Panem et Circenses

Финник Одэйр живет двойной жизнью. Так, по крайней мере, думает он сам. Стоит у окна. Широкого, длинного, во всю стену. Прозрачная поверхность из толстого и прочного стекла, которое, тем не менее, не скрывает красот и великолепия города, раскинувшегося у самых ног. Капитолий мигает тысячами глаз. Пестрит турмалиновыми отблесками, морем мишуры, столь ярких красок, что рябит и слепит. Капитолий похож на ряженую девицу, хихикающую глупо, жеманно, выставляющую напоказ свои прелести и прячущую под юбками гниль. Мертвый город. Хотя никто не назовет его таковым на первый взгляд. Но Финник знает. Этот город давно умер, как и люди в нем. Нет души. Значит, нет и жизни. Лишь пустозвон, аляпистые краски и фейерверк дешевых эмоций. Мужчине тошно, что он является частью этого. Но ничего поделать не может. Одэйр обнажен. На его коже золотятся далекие блики электрических лампочек, разносящих по городу ураганную ночную жизнь. На груди скачет неоновый свет — на какой-то огромной вывеске соблазнительная красотка подмигивает густо подведенным глазом и дует пошло-алые губы. Финник смотрит безразлично. Он привык. Только спина у него напряжена. Это тоже привычка. Он слишком хорошо знаком со смертью, жал ей руку, чтобы быть беспечным. Легкомыслие — его конек, виртуозная игра. Обольстить, обаять — он актер высшей пробы. И эти таланты спасают ему жизнь. Женские руки касаются его требовательно и жарко. Он чувствует, как длинный, острый, словно спица, палец давит на его спину. Ноготь оставляет след под одним из позвонков, очерчивает лопатку. И женское, мягкое тело вжимается в него. Груди литые, соски тугие — Финник чувствует, как девица льнет к нему, призывно трется. Вот ее рука очерчивает выступающую кость его бедра и скользит к паху, чтобы обхватить обмякший член, сдавить его. Это должно завести, заставить захотеть. Только вот Одэйр ничего не чувствует. — Финник, — мурлычет Калиста — красивая девица, только такая испорченная. — Милый, — шепчет она, оставляя на его плече след вязкой слюны, — ты разве меня не хочешь? Мужчина поворачивается к ней лицом. У нее тонкие, дугой изогнутые брови, чуть вздернутый аккуратный нос, широко посаженные миндалевидной формы глаза. Кошачьи. И густые смоляные локоны, почти цвета гагата. Струятся по ее спине. Кожа у Калисты золотая. Девушка клонит голову набок и растягивает пухлые губы в улыбке. Крутые бедра и литая грудь в полумраке смотрятся будоражуще, так привлекательно. Калиста источает секс, эту животную энергетику. Она — капитолийская богиня, а он — бог рядом с ней. Они могли бы быть такой красивой парой, сногсшибательной, неземной. Девушка это знает, поэтому перехватывает его плечо свободной рукой, а другой сильнее сжимает мужскую плоть. Кадык у Финника едва дергается. Тело предает его, в низ живота ударяет горячая кровь. Калиста довольно улыбается. Мужчина знает, что губы у нее пряные, и пахнет от нее всегда так сладко. То ли сандалом, то ли самым настоящим медом. Он знает, что она любит быть сверху. Томно прогибаться в пояснице, скакать на нем и так стонать, столь демонстративно громко кричать, что все в этом дорогом отеле знают, чем они сейчас заняты. Она двигает бедрами резко и грубо, вбирает его в себя так глубоко, как может. Ее литые груди подпрыгивают от каждого движения, рот приоткрывается. Калиста наслаждается. Падает, дышит ему в самые губы, а потом целует. Так смачно, засовывая свой язык глубоко и юрко, и снова заставляя его твердеть в ней. Калиста — хищница, ненасытная, неуправляемая, такая жадная до плотских утех. После ночей, проведенных в ее постели, Финник всегда измочален. У него тянет все мышцы, и ощущение, словно он тренировался с трезубцем двенадцать часов подряд. С ней он всегда просыпается далеко за полдень, обнаруживая, что оголенная женская нога обвивается вокруг его бедер, колкий локоть давит ему куда-то под ребра, а ее антрацитовые локоны разметались по всей подушке. Калиста похожа на принцессу из восточных сказок, дошедших в старых фолиантах. Она напоминает Шахерезаду. Финник знает откуда-то, помнит, как Мэгз показывала затертую книгу с засаленными страницами, когда он был еще мальчиком. Калиста действительно красива. И настолько же испорчена. Когда мужчина садится на постели, ее рука всегда требовательно ловит его за плечо. Она надувает свои соблазнительные губы, томно хлопает глазами и улыбается так сладко, что любой другой давно бы пал к ее ногам и поцеловал каждый палец. Только Финник целует ее из необходимости, позволяет возбудить себя руками, иногда даже языком, а она снова стонет. Гортанно, громко, пошло, так зычно. И шепчет мой. Она отпускает Одэйра с улыбкой на устах и сладкой поволокой в кошачьем зрачке. Всегда приваливается к дверному косяку в тончайшем пеньюаре, совершенно не оставляющему место для воображения, и провожает гостя глазами. Калиста — единственная, в чью постель он возвращается время от времени. Она слишком хочет его. Всего. Целиком и полностью. Финник старательно разыгрывает заинтересованность в ней. Да вот только женщин не обманешь. Калиста знает, что Одэйр не принадлежит ей. И ее это злит. Бесенячий огонек пляшет по кромке ее глаз время от времени, вспыхивает, как искра. Ей не чета любая соперница. Она так красива, так сексуальна, столь чувственна, маняща. Калиста не понимает, как этот заносчивый мальчишка из Четвертого Дистрикта может воротить от нее нос. Она лишь поджимает губы, взмахивает копной иссиня-черных волос и ждет следующего раза. Ведь Финник Одэйр непременно придет. А он едет домой. Тот встречает его запахом соли, говором моря, криками чаек, пеной волн. Финник с разбегу ныряет в водную гладь, рассекает ее уверенными движениями. Он плавает, смывая с себя капитолийские метки губ, женские пальцы и улыбки, стоны и пот страсти. Когда он выныривает на поверхность, тряся своими бронзовыми волосами, которые на солнце приобретают живительный оттенок свежести, Одэйр кажется юнцом. И дышится ему легче. Кругом морская вода, белый песок под ногами, в котором увязают пальцы, далекий лес и косматые зеленые кусты. Вольно, хорошо, солнечно. С Капитолием это не сравнится. Будь воля самого мужчины, он бы никогда отсюда не уезжал. Но он — победитель. И выбора у него нет. Она приходит под вечер, когда ярко-розовая полоса прорезает алеющее небо — солнце садится за горизонт. Опускается на песок, подбирая легкую юбку, и ситцевая ткань стелется по ветру, лаская ее щиколотки и босые ступни. Ветер играет с ее рыжими волосами, и приходится постоянно поправлять их, придерживать руками или прятать особо буйные пряди за уши. Она всегда сгибает ноги в коленях и ставит на них локти. Ткань платья очерчивает ее острые плечи, а она клонит голову и с тихой улыбкой наблюдает, как Финник плавает. Одэйр замечает ее почти сразу. Улыбается. Не губами. Глазами. А она лишь задумчиво смотрит. Капли попадают на материю ее платья, когда он становится рядом. Он улыбается шире, наблюдая за тем, как девушка поднимает голову и ищет его глаза. Даже ладонь приставляет ко лбу — косые лучи прощального солнца все еще слепят глаза. Финник падает рядом с ней на песок. Она смотрит на море. Он протягивает руку, проводит по ее щеке. Девушка чуть вспыхивает, поворачивает голову. И тогда он целует ее. Просто берет за аккуратный подбородок, чуть сдавливает его пальцами и касается ее губ своими. Она сначала легко вздрагивает, потом как-то неумело вытягивает руки. Ее маленькие ладони ложатся на его твердые плечи, и тогда Финник валит ее на песок, фалангами путаясь в ее рыжих локонах, раскинутых по берегу как у русалки, словно марево заката дарит им свой цвет. Он целует ее жадно и страстно, будто голодный и мучаемый жаждой. Девушка едва теряется от такого напора, но его руки хоть и уверены, но ласковы. Он припадает к ней в такой нужде, с такой потребностью, что она не в силах отказать. — Здравствуй, — хрипло шепчет Финник, отрываясь от ее губ. Энни Креста молчит. Лишь изучает его лицо, проводит указательным пальцем по линии его рта. — От тебя пахнет медом, — говорит она, и мужчина опускает голову, чертыхаясь сквозь зубы. Одэйр боится смотреть на нее. Он каждый раз опасается разочаровать Энни, увидеть в ее глазах презрение или боль, но она лишь ласково ведет изящными фалангами по его подбородку, и этот жест заставляет мужчину посмотреть на ее лицо. У нее так много веснушек на белой коже, шея тонкая, а фигура хрупкая. Косточки запястий выпирают остро — он чувствует, как они давят на шею, когда Креста обнимает его. — Возвращайся чаще, — всего лишь просит она, и глаза у нее грустные, понимающие. Энни сама тянется к его рту, не давая возможности лишним извинениям, каким-то ненужным словами сорваться с дорогих губ. Она дрожит в его руках, ощущая, как широкая, чуть мозолистая ладонь скользит по ее телу, едва задерживаясь на бедрах. Финник так прижимает ее к песку, что, возможно, сломает кости, давит своим весом на нее. Но Энни лишь улыбается. Нет ничего прекраснее и острее, когда такой сильный, уверенный и красивый мужчина нуждается в ней, хрупкой, утлой и совершенно незначительной. Наверное, это и есть счастье. Калисте никогда не занять место этой тонкой, будто сотканной из морской пены и воздуха, девушки. Калиста не понимает. В ее глазах лишь лоск, блеск и шелк. В глазах Энни Кресты — шум прибоя, лучи заходящего солнца и такая первородная естественность. Она проста и удивительна как мир. Она и есть его мир.