***
Ред Алерт вышел из стаза за час до визита Прайма. Выбравшись из стаз-капсулы, он лежал на регенерационной койке, позволяя проводящему гелю стекать с брони. Рэтчет сушил руки под обогревающим устройством. — С ним все будет в порядке. Парочка повторных сканирований и придется подлечить руку, но он не потерял массу и, если не считать сустава, не повредил экзоскелет. — Привет, Прайм, — тихо проговорил Ред. — Видел пленника? — Ближе, чем хотелось бы. — Ага. Я узнал его по тому плакату в трущобах Кокулара. Понял, что это тот самый Старскрим. — Ред слабо улыбнулся. — Тебя не было поблизости, а Проул мне не поверил. Я решил атаковать. Спаркфорг? — Не выжил. Мне жаль. Лицо Реда вытянулось. — Я так и знал. Этот бесшабашный молодой бот был так рад принять участие в настоящем деле, что, не раздумывая и без подготовки, бросился на Старскрима. Я не успел его остановить, а он ничего не понял: десептикон вырвал его искру еще до того, как его корпус коснулся земли. — Ред, ты должен был вызвать подмогу прежде, чем атаковать Старскрима. — Я хотел убедиться, что это он. У Старскрима есть братья, похожие на него как две капли воды. Мы способны были захватить одного из них, — Ред с шипением выдохнул. — Он был таким быстрым. Оторвал мне руку, голыми руками проломил экзоскелет Инферно. — Он был безоружным? — Да. Он был слишком слаб. Оголодал, — Ред нахмурился. — Я слышал, что Рэтчет распорядился давать ему энергон. — Он нужен нам живым. — Он Спаркфорга убил! Прайм ладонью руку Реда, заранее предвидя, что ему придется приложить немало усилий для того, чтобы сохранить искателю жизнь. — Информация, которая у него есть, поможет спасти многих и многих из нас. Ред отвернулся. — Спаркфорг впервые трансформировался только в прошлом году. Его броня не до конца затвердела. Он был искроребенком. Прайм позволил Реду Алерту вновь задремать, а сам обдумывал полученную от него информацию. Изголодавшийся беззащитный мех не мог принадлежать ни к одной из фракций. Он гадал: не могло ли происходящее быть частью сложной схемы десептиконов по внедрению в их ряды шпиона. До автоботов доходили слухи из Высокого Совета Кибертрона, доклады об активности десептиконов в Яконе. Рассмотрев все возможности, Прайм отверг эту теорию. Подобное было бы возможно с любым другим мехом, но не со Старскримом. Даже среди высшего командования десептиконов наиболее вероятным кандидатом на роль предателя был Тандеркрекер. Но Старскрим, воин фанатично преданный их делу? Ни в коем случае.***
Прайм снова вошел в ангар. Старскрим лежал там же, где он его оставил, корпус искателя посерел от голода. Непокорность осталась только в оптике, следящей за Праймом со всей ненавистью, на которую было способно умирающее существо. — Я принес энергон, — проговорил Прайм. — Сейчас я отключу стаз-кабели, чтобы ты мог поесть, понял? Старскрим мог только слабо кивнуть, его оптика обморочно сбоила. Прайм отключил напряжение в кабелях, и они опали мертвыми змеями. Искатель остался лежать неподвижно. — Праймус, — ругнулся он. Разумеется, у Старскрима не было сил для того, чтобы подняться. Прайм встал на колени рядом с искателем и аккуратно помог тому сесть. Это было неловко и унизительно как пламя Не-Искры, но он пропихнул капсулу энергона в рот Старскрима. Челюсти слабо задвигались, а губы прошептали: «Еще…». Еще одна капсула, и у Старскрима хватило сил на то, чтобы, выхватив следующую из рук Прайма, запихнуть её в рот и поспешно прожевать. — Я на твоем месте не спешил бы, он концентрированный. Старскрим кинул на него испепеляющий взгляд, а секундой позже вытошнил съеденный энергон прямо под ноги Прайму.***
— Как долго он голодал? — всплеснул руками Рэтчет. — Я же велел давать ему энергон, а не дразнить его, размахивая едой перед самым носом. — Очевидно, недостаточно строго, — проговорил Прайм. — У него обмен веществ быстрее, чем у нас. Он не мог усвоить то, что я ему давал. Он настолько истощен, что не может есть. Старскрим плавал в стаз-капсуле, его открытую искру укрыла паутина проводов. Рэтчет долго боролся со странной, намного опередившей ботов физиологией искры десептикона. В конце концов, медику пришлось подключиться в обход, через дюжину систем. Прайму поначалу показалось, что на груди искателя взорвался компьютер. — Это проблема голода. Ты потерял так много энергии, что уже не можешь её усваивать. Приходится передавать энергию непосредственно через искру. Радуйся, что тебе не пришлось делать это искра-в-искру, если ты понимаешь, о чем я? — Есть непоправимый ущерб? — Нет, он потерял часть массы, но это и к лучшему. — В смысле? Наладив подачу питания, Рэтчет помолчал. — Зов культуры десептиконов силен. Это та культура, что зародилась на гладиаторских аренах, в гетто инсектиконов, на темной стороне Кибертрона. — Да ты поэт, Рэтчет. Это дикий зов и чистый зов, ему отказать нельзя? — Прайм, ты прекрасно понимаешь, о чем я. Он никогда не станет одним из нас, что бы мы ни делали. Знаешь, сколько десептиконов перешло на нашу сторону за всю историю войны? Ни одного. Даже, если обстоятельства принуждали их остаться у нас, они уходили рано или поздно. Что бы тебе ни было от него нужно, постарайся получить это быстро, потому что он у нас не задержится. Когда Старскрим достаточно восстановился, его переместили — не без сложностей — в камеру. Не то чтобы искатель сопротивлялся, просто ни один мех не рискнул находиться рядом с ним, под тяжелым взглядом красной оптики, зная, что даже при численном перевесе автоботов он успеет убить самое меньшее одного из них. В конце концов, Прайму пришлось лично отвести пленника в камеру. Старскрим был на удивление покорным. -Вижу, тебе приходится исполнять работу рядовых мехов, — в голосе искателя не было издевки, но с десептиконским акцентом любая фраза казалась пропитанной сарказмом. — Не стоит изображать невежество, Старскрим. Ты прекрасно знаешь, что они тебя боятся. — И правильно делают. Пленника допрашивали прямо в камере. Проул и Джаз по очереди задавали вопросы, а Уилджек незаметно сверял ответы с медицинскими показаниями искателя. Они пытались сопоставить данные Старскрима с параметрами других десептиконов, но не нашли ничего общего. Старскрим был на голову выше остальных. На протяжении всего допроса Прайм молча наблюдал за пленником. Он был более чем заинтригован этим странным знакомым незнакомцем. Оптика Старскрима, такая необычная. Лицо, которое так отличается от лиц автоботов — гладкие высокие скулы, широкий рот с полными губами, острый благородный подбородок — правильностью черт искатель мог соперничать со знатными альфами. Прайм помнил, где он видел подобные лики — на стенах Академии. Высеченные лазером изображения Солдат Бога из древних времен — воинов, что жили задолго до появления автоботов и десептиконов. Деяния Мегатрона были отмечены яркими вспышками, но сидящий в камере мех был для десептиконов константой, тем, за кем эта жестокая раса следовала даже в тяжелейшие для неё времена. Антропоформа Старскрима была худой и изящной, но в то же время в руках и плечах чувствовалась свитая тугим жгутом сила. Проул все время держал искателя на мушке, хотя тот сидел в наручниках за надежными прутьями магнитной решетки. — Итак, ты говоришь, что рассорился с Мегатроном? — недоверчиво спросил Проул. — Да, мы разругались, — быстрый взгляд в сторону Проула. — Он стакнулся с атоботскими предателями, хочешь знать с кем? Проул отмахнулся. — Когда мы тебя нашли, ты был в относительно неплохом состоянии. Если бы Мегатрон разозлился на тебя, ты был бы полумертвым. Старскрим кинул на Проула удивленный взгляд прежде, чем продолжить: — Будь я меньшим, чем я есть, я был бы мертв. — Ты вступил в бой с нашими солдатами. Искатель пожал плечами. — Я думал, это десептиконы, посланные прикончить меня. Я голодал, у меня цветное зрение сбоило. Джаз и Проул переглянулись. Джаз проговорил: — Сейчас я прокручу сообщение, которое мы получили по низкой частоте сегодня в середине дня, а ты мне скажешь, что по этому поводу думаешь. Длинные частоты растягивали и сбивали слова, но даже так можно было узнать его голос. «Автоботы, я желаю вернуть нашего боевого товарища и коллегу. Он важен для меня. В знак доброй воли, я верну ваших плененных бойцов. Они целы и невредимы, и останутся такими же, если невредимым вернется Старскрим». — На ссору не похоже, — прокомментировал Проул. Но Прайм пристально наблюдал за Старскримом, и никогда прежде ему не доводилось видеть настолько сильного, неприкрытого ужаса на лице другого меха. Это выражение лишь мельком скользнуло по лицу искателя — рябь на водной глади —, но Прайм не упустил его. »- Кого из наших бойцов назвал Мегатрон? — связался он по внутренней связи с Проулом». «Несколько молодых рекрутов. Новички с мягкой броней. Их захватили во время нашего рейда в прошлом месяце. Мы думали, что они мертвы, но, очевидно, ошиблись». «Определи, откуда было отправлено сообщение». После паузы Проул ответил: «К югу отсюда. Произведем обмен?». «Нет. Организуй спасательную операцию. Его мы не отдадим». Дверцы Проула взволнованно дрогнули, но он решил придержать свое мнение при себе, отложив разговор до того момента, когда они с Праймом вернутся на капитанский мостик. Только тогда он посчитал возможным возразить. — Оптимус, будь рационален. Он опасен сверх всякой меры. Мы должны прикончить его, и разбросать части корпуса по всем пяти концам галактики. — А он горячая штучка, — присвистнул Джаз и, проигнорировав взгляд Проула, продолжил. — Теперь я понимаю, почему Мегатрон терпит его рядом с собой. — Джаз! — не выдержал Проул. — Может, довольно? — Почему? — Потому, что я не хочу, чтобы мой будущий соузник заглядывался на других мехов. Именно так Прайм узнал об их планах на будущее, которые казались фантастическими в разгар войны, когда мир мог существовать только как сгусток холодного воздуха в самом центре бушующего торнадо. Джаз и Проул заключают Узы искр — что за храбрый, прекрасный и абсолютно глупый шаг. — Ох… поздравляю, — только и оставалось сказать Прайму. — Мазаль тов! — обрадовался Уилджек.***
— Выдашь меня десептиконам? — Окончательное решение еще не принято. Оптика расширена, Старскрим всем телом вжался в прутья магнитной решетки. — Дай мне оружие, — прошипел он. — Дай мне оружие прежде, чем отошлешь назад. Я не умру, стоя на коленях, как какой-то… Искатель выплюнул слово на языке вражды десептиконов, и Прайм знал, что слово это дурное, означающее «того, кто без боя позволил поработить себя». Что-то произошло между искателем и Мегатроном, нечто большее, чем обычная ссора. Лицо Старскрима было неподвижно, но в оптике вихрилась паника. Не время осторожничать. Ему знакомы были подобные моменты в битве: когда возможности ограниченны, отряд окружен и загнан в угол, а ситуация вынуждает действовать решительно и быстро. Их пленник, опасный враг, которого можно либо убить, либо отпустить… Шагнув вперед, Прайм отключил магнитную решетку, и Старскрим встал перед ним — несущая смерть машина оказалась на свободе. Прайм мигнул, почувствовав, как кольнуло в животе — ощущение схожее с мигом перед боем: смесь страха, возбуждения и ожидания. — Мы не будем проводить обмен. Ты остаешься здесь. — Здесь? Следующие слова Прайм произнес, подчиняясь внезапному импульсу. — Со мной. Как мой гость. Тебя не смогут отослать. Поначалу Старскрим выглядел едва ли не оскорбленным, будто Прайм сказал что-то бестактное и грубое, затем его плечи покорно опустились. — Разумеется. Прайм нахмурился. А на что рассчитывал Старскрим? Он, что хочет вернуться к своим? Стоящий на пороге камеры Джаз излучал тревогу. По внутренней связи Прайм слышал предостережения и взволнованные вскрики на бинарном автоботе — самом простом и эмоциональном из их языков. — Оптимус, — начал было Джаз. — Послушай… Старскрим верно истолковал нерешительность Джаза и её скрытое значение. Прайму казалось, что он видит, как вращаются шестерни в процессоре искателя. — Идем. После секундной заминки Старскрим последовал за ним в Арк. По внутренней связи жужжал рой голосов, и Прайм отключил её. Он сам не знал, что делает. Старскрим молча шел рядом — не мех, а напряженное лезвие бритвы, враг, не скрывающий своей ненависти. — Куда ты его ведешь? — прошипел догнавший их Джаз. — И почему ты отключил связь? Прайм ответил на высоком автоботе: — Я знаю, что делаю, Джаз. Доверься мне. Прайм подошел к своей каюте, и Джаз застонал, даже не пытаясь скрыть своего раздражения. — У меня есть свободный отсек, — обратился Прайм к Старскриму. — Для почетных гостей. Пользуйся им, сколько пожелаешь. — Шлак, — буркнул Джаз, заслужив недовольное цыканье Прайма. — Если захочешь присоединиться к нам, мы не станем обращаться с тобой как с пленником. Делай выбор. Мы можем в любой момент выдать тебя десептиконам, но если ты действительно хочешь вернуться к своим, скажи сейчас. Старскрим взглянул на Джаза, затем — на Прайма, и пожал плечами. — Я свое место знаю. Джаз встретил взгляд Старскрима, и выплюнул несколько фраз на наречье инсектиконов — языке своей родни. Инсектикон, в свое время послуживший основой для десептикона, был общим арго темной стороны Кибертрона, и Старскрим понял все, что сказал Джаз. Щелчки и свист, произнесенные в ответ искателем, заставили Джаза выдохнуть горячий воздух и, не попрощавшись, поспешно удалиться. — Что бы он ни сказал, он сделал это из лучших побуждений. У меня же на тебя большие планы. Глянув вслед Джазу, Старскрим обернулся к Прайму. — Ты был с ним, когда-то. Датчики Прайма дернуло. Смутившись, он произнес: — Джаз старый друг. Мы в Академии вместе учились. — Ну, разумеется. Присутствие другого меха в святая святых, его собственной каюте было для Прайма по меньшей мере странным. Сюда он не приводил даже партнеров по искросексу, с которыми в редких случаях считал возможным разделить себя. Гостевой отсек располагался напротив его собственного, от чего у гостя не было большой свободы передвижений. Старскрим оглядел спартанскую обстановку, которая не слишком отличалась от обстановки в каюте Прайма. Койка, закрытая консоль Телетраан, самый простой коммуникатор. Далеко не дворец. Прайм догадывался, что искатель ожидал от каюты Прайма большего — обстановки, которая могла перещеголять роскошь покоев какого-нибудь Вождя. И все же недостаток в поведении Старскрима – нет, не благодарности, которой никто и не ждал — хотя бы признания того, что с ним обращаются не как с пленником, привел Прайма в раздражение. Он хотел, чтобы Старсрким чувствовал себя здесь как дома. Прайму не нравилось всколыхнувшееся в нем чувство собственного несоответствия чужим требованиям, то самое, которое, как он думал, давным-давно осталось в Небесном Храме ржаветь вместе с Понтификами. «И почему? — сердясь на самого, подумал Прайм. — Он пленник, его мнение не стоит ничего. Почему для тебя так важно признание того, что ты для него сделал?». Он и так нарушил сотни писаных и неписаных правил, просто позволив Старскриму покинуть камеру. — Либо эта каюта, либо камера. А я не думаю, что тебе хочется постоянно сидеть за решеткой. Старскрим еще раз окинул взглядом гостевую каюту, затем кивнул, приняв решение. — Мне надо привыкнуть к своему положению здесь. — Хорошо. Тогда до скорого. И Прайм оставил Старскрима — одного, в своей собственной каюте! — чтобы вернуться к своим мехам и тысячам вопросов, на которые он не хотел отвечать, включая тот единственный, который он не желал задавать себе самому. Почему?***
Прайм был занят несколько часов подряд — к ним снова прибыла людская делегация с очередным выяснением проблем сосуществования и бесконечными просьбами о поддержке в одном из мелких человеческих конфликтов. Он выслушал их проблемы, принял необходимые решения рационально и спокойно. Под конец Проул не выдержал: — У меня тоже есть вопрос. Мой друг решил поселить в собственной каюте опасного пленника, который, скорее всего, придушит его во сне. Что мне следует делать, Прайм Всемогущий? — Возможно, следует довериться решению своего друга. Проул сложил на груди руки, принимая совет Прайм, но всем своим видом показывая, насколько это ему не нравится. — Как Джаз? Пожалуй, это была единственная тема, способная встряхнуть Проула. Он позволил себе редкую улыбку. — Он сердится на тебя. И на меня. — Проблемы? — Не совсем. Старейшины зверей собираются провести торжественную церемонию принятия его в касту. Лично я думаю, что в преддверии нашего Заключения Уз это весьма лестно, но Джаз… — Хочет оставить все как есть. — Для него это дело чести. Он единственный из своего селения, кто сумел вырваться из той Праймусом забытой дыры, которую они зовут домом. И сейчас он вбил себе в голову, что, приняв предложение Старейшин, обидит своих соплеменников. Они поболтали еще немного: о политических махинациях и интригах вокруг Заключения Уз, которые едва ли могли стать препятствием для Проула и Джаза — эти двое связали бы искры, будь даже весь мир против них. Разговор стал приятной передышкой: споры о том, какую песню спеть на Церемонии, кого пригласить позволили отдохнуть от окружающей реальности, но, как и любой отдых, рано или поздно подошли к концу. Глядя вслед Проулу, Прайм почувствовал легкий укол сожаления. Ему не хотелось считать это чувство ревностью — ведь мех, носящий титул Прайма, выше вульгарных чувств —, но он завидовал Проулу, у которого в этой зыбкой и хрупкой жизни было что-то по-настоящему надежное. Именно в таком настроении он вернулся в собственную каюту, забыв о том, что теперь он в ней не один. Он уловил красный отблеск в стене, броней почувствовал покалывание информационных потоков. Старскрим — грудная броня раздвинута, искра открыта — полировал себя. Прайм знал, что этот процесс интимный, что ему следует отвернуться, но действия искателя захватили его. Старскрим, легко уязвимый — один из тех глубоко личных, простых моментов, который едва ли можно считать эротичным. Миг спустя Старскрим заметил наблюдающего за ним Прайма. Он прикрыл искру с неожиданной возмущенной стыдливостью. Затем холодная ярость вспыхнула в блеске калиевой оптики. Он опустил руку с тряпкой, позволив Прайму рассматривать себя. Прайм отвернулся, у него перехватило дыхание. Ох Праймус, что за искра. Красивая. — Прости, не знал, что ты чистишься. — Если позволить пыли забиваться в стыки, — проговорил Старскрим. — Меня клинить начнет. Все еще враждебно глядя на Прайма, он закрыл нагрудную броню и принялся полировать крылья. Прайм не двигался, наблюдая за Старскримом. Беспокойство коротко сжало ему грудь. Неприлично подглядывать за мехом. Но ему хотелось смотреть, и Старскрим не возражал… Искатель раздраженно вздохнул. Он не мог дотянуться до спины — мешали крылья. Прайм не знал, зачем сказал последовавшие за этим слова. Довольно было и того, что он откровенно пялился на искру Старскрима, но его язык опередил процессор. — Я могу помочь. С крыльями… я имею ввиду. Идиот! Прайму хотелось отвесить самому себе подзатыльник. Подобную глупость мог сболтнуть только ни разу не трансформировавшийся искроребенок. Он был Праймом, пред ним стоял пленник. Но в нем гудел восторг, и Прайм ощущал себя безумным мехом, застывшем на краю плавильной домны. После минутного колебания Старскрим протянул ему тряпку с осторожностью хищной птицы. — Только не слишком сильно. Не поцарапай. Прайм никогда прежде не прикасался к десептикону, если не считать мертвых или умирающих мехов, и Старскрим тогда в ангаре был одним из таких. Но цельный и живой десетикон? Никогда. Он положил ладонь на поясницу Старскрима. — Не слишком сильно? — Нет, но близко к крестцу. А я там… чувствительный. — Больно? Старскрим кинул на него непонятный взгляд и коротко ответил: — Нет. Теребя в руках тряпку, Прайм отступил на шаг назад. Дурак. — Давай уже, — высокомерно бросил Старскрим. И он начал полировать искателя. Гладкий экзоскелет Старскрима выдавал его земную альт-форму. Но стоило подойти поближе, и под сверкающим цветом становились видны гладкие плоскости, перламутровая мозаика пластин, которые, складываясь, составляли жуткую военную машину. И все же искатель оставался хрупким. Зачарованно и осторожно Прайм стирал ржавую пыль аккуратными широкими движениями. Ему казалось, что он полирует оружие, которым однажды убьёт себя. Он заметил шрамы, отметины ранений слишком тяжелых, чтобы быть вылеченными трансформацией — подобное его собственному тело воина. Закончив, Прайм протянул тряпку искателю, и тот аккуратно сложил единственную принадлежащую ему вещь. — Я собираюсь в перезарядку, — проговорил Прайм. — Если тебе что-либо понадобиться, свяжись через Телетраан с Уилджеком. Стасркрим кивнул. Он излучал странное напряжение, будто готов был в любой момент сорваться и улететь. Вернувшись на свою койку, Прайм притушил свет. Но сам он в перезарядку уйти не мог. Прайм смотрел на двери каюты Старскрима. Он думал о том, что лежит всего в нескольких десятках метров от того, кто не единожды желал ему смерти. И все же искатель был потрясающе красив. Прайм помнил, как скользил ладонями по сложной головоломке пластин крыльев. Он думал о том, позволит ли Старскрим еще раз прикоснуться к себе. И искра. Невероятная. Не удержавшись, Прайм коснулся собственной груди. Внезапно его посетила сумасшедшая мысль: раскрыть нагрудную броню и прикоснуться к своей искре. Предыдущий опыт самоудовлетворения был для Прайма болезненным, и ему никогда не удавалось довести себя до перезагрузки. Но впервые за много лет ему захотелось вновь почувствовать искрой нежные касания чужих ладоней — первые неторопливые ласки перед искросексом. Глупо. Он мог позвать любого, и каждый мех Арка с радостью прибежит и откроет своему Прайму искру. Ни один не откажет, даже Джаз, который собирается связать искру с Проулом. Любой автобот почтет за честь разделить искру с Праймом. Высокую и редкую честь. Но захочет ли хоть кто-то его самого? Будет ли близость с ним проистекать из страсти или только лишь из чувства долга? Станет ли кто-нибудь из автоботов с желанием смотреть на его тело, покрытое боевыми шрамами, ласкать его жадными руками или случайный любовник просто прижмется церемонно и чопорно к его искре своей? Втайне он очень любил быстрые невинные ласки, служившие прелюдией к слиянию искр, но для Прайма просить о подобном было бы непристойно, и зачастую мехи слишком нервничали в его присутствии, чтобы сделать что-то большее, чем задеревенело лежать у него на груди. Дверь гостевой комнаты распахнулась, прервав размышления Прайма. Пристыженно он убрал от груди руки. Фигура в дверном проеме была подсвечена радужным сиянием Телетраан. На суровом лице Старскрима застыла решимость — верный знак сделанного неведомого выбора. — Что? .. — Молчи. Резкие слова, с Праймом никто не смел так разговаривать. Впервые он почувствовал страх в присутствии искателя. Старскрим подошел ближе, оперся коленом на койку и, несколько раз с силой погладив паховою броню, открыл протоплоть. Прайм мог только смотреть. Миллионы опалово-молочных слоев подпространства, светящиеся своим собственным светом — зрелище более интимное, чем открытая искра. Старскрим оседлал его, быстрые пальцы пробежали по бедрам и паху, и Прайм не мог понять как, но с тихим скрипом его паховая броня разошлась, позволяя серебристой массе развернуться навстречу искателю. Оцепенев от ужаса, Прайм лежал неподвижно, когда Старскрим принял его протоплоть в себя. В себя, в этот сияющий центр. Реакция собственного ритмично вибрирующего корпуса была Прайму незнакома. Нажим и сокращение приливающей массы. Спад пойманной в сингулярности гравитации. Никогда прежде он не ощущал подобного. Его накрыло волной страха — Праймус, как я боюсь. Прайму хотелось кричать, но он боялся издать хоть звук. Тишину нарушал лишь скрип сочленений, и Старскрим не сводил оптики с лица Прайма, сцепив челюсти и тяжело двигаясь вверх-вниз на его развернувшейся протомассе. Прайм думал: «Я могу оттолкнуть его». Думал: «Я могу приказать ему остановиться». Но страх от осознания того, как низко он пал, не давал ему пошевелиться. Преднамеренно обнажить свою протомассу и позволить ей войти в другого. Ему доводилось только слышать о предлагающих подобное шлюхах из Тупика. Даже в молодости, учась в Академии, он отказывался говорить на эту тему. Но хуже всего было выражение лица Старскрима: нечто большее, чем просто презрение — пустота. Мучаясь собственной проницательностью, Прайм прочитал в чертах искателя абсолютное унижение, сознание того, что он совершает худшее в своей жизни деяние. — Пожалуйста… — Заткнись, — прошипел Старскрим сквозь сцепленные челюсти и, сжав губы в тонкую линию, отвернулся. Он не прекратил бесконечного движения бедер. Прайм нерешительно положил ладони на талию искателя, пытаясь хотя бы частично превратить происходящее из насилия в акт обоюдного согласия. Старскрим оттолкнул его руки, рыкнул: — Не прикасайся ко мне. Они продолжили молча. Красивое лицо Старскрима было напряжено, щеки покрыты смазкой, оптика превратилась в две капли расплавленного металла. Но худшим из всего — для Прайма уж точно — оказалась его первая полученная через деление массой перезагрузка. Его скрутило острой болью, и он не мог удержать массу внутри собственного корпуса. Протоплоть толчками вливалась из его тела в Старскрима. Прайму казалось, что невидимая рука выдрала его позвоночник. Он истекал энергоном сквозь нежные мембраны, растянутые и болезненно-чувствительные после преобразования массы. Ему было даже больнее, чем во время первой трансформации. Скривившись, Старскрим расцепился. Непреобразованная масса растеклась по животу Прайма так, будто его выпотрошили. С видимым отвращением Старскрим слез с Прайма, молча свернул свою протоплоть, стер с ног потеки и, вернувшись в гостевую каюту, захлопнул дверь. За все время он ни разу не взглянул на Прайма и не произнес ни единого слова. Прайм не двигался. Его масса свернулась, оставив ощущение полученного в живот пинка. Он лежал в темноте, боль и злость, испуг и стыд свивались внутри него в тошнотворный клубок. Все его мечты и мысли об искросексе казались жалкой шуткой в сравнении с тем, что только что произошло. Под его бедрами остывала пролитая протоплоть, острая боль в животе утихла до тупой пульсации. Консоль Телетраан Один отсвечивала на потолке два слова на бинарном автоботе: деление массой. Никогда в своей жизни он не был настолько одиноким. Он только что получил глубокий и пугающий опыт, однако не с кем было поговорить о нем. Прайм подтянул колени к груди, но внизу живота ощущалась пустота так, будто из него выдрали сердцевину, будто в короткий миг между до и после он безвозвратно потерял невосполнимую часть себя.***