war of hormone

Время летит незаметно. Чонгук подсчитывает – 56 часов с тех пор, как они разговаривали в последний раз. Не считая двух с лишним лет. Рано утром за ним заезжает машина и привозит обратно уже тогда, когда Тэхён крепко спит в своей комнате, уткнувшись в подушку и натянув одеяло. Чонгук знает об этом, потому что заглядывает к нему перед тем, как самому упасть в беспробудный сон. Простая формальность – удостовериться, что старший брат реален и пока не собирается исчезать. Чонгук не рвётся продолжать разговор. О чём им говорить? Пораскинуть мозгами и вместе придумать, как научиться мирно сосуществовать? Глупость какая. Бессмыслица. Тогда он не только не защитил Тэхёна, он даже не знал настоящую причину, по которой брат оставил его. И поэтому сейчас чувствует вину. Он злится на себя, потому что допустил огромную ошибку. Не сказал о своих чувствах ещё тогда, обнимая старшего в их последний раз. А ведь было самое время — но нет, вместо этого ему захотелось испортить всё. Разрушить. Опустить занавес и прийти к финишу первым. Перерезать ленточку. Чёртов эгоизм. Чонгук откидывается в кресле и разворачивается к окну. Дёргает верёвочку жалюзи, щурит глаза от бледного дневного света и вздыхает. Как это непохоже на него — раскисать; так давно это было, и так странно это теперь. Сколько ещё он будет сравнивать? Наверное, пока не восполнит упущенное. Он закуривает, не открывая форточку, смахивает пепел в прозрачную пепельницу на подоконнике, под завязку заполненную окурками всех мастей. Даже любопытно, сколько ещё он будет убегать от самого себя и своих желаний? — Будешь курить, не вырастешь, — назидательный тон врывается в его безмятежное уединение. — Чья бы корова мычала, — отмахивается Чонгук и поворачивается к гостю. Юнги усмехается, бросая на журнальный столик несколько разноцветных папок. Падает на диванчик, расстёгивает пуговицы на пиджаке и расправляет полы, язвительно глядя на младшего. — Мысли о Тэхёне снова покоя не дают? — Как и всегда, — вздыхает Чонгук, собравшись застрелить слишком смелого друга, но вовремя передумав. — Но он так и не объяснил, что подтолкнуло его вернуться. — Может, соскучился? — иронизирует Шуга и тихо смеётся, когда Чонгук взглядом превращает его в пепелок. — Есть новости по поводу того казино? — возвращаясь к делам, спрашивает Чонгук, вдавливая бычок в дно хрустальной вазочки, которую ему подарила мать в честь переезда главного офиса. — М, — согласно кивает Юнги, подбираясь и хватая со стола первую попавшуюся папку. — Я собрал инфу и послал ребят всё тщательно проверить. Но, думается, люди Хиджуна по-прежнему точат на тебя зуб. Чонгук вздергивает бровь. — Порох?* — Не исключено, — отвечает старший, бегло просматривая страницы отчёта, — будет лучше перестраховаться и прикрыть лавочку. — Нет, копай дальше. Если дело только в наркотиках, то их можно будет сдать синим**. — О'кей, босс. Чонгук цокает языком, окидывая довольного Юнги смеющимся взглядом. Тот собирает папки в ровную стопку, чем снова подтверждает свою репутацию конченного идеалиста, и направляется к двери, когда по кабинету раздаётся телефонный звонок. На экране высвечивается редкое «Пабо-Чимин», и Чонгук удивлённо приподнимает брови. — Кто это? — спрашивает Шуга, остановившись. — Твой бойфренд, — однобоко скалится Чонгук, снимая блок и отвечая на звонок. Юнги отвечает кривой ухмылкой и скрещивает на груди руки, мол, ну и хули. — Да, Чимин? — миролюбиво начинает Чонгук, но улыбка сползает с его лица по мере того, как тараторит парень на том конце. А вслед за ним — и у лучшего друга. — Повтори-ка, где сейчас Тэхён?

_____________________

Вот совсем не так Тэхён представлял себе словосочетание «попасть в тюрьму». — Слушай, может быть, ты уже съебёшь отсюда? Тэхён сидит на жёсткой койке, сложив руки на груди. Здесь не так плохо, как он себе напридумывал, ориентируясь на стереотипы, но не так уж и хорошо. По крайней мере, тут не воняет, да и шлюхи размалёванной под боком нет. Только этот толстый мудак-охранник, который с важным видом наворачивает круги вокруг камеры, зло ухмыляясь. Но теперь он не ухмыляется, потому что Тэхён посмел дерзить. Он останавливается у камеры и кривит губы, и Тэхён с отвращением замечает, что они испачканы чем-то блестящим, наверное, маслом. — Заткнись, сучёнок, если не хочешь оказаться в месте похуже. Тэхён фыркает на эту угрозу. Обмен любезностями между ними длится уже около двух часов. — Нет, серьёзно, — ехидничает Тэхён. – Ты же не думаешь, что я смогу разгрызть сталь и удрать? Да и при обыске отмычек в моих карманах не нашли, ага. — Не положено, — сдержанно отрезает мужчина. — Но ты меня раздражаешь, — ворчит Тэхён, и толстяк оставляет его слова без внимания, видимо, порядком уставший от перепалок с юнцом. Да и вообще, все в полицейском участке не сказать, что резкие и агрессивные, совсем напротив, вежливые и готовые к диалогу. Только вот телефон у Тэхёна отняли в тот момент, когда он сказал, что звонить ему некому. Сказали, подождут, когда он перестанет морду воротить и назовёт свои настоящие имя и фамилию. Но Тэхён не хочет, хотя и знает, что придётся. Ей-богу, эта полиция, как строгие родители, а ведь сложно отрицать, что тактика железобетонная. Но в Тэхёне теплится надежда на то, что полицейские раздобреют, что им надоест слушать нытьё, и отпустят его так, за милую душу. Даже если придётся просидеть пару дней. Всяко лучше, чем звонить домой. Блядь, да его же засмеют. Один из наследников клана мафии, который угодил в лапы полиции за то... что рисовал граффити в переходе. Вот это позор. — Чон Тэхён! Тэхён вздрагивает, услышав своё имя. Откуда они, чёрт возьми, узнали? — Да? — упавшим голосом отзывается он. — Проследуйте за мной, — говорит полицейский, и замок камеры щёлкает. Чонгук восседает в одном из кресел, прямо перед столом следователя. Тот (и ещё несколько офицеров за дальними столами) нервно поглядывает на дверь, из которой должны вывести задержанного. Взволнованный Чимин вертится за Шугой, а тот инстинктивно заслоняет его собой. Потому что, по сути, виноваты двое — не в одиночку же Тэхён решил влезть в это дерьмо. Уму непостижимо, как можно быть таким идиотом. Как, ну как можно было пойти рисовать граффити в неположенном месте да ещё средь бела дня? Чонгук вздыхает и подпирает висок костяшками пальцев, скучающе плюя в потолок. Полиция отреагировала сразу же, когда они вошли. Заикание, холодный пот на лбу, дрожащие пальцы — бывало и похуже. Чонгук уже привык — обычное дело в его присутствии. Следователь, правда, оказался крепким орешком. Его не убедили ни фамилия Чонгука, ни его свита (Чимин не в счет). Подействовали только заполненные документы и выплаченный штраф. «Ну, хоть так, — подумал Чонгук, — обойдётся выговором в личном деле, и ладно». Из коридора слышатся приглушённые шаги, и дверь открывается, выпуская из обезьянника помятого, но вполне невредимого Тэхёна. Чонгук оборачивается, сталкиваясь с братом взглядом. Тот удивлённо приоткрывает рот, в его голове проносится тысяча и одна язвительная реплика, а Чонгук весело усмехается. — А вот и ты, блудный братишка. Тэхён бросает в Чимина тот самый взгляд, про который обычно говорят: «Да им, чёрт возьми, убивать можно!». Всем своим видом Тэхён хочет показать своему вроде как лучшему другу то, какой же тот беспринципный мудила. Но Чимин, видимо, не раскаивается, только выпучивает глаза и мотает головой, мол, а что я сделал-то? «Ой, да и хрен с ним, — надув губы, думает Тэхён, — небось сам огребёт от Юнги пиздюлей». — Ну, пошли? — растеряв по дороге от двери до своих «спасителей» всю уверенность, мямлит Тэхён. Всё это время он старается не смотреть на Чонгука, потому что не вполне уверен, что готов к этому. Младший поднимается со своего места, где ещё минуту назад вальяжно восседал, а поднявшись, возвышается над Тэхёном. Ну блин, успевает подумать старший, прежде чем встречается с ним взглядом, когда он успел так вырасти? Но вот их взгляды встречаются, и Тэхёна как током пробивает от этой улыбки — насмешливой, весёлой, не злой, не издевательской, да к этой улыбке ни одно негативное действие не клеится. Тэхён чувствует, как в груди зажимает от стыда и других странных чувств, потому что Чонгук не улыбался так ему уже лет пять. Юнги издаёт какой-то непонятный звук: то ли фырк, то ли смешок. Чимин толкает его локтем, но быстро тушуется под прямым взглядом и, коротко поклонившись полицейским, выходит из участка. Старший следует за ним, бросив Чонгуку напоследок: «Мы возьмем такси, не торопитесь». Парень молча кивает, а после поворачивается к Тэхёну, снова улыбается и лезет во внутренний карман строгого чёрного пальто. Отгибает пару купюр и кладет на стол следователю. Мужчина поражённо вскидывает брови и сглатывает, завидев подвешенный на ремешке кольт. — Что это? — резко спрашивает он, смерив Чонгука притворно возмущённым взглядом. По поджатым губам и складке на лбу младший понимает, что тот боится взяток. — Благодарность за то, что так тщательно нас охраняете, — хмыкает он, сунув руки в широкие карманы. Следователь передёргивается под пристальным взглядом, кривится, сминает со стола заявление на Тэхёна и демонстративно рвёт на мелкие кусочки. Чонгук усмехается, на его лице легко угадывается самодовольное выражение; он поворачивается на каблуках и кивком указывает Тэхёну на выход. Старший брат понуро и неохотно плетётся впереди, понимая, что всю дорогу до дома им предстоит провести наедине друг с другом в тесной машине. Погода на улице неожиданно солнечная, хотя температура колеблется от нуля до минус десяти. Тонированный хамер предсказуемо ждёт, припарковавшись у тротуара. Знак запрещает, но номера правящего клана решают. — Не хочешь прогуляться немного? Тэхён застывает, подойдя к машине. Он чувствует себя неловко в старом пуховике, который ему на размер больше, и в совсем древних ботинках, испачканных в краске. Потому что Чонгук как со страниц журнала сошёл, свалился как снег на голову. Старший шмыгает носом — на улице, блин, холодно, и предложение прогуляться звучит страшно. Ему хочется в очередной раз сбежать, но внутренний голос просит взять себя за яйца, и Тэхён, конечно же, слушается. И берёт. И отвечает: — Пошли, здесь ведь где-то парк? Встречная попытка возобновить контакт заставляет Чонгука улыбнуться. Кто знает, что творится у Тэхёна в голове, но этот инцидент с граффити может сыграть им на руку. Они смогут вернуть и сохранить то хрупкое, что осталось от их родства. — Странно, что с такой памятью ты ещё вспомнил дорогу домой, — хмыкает младший и идёт вперёд, рассматривая витрины частных магазинчиков. — Я её и не вспоминал, просто заплатил таксисту, — ворчит Тэхён, потому что Чонгук, в общем-то, кругом прав: у старшего всё очень плохо с топографией. Тэхён неуверенно, но быстро шагает следом, чуть быстрее Чонгука, чтобы поравняться с ним. Они оказываются рядом, и первые пару минут медленно идут вперёд. Тэхён украдкой бросает быстрый взгляд на брата; Чонгук кажется сосредоточенным, но в то же время не нервным, даже расслабленным. Тэхён прячет руки в карманы, сжимает в кулаки, ему холодно, но он не хочет этого показывать, чувствуя, что происходит что-то действительно важное для них. Парень замечает, что старший зябко ёжится, и снова хмыкает себе под нос. Ну что за идиот, думает он и примечает на горизонте знакомую вывеску. — Как тебе в чужой стране? — чуть небрежнее, чем хотелось бы, спрашивает Чонгук и сразу же старается разрядить обстановку. — Отец говорил, что преподавателям нравились твои картины. Он останавливается прежде, чем Тэхён успевает раскрыть рот для ответа. — Подожди меня здесь, я сейчас, — и заходит в небольшой магазинчик. На глаза попадаются сотни разных вещей, которые Чонгук с удовольствием купил бы Тэхёну, лишь бы тот не мёрз, но он вынужден поторопиться, приняв во внимание, что старший сейчас ждёт его снаружи на лютом холоде. Колокольчик позвякивает над дверью, и Чонгук на ходу вынимает из пакета длинный вязаный шарф тёмно-оливкового цвета, оборачивая его в несколько слоев вокруг тэхёновой шеи. — Так теплее? Теплее. Намного теплее и, блять, ещё больнее. В тот момент, когда Чонгук накидывает на него шарф, костяшки его пальцев случайно задевают щеку. Тэхён чувствует тепло его рук, и одному богу известно, как он находит в себе силы не попятиться назад. Кто знает, чем обернулось бы это для них. — Угу, — бурчит он прямо в ткань шарфа, смущённо глядя на Чонгука. Как Чонгук умудряется оставаться таким спокойным, в то время как Тэхён едва ли справляется с тем, чтобы адекватно реагировать на его действия. Хотя, как объясняет та часть мозга, что отвечает за чистый разум, в их отношениях изначально нет ничего адекватного, как и во всей ситуации, в которую они попали, ничего, ни-че-го-шень-ки. — И как много рассказывал тебе отец? — наконец, спрашивает он, нарушая повисшее между ними молчание. — Не так много, как хотелось бы, — честно отзывается Чонгук и протягивает Тэхёну пакет. Там на дне скользит туда-сюда пара шерстяных варежек, но младший думает, что взяв брата за руку, он уже не сможет её отпустить. Поэтому пусть лучше наденет их сам. — Он делился только твоими успехами, — продолжает он. — Полагаю, он тоже не знает истинной причины твоего отъезда? Тэхён натягивает на руки варежки. Он не уверен, что это спасёт от холода. На улице, в принципе, не такая уж и плачевная погода, дело в другом, может быть, Тэхёну просто холодно изнутри? Он не знает. — Ему и не нужно знать, — пожимает плечами Тэхён, у него получается даже проще, чем он представлял. — На самом деле, я отпустил это. Всё в прошлом. Он прикусывает кончик языка позже, чем следовало бы. Потому что в прошлом обида на мать, но не чувства, его чувства не в прошлом, они — сладкая и пугающая реальность. И Тэхёну бы исправиться, выложить все карты на стол здесь и сейчас, но он не может. Чонгук так подозрительно спокоен, что сомнения в голове Тэхёна бьют через край. «В прошлом» врезается в мозг Чонгука тысячей осколков. Разбитые надежды осыпаются вместе с преданными чувствами, израненные и окровавленные. Чонгук сжимает челюсти, проглатывая прошлые обиды. Если Тэхён отпустил, может, ему тоже стоит попробовать? Кто сказал, что разлюбить невозможно? Что первые чувства, какими бы они не были, нельзя забыть? Чонгук всё ещё ребёнок — двадцатилетний сосунок, если продолжает так думать. — Говоришь, отпустил, — усмехается он, сцеживая с языка яд. — А что же ты тогда делал в моей постели? Планировку дома я не менял, так что вряд ли ты мог ошибиться. Или, может, в моей комнате сон всегда был слаще? «И не только он», — следом проносит в голове, и Чонгук невольно облизывает губы, подставляя лицо морозному ветру. Тэхёну кажется, что всё-таки стоило прояснить ситуацию. Слова Чонгука бьют в сердце, в самый его укромный уголок, куда забились все болезненные чувства. Бьют и дразнят, и Тэхён сглатывает яд, который выплёскивает Чонгук, вот только от этого яда, к сожалению, не сдохнуть. Я был там потому, что безумно скучал. Потому, что до сих пор люблю тебя. Потому, что схожу с ума от твоего запаха. Потому, что идиот. — Да так, — небрежно бросает Тэхён, неестественно и рвано махнув рукой в сторону брата. — Напугать тебя хотел, но заснул... Старший замирает, желание шлёпнуть рукой по лбу настолько велико, что он хмурится. Но не фейспалмит, потому что какой бы очевидной не была ложь, её в любом случае надо до последнего оберегать. Чонгук смеётся, тихонько и по-доброму. Даже немного неловко становится от того, как всё это смахивает на откровенное издевательство. Но он кивает, мол, принято. — Жаль тебя огорчать, но я уже не в том возрасте, чтобы дуть в штаны от каждого шороха, — и улыбается, потому что Тэхён, нарочно прячущий взгляд и замотанный в оливковый шарф, располагает. В эту самую минуту Чонгук испытывает давно забытую щемящую нежность и наивную детскую радость в противовес сказанным о возрасте словам. И, чёрт возьми, он любит Тэхёна всем своим оловянным сердцем, без всяких «но» и прочих «если». Смотреть в глаза Чонгуку — ошибка, чёртова ошибка, и Тэхён прекрасно об этом знает. Но он смотрит. Даже останавливается, и Чонгук непонимающе вскидывает бровь. У Тэхёна подбородок дрожит, спрятанный за толщей ткани шарфа. В своей воспалённой фантазиями голове он хватает Чонгука за ворот его вычурного пальто, встаёт на носки, как девчонка, и целует его, целует, целует, и только так согревается. И ни к чему этот дурацкий шарф и перчатки. — Поехали домой? — хрипло просит он, когда понимает, что не готов больше выносить этот дежурный разговор, в котором каждый осторожничает. Его фантазия становится слишком навязчивой, ещё чуть-чуть, и перестанет быть просто фантазией. Как глупо говорить о чувствах, так бессмысленно, не затрагивая самих чувств. «Замёрз?», — хочет спросить Чонгук, но понимает, что дело совсем не в этом. Он кивает и идёт к проезжей части, останавливаясь там, где стоит следовавший по пятам хамер. Тэхён плетётся позади и забирается в машину, когда Чонгук открывает перед ним дверь. — Куда вас отвезти? — сравнительно молодой мужчина окидывает их внимательным взглядом через зеркало заднего вида, останавливаясь на Тэхёне. Давненько он не видел «младшего господина». Правда, теперь его вряд ли позволено так называть. — Домой, — говорит Чонгук, хлопая дверцей и отворачиваясь к окну. Шестым чувством он знает, что Тэхён повторяет его движения. Они справятся. Со временем пройдёт ощущение невидимой стены, разделяющей их друг от друга, исчезнет недосказанность и перестанет мерещиться предательство. А впрочем, убеждение — лучший способ отвлечься и почти такой же действенный, как самообман.