war of hormone

Утро можно смело считать добрым, если тебе посчастливилось встать с той ноги. В любом другом случае оно окажется паршивым. Мерзким, отвратным, худшим из худших. Будет хотеться сдохнуть, облиться святой водой, распотрошить родительский бар, вылакать всё подчистую и вынести своё бренное тело на всеобщий суд. Такое случается, если ты мазохист. А Чонгук к их числу не относится. Он – полная противоположность. О, в его голове вертится тысяча и один способ как сделать это утро самым паскудным для Тэхёна. Зачем? Чтобы знал своё место. Чонгук морщится как от проказы, снимает руку с тэхёнова плеча и встаёт с кровати. Босые ступни обжигает прохладой, штанины волочатся, собирая несуществующую пыль. На входе в ванную кучка мокрой одежды – его и брата, Чонгук безразлично проходит мимо. Он умывается, заглядывает в зеркало. Всё начинается с зеркала. Звучит банально, но это так. Вроде, тот же, а вроде и не он. Черты жёстче, а взгляд – как лезвие – острый. У него в постели Тэхён, спит как младенец и пускает слюни на подушку. Тихий, послушный, милый старший брат. Эгоистичный и своенравный Тэхён, которого Чонгук любит так, как суицидник хочет умереть. Славный и лживый Тэхён, раздвинувший ноги перед кем-то ещё. – Вставай, – Чонгук с ноги толкает брата в бок. Не сильно, но ощутимо. В принципе Чонгук отлично устроился: творит всё, что в голову взбредёт. И сейчас у него большие планы. Тэхён полусонно мычит, отказываясь просыпаться, переворачивается на спину, утыкаясь лицом в сгиб локтя. Светлые волосы на сливочном постельном белье как карамельная нуга; взгляд младшего цепляется за съехавшую набок пижаму, оголившую ключицы и чужие следы там, где их быть не должно. Чонгук кривится, отходит к раздвижному шкафу, где ещё вчера зажимал старшего и где всё так печально закончилось, отодвигает дверку и снимает с верхней полки старую коробку, к которой не прикасался уже лет пять точно. С тех пор, как умер Каспер – его золотистый ретривер. На дне коробки письма, коричневые конверты, жёлтый резиновый мячик и ошейник. У Чонгука рука не поднималась выкинуть или сжечь это барахло, хотя ни мать, ни отец не могли понять его слабости и преданности к собаке. Они предлагали завести новую – лучше и послушнее. Но Чонгук не хотел новую. И, наверное, только Тэхён знал и понимал причину. Чонгук вынимает ошейник из коробки, убирает её на место и швыряет вещицу в старшего. Тот морщится и медленно открывает глаза из-за скребущегося в голове похмелья. Тэхён с трудом разлепляет веки, когда что-то ударяет его в плечо. Он медленно приподнимается, чуть склонив голову набок, зарывается рукой в волосах и чешет их. Из-за того, что он заснул с мокрой головой, причёска у него оставляет желать лучшего. Ещё Тэхён не вполне уверен, но его разум, кажется, на подушке остался. С минуту он сидит, держа в руках ошейник, бездумно ощупывая его, и старается сообразить, к чему вся эта ёбаная жизнь. Зачем он пришёл в этот мир, когда уйдёт и почему такая слабость во всём теле, а в голове пусто. Это похмелье, подсказывает голос, а это – ошейник. Тэхён касается металлического колечка для поводка большим пальцем. Тэхён узнаёт эту вещицу. Тэхён резко вскидывает голову и впивается переполненным непониманием и пониманием одновременно взглядом в лицо Чонгука. А Чонгук выглядит беспощадно злым. – Ты... – хрипло говорит Тэхён, сжимая в руках грубую кожу. – Хочешь, чтобы я?.. Ему не требуется ответ на этот вопрос, потому что всё во взгляде и позе Чонгука говорит ему о том, что да, он хочет, чтобы Тэхён надел это на себя. И если Тэхён этого не сделает, то ему серьёзно не поздоровится. Он медленно сглатывает, спрашивая себя, а почему он вообще должен это делать? Тэхён, который пару дней назад жил в своём мыльном пузыре недоступности, вскинул бы подбородок и ушёл, и Чонгук бы бесился, кричал, мог бы даже разбить несколько ценных вещей, но он бы проглотил. Так почему? А потому, что ты раздвинул свои стройные ножки перед Чонгуком, позволил ему полностью завладеть собой, а потом ещё и накинул сверху чистосердечное признание в любви. Тэхён решает, что голос стал слишком часто и много болтать. Голос же монотонно напоминает о том, что его не существует, зато есть Тэхён, его ужасные мысли, а ещё есть Чонгук, который добился своего. Абсолютно всего. Тэхён расправляется с застёжкой ошейника и бездумно обвивает его вокруг своей шеи. Он уже предвкушает то, как грубый материал натрёт нежную кожу, наверняка, останется красный след в дополнение ко всему тому, что уже имеется на теле. Да и похуй, решает Тэхён, облизывая губы, и запрокидывает голову так, что кажется, будто он вот-вот откинется обратно на подушки. Но Тэхён застывает, его выступающий кадык дёргается от шумного глубокого вдоха. Он закрывает глаза. Должно быть, Чонгук чувствует то же, что и он. Тэхён на своём месте, в своей лучшей роли преданной собаки, с разницей лишь в том, что у него нет иллюзий по поводу своего будущего. Ну вот, говорит себе он, теперь Чонгук, добившийся признания, будет вытирать об него ноги, а Тэхён и не против, потому что сдался он или нет, больно окажется в любом случае. Но сейчас он слишком нуждается в том, чтобы Чонгук коснулся его, провёл ладонью по коже, впился в неё губами, зубами, ногтями, плевать чем, только был бы ближе, чем несколько шагов от кровати. Ошейник садится как влитой, словно с самого начала предназначался Тэхёну. Не дохлой псине, а именно ему. Чонгук улыбается, хотя получается как-то по-звериному. – Всё правильно, – говорит он резко и холодно; на языке появляется привкус горечи от всех не выкуренных за утро сигарет, – ты моя собачка, Тэхён. Моя маленькая собачонка. Он подходит ближе, подцепляет пальцами острый подбородок, который старший так любит вскидывать, бросая вызов, идя вразрез чонгуковым приказам и планам, и заглядывает в прояснившиеся от сна глаза. Раньше за такие слова в младшего прилетел бы как минимум плевок, раньше Тэхён ловко уворачивался от ударов и бросался расцарапывать Чонгуку лицо, раньше он вёл себя как мудак, неконтролируемый и сумасшедший. А теперь… Теперь он – лишь отголоски прошлого. Нет той искры во взгляде, нет огонька. Пропал задор, прошли выбросы дурного характера. Исчезли яд и желчь из дерзких слов. – Не смей забывать об этом. Чонгук опускает глаза, проходится взглядом по ошейнику – следов на коже почти не видно; усмехается язвительно, так, что в комнате веет прохладой. Власть Чонгука выходит за пределы этого дома, а скоро, уже завтра, она обрушится на него неподъёмным грузом. Тэхён мелко вздрагивает то ли от озноба, то ли от прикосновения Чонгука к щеке. Вроде ласкового, но на самом деле бездушного. Чонгук прикасается к нему скорее из нежелания отпускать, чем желания держать в объятиях. И от этого слёзы душат в горле. Чонгук отходит на пару шагов, разворачивает к себе кресло на колесиках и садится, вальяжно раздвинув ноги. И всё – не отрывая от Тэхёна тяжёлого взгляда. – Ко мне, хён, – хлопает он себя по бедру, – будем учить тебя послушанию. У Тэхёна нет ни сил, ни желания сопротивляться Чонгуку. Если кто-нибудь спросит его о том, куда они подевались, Тэхён лишь беспомощно пожмёт плечами и ответит: «Не знаю, может быть, я выблевал их вчера, или ночью Чонгук прилип ко мне, как пиявка, и высосал всё до основания». И в обоих случаях это будет правдой. Парень напоследок проводит по ошейнику пальцами, оттягивает его и смотрит на Чонгука почти жалобно, преданно, отчаянно, словно хочет попросить: если ты испытываешь ко мне хотя бы жалкие отголоски каких-нибудь светлых чувств, пожалей меня, пощади меня. Но Чонгук хищно улыбается, снова хлопает себя по бедру, и в Тэхёне истерично бьётся предчувствие, что никакой пощады не будет, и самое время схватить подушку, как он делал прежде, втащить ей в наглую морду и сбежать, запереться в своей комнате, пока младший не остынет. Нет. Во взгляде Чонгука есть что-то новое, что-то сродни взгляду девчонки, завладевшей новой куклой. Уверенность во власти сквозит отовсюду, в воздухе витает запах победы, победы Чонгука, и это единственное, что вдыхает Тэхён. И ему становится страшно и волнительно, в животе бьётся и срывается с цепи влюблённая в Чонгука тварь. Тэхён выпутывается из одеяла, цепляется за край кровати и опускает ладони на холодный паркет. Он наклоняет голову, чтобы не видеть нездорового блеска в глазах младшего, пока ползёт в его сторону. Не смотрит даже тогда, когда приподнимается, вцепляясь ладонями в колени Чонгука. Голова всё ещё кружится, в горле пересохло, а в висках пульсирует предчувствие скорого пиздеца. Тэхён, как в последний раз, прячет лицо в складках чонгуковой футболки и трётся носом о его грудь. О… Чонгук и подумать не мог, что финал их битвы окажется таким. Что Тэхён сломается, прогнётся, поддастся его влиянию. Падёт перед ним, подчинится и отдастся весь без остатка. Вкус победы сладок и горек одновременно. Ладонь ложится на мягкие пшеничные волосы, пальцы зарываются в густые пряди, перебирают их, оттягивая. Тэхён действительно похож на пса. Брошенного пса, искалеченного, уязвимого – подобранного не тем человеком. Чонгук даёт ему кров, еду и дозированную ласку – не перебарщивает, выдерживает, чтобы накрепко привязать к себе и удерживать страх быть отвергнутым. Снова. Он дёргает Тэхёна за волосы, заставляя запрокинуть голову, и грубо целует его, врываясь языком в приоткрытый в немом проклятии рот. Тэхён не сопротивляется, только стонет, тихо, отзывчиво и низко. Как Чонгуку нравится больше всего. Они борются за право первенства, хотя Тэхён безоговорочно отступает, когда Чонгук пускает в ход зубы и несильно кусает его нижнюю губу. Вот он, тот огонь, у которого они оба греют руки, к которому пригреваются душой. Их желание, жгучее, как сама Страсть, и невыносимое, как смертный Грех. Чонгук отрывается от Тэхёна, переводит дыхание, прикрывая веки, чтобы запомнить, запечатлеть в памяти этот миг. Нить, протянутая между ними, толще каната, её не перерубить, не распустить, не сжечь. И какими бы запутанными не были на ней узлы, они по-прежнему неделимы. Выпрямившись, Чонгук облизывает горящие от поцелуя губы, но кончик его языка останавливается на верхней губе. – Хён, – глухо и хрипло звучит его голос по комнате, – ты ведь знаешь, что делать? И в дополнение к словам давит на затылок старшего, разводя колени. Нет, Тэхён ни хрена не знает, что нужно делать. Но, конечно же, понимает, чего Чонгук от него хочет. Он снова прячет взгляд, мысли улетучиваются из головы, как сигаретный дым в сквозняк открытого окна. Тэхён облизывает и без того влажные губы, скользит ладонями по серым тренировочным штанам Чонгука, и кончики его пальцев от волнения холодеют. Ещё немного, и вот они касаются твердеющей под тканью плоти, а у Тэхёна вой сирен в голове не стихает, ведь ни черта он не представляет, как это нужно делать. И даже сотни роликов просмотренной порнухи не помогают, потому что рядом с Чонгуком думать о других мужчинах не то чтобы сложно – это просто-напросто невозможно. Тэхён хватается ослабевшими пальцами за резинку штанов и оттягивает их вниз. Чёртов Чонгук, как и всегда, либо только в белье, либо без белья. Затылок всё ещё колет от грубых прикосновений, и Тэхён одним глубоким судорожным вдохом задвигает всю боль от нелюбви Чонгука подальше, собирает в мешок, завязывает узлом и выбрасывает на задворки сознания, как никому не нужный мусор. Позже он найдёт их. Или сам Чонгук ткнёт его туда носом, чтобы напомнить, где его место. Но в это мгновение для Тэхёна существуют только желания Чонгука, которые вдруг переплетаются с его собственными. Он хочет этого, он получает от этого больное и извращённое удовольствие. Тэхён берёт в руки полувозбуждённый член, и он кажется ему горячим по сравнению с холодом пальцев. Ему страшно, что Чонгуку не понравится, и он сделает ему больно, поэтому незамедлительно раскрывает рот и неуверенно, но поспешно вбирает головку. Он издаёт стон, похожий на мычание. Ему странно, но совсем не противно. Тэхён поспешно убирает торчащие во все стороны волосы со лба, потому что в них путаются и щекочутся ресницы. Язык очерчивает головку, губы слегка сжимают её основание, рука продолжает оттягивать ткань штанов в сторону, и он случайно царапает внутреннюю сторону бедра младшего. Чонгук вздрагивает, и Тэхён выпускает член изо рта, бросает в него вопросительный взгляд, и ему кажется... Чонгуку нравится? Тэхён облизывает губы и наклоняется ниже, сильно высовывает язык и проводит им вдоль всего ствола, ощущая каждую выступающую венку. – Отлично, – приглушенно хвалит Чонгук, откидывая голову назад и прикрывая веки от наслаждения. Он ухмыляется, выпрямляясь и облизываясь, неразрывно наблюдая за тем, как Тэхён жадно сосёт его твёрдый член, смыкает влажные и поблёскивающие от слюны и предэякулята губы на головке, втягивает щеки и выпускает плоть изо рта с пошлым хлюпающим звуком. – Прекрасная техника, хён, – не замолкает Чонгук, отвлекаясь на разговоры и удерживаясь от того, чтобы засадить старшему брату по самые гланды, – много практиковался? Тэхён вскидывает на него взгляд, полный злобы и отчаяния, но рта не раскрывает, чем заставляет Чонгука осклабиться и подбросить бёдра. Тэхён давится и заходится кашлем, вытирает губы тыльной стороной ладони и царапает оголённую кожу бёдер младшего короткими ногтями. У Чонгука вырывается протяжный гортанный стон, когда Тэхён расслабляет глотку и вбирает его член почти до основания, придерживая аккуратными пальчиками. В уголках глаз проступают слёзы, но старший стоически их смаргивает. Он повторяет этот манёвр несколько раз, прежде чем Чонгук дёргает его за волосы, отодвигая от себя. Тэхёновы губы ярче спелой вишни, полные слёз глаза и красное от стыда лицо. Чонгук тянет его на себя, заставляя подняться на ватных ногах, отъезжает на стуле и сажает на стол. Тэхён подаётся вперёд, когда брат целует его – сначала в губы, мягко и коротко, потом дорожкой вверх по скуле и в чувствительном местечке за ушком. Он вздрагивает от тёплого дыхания в волосах, а когда Чонгук запускает пальцы под резинку пижамных штанов, сразу же обхватывая его возбуждённый член – покрывается мурашками и низко стонет. Чонгук лижет его шею, кусает кожу над ошейником и горячо дышит, так горячо, что Тэхён почти плавится в его руках, словно восковая свечка. Штаны повисают на щиколотках, и вот Чонгук уже рвано дрочит ему, прерываясь на тихие стоны вперемешку с хрипами и обрушивая на брата нескончаемые поцелуи. Он облизывает пальцы, чувствуя мускусный привкус на языке, и сплёвывает на ладонь, берёт руку старшего в свою и ведёт вниз, к ягодицам. Тот округляет глаза от испуга, и влажные ресницы трепещут, когда Чонгук смазывает его и по слюне проталкивает их переплетённые пальцы с тихим: «Почувствуй». Тэхён цепляется свободной рукой за чонгукову спину и стонет – долго, протяжно и сладко-пресладко. Он в самом деле чувствует. Гладкость и жар. Блять. Чонгук ухмыляется, двигает пальцами, толкает их глубже и дальше, давит на стенки. Тэхён захлёбывается стоном – задыхается междометиями и именем младшего, давится, хватая ртом кислород, и хнычет, прокусывая губы, когда Чонгук задевает подушечкой пальца простату. А тот с ума сходит от такого Тэхёна, в меру податливого и страстного. Хочется забыть обо всех обидах и недомолвках – и кричать о том, как он любит его и хочет. Но не сейчас. Сейчас Тэхён не поверит ему, решит, что младшего захлестнуло оргазмом, что это ничего не значит, и переубедить его будет практически невозможно. Лучше – потом. Чонгук выждет момент. Удовольствие накрывает подобно вулканическому облаку – стягивает легкие ядовитой сеткой, душит, парализует и делит на атомы. Тэхён утыкается лицом в изгиб чонгукова плеча, тяжело дышит и удивляется, как вообще выжил после такого. Мышцы внутри него все ещё сокращаются вокруг их соединенных крест-накрест пальцев. Чонгук прижимается губами к влажному от пота виску старшего. Тренировочные штаны позорно обкончены. Поддавшись моменту, он усмехается. – Охуенно, да? На Тэхёна будто выливают ведро ледяной воды. – Ага, – колко замечает он и отталкивает от себя Чонгука, морщась от резкого чувства пустоты, – а теперь иди к чёрту. «Поздравляю, – гнусавит внутренний Голос, – тебя снова попользовали, как дешевую шлюху». Развлеклись на халяву, потому что легко и доступно – ну а почему бы и нет? Чонгук мастерски умеет сыграть любовь и обмануть бдительность. Тэхён натягивает штаны и брезгливо отворачивается при виде подсыхающей спермы на пижамной рубашке. Когда он уходит, Чонгук не пытается его остановить и ничего не говорит в ответ.

_____________________

В комнате Тэхёна поджидает холод. Стоит открыть дверь, как порыв ветра из широко распахнутого окна бросается на него, окутывая уже привыкшее к жару тело. Тэхён окунается в свой прежний мир – борьба, отрицание, мнимое превосходство, желание. Холод кусает за голые пятки, когда Тэхён бесшумно ступает по паркету, на ходу стягивая с себя пижаму Чонгука, он бросает её в сторону, как снаряжение ликвидатора, источник беды и мучительной смерти. Он раздевается догола, оглядывает своё украшенное отметинами тело, проводит ладонью по ключицам, где самый яркий из синяков – кажется, он получил его, когда, не рассчитав силу, склонился над унитазом на той вечеринке. У Тэхёна любовь, у Тэхёна боль, унижение, затраханный вид, полная и безоговорочная капитуляция, а Чонгуку – охуенно. Лопатой в область затылка, наверное, приятнее получить. Тэхён натягивает на себя самое тёплое, что находит, остервенело закрывает окно, проклиная дождь, что никак не заканчивается, и бросается на кровать. Туда, где вслед за холодом притаился очередной монстр – пронзительное одиночество. Оно обнимает Тэхёна повсюду, затягивая в неистовые объятия гнетущего томительного сна. Через несколько часов он приходит в себя. Головокружение проходит, оставив внутри гудящую пустоту, в животе не лучше, во рту пересыхает, язык, слизывая с зубов неприятный привкус, прилипает к нёбу. Тэхёну бы сквозь землю провалиться, но прежде он хочет напиться воды и что-нибудь съесть. Он, дрожа, выбирается из-под одеяла, окидывает бездумным взглядом комнату, где всё вдруг кажется чужим и, оттянув край необъятной кофты с большим разрезом, тихо выскальзывает в коридор. Мимо комнаты Чонгука он проходит на цыпочках, потому что там, за дверью, его ожидает третий монстр, и Тэхён не вполне уверен в том, что выйдет в очередной схватке живым. Он спускается по лестнице, гремя пустыней в голове, где бьётся лишь пара примитивных мыслей о жратве. На кухне Тэхён открывает холодильник и жадно выпивает полулитровую бутылку с минералкой. Слабость в конечностях становится всё отчётливее, руки не слушаются, и он с отвращением смотрит на еду, понимая, что не в силах проглотить и кусочка. – Время обеда давно кончилось, – раздаётся за спиной хорошо знакомый голос. Тэхён замирает на пару мгновений, а потом медленно поворачивает голову в сторону двери, где угрожающе застыла величественная фигура матери. Ему бы испытать очередной приступ стыда, но внутри Тэхёна ничего не остаётся. Он словно только отошёл от наркоза, и боль от нанесённых ран ещё не успела добраться до нервной системы. – Привет, мам, – хрипло выдавливает из себя Тэхён вместе с кривой улыбкой. Женщина игнорирует его приветствие, только окидывает сына изучающим взглядом. А Тэхёну и зеркало не нужно, чтобы знать, как он выглядит – помято, небрежно, затраханно. Не под стать педантичной матери. Но он мужественно выдерживает этот взгляд, как если бы не сделал ничего дурного. Наконец, она заговаривает: – Как твои успехи в университете? Тэхён улыбается мягко, но не вежливо, складывает руки на груди и склоняет голову вбок. Они с матерью очень разные, но в чём-то Тэхён всё-таки пошёл в неё. Например, в неумении проявлять ложную учтивость. – С каких пор тебя интересует моя учёба? – в лоб интересуется Тэхён, который не может простить матери того, как она высказывалась против его поступления. Красивая, почти не задетая возрастом женщина изящным движением руки отбрасывает локон тёмных и так редко распущенных волос за плечи. Она складывает руки на груди подобно Тэхёну, изгибает бровь и, презрительно искривив губы, отвечает: – Когда ты научишься говорить со мной почтительно, Тэхён? Тэхёну хочется ответить: «Никогда», но он вовремя прикусывает язык. – Иди за мной, – приказывает она, и старший сын, бросив последний тоскливый взгляд на переполненный холодильник, неохотно плетётся за матерью в отцовский кабинет. Когда дверь кабинета закрывается и женщина усаживается на двухместном диванчике, закинув ногу на ногу, Тэхён чувствует себя крайне неуютно. Хуже становится, когда мать похлопывает по пустующему месту рядом, и ему приходится сесть. Уже несколько лет он не был в такой непосредственной близости от неё. Незабытые прикосновения Чонгука начинают гореть на коже, и Тэхён дрожит, отодвигаясь в самый угол, старается сложить воротник кофты, чтобы закрыть усыпанную неявными пятнами кожу. Мать продолжает изучать его взглядом, и Тэхён, не выдержав, спрашивает: – Чего тебе? – Ты же знаешь, что церемонию перенесли на послезавтра, не так ли? – спрашивает она. Лицо Тэхёна удивленно вытягивается, он хлопает глазами, открывает рот, чтобы ответить, но женщина его перебивает: – Теперь знаешь. В любом случае, дата окончательная. Послезавтра твой брат станет полноправным наследником. – Ну, и? – стервозно отзывается Тэхён, которому мерзко от одной мысли, что мать, впервые за полгода изъявившая желание с ним увидеться, талдычит о таких очевидных для всех вещах. – От меня-то ты что хочешь? – От тебя, – раздражённо отвечает женщина, – я хочу услышать обещание. Ты должен пообещать, что ни до, ни во время, ни после церемонии не выкинешь никаких фокусов. Тэхён раздраженно закатывает глаза. Конечно, где-то в глубинах своего сознания он понимает, что играет с огнём, и что терпение у матери не безграничное, но тормоза так некстати отказывают. Срываться Тэхёну больше не на ком. – Ладно, обещаю, что ничего не выкину, – выдавливает он из себя, не понимая, а что, собственно, такого он может предпринять. Взять пистолет и начать палить во всех подряд? Броситься в ноги отцу во время церемонии и умолять сделать его наследником? Ой, да сдались Тэхёну эти чины. – Ты пообещал, не забывай об этом. Тэхён изгибает бровь, глядя на то, как мать мгновенно расслабляется. Плечи, натянутые в ровную линию слегка опускаются, она откидывается на спинку дивана и делает глубокий вздох носом. – А теперь, – снова заговаривает она, когда Тэхён уже было начинает продумывать план побега. – Я хотела поговорить с тобой серьёзно. Этот разговор мне глубоко неприятен, и если бы я могла избежать его, то непременно бы сделала это. «Ну всё, – думает Тэхён, обнимая себя руками, – мне конец». Он ещё не знает, почему, но точно будут проблемы. – И? – выдавливает он из себя, стараясь выглядеть как можно спокойнее. – Тэхён, – с необычайной добротой в голосе обращается к нему мать. – Ты должен понимать, что совсем скоро Чонгук окажется под ещё большим давлением, чем сейчас. После церемонии его слово перевесит даже моё, а значит, и ты обязан будешь беспрекословно подчиняться ему. А в клане, знаешь ли, довольно много болтают о ваших натянутых отношениях. Тэхён впивается вопросительным взглядом в лицо матери, но она лишь ласково улыбается, и от этой улыбки у него кровь стынет в жилах. – Что будут думать о будущем главе клана, если он даже собственного брата приручить не может? Приручить? Он же не собака, чтобы его приручали. Ну да, конечно, ехидничает голос, кто совсем недавно снял с себя собачий ошейник, не ты ли? Тэхён его не слушает. У него в горле пересыхает, и воздух в лёгких заканчивается, когда он, наконец, понимает, что в действительности пытается донести до него мать. Она знает, бьётся в затылок мысль, и взгляд женщины, невольно брошенный на шею, где красуется аккуратный засос, подтверждает это. Тэхён в ответ молчит. Молчит не меньше минуты, а быть может, целых две или три. Мать терпеливо ждёт, пока он справится с ураганом мыслей, затянувшим его, как трясина. Тэхён давит из себя болезненную улыбку, чтобы сделать хоть что-нибудь. Она всё знает. Она не хочет отругать его. Она не говорит, как глубоко противна ей такая связь. Она хочет, чтобы Тэхён смирился. Она предаёт его, не спрашивая, хочет ли этого Тэхён, бросает его, как шлюху, на грех, в постель к собственному брату. У Тэхёна в голове не укладывается. – И ты не ударишь меня? – спрашивает он, душа слёзы, готовые в любой момент вырваться наружу; но нет, только не перед ней. – Зачем мне это делать? – деланно удивляется женщина. – Ну, может, потому, что я трахнулся с Чонгуком? – закипает он. – Тэхён, – строго и холодно отзывается она, – следи, пожалуйста, за выражениями. – Я тебе только что сказал, что трахнулся с Чонгуком, а ты хочешь, чтобы я выбирал выражения? Ты просто чокнутая! – Тэхён! – Ты избаловала его! – обвиняющее вскрикивает парень, не задумываясь о том, что его наверняка на весь этаж слышно, а ведь комната Чонгука совсем неподалёку. – Ты позволяла ему всё, потому что тебя никогда не было рядом! Это я всегда был рядом с ним! Это я видел, как сильно он портится, но ты... Ты не слушала меня. Не слушала и никогда не пыталась защитить от него. – Тэхён, прекрати немедленно эту истерику. – Нет, это ты прекрати, – зло выплёвывает он. – Перестань распоряжаться моей жизнью, как своей собственной. Что, если я не хочу быть его шлюхой? – Если ты сейчас же не перестанешь... – Может быть, ты тогда сама это сделаешь? Я уверен, ты бы и сама с удовольствием легла в его постель, если бы только он потребова... Тэхёну на мгновение мерещится дикая ревность в глазах матери, но в следующее мгновение он ничего не видит, потому что перед глазами вспыхивает яркий блик, а в ушах закладывает от звука сильного шлепка. Через несколько секунд Тэхён открывает глаза, прижав к горящей от мощной оплеухи щеке холодную ладонь. Рука матери всё ещё висит в воздухе, будто она готовится в любой момент совершить очередной акт воспитания. С минуту они оба молчат. – Успокоился? – мягко спрашивает она. Тэхён не отвечает, только зло смотрит на неё. – Вижу, что успокоился. А теперь послушай меня, маленькое невоспитанное создание. Я тоже не в восторге от желаний Чонгука, но даже не пытайся соврать мне, что самому тебе это не нравится. Я знаю тебя лучше, чем ты можешь себе представить. Он чувствует отвращение, сквозящее в её голосе, и чем больше он слышит, тем меньше стыда остается. – Будь ты девчонкой, было бы сложнее. Но ты не можешь забеременеть, это твой плюс. И не смотри на меня так, Тэхён, если бы ты лучше изучал историю клана вместо своих рисунков, то хорошо бы уяснил, что в нём бывали связи ещё более шокирующие и запущенные, чем твой случай. Так что перестань корчить жертву, возьми себя в руки и после церемонии будь с Чонгуком ласков. Тэхёна в очередной раз передёргивает от того, с какой лёгкостью она произносит это имя. – Ты понял? – переспрашивает женщина. – Ты с катушек слетела, – огрызается Тэхён. – Или ты будешь послушным, или отправишься на другой конец света, чтобы не мешать брату. Он чувствует себя трижды преданным и невольно спрашивает себя, что было бы, будь Чонгук здесь? Заступился бы он за него, пошёл бы против матери, защитил бы от этого отвратительного разговора? – Неужели это так сложно? – искренне не понимает мать. – Ты ведь уже переступил черту. – Да, – хрипло отвечает Тэхён, пряча лицо в ладонях, но потом они скользят выше, зарываются в волосах и лохматят их. – Сложно. Потому что я люблю его. Тэхён чувствует прикосновение мягких пальцев к щеке. Он в удивлении вскидывает голову и натыкается на взгляд матери, наполненный искренней любовью. А у Тэхёна от любви этой рвётся где-то под сердцем. – Не придумывай, – улыбаясь, говорит она, нежно поглаживая кончиками пальцев по щеке, убирает прядь жёстких волос за ухо, опускает руку и поправляет на плече ворот кофты. – У тебя холодное сердце, Тэхён. Ты никого не любишь и никого не жалеешь. Тэхён отшатывается от матери, как от куска раскалённого железа, на ватных ногах поднимается и поспешно бредёт в сторону двери. В коридоре шумно, мимо него проносится несколько служанок, бросают на Тэхёна странные взгляды, но ему плевать. Он, распадаясь на части, добирается до комнаты, впивается ледяными пальцами в телефон и набирает единственный номер, которой приходит ему в голову. Единственный человек, который может ему помочь, но к которому так не хочется обращаться. – Сын, я сейчас немного занят, ты можешь... Тэхён? – Пап, обещай, что выполнишь мою просьбу?