пришёл? — ещё немного постояв на месте, а позже в другом углу, я пожала плечами и посчитала, что гость просто очень неумело играет в прятки, что, в принципе, вполне объяснимо, если это явилась Рокси. Уже собравшись подниматься наверх, позади меня уже кто-то показался. Нет, я принципиально не поворачивалась на такого рода фокусы, ибо… Знаете, мне дозволено тоже играть во всякого рода загадки. Это точно Рокси. Свойственно мне, я начала додумывать образ того, кто был за моей спиной. Сердце начало чаще колотиться, прерывисто и мощно. Снова заерзало невнятное чувство ожидания, нет, больше опровержения ожиданий. Вот, единственное желание видеть того, кого не хотелось лицезреть было отражено только на внешнем фоне, в то время, как внутри, именно внутри все жглось нетерпением и мольбой наткнуться взглядом на того, кого презираешь всем сердцем, обливающимся горячностью и непокорностью к здравому смыслу. Это так неправильно, глупо, но желанно. И все в моих выпученных от возбуждёния глазах кричало «Ливио». — Я пришёл повидаться. «Нет, пожалуйста. Не ты, только не ты». — Ты пришёл слишком поздно. — Я пришёл, когда все понял. Пришел, когда посчитал, что мы готовы говорить открыто. — Я больше не буду готова, и на этом всё. — Прошу, давай просто поговорим. Это все, что мне нужно. — Нет, Ческо, нет! Мы больше не будем говорить об этом. Все кончено между нами, понимаешь? Нет смысла что-либо выяснять. Сам взгляни: что с нами встало? Мы выросли, и уже давно, а ты все пытаешь продлить нить прошлого, которое уже не повториться. У меня нет отныне желания продолжать наши любовные отношения, ибо в них отсутсвует смысл и былое… очарование. Моя прерогатива — тебе отказать. Франческо хмурился, но не со злости, — от истиной драматичности его положения. Он, было видно, жалел сам себя, ибо подобная жалость мгновенно обрисовывает человека вдоль и поперёк депрессивно-хмуро припавшими на глаза бровями и неподвижным взглядом, вставшим в единой точке. — Ческо, нет. Прошу, не заставляй меня это говорить. Я не хочу делать больнее. — Просто знай, что я люблю тебя. Он встал ближе на пару шагов, снял очки, через силу со сдержанной горечью взглянул в мои глаза. — Не делай того, о чем пожалеешь, — бесстрастно повторяла я. — Я никогда не жалел о содеянном вместе с тобой, Нина. Каждое мгновение было для меня всем. Моих губ коснулось тёплое, пощипывающее дыхание. За тем ощутилась влага, и юноша накрыл меня все тем же вязким поцелуем, свойственным только ему. Его рука робко держалась на моих плечах, слабо удерживая меня, словно я могла неожиданно исчезнуть, рассыпаться прахом. Так оно и было: меня держала на месте только его невесомая нежность, чересчур невесомая. Да, я отвечала на поцелуй, — но без всякой инициативыи заинтересованности, — устало, завлеченно одними упреками собственной совести. Он желал моего присутствия, ощущения того, что я по-прежнему рядом, но могла ли я ему дать того? Он был безнадежно несобран, готовый расплавиться в склизкую лужу из разбитых чувств и вины за себя. Внутри зияла пустота эмоций и жар внизу, чувства развеялись дымкой. Я, как тряпичная кукла в его руках, послушно поддавалась, словно холодный хрусталь, скрипела под его длинными тонкими пальцами, но не плавилась от дрожащих тёплых касаний, как лёд на солнце оттепели. Продолжать более не имело смысла. Он сам все закончил, он все уже понял. И надежда на попытку все снова собрать уже не выглядела приветливо возможной. Холод и колкий мороз окутал наш узкий ореол подобия чувственности. — Пожалуйста, не будь глупа. Он от тебя не хочет любви. Он обманет тебя, снова. — Мне все равно уже. Я долго жила в одной лишь платонической любви, Ческо. Поверь, сыта по горло любезностью и запахом романтики. Оно все бессмысленно! Франческо готов был уходить. Ошеломлённость забегала в его глазах. И я фатально победила его. Я победила благоразумие, рациональный взгляд на вещи. Быстрым шагом он удалился с моих глаз, после чего дверь со злобным скрипом захлопнулась. Как раньше теперь не будет; я сама разрушила нажитое непосильным для большинства людей трудом спокойствие. Новая империя упадка будет строиться на разбитом сердце Франческо, на нашем финальном поцелуе. Снова тишина, и снова нет даже слабого ощущения присутствия жизни в моем теле. Приподняв руку, я окинула серьезным взглядом звезду, что успела охватить чернотой почти всю ладонь, лучами заползая под внешнюю сторону кисти. — Дерьмо, — сквозь сомкнутые от негодования ряды зубов, процедила я. — Ты во всем виноват… Ты виноват во всем, чертов мерзавец! Почти воплем с губ сорвалась горечь. Я не хотела терять близость Ческо как друга, но и не хотела от него и прежних отношений. Уже ясно одно: не появись Ливио, все осталось бы замечательным как раньше, без лишних трудов поддержания душевного равновесия. Теперь он появился из неоткуда, как призрак, досаждающий всем и сразу. Но почему он так много стал значить для меня? Почему с ним никак не связаны остальные девушки нашей команды, а лишь я — поклявшаяся сохранить дружбу между мной и Франческо? Только лишь чтобы расторгнуть клятвы и примкнуть ко тьме лжи и сладопристрастия? Он стал нерукотворным образом того, что мне приписали избегать, удерживая эгиду алхимии Света. Причина была в Ливио! Я отказываюсь видеть в себе корень проблемы, потому что надоело быть козлом отпущения любых загвоздок. Именно из-за него между нами с Ческо ещё тогда, давно, начала зарождаться ревность. Ливио был тем раздором, который был обязан влезть в наши отношения, раз за разом всё сильнее выбивая каждого из колеи: первой выбилась я. Когда эхо моего голоса растаяло в тишине, за ней пришло ноющее в груди чувство обиды, оповещаемое резкой слабостью. Вокруг пустоты виллы мое самоощущение теряло весомость. Обернувшись по сторонам, будто это имело значение обнаружить вокруг себя поддержу, я вяло поплелась обратно в свою комнату, шаркая вязанными носками по прогибающимся паркетом. Нет, так дело продолжаться не могло. Глядя в пол, пряча взгляд от отчуждающих меня стен, будто те пристыдили меня обвинениями в предательстве, я толкнула дверь, чьи петли жалобно заскрипели. Я приподняла глаза, окинув молниеносносным взглядом комнату, и тут же их опустила. Внизу живота уже разгоралось неприятное пламя. — Проваливай, Ливио. Темный маг, стоял у зеркала и увлечённо затягивал ворот своей чёрной рубашки. — Есть смысл скрывать, что я все слышал? Я ждала его, знала, что он осмелиться заявиться в такой момент. Да, он в кой-то веке прав: не было смысла скрывать это, хотя бы от самой себя. — Ты не вовремя. — Я знаю, поэтому и остался. Он оторвал взгляд от своего великолепнейшего отражения, повторившего незамысловатое действие; обратил свои тёмные, коварные глаза в мою сторону. Сопротивление не представлялось возможным, впрочем, как и необходимым. Я уже повержена его несоизмеримым ни с чем упорством надломить моие желание сохранить отношения с Ческо целыми. — Я был уверен, что ты меня заметила во дворе виллы. — Заметила. И, судя по всему, Ческо скрытно пробрался сюда, пока тебя встречал Карло. — Видишь, мне не требуется алхимия, чтобы сблизиться с тобой. Все само собой выходит, судьба даже не сопротивляется. — А знаешь почему? — в голову стукнуло столбом хлынувшего под пульсом крови, — Потому что ты меня лишил возможности все понять. Я, девчонка, очарованная тобой, бросала все бездумно, как ребёнок, абсолютно беспечно. Мне было совестно, было! Но я не могла противиться тому, что во мне бушевало, я просто не могла, понимаешь? Ливио неестественно, жеманно изображал сочувствие. Он подошёл ко мне, его ладонь коснулась моего лица, соскользнув к подбородку, где пожелала задержаться. — Ты не оставил мне выбора, — голос задрожал вместе с коленями. — Это неправильно. — Неправильно быть честным с собой? — на его преображенном временем лице пульсировало грубое очертание скул, в тени его напущенного лба прорезался чёткий темный взгляд. — Этого быть не может. — Ты знаешь, я недавно понял одну вещь: нет смысла навязать себя твоему вниманию. Я просто даю тебе повод понять, что чувства нельзя подделать. — Я не люблю тебя, ты слышишь? Ты мне не нужен! У меня нет к тебе чувств, кроме злости, — я оттолкнула его от себя, отчего Ливио весом уткнулся в стену меж столиком и подоконником, где я его практически обездвижила. Борио не сопротивлялся. На его лице порядком строились уже реальные эмоции: раздражённость, непонимание и надежда. И в особенности надежда. Поразительно, как такое мерзкое, малонравственное существо может испытать нечто настолько человеческое — надежду. — Я… Я просто прошу тебя, — верно, самоконтроль ни к черту, но я старалась не подавать виду только потому, что не намерена лить слезы перед ним, — верни все, что забрал и оставь меня в покое. Исчезни наконец из моей жизни! Ливио все смотрел мне в глаза без толики прежнего высокомерного пренебрежения, а наоборот, с сожалением. Я не могла ошибиться на сей раз. Что-то с ним успело произойти за столько лет отсутствия. — Я не могу. Ты не знаешь, за что мне пришлось заплатить, чтобы вернуться обратно, — Ливио не без усилий отпрянул от стены, на две головы превысив мой невеликий рост, — Поверь, уж за многие вещи, о которых я теперь жалею. — Я не верю. — Я бы тоже не поверил. Существуют странные вещи и явления, в которые поверить представляется почти невозможным. Однако я выбрал путь — непростой, извилистый — но я сделал этот выбор в твою пользу. — В мою пользу? — Я это признал — свою слабость, которую раньше звал силой. И именно ты являешься тем смыслом, который я вкладываю в свои поступки. Я делаю все ради того, чтобы ты поняла: прежнего Ливио отныне нет. Он подавно сгнил в своём темном мирке жадности до боли других. Его больше нет. — Ты завравшийся подонок, Борио! — его короткие шаги смещали меня с места, вынуждено толкая к изножью кровати. — Да, я соврал однажды. Сказал Каркону, что мне плевать на тебя. На том был последний раз моей лжи. — Что тебе еще нужно от меня?! — я втянула руки вперёд, его грудь уперлась мне в ладони и только тогда он остановился. Сковав твёрдой хваткой мой локоть, Ливио неспешно устранил преграду. — Ничего того, что ты не хочешь. — Убирайся! — Нет, я останусь. До тех пор, пока не вернётся твоя няня, до тех пор, когда не вернутся твои родители, до тех пор и останусь, даже на более долгий срок. Ты меня отсюда не вытащишь никакой алхимией и грубой силой, де Нобили. — Ты не посмеешь. — Ха, — наконец на его прекрасное лицо налезла безобразная улыбка злорадства, — я посмею. Я останусь ночевать. — Нет! — выкрикнула я, вместе с чем оступилась, потеряв равновесие. Кровать послужила прекрасным амортизатором. — Ты не можешь этого сделать! — Послушай, ты сейчас хозяйка дома, твой садовник вообще не поднимается на этаж выше столовой, знаю точно. Остальные не пройдут. Мы останемся один на один. Понимаю, это тебе в новинку… — Знаешь, пошел-ка ты в задницу, Бо… — темный маг маневром встал поверх меня, приломляя руки. — Я буду как призрак, и меня никто не заметит, даже при желании. — Отлипни от меня! — пихнув того в живот, я соскользнула с покрывала на мягкий ролик и рывком бросилась из комнаты, спотыкаясь и покачиваясь на бегу. Его игривый смех разошёлся по всем этажам, отскакивая от стен не только догоняя меня, но и опережая на несколько шагов вперёд. — Сбежать от проблемы не значит ее решить, Нина, — едва успев забежать в каминный зал, где простор и наличия мебели решал вопрос поиска укромного места, его силуэт бесформенной тенью застыл в дверном проеме, преграждая все пути бегства. — Нет, нет и ещё раз нет! Ты не останешься ночевать, ты больше никогда не будешь в этой вилле, мы никогда с тобой больше не встретимся. Убирайся отсюда по-хорошему! — А что будет по-плохому? — его тело сошлось в плотной кондиции и дымка чёрной субстанции развеялась. Оглядев вокруг себя обстановку, я выхватила острую кочергу из ящика для дров, выставив перед собой саблей. — Ну, скажем, я почти испугался, — Ливио вынул из ремня Пандемон Морталис и опустил меч остриём в пол. — Я тебя этим ударю, Ливио, богом клянусь. — Почему ты не хочешь говорить? Мир познаётся в компромиссе. Разве не доброте и снисходительности учили тебя светлые маги? — Мы ни к чему не придём, уверяю. — Я даже не использую магию против тебя, а ты, между прочим, грозишь мне кочергой. Принципиально показать ему, что я его не боюсь или на самом деле швырнуть в него стальным прутом? Рука разжалась, и на ковёр с грохотом свалился печный инструмент. — Козлина… — кинула я ему, отвернувшись в сторону книжных стеллажей. — Разумно. — Я все равно не верю тому, что ты мог хоть как-то исправиться, — конечно, я лгала ему. Он изменился, очень сильно переменился не только внешне, но и внутренне в нем что-то произошло. — Не верь. Хочу сказать только то, что я попытаюсь не стать тебе врагом. Снова. — У тебя не выйдет. — Ты мне не даёшь даже шанса. Почему? — А ты уже забыл все то, что сделал? Не ты приложил усилие, чтобы разрушить лабораторию моего деда? Не ты помог Каркону убить Макса? Не ты разрушил наши с Ческо отношения? — Почему ты во всем винишь меня? Меня даже не было в лаборатории, а этого андроида я пальцем не трогал. Что касается ваших с дурнем отношений, то я стоял почти особняком. Ты сама его отшила. — Ты снова врешь, Ливио. — Разве что совсем немного, — маг вошёл в зал, размахивая полами плаща, как летучая мышь, — Давай тогда так: я не попадаюсь на глаза садовника и прочих людей, если они будут здесь находиться, конечно, не буду тебя тревожить и доставать, но мы всё-таки попробуем сблизиться. Хотя бы немного. По мере того, как он приближался ближе ко мне, вглубь зала, я отходила к софе, будто отступала к укрытию в окопах. — Мне стоит извиниться за то, что произошло во дворце, — Борио тронул ладонью свои волосы, но не так, как прежде, — словно заботясь о внешнем виде куда больше обстоятельств, а опасаясь того, что мысли будто могли улетучиться прежде, чем он сможет их озвучить. — Тебе стоит извинится за все. — Я… — его голос не дрожал, оставался твёрдым и стойким, но выдавливать из себя стойкость через силу, было видно, составляло ему большой труд, — прошу прощения за то, что заставил тебя и всех остальных страдать. И я хочу измениться. Ради этого я здесь, ради этого я вернулся. Грозить ему расправой, кочергой или чем-либо другим уже не хотелось. Уж ложные чувства от настоящих я могла отличать, даже если эти чувства принадлежали Ливио. Будь это другой человек, я бы без раздумий определила что тот ощущает, но, тем не менее, Ливио представлял искаженный эмоциональный портрет, как кривое зеркало иными словами, все ужимающее и расширяющее не к месту. — Ты это несерьёзно. — Это очень серьёзно. Наши взгляды сплелись в визуальной борьбе за первенство положения. — Одна ночь, Ливио, только одна ночь, и ты навсегда уберешься из моей жизни. — Я понял, одна ночь, — он победно выпрямился и обратил свой взгляд в величественный портрет над камином, этим самым безмолвно оглашая покойной хозяйке виллы свою победу в схватке убеждений. Не обмолвившись ни словом более, я обошла того стороной и направилась к себе в комнату. Предстояло обдумать фатальность своей ошибки, если это всё-таки есть ошибка. Я уже ничего точно не могла заявить, ибо давно упустила из виду свой нравственный ориентир, все вообще выбирая неправильные стороны. Я глупа и бездумна, ровно настолько, как была тогда, вечером с Ческо. Ческо… Его имя всплывало поминутно в водовороте мыслей о Ливио напоминанием о том, как я бросила его как вшивого, но бесконечно преданного пса у просёлочной дороги. Он был достоен лучшего. Досадно осознавать то, что как раньше не будет уже никогда. Как раньше ничего больше не ощутишь: ни первые касания, ни объятия, ни поцелуи. Все это будто мгновенно изжило себя, и вся нежность превратилась в натянутую пародию чувств. Во мне плотно поселился союз темноты и зыбучего ожидания того, чего так долго ждала от Ческо, но так и не получила. Велик страх не получить того, что так желанно, но запретно.

***

Ближайшие минут сорок — пятьдесят ни одна доска паркета не скрипнула. Собственное дыхание казалось громче раската грома. Пропитанные холодным нервным потом пальцы содрогались в мелких конвульсиях, сковав в дерганой хватке поджатые к груди колени. День клонился к вечеру, на горизонте лелеял отблеск солнца, сжатого в тучной небесной массе. До окна моей комнаты доносился мелодичный напев Карло, то переходящий в свист, то в чувственный старческий фальцет. Но сдавливавшее все тело ощущение наступления грозовой бури не умалилось, а песни садовника только усугубляли ненастное предзнаменование. Бой часов оповестил о наступлении темноты. Сливаясь с гулом боя, затрещал паркет около двери в комнату, дорожкой скрипа дерева уходя дальше по коридору. Я соскочила с подоконника, вслед за чем спрыгнул на пол и Платон, некогда уместившийся поотдаль от меня, и прислонилась к двери, прислушиваясь к звукам вне комнаты. Когда все утихло, я приоткрыла дверь, сквозь щелку пытаясь разглядеть хоть что-нибудь. Нужно было зажигать свет. Выходя из комнаты, что теперь представляло мне защитный ореол, я погружалась шаг за шагом в темноту. Окна уже не служили источником света, с сумерками погаснув, словно затушенные свечи. Слабый синеватый отблеск на полированных перилах, ведущих на этаж ниже, были единственных видными в темноте объектом, что отныне на время послужит ориентиром. Лампы всегда зажигала Люба, ровно в шесть. Сейчас уже девятый час вечера. Сказать, что чуть опоздала — ничего не сказать. Вот ещё одна проблема масляных ламп: ты споткнёшься в темноте раз сто, пока будешь искать место, где няня оставила смесь для зажигания и саму зажигалку. Карло должен зайти и проверить свет, раз он уже долгое время не зажигается. Он должен. Он должен хотя бы показаться. «Ну пожалуйста…». Маги прекрасно умеют наводить страх на своих оппонентов, в особенности, темные алхимики. Ливио был представителем именной той фракции, члены которой искусно владели не только подлой техникой обольщения, но и искусством иллюзии, сравнимой с тем, что мог делать Голос Убеждения. Таких магов усмиряли только те, чьё мастерство и воля достигли таких высот, при которых иллюзии оказывались ничтожными фокусами. Мое же мастерство едва могло ползти по плинтусу, и его не раз топтали, отчего оно, это самое мастерство, окостенело, вросло в самое дно и превратилось в пассивную способность только держать в руках Талдом, и то с большим трудом. С этим надо было что-то делать. Последний раз я видела спички в комоде, что около камина. «Ливио нельзя доверять! Он все ещё враг алхимии.» Вновь забежав в свою комнату за фонариком, я застала Платона, который, выгнув спину, шипел в сторону двери, где показался коту мой силуэт. — Я все исправлю, дружище. Все будет в порядке, — подобрав фонарик из-под кровати, я присела рядом с котом и протянула к нему руку. Однако на ласку питомец начал шипеть ещё громче, напоследок пнув лапкой приставленную к нему ладонь, звезда на которой начала перерастать дальше вниз по руке, — Чёрт возьми, чёрт! Я отскочила от кота и, ещё в согнутом положении, рванула к лестнице. Чего боится темный маг? Как можно его прогнать без алхимических элементов, без жезла и прочего оружия, без алхимии в целом? Дело в том, что ничем его не победить. Но есть одно «но»: алхимики — тоже люди. По стенам ползли рваные тени, обволакивая виллу изнутри, как прогрессирующая болезнь, пожирающая здоровое тело. Тьма все сгущалась в прямом смысле. Свет фонарика едва достигал ближайшей плоскости стены, слабо пробивая налёт темноты. Ещё немного и бороться с ним будет бесполезно. — Ты же обещал измениться! Почему ты снова это делаешь? Прекрати! — мой голос дрогнул, вместе с чем замигал фонарик, после погаснув. Раздался щелчок замочной скважины, вслед за чем распахнулась входная дверь, откуда едва показался пыльный носок садовничьего сапога. Тьма ежесекундно рассеялась, а вслед за ней дорожкой домино зажегся свет. Карло вошёл в виллу и огляделся по сторонам. Он вполне мог догадаться, что что-то идёт не по моему плану. Мое выражение лица об этом не просто говорило, оно панически кричало: «Атас! Помоги мне, умоляю!». — Я пришёл проверить, все ли порядке. Свет в вилле не горел. — Эм, ну да, так вышло. Любы нет, я как без рук, — нелепо облокотившийся о стену и скрестив на груди руки, не с первого раза попав в петлю локтя ладонью, я дёрнула плечами, мол, «как видишь, ты пропустил все самое плохое». Представление окончено. — Ты на кого-то кричала? — его любопытство обосновывалось, само собой. — Да, Платон снова растрепал мой учебник. В шестой раз. Если бы Платон и вправду это сделал, то, я не солгу, это был бы как раз в шестой раз. Скажем, я немного слукавила ради всемирного блага. — Ты будешь ужинать? — естественно, это был намёк с его стороны. — Прости, да… Тебе пора ужинать. — Нет, я откажусь. Мог бы тебе приготовить что-то легкое, в качестве десерта, например. Как-никак я был неплохим кондитером для своей семьи, — заботливая полуулыбка наползла на его морщинистое, темноватое лицо, отчего его и без того приятная внешность старца приобретало ещё более дружелюбный вид. — Благодарю, я, вроде как, на диете. Прости за неудобства. Садовник посчитал своим долгом проверить мою безопасность и сытость — он с этим успешно справился. Напоследок старик пожелал приятных сновидений и неспешно поплёлся к себе. Никогда ещё я не была так рада тому, что мы живем не в одной квартире. И одновременно благодарила садовника за его бдительность. Когда сквозь стекло окна я окончательно проводила взглядом Карло, я вновь навострила внимание, обернувшись лицом к лестнице. Конечно, тишина. Странно, как только Карло появился, нужда в его помощи резко прервалась. Как он покинул дом, я снова в нем нуждалась. — Ты просто трус, Борио. Даже Додо, будучи маленьким пугливым школьником, так не боялся какого-то садовника. Ты же самый сильный, самый могущественный, почему не показал своё величие и ему? А?! — я вызывающе медленно шагала вдоль и поперёк виллы, истерзанная сомнением и неприкрытой злостью, то и дело играющими моей мимикой. Буквально минуту назад я таяла от страха. Первая минута, пятая, десятая, тридцатая… Круг поисков все расширялся, маг не показывался. Злость поражала мою голову с каждым ударом пульса все сильнее и сильнее. Самоконтроль терялся в чащобе дикий эмоций. — Какое же ты всё-таки ублюдок… Фиаско в чистом виде; мне его как раз подали умеренно тёплым, не совсем холодным, как месть. Всего одна ночь, и он исчезнет. Он обязан исчезнуть. Навсегда. Но кого я обманываю: Ливио никогда не играл по правилам — они для него не писаны, не обговорены заранее. Если я прямо сейчас отправлюсь спать, то я умру? Или же случиться что-то похуже?.. Тем не менее, я вернулась в свою комнату, слабым, отстранённым толчком войдя вовнутрь. В голову ударил кипяток нахлынувшей ярости при виде его лица. — Урод… — я накинулась рывком на темного мага, который по-домашнему устроился на моей кровати. Коленом засадив ему прицельно в бок, я возбужденно, на эмоциях уцепилась за него. Сжимая в кулаке рубашку, до дрожи и хруста в пальцах, я плотно припечатала того в матрас. — Знаешь что, Борио? Ты, сукин сын, прямо сейчас валишь из моего дома или я разобью тебе лицо собственными кулаками! — по мере того, как мое лицо все больше багровело, на его же лице все росло притопленное наслаждение. Он смеялся. — Эх, это была безобидная шутка, де Нобили. Неужели уже разучилась веселиться? Натянув как тетеву силу удара, кулак соскочил с предохранителя моей сдержанности и мощно залетел тому в лицо. Будто чья-то нога невзначай топнула по хрупкому песочному домику, так моментально я выбила из него все веселье. Морщился он недолго. Пережевав солоноватое послевкусие удара, он распахнул глаза. В ответ, гарпуном вцепившись мне в горло, Ливио перевернул меня на пол, не щадя приложенных сил удерживая тело в неподвижном состоянии. — Ты разбила мне губу, — кончик его языка прошёлся по мокрой ссадине, очевидно, заглушая болезненное покалывание, однако густая капля крови уже успела сползти к подбородку, прежде чем Ливио успел ее поймать, — Ничего себе. — Твои конечности будут сломаны следующими. Он снова улыбался, но совсем по-доброму, не иначе, как прежде — злобно и пошло. В сияющих глазах темного мага я на мгновение увидела своего деда. Миша тоже улыбался на угрозы со стороны чужих ему людей. — Нет, ты все же изменилась не меньше, чем я. Что с тобой стало, хранительница Шестой Луны? — увесистое тело все нависало надо мной, так и не сдвинувшись, чтобы освободить мою грудную клетку от непредвиденного груза. — Повзрослела. — Повзрослела? — смешок проскочил сквозь зубы Ливио. — Сопутствующий вопрос: а у вас с неудачником уже хоть что-нибудь было? — Какое тебе дело. Ты слезешь с меня? Я не чувствовала более злости. Ее больше не было. Вероятно, с ударом о пол головой мысли проясняются. — Сперва пару вопросов, с твоего позволения. — Я не… Прежде чем я успела ответить обратное, его плотная ладонь захлопнула мне рот. — Спасибо за понимание. Итак, что я спрашивал? А, ну да… Так что, насколько он было хорош? Замявшись под его весом, я добилась свободы слова, и Ливио сорвал кляп своей ладони. — Тебя это не касается. — Как бы так все тебе разъяснить… Я скажу прямо: я хочу того, до чего ни мои руки, ни мой язык, ни… — Заткнись, придурок! Бога ради, заткнись и слезь с меня, похотливое животное! Мои слова его серьёзно рассмешили, и Ливио поднялся на ноги. Стоя у окна, должно быть, смеётся получше, чем сидя поверх девушек. — Ты заметила, как быстро мы вышли на новый уровень взаимоотношений? Я у тебя дома, к тому же неплохо поладил с твоим котом… Все обещает быть куда лучше, чем было прежде. — Почему именно я? — наконец и я приподнялась, но на колени, ибо спина довольно быстро напомнила о том, что я была неудачно сброшена вниз, — Именно меня ты преследуешь уже не первый год. — Есть вещи, который не находишь во всех подряд. Эти вещи называются родственными чувствами. — Я не верю. — Знаю, и не поверишь. Не всегда во все верят. Иногда просто допускают. — Тогда к чему все это, если ты знаешь, что ничего не выйдет? Алхимик подошёл ко мне на уважительном расстоянии и остановился, вероятно, прислушиваясь к своему голосу разума. — Я разбила ему сердце из-за тебя, Ливио. Я… я так надеялась… думала, что все будет не так, как раньше. Я верила почти что в чудо… Он подал мне руку и я послушано приподнялась на ноги, все ещё сокрушенная. Собраться по частям не получалось — я была морально избита. — Почему ты отрицаешь то, что происходит с тобой? — Я не знаю. Нет, вернее, это неправильно. Ты другой. Ты темный алхимик. — Это похоже чём-то на предвзятость. И ксенофобию. — Ты совершал ужасные поступки. — За них я уже поплатился. — А Ческо… Он все ещё страдает. — Он или ты всё-таки? Действительно, он или я? Нет, никто не отрицает, что он не в лучшем расположении духа, но страдал ли он столько, сколько это делала я? — Зачем ты меришь нашу беду? — Я хочу помочь. Хотя бы раз в жизни я должен это сделать. — Здесь ты ничем не поможешь. Я должна была любить Франческо, чтобы хоть что-то наладить. — Почему? Отношения не должны быть долгом. — Потому что ты не понимаешь, что такое отношения. Откуда тебе знать, что люди любили друг друга, что им, может быть, плохо сейчас? Ты не можешь состоять в отношениях, если утверждаешь в таком ключе. — Мне не выпадал пока шанс на настоящие отношения. Я субъективен в этом плане. Мне стало жаль его. Впервые в жизни я чувствовала к нему что-то больше, нежели то, что зовут влечением телесным. — Ты сам это заработал. Фраза осталась без ответа. Она повисла в воздухе и растворилась в тишине. Она звучала остро и жестоко, как добивка от плеча. И он понял, что начал сдавать. Оказалось, и вправду, стоило лишь открыто поговорить, чтобы достучаться до него. Если Ливио не подделка без живых чувств, то мои слова задели бы его струны души. Осознание безрассудства его мышления и непреклонности к переоценке себя наконец настигло и его совесть. — У меня, наверное, нет права кого-то любить, — его губы сложились в горькой полуулыбке. Они дрогнули, — Всё это было зря. Он не стоял с минуту в раздумьи, как это делают в мелодрамах. Ливио ветром выбежал из комнаты, хлестнув плащем стену. Все внутри колотилось. Грудь распирало от бури терзания. Я не могла с ним так попрощаться. Я не могла прощаться сейчас. Я была уверена в своей правоте. В действительности так оно и было: он убивал людей, травил их и унижал, пособничал Каркону и совершал самые подлые поступки. Он разбивал сердца и втаптывал чужие чувства в грязь. Но почему? Потому что сам ненавидит честность и искренность или был брошен так же, как бросал других сам, но задолго до начала его жизни на стороне тьмы? Раньше он нарочито твердил мне об избрании себя, не рассматривая все мои отказы и мольбы об обратном, делал это грязно, яростно, как отчаянный берсеркер на войне. Что если его это спасало в каком-то смысле от последней стадии гниения: алхимик питался чужой болью, чтобы притупить собственную ещё более горькой? Кем бы он ни был, уж я-то есть человек. И я могу сострадать. Может, я снова пройдусь по полю капканов, понаставленных правилами его игры, но я предпочту попытаться перевести его судьбу с тропы апофеоза уныния и кромешного зла на более яркую сторону бытия. Я не хочу ему зла, не в данный момент. Да простит меня Ческо, но я имею право выбирать путь. — Не беги от себя, Ливио, — в догонку ему воззвала я, — Ты ведь сам мне говорил то же самое! Стук его пяток о пол чуть поубавился. — Ты виноват во всем содеянном, и тебя за это многие никогда не смогут простить, но ты должен простить, для начала, себя, чтобы что-то начать менять. Жизнь могла тебя потрепать, но не создавай себе те же условия, в которых ты был прежде. Это выбор, поверь, и он у тебя есть. Ты его просто отрицаешь, будто все это — настоящий призыв к суициду. Ты говоришь мне мудрые вещи, но считаешь, что они не касаются тебя. Я скажу это: ты заставлял меня таять в ожидании каждой нашей встречи на протяжении долгого времени. Ты прояснял некоторые вещи, даже давал скрытые советы по алхимии и не только. Я начала тебя уважать и все ещё стараююсь простить… Ты ведь сказал, что хочешь измениться! Выбежав к лестнице я успела его застать его силуэт, обтянутый чёрным плащом, чуть развивающийся от движений своего владельца. — Ты можешь мне сказать правду и я приму её. Давай раз и навсегда выясним, что за чертовщина между нами постоянно происходит. Я остановилась в лестничном пролёте. Скрывать смысла не было: я не хочу расстаться с Ливио навсегда, что бы я не говорила, как бы сильно не злилась прежде и в будущем за ложь и коварство. Он значит для меня нечто больше, чем очередной враг, больше, чем ехидный оппонент, гораздо больше, чем очередной пункт назначения в моей жизни. След, оставленный им в моей истории — не грубый шрам горестной боли, а пятно надежды, переживаний, всплесков чувств и эмоций, ревности, сострадания и улыбок. Неоднократно повторяют люди, что все это — настоящая жизнь, а не картонный муляж. Я постоянно отрицала все чувства к нему, напоминала себе заповедью то, что мне навязали алхимики света. Нет, я не хочу терять шанс что-то изменить в своей жизни. Я хочу понять все то, что таится за магической стеной, выстроенной Этэреей. Долой страх и сомнения того, до чего тебе дела не должно быть, де Нобили. Ливио мне был нужен. Я даже не понимала все это время насколько его нахватало. — Останься, — почти беззвучно произнесла я. Я могла ощутить издалека, насколько сильного его потрясли мои слова. Маг, словно от испуга, обернулся и я увидела встревоженные чёрные глаза, однако переполненные светлой надеждой. Последняя фраза являлось таким сильным побуждающим толчком, что я сама возбудилась к подвигам в налаживании мира в отношениях. — Ты… — его губы едва смыкались, — я не понимаю. Ты поставила меня в тупик. Я не знаю, что делать. Слова и не требовались. Я спустилась с лестницы, все приближаясь к нему шаг за шагом. Поражённый, но все ещё недоверчивый, Ливио удерживал свой взгляд в стороне, лишь бы не соприкасаться с моим. Он волен бояться открытости, привыкши играть в тени, выступая лишь во мраке, как неосязаемый призрак. Но, чтобы увидеть изъян, нужно подойти ближе к свету. — Забудь о том, что есть тьма и свет. Что вообще есть алхимия. В отношениях есть своя неповторимая магия. Её не творит один человек, лишь пара. В этом вся твоя проблема. А ты единоличник, Ливио. Моя ладонь прижалась к его прохладной твёрдой щеке. Гнуть резину дальше не было смысла, и я потянулась к нему, запечатав губы юноши в сухом от страха поцелуе. Единственное подобное, медленное, возможно, слегка перетянутое, неумело взаимное касание губ обладало огромным чувствительным смыслом, от которого кровь согревала дрожащее тело, но не било в голову ключом возбуждения. Это было искренне, на эмоциях, не продумано, а предначертано. Разжав глаза, я всё-таки соприкоснулась с его взглядом. Снова передо мной стоял тот самый Ливио — с той же мальчишеской улыбкой, пропитанной ехдностью, но не злобной, как прежде, а будто родной, давно знакомой харизмой. — Не поверю, если скажешь, что Франческо тебя этому учил. Скрыть улыбку и румянец не получилось. — Знаешь, я никогда не целовался вот так. Что-то новенькое. — Ты все равно придурок, — словив момент и незаметно коснувшись края его плаща, я будто заручилась его присутствием, пронеся на кончике пальца ту мимолетность с собой. Улыбка упрямо не сползала с моего лица. Однако я покинула его общество. Спешно захлопнув за собой дверь, я прижалась к стене, едва удерживая порывы смеха. Внутри все разрывалось, словно я подцепила вместе с поцелуем светошумовую гранату, что всколыхнула ярким сгустком энергии в грудной клетке. Лицо было порализованно глупой, стойкой улыбкой, которая, то и дело, все заползала на уровень ушей. Платон осторожно подкравшийся ко мне, вопросительно подергивал ушами. — Я не в порядке, я определенно не в порядке, Платон, — в этот раз кот посчитал мои ладони достойными его ушка, отчего он не стал шипеть и бросаться в атаку, как было прежде, — Не знаю, я вроде злюсь на него, потом не злюсь, и вообще это все странно. И неправильно. Но я так воодушевлена! Платону, конечно, дела не было до моих душевных беспокойств: он просто терся о руку и блаженно урчал, выгибаясь волнами, но всё-таки служил собеседником, податливо готовый выслушать. — Я творю немыслимые вещи: впустила в дом Ливио, задушевно с ним поболтала да ещё и полезла с поцелуями… Надо сбавить обороты. Фух! Сказать, что я не готова к такому темпу развития наших отношений — ничего не сказать. Я соглашусь, что тайно желала с ним встретиться и наладить контакт, но так быстро… Однако, что меня радует, — я не ощущала того, что боялась показывать в открытую, что пыталась запрятать куда подальше — желание быть к нему ещё ближе дозволенного. Этого просто не было. Прорывом в самоощущении назвать нельзя, но я медленными темпами сбавляю подлую «крысу» на нет. Ведь я сама его впустила, даже пригласила в дом, ввела его за ручку в комнату своего доверия. При виде его самодовольной физиономии я начинала закипать, вспоминая о том, каким же мудаком он был пару лет назад. Но спустя время, я была готова быть рядом с ним, беседовать, спорить, скрывать улыбку. Почему я все ещё отрицаю то, что он глубоко запал мне в душу и не собирается оттуда выбираться?

***

Ночь накатывалась на небосвод. Тучи частично расступились, и в небесном прорубе засияли бледные звёзды. Сейчас меня совершенно не волновало положение алхимии света. Как-нибудь ведь управится без меня, верно? Стук дверь моей комнаты выволок меня из раздумий и мечтаний. Поднявшись на ноги, я дёрнула замок и распахнула дверь. Ливио приветливо моргнул и приподнял ладонь из-под плаща. — Привет, — очень принуждённо и глухо ответила я. — Мне стало скучно сидеть одному. — Да. Мне тоже. Нет, мне совсем не скучно ронять слюни в пол и мечтать о девичьих проблемах без алхимии. — Мы можем выпить чаю, — добавила я, чтобы разговор не застревал на месте. — Спасибо, я откажусь, — Ливио снова прошёлся языком по ссадине, вызывая у меня приступы стыда и возбуждния. Я отступила от прохода в комнату. Алхимик прошёл вовнутрь и визуально наладил контакт с моим котом, который, на удивление, принялся тереться ему о брюки. — Мы с ним поладили, — почесав ухо коту, Ливио снял с себя плащ, свесив одеяние на настенный крючок, где висели мои джинсовки. — Думаю, мне бы не пошёл голубой или синий цвет, — заметил парень, прощупав мою одежду на предмет соприкосновения со своим вкусом. — Ты когда-нибудь носил что-то светлее чёрного цвета? — Да, белую рубашку. Но, полагаю, и это не совсем мое. — Ты ведь ничего другого не носил? Как ты можешь судить об этом? — Не знаю, я привык ходить в чёрном. Я вроде призрака, а призраки в голубых джинсовках не ходят. — Призрак модного типа, — я улыбнулась и опёрлась о стену. — Нина, я хотел бы прояснить кое-что, — как бы невзначай, но предельно резко обыграл он тему диалога. — И что же? — Я не верну тебе Талдом Люкс. Ну что же, следовало ожидать. Либо он подмазывался все это время, чтобы эффект от вести о потери жезла был не таким существенным, либо у него есть на это обоснование. — На каком основании? — Это касается алхимии в целом. Мне многое нужно будет тебе объяснить. — Так вот же я, объясни сейчас! — Ты откажешься меня слушать. Это очень непросто принять, но Каркон был в чём-то прав насчёт Этереи. Она не так чиста на руку, как все думают. Я не говорю, что она злодейка, но, скажем, проступок в рамках алхимии она совершила непростительный. — О чем это ты? — я выпрямилась, посерьезнев. Кажется, чересчур. — Я объясню тогда, когда ты начнёшь мне по-настоящему доверять. Я знаю, что уже могу говорить тебе о таких вещах, знаю, что ты не пойдёшь с доносом, поэтому просто дай время мне обдумать. Я постараюсь держать тебя в курсе всего, если ты хочешь знать правду. — Я не могу тебе до конца доверять. — Я о том и говорю, Нина. Поверь, я дам много поводов верить мне. Я буду стараться. Но говорю заранее, что ты не должна беспрекословно подчиняться ее словам, ибо они могут вводить тебя в заблуждение. — Ко мне заявился темный маг и просит о беспочвенной вере в его слова. Хм, — я коснулась задумчиво ладонью своего подбородка, — пожалуй, да, ему стоит верить. Он надеждый человек, не то что Мать всех алхимиков. — Конечно, ты не веришь… — он опустил руки, сунув их в карманы брюк. — А на что ты надеялся, уважаемый? Что я тут же тебе все прощу, если дала шанс измениться? — Ты меня поцеловала! — Это не повод для… Для… М-м, да забудь, что я вообще это делала! — Нет уж, ты меня поцеловала, ты мне поверила там, на лестнице. Это значит, что я располагаю всеми возможностями тебя завоевать. — Завоевать? Я не крепость, чтобы меня отвоевывать! — Твоя глупая гордость — самая настоящая преграда. — А твое напускное… это, — я описала его силуэт взмахом рук, — не преграда ли? Мы замолкли. Платон задумчиво глядел в нашу сторону. — Ладно, нам нельзя шуметь. Карло может заподозрить неладное, — я потёрла глаза от усталости, — Уже поздно и… — Я буду внизу. Если вдруг зайдёт садовник, я успею это заметить. — Да, хорошо. Ливио пару раз кивнул головой, не отводя от меня глаз и медленно отошёл от двери комнаты. Вскоре он скрылся за углом. — Чёрт, что же происходит? — я обратилась к Платону, а в ответ на свою реплику получила протяжное «мау-у». Оставалось только готовиться ко сну. Я стянула с себя всю одежду и кинула в корзину для стирки. Ванная была совсем рядом, поэтому я накинула на себя банный халат и юркнула прямиком туда и заперла дверь. Халат сполз сам по себе, подбирать мне его совсем не хотелось, поэтому я просто открыла холодную воду и подставила туда свою голову. По прядям покатились крупные капли, а вскоре полились целые струи. Покуда до тёплой кожи не достиг пробуждающий холод, я ещё с мгновение задавилась вопросом «Я дура? Или всё-таки отчаянная искательница приключений?».

***

Волосы довольно быстро высохнули и теперь приятно пахли, ещё более тем расслабляя. Утомление сказалось на моей инициативности пойти и поесть чего-нибудь, поэтому я осталась сидеть в кровати. Телефон, что лежал рядом оповестил о сообщении. « — Ты в порядке?». Это была Фьоре. Пожалуй, было лучшее время для диалога. « — Не могу сказать точно. Но, хочешь знать, он сейчас у меня». Я опустила телефон экраном вниз и оценила степень провокации в моем смс. Сегодня я необычайно дерзка. Снова сигнал. « — И-и-и, я боюсь узнавать подробности» « — Все в порядке. Я у себя в комнате. Любы нет дома. Карло знать не знает о нем» Сигнал. « — Ты уже знаешь зачем он пришёл?» « — Сблизиться, разумеется» Фьоре на сей раз медлила, но статус «набирает сообщение» отображался довольно продолжительно. « — Так, давай начистоту. Если вы планируете заниматься интимными вещами, которые меня, впрочем, НЕ КАСАЮТСЯ, то будь аккуратна. Я не говорю, что ты можешь поступить неправильно, но будь на чеку. Всё-таки первый опыт…» — Я не планирую его пускать к себе ещё ближе, — возразила я, и снова принялась печатать. « — У меня нет таких мыслей. Я планирую спать» Сигнал. « — Как скажешь. Я просто пытаюсь предупредить :)» Конечно, я сказала неправду. Скрывать от самой себя тот факт, что я уже не первый десяток раз на дню думаю об этих вещах — ничего не сказать. Если честно, я реально планировала спать. До переписки с Фьоре… « — Если я сейчас сделаю что-то ужасное, то надо делать это профессионально…» — Платон, я пойду к нему… наверное, — я взглянула коту в глаза и попыталась не краснеть перед питомцем за сказанное, — Господи, что я делаю? Нет, я никуда не иду. Надо спать, и если я посплю, то он уйдёт. Зарывшись в постель с головой, я отвернулась от кота. Но хватило меня не надолго. Я развернулсь лицом к коту и снова потревожила его дремоту. — А что если попробовать? Я ведь не сказала, что он мне не нравится. Но спят по любви, а я его сегодня ударила. Что? «Бьет — значит, любит»? Возможно… Я подобрала с простыни телефон и снова набрала Фьоре. « — Послушай, а что я теряю?» Нервно постукивая пальцами об экран, я пролежала в думе пару минут. « — Девственность» Лаконичность Фьоре поражала своей прямотой. Вслед за тем пришло очередное смс: « — Нина, что плохого в том, что два подростка переспали по обоюдному согласию? Не будем учитывать возраст согласия. Если ты к нему что-то чувствуешь, а он к тебе, то дерзай. Я никому ничего не скажут». « — Я сомневаюсь в его намерениях» Сигнал. « — Тогда спи. Я не хочу тебя толкать на то, что потом превратиться для тебя в проблему. Если ты считаешь, что готова, что можешь доверять тому, кого впустила, то пойди, черт возьми, и проверь свои чувства!». — Ладно. Ладно, ладно, о’кей. Мне вспомнились его касания. Когда он жадно трогал меня, поглощал мой запах. Мысли дьявольски заводили меня, словно черта в табакерке. И я могла вот-вот выпрыгнуть. То, о чем я думала, было крайне убого, но человеку присуще. Нет, я не должна этого делать. Сиюминутный порыв страсти — падение в пропасть. Да о чем я вообще думаю? Я не могу допускать мысли, что это возможно. Я и Ливио не будем сближаться. Но, боже мой, я не могу и дальше делать вид, что между нами ничего нет. Вся эта химия, все эти взгляды, эти его подобия попыток заполучить меня силой наглядно представлялись тем самым, на чем строиться симпатия. Я готова принять свои волнения в сердце, но не готова быть его. — Не-а, Платон. Я не могу… Кот снова приподнял мордочку, выпучив глаза. « — Ты глупа, наивна и неумела в отношениях с парнями, Нина», — зрительно ответил мне Платон и снова улёгся удобнее. Я прикрылась глаза и попыталась стряхнуть с себя напряжение и жар в животе. — Принесу настойку Любы. Толчком я приподнялась с кровати, сунула ноги в домашние тапки и вышла из комнаты. Пол скрипел и ныл под весом моего тела. Свет в доме все ещё горел. Я скрываю это даже от самой себя: и ведь вышла я только ради того, чтобы посветить собой перед Борио! Чтобы он заметил меня, снова начал приставать с расспросами, нелепыми фразами и прочим. Как тяжело жить, втрескавшись в образ сущей проблемы. Если он выйдет, то внутреннее «Я» будет ликовать от счастья. За окном мерцали уличные фонари, изрядно потрепанные в следствие погодного ненастья. Приблизившись к столовой, где свет был потушен, до моих ушей дошёл легкий треск дерева. Если даже это была случайность, я успела вздрогнуть. Слив в стакан настой и вдохнув мягкий аромат, я почувствовала накатывающуюся волну сонливости. Зевнув, я обернулась к выходу и чуть было не выронила полный стакан на плитку, столкнувшись грудью с Ливио. Капли настоя стекали по моим пальцам и длинной взмокшей футболке, падая мелкими гроздьями на пол. — У тебя резкий разворот. Я недовольно зыркнула в сторону парня и поставила стакан на банную стойку, теперь подыскивая полотенце. — Перестань подкрадываться. — Я не могу заснуть. Мне нужна компания. — Обойдёшься, — нервно затирая пятно, бурчала под нос я. — Прости, я случайно, — Ливио отошёл на пару шагов и опустил некогда готовые к действу руки. — Забудь, все нормально. — У вас и вправду здоровский дом, — он обвёл глазами все помещение и поражено выпучил нижнюю губу. — Да, наверное. Когда бардак был ликвидирован, я вновь взяла наполовину пролитый стакан в руку и двинулась к себе. — Ты совсем не хочешь побеседовать? Почему при встрече со мной ты закипаешь? — Я в норме! — противилась сказанному я, обернувшись к нему лицом и кинув ему в ответ нервную реплику. — Франческо тоже вызывал у тебя приступы любовной ярости? — Послушай, я не злюсь. Это уж точно не любовная ярость. Просто, так сказать, я ещё ничего толком не понимаю, да и вообще… Ливио промычал невнятное и закивал головой, отчего его некогда прилизанные кудри вновь выпали на лоб. Скрывать то, что я вышла не ради настойки, было крайне глупо. Мне нужно было его общество. Всего-то пару минут назад я всерьёз задумывал о том, чтобы переспать с ним. Я чертовски этого хотела. Но я не могла сделать это сама. Это было неправильно. Но сейчас, когда между мной и Ческо зияет пропасть, я могу попробовать поверить ему. Или своему неугомонному, голодному ощущению девичей неудовлетворенности былыми отношениями с парнями. — Хорошо, — Ливио отступил в сторону и дал проход вперёд, — Я не настаиваю. Думал, что нам удастся хоть немного, но сблизиться. — Мы сблизились. Слишком сблизились. В том-то и дело, что я не пойму ни себя, ни своих чувств, поэтому не могу рационально оценивать поступки. Я шагнула от него к выходу на лестничный пролёт. Он догонял позади, неслышно ступая по скрепучим полам. — Раньше я думал, что ты станешь моей даже после единственного поцелуя, а теперь ты целуешь меня сама. И не то чтобы я знать не знаю, что делать дальше… Знаешь, если ты всё-таки сможешь выбрать хоть что-то, то дай мне об этом знать. Теперь его фигура обогнала меня, стремительно убегая по лестнице вверх, где скрылась в тенях. Он был прав. Я метаюсь от одной крайности к другой. Подвергнуть свои репутацию, веру в алхимию света ради одного мимолетного рвения получить желаемое разом? Звучит опасно и неразумно. Хотя, должно ли меня сейчас это волновать?.. Как-никак я должна разузнать то, о чем мне говорит Ливио. Либо он мне вешает лапшу на уши, показывая иллюзию туза в рукаве, либо и вправду знает об Этерее какую-то тайну, об алхимии в целом. Сейчас у меня нет ни единого шанса вновь связаться с Матерью всех алхимиков, но, возможно, это к лучшему. Вслед за ним поднялась и я. — Я все равно не буду спать, — моя рука опустилась на поверхность старой, но добротно отполированной двери темного дуба, за которой слегка постукивали древние как свет часы моего деда. Расположился Ливио не, а бы где, а в кабинете Миши, где он проводил время за писаниной. Дверной щелчок побудил меня отпрянуть от двери. Борио вытянулся в рост из комнаты, его безобидное, как показалось, лицо преобразилось в загадочном свете ближайшей лампы. Бледный, темноватый оттенок жаркого пламени, имитируемого декорированными шторками на свету, падал на его острый изгиб подбородка, блестел искрами в глазах. Показалась и царапина, полученная при неизвестных обстоятельствах. Борио протянул мне ладонь, приглашая в своё анонимное общество темных магов. Я последовала за ним нога в в ногу, ни на шаг не отступая от его ритма ходьбы. Пожалуй, лестница виллы, по которой я не раз успела потоптаться, вдоволь наслышалась всякого и увидела очень многое. В его крепкой руке, кое-где испещрённой ссадинами и порезами, чувствовалось биение тепла. — Ты не прочь побыть у камина? — Нельзя его зажигать. Это привлечёт внимание. — Ладно, — юноша не сопротивлялся, а наоборот, будто специально проявлял куда более стойкую терпимость, нежели прежде. Его лоб был на удивление прям, в глазах — статичная уверенность в своих действиях. Он знал, что происходит. Я села в ближайшее от холодного жерла камина кресло, поддев под себя колени, пока Ливио предельно аккуратно раскладывал плащ, который уже не раз снимал, но почему-то снова на нем оказывался. Я улавливала его косые, вкрадчивые взгляды, слегка нерешительно и аккуратно продолжая играть в шпиона-перехватчика. — Ну так ты будешь что-либо говорить? — он первым вновь вступил в открытый диалог. Представлялось мне, будто идёт игра двух враждующих дипломатов на поприще политики, но не пары, пытающуюся сблизиться. — Говорить вот так прямо, через силу невозможно, — я все ещё умудрялась тянуть наше общее терпение, и у меня по-прежнему это хорошо получалось. Как известно всем, я дерзка и занудна. И пусть так будет дальше. — Хорошо, — Ливио, словно большая, темная, злая лужа, растёкся в софе и вытянул длинные худые ноги. К слову, Ческо был куда более атлетичного телосложения в плане мышечной массы, чем Ливио похвастаться не мог. Однако размах плеч второго был куда более самоутверждающимся в сравнение с большинством парней его возраста. Да, боже, его плечи были такими же, как у Атланта — мощными и эстетичными. А носил он на них, конечно, свои плоские шутки, похотливость и непримиримое ни с чем влечение к моей персоне. В моей голове эта чертова рубашка мимолетно скинулась с его бюста и полетела на ковёр. Мысли бежали вприпрыжку все дальше и дальше. Нужно было немедленно это прекратить. — Как так вышло, что ты все ещё жив? И, кажется, твоя призрачная форма в прошлом. — Это долгая история. Как я сказал ранее, когда смогу полностью доверять тебе, тогда и буду с тобой откровенен, как раскрытая книга. — Ты сводишь мои попытки поддержать разговор к абсолютному нулю. — Задавай вопросы попроще. Вопросы попроще? Хм. Как насчёт того, чтобы поинтересоваться о том, что он забыл в моем университете? — Почему ты выбрал компанию тех двух болванов в универе? Неужели тебя на большее не хватило? — Ха-ха, — лицо мага расплылось в улыбке, — они могут быть неплохой ударной силой. Их все одинаково боятся и ненавидят, а я как разряжающий элемент в нашем тандеме. Столько самолюбования в его словах, что меня сейчас вывернет. — Что ж, пусть так. Теперь ты задавай вопросы. Я была готова ко всему. Говорила я с Ливио, — подросшим и одуревшим Ливио, который не побоялася заявиться ко мне домой. Логично предположить, что я ставлю себе грабли под ноги. — Что тебе нравится во мне? — его глаза сновали в потолке, и отвечать мне бы пришлось его притупленному острию массивного адамова яблока. — Провокационный вопрос. — Тем не менее… Давай разнообразим наш диалог и привнесём в него долю азарта? «Ни за что!» Я молчала, настороженно следила за движением его кадыка вверх-вниз, додумывая его будущие вопросы. — Соглашайся, будет интересно. Наконец он поднял голову с изголовья софы. Его глаза осели на мне, охватывая любое мое движение, вплоть до попыток не содрогаться от мимолетной дрожи в руках. — Х-хорошо… — мои щёки определенно начали полыхать огнём. — Давай установим правила: можно задавать любые вопросы, кроме тех, на которые, ты знаешь, я не отвечу тебе. Все вопросы, касательно алхимии на бытовом уровне, можно задавать. А чтобы было не так скучно, пусть будут жертвы за молчание, допустим… — На раздевание, — играть его оружием было куда интереснее, чем тем, что мне вручили в далёком детстве. Нужно было больше провокаций, а иначе его не победить. Тем более, я уже принимала участие в подобных игрищах и всегда оставалась в плюсе. В его взгляде блеснул огонь. — Будь по-твоему. За молчание мы платим одной единицей одежды, — Борио выпрямился, — И мое экстра-условие: отказ снять вещь карается исполнение одного любого желания. — Ты чертов азартный игрок. — Жизнь без азарта скучная. Можно ли допускать мысль, что я связывалась все это время с ним только ради азарта? Может ли быть так, что от него требовалось всего лишь внимание ко мне? — Ладно, потом ответишь на мой вопрос. Даю право задать тебе вопрос первой. Я сглотнула. С губ сорвался нервный смешок. На что мы играли? Нет, это было не обыкновенный подростковый соблазн вкусить запретное, а попытка раскрепоститься друг перед другом. Да, открыться телесно. Но корень надежды на сближение скрывался куда глубже человеческого желания удовлетворения. — Как часто тебя бросали девушки? Вопрос был совершенно непровокационным, но Ливио тщательно подбирал слова. Или ответ? — Один раз. Возможно. — Можем ли мы друг другу верить? — В том-то и смысл. Если бы я знал, что мы будем беседовать, я бы взял какой-нибудь препарат из лаборатории Каркона. — Что ж, учитывая, что это малонравственно, заставлять других насильно говорить правду, я сделаю определенные выводы. — Ты думаешь, я бы сделал это без твоего ведома и согласия? — Вполне, вполне… — Ты слишком плохого обо мне мнения. Идём дальше. Теперь мой вопрос: тебе нравится мой запах? — Чт… Я не знаю. Я должна… опробовать. Снова лицо охватило огнём и неистовым жаром смущения. Запах? Что за глупость? Я не помню его запаха. Даже не могу сказать точно пользуется он парфюмом или нет. — Конечно, можешь опробовать. Он сидел на месте, закинув ногу на ногу, широко расставив руки вдоль изголовья мебели, и настойчиво глядел мне в глаза, приглашая на танец противостояния. Если я буду медлить дальше, то он подумает, что я смущаюсь. Игра должна идти на равных. Я встала, попытавшись разбить расстояние в полтора метра на максимально возможное количество шагов, пройдя таким образом совсем немного, под давлением его присутствия пришлось сдаться и уже подойти к нему. Лицо мое горело от напряжения мышц. — Ливио, привстань, пожалуйста. — Нет, ты сама выполняешь условие вопроса. Или хочешь отказаться? Чертовски низкая софа, чертовые длинные ноги, преграждающие мне всякую попытку к нему не наклоняться близко. — Мне неудобно, — низким голосом добавила я, отведя взгляд. — Ну же, ничего сложного. Рука легла на подлокотник, послужив опорой. Был велик шанс того, что я бы не смогла удержаться на ногах, что могла бы соскользнуть на колени. Я опустилась к нему, наклоняя голову все ниже к его шее. Он, словно приглашая, чуть увёл свою тёмную, кудрявую голову; и вместе с тем, нас заводили в глубокую степь суровый рок событий, желания естественные, непоколебимые — все дальше и дальше. Мы уж погружались совсем в пучину, едва наши разгоряченные чувством лица выплывали из темных вод. Нет, противиться — единственный верный способ остановиться, и привыкать к тому, что было не твоим — преступление. Стойкий холодный аромат чистоты, далекий, чуждый. И пусть он был похож на бледный айсберг, охваченный огнём чувств. Он был остр и манящ, но… — Нина. … далек от моего мира. Сумасшедшая слабость. Душащее обидой желание быть игрушкой в руках мерзавца в плаще и с тщеславной улыбкой. Почему мне было так плохо? Либо быть его и страдать в неопределенности, либо отказаться сразу и жалеть об утерянном ещё долгое время. Непримиримость тяги к довольству и долг снова стояли ребром. — Что скажешь? Я опустила веки и довольно улыбнулась. — Ничего особенного. Ливио обратил на меня двусмысленный взгляд и щёлкнул костяшками пальцев. — Моя очередь, — стоило придумать коварный вопрос, который сбил бы его с толку, но на ум, как на зло, приходили детские вопросы типа «Твоё любимое животное?». В таком случае, я решила расспросить его о нашем общем месте учебы, — Как ты смог поступить на факультет архитектуры? — Сдал вводный экзамен. — Каким это образом? — уже втянувшись в разговор продолжила я. — Это второй вопрос. Мой черёд расспрашивать. И так… Из чёсанной макушки мага вытянулась ещё одна густая прядь. — Как часто ты себя удовлетворяешь? Только честно. Поначалу особого внимания вопрос не привлёк, но чем дольше его отзвук стоял в ушах, тем больше расширялись орбиты моих глаз. За безвольной пассивности реакции тела скрывался рёв недовольства и оскорбленности разума. — Ты какого черта задаёшь такие вопросы? Я ведь специально подбираю что-нибудь не такое деликатное! — я сосокочила с места и гневно повисла над ним, словно злая мамочка перед фактом шалости наглого ребёнка. — Ты сама согласилась, и знала ведь, на что идёшь, — он был сведу почти как дитя: невинное и малое, но какой дьявол сидел за этим притворством. — Я отказываюсь отвечать на такие вопросы. — Тогда ты выполняешь одно мое желание. — Жулик! — Неправда. Я огласил правила, ты с ними согласилась: где же я жулик? — Идиотские вопросы, Борио! — Я буду задавать их и дальше. Ты готова исполнить одно мое желание? Всего одно. Отказаться — значит полностью убить в себе задатки юношеского задора и поставить на седее речь зануды. Если он не станет заставлять делать ничего мерзкого, то я выполню желание. — Даже не думай о чем-нибудь пошлом, — выкинула я в качестве предупреждения. Ливио поднял руки в жесте «сдаюсь» и поднялся на ноги. Разница в росте оказалась куда более заметна, нежели прежде. Его глаза блуждали по мне, будто отбирая информацию о моем теле. — Не томи. Что мне сделать? — Не так много. — Что? Нет, Ливио не из тех, кто не будет смаковать любой из подвернувшихся шансов делать то, что он желает. Разжевывая момент свободы действий, он, как чёрная змея, обходил меня кругом, осматривал и тщательно выбирал точку удара. Я лишь на вид послушно стояла на месте и не пыталась что-либо делать. Это условие игры. — Расскажи обо мне то, что никому не рассказывала, касательно своих ощущений. Из опыта наших встреч. Куда ужаснее оказалось ждать его желания, чем довольствоваться тем, что я получила взамен на ожидание. — Я не рассказывала никому о том, что реально чувствовала к тебе. — Продолжай. Маг навернул третий круг. — Ещё давно. Когда ты представился мне как Ческо, пытаясь обмануть. Я сразу поняла, что это был ты, но… Меня это задело. Куда больше, чем ты можешь представить. Ливио сбавил оборот на миг, после чего вновь продолжил хождение, хищно заглатывая меня взглядом. — Наверное, ты думал, что я смогу влюбиться в тебя только потому, что ты похож на него, на Франческо. Ха, — с губ сорвался вздох огорчения, — Но почему? Почему ты посчитал, что будучи им, я смогу питать к тебе такие же чувства? Ради чего ты вообще так поступил? — Это было давно. — И тем не менее! — я обернулась к нему, подставив себя едва ли вплотную, — Меня это оскорбило: твоя попытка играть тем, что он мне нравился. — Любое мое действие тебя оскорбляет. — Не повод ли это задуматься? Он был предельно серьёзен. Его шаг сократился почти второе, превратившись в топтание на одном месте. — Знаешь, если бы ты не пытался брать меня таким способом, я, возможно, переменила бы своё отношение. — Сейчас оно уже изменено? Мы смотрели друг другу в глаза, один усерднее другого ковыряясь в душе оппонента по зрительной перепалке. — Моя очередь задавать вопрос. — Ответь мне, Нина, — он схватил меня за запястье и потянул к своей груди, когда я начала была отходить обратно от него, — Ты переменила своё отношение ко мне? — Что измениться от моих слов? — Перестань постоянно уходить от ответа. Каждый мой вопрос либо отклоняется, либо игнорируется. Хватит со мной играть. Это имеет для меня принципиальное значение. Ливио небрежно ухватил меня за плечо и толкнул на софу, где некогда сам свободно раскинулся. Откуда мне было знать о его намерениях: он мог запросто мною играться, как куклой, мог приминить магию обольщения. Могло приозойти все, что угодной, и я не смогла бы проконтролировать ситуацию без Талдома, без алхимии. Пока Ливио стоял надо мной, меня снова ужалила оса, поразив ядом агонии от собственной беспомощности. Кто я без жезла, без магии, без помощи друзей и наставников? Нина де Нобили с архитектурного факультета, бывшая девушка Франческо, лучшая подруга Фьоре и любимая внучка Михаила Мезинского. И… всё. Больше ничего. Я окажусь никем без внешнего вмешательства, без оружия и книг. Всегда ли я была так ничтожна или я просто ослабла и растеряла все навыки? — Чего молчишь? Ты снова меня игнорируешь. — Ты изменился, в этом-то и суть, — кончика моих губ коснулась дрожащая улыбка. Я отвернулась от взгляда мага, — Проблема в том, что изменились вы все. Но не я. Мое развитие достигло своего апогея в двенадцать лет, там же оно и спало на нет. Ливио все молчал, тщательно пережевывая сказанное мной, как приторную пахлебку из горя и нытья по тому, кем я так и не стала. — Смотри на меня. Внимательно. Я даже не сопротивляюсь, настолько ослабла. Уверенна, каждый из вас в сравнение со мной отныне не идет: вы, должно быть, стали только крепче и сильней, пока я деградировала по полной, думая о земных вещах. Я забыла, какой груз у меня был на плечах, забыла, кем была, совсем обо всем забыла. — Никто в этом не виноват, кроме тебя. — Ты прав. Это я виновата. Над Ксораксом снова сгустились тучи, я снова нужна Шестой Луне. — В таком жалком виде ты им не нужна. Вряд ли ты хоть кому-ниубдь будешь нужна, если продолжишь довольствоваться тем, что имеешь. — Если бы ты мне вернул жезл, все бы изменилось. — Я его выйграл, он мой по праву победителя. А ты его не достойна. — Я ощущаю в себе пустоту, — я тронула ладонью грудь, будто боялась уронить из грудной клетки собственное сердце, — Пустоту, которая растет с каждым днем. Я не могу ее заполнить, не хочу. Мне не за что ее заполнять, не за кого. Ксоракс мне больше не кажется тем домом, в который меня тянуло на всех парах. На той планете меня знают как бездумного борца, который должен выполнять любую опаснейшую работу по одному велению Этэреи. Если Этэрея такая великая, почему она сама не была в силах справиться с каким-то несчастным Карконом, если это сделала девчонка, едва перешагнувшая свой первый десяток лет? Меня раздражает неизвестность. Меня раздражает этот чертовый Ксоракс! На лице Ливио вспыхнул злобный огонь, переходящий в куда более мрачную улыбку. — Я тебе предложил свою помощь. Я был готов открыть тайны, в отличие от них. И мне под силу тебя разуверить в абсолютной безгреховности твоих идолов. — Ты, как и прежде, преследуешь только корыстные цели. Не будь ты Ливио, не крал бы у меня жезл. — Без твоего Талдома мне не справиться. Этот жезл — реликвия, достойная только избранных. Я предлагаю идти со мной, чтобы узнать правду обо всем. — Каким образом и при чем здесь Талдом Люкс? — Каос. Все дело в Каосе. Если мои догадки верны, то твой Талдом пришел к тебе из горна Каоса. Вместе с Пандемоном и остальными оружиями. Я обернулась лицом к настольному портрету Эспасии; взгляд миловидной женщины был так мягок и проникновенен, что готов был менять в лучшую сторону даже отчаянных мерзавцев. Если бы Миша и бабушка были рядом, то обязательно сказали бы, что делать дальше. Сейчас я на перепутье судьбы: между выбором вступить на прежний путь спасения Ксоракса и поиском правды о наследии, моем предназначении и тайне Каоса на стороне Ливио. — Мой черёд задавать вопрос, — я вернулась к Ливио, ожидая, пока тот сделает то же самое, — Ливио, если это все сущая правда, если ты говоришь мне без доли корысти… Ты по-настоящему хочешь открыть мне тайну алхимии? Или это лишь условности, чтобы добиться прежнего зла? Борио вопросительно вглядывался в меня. То ли это было сомнение в себе, то ли во мне, но он, видно, был озадачен тяжким выбором. — Хочешь правды? Я скажу. Я не уверен ни в себе, ни в тебе, ни в алхимии, ни в убеждениях, ни в том, что хорошо, а что было плохо изначально. Я сам не знаю своего пути и только собираюсь его проложить, но для этого мне нужна ты. И я искренне надеюсь, что ты выберешь меня и мой исход, потому что мое возвращение было связанно с тобой. Если я буду вынужден добиваться тебя такими долгими, тяжелыми или даже бессмысленно изощренными путями, то мне стоит хотя бы попытаться доказать тебе чистоту своих намерений. Пока это только слова, при моем первом появлении я произвел не лучшее впечатление, запугав тебя и остальных. Да я и сейчас продолжаю тебя пугать, но позволь мне хотя бы доказать результат тех перемен, что я снискал за все это время. — Ответ принят, — я окажусь величайшей волшебной дурой за все века, прожитые алхмией, но если я не попробую хоть что-нибудь понять, пусть даже путем, который предлагает темный маг, то я не могу звать себя алхимиком. Мне предстоит долгий путь поисков истины. Нужно будет начать с себя, ибо если я продолжу бросаться в объятия уныния, бездушной похоти и собственной глупости быстрых выборов, то окажусь на самом дне алхимии и человеческой возвышенности. Ливио важно сложил руки на груди, выпрямился и вздохнул, наконец немного оживившись. — Тот шанс, что ты мне даешь, я безмерно ценю. Если светлые маги живут одними только возвышенными речами, громкими обещаниями и пафосом, то мне вас всех жаль. Хотя, впрочем, я только что сделал тоже самое, — подобие живого смеха, завуалированного под насмешливую ухмылку, было неожиданно простодушно, что было, конечно, неестественно для парня в черной мантии, некогда бросавшегося на девушек в порывах страсти. — Понятия не имею, как мы дошли до консенсуса, но мне стало легче. — Мне тоже. Но на твоем места я бы даже не улыбался, слабачка. Двенадцатилетняя Нина обладала пылким, своенравным и непоколебимым характером, а сейчас я наблюдаю какую-то неудачницу, которую можно взять простым человеческим флиртом. Похоже, ничего не могло вытравить из него наглость. Я бросила на него пламенный упрек, отчего получила в ответ лишь поддразнивания. — Ай-ай, нельзя столько нервничать. Смотри, не надорви последние суставы, алхимичка на пенсии. Тяжелейший период душевных терзаний канул в небытие. Подозрительно, но я ощущала прилив сил, какого прежде не было. Звезда статично оставалась черной. Впрочем, если я даже и сблизилась с Ливио, это не означало, что оставалось раскинуть руки и плевать в потолок. Примечательно то, что стоя рядом с магом, я вовсе не ощущала никаких притязаний. Похоже, голодная крыса слишком сильно испугалась все разрушить и спряталась глубже прежнего. Ксоракс обязательно все узнает о моих встречах с Ливио, все, вплоть до деда Миши узнают о том, что я в шаге от гнусного предательства идеалов светлой алхимии. Все они попытаются мне помешать. Однако меня это не заботит, ибо за столько лет никто из гильдии магов света не удосужился обременить меня щепоткой проясняющего знания, хотя бы грошей информации о том, зачем я столько прошла, почему я не слышу ответа на ключевые вопросы. Так пусть они узнают, что защитник Шестой Луны должен хотя бы иметь представления о поводах волнений Этереи, а не слепо подчиняться указам того, кто снизошел до юной Нины, которая знать не знала о плохих вещах, как гром среди ясного неба. И плевала я на запреты контактов с темными магами. Ливио я знаю давно, и если бы мы и вправду хотели навсегда расстаться, то давно бы оборвали все нити друг между другом. Ливио широко улыбался. Alea jacta est, — говорил Миша, сияя совсем так же, как молодой маг Борио глядел в лицо упрекам судьбы.