***
Они возвращаются домой около десяти вечера. Астрид терпеливо ждала, пока Иккинг заедет в гараж, укутавшись в свою толстовку (предусмотрительно оставленную в машине Хэддока) и стоя у входа в дом, рядом с большими кустами, начавшими уже отцветать. В мягком свете уличных светильников, сделанных специально под потертую старину, желтизна листьев казалась немного неестественной. «Чтобы подчеркнуть, настолько древний род Хэддоков» — прогремел в голове у девушки голос Стоика, который в свое время очень заботливо вызвался познакомить Хельгу и Астрид с «землями Хэддоков». Девушку немного подташнивало, а свежий воздух, вроде как должен был облегчить это состояние. — Не замерзла? — Иккинг появился с рядом с ней внезапно, отчего Хофферсон вздрогнула, — пойдем скорее в дом. Он открыл массивную дверь и галантно пропустил Астрид вперед. — Я спать, — буркнула она, собирая в себе последние силы и направляясь к лестнице. Хэддок ей ничего не ответил, а может, Астрид его просто не расслышала. В любом случае, в мыслях она уже была в своей ванной. Открывала комод и доставала оттуда уходовую косметику, готовясь смыть с себя тонну макияжа.***
Астрид уже надевала на себя футболку, чувствуя как та липнет к мокрой спине, когда в её спальню постучали. Она закатила глаза и, наспех натянув спальные шорты, направилась к двери. «Только нотаций от матери мне сейчас не хватало», — с раздражением подумала девушка и резко распахнула дверь, уже готовясь сказать Хельге о том, что слишком устала для нравоучений. — Иккинг? — за порогом комнаты действительно стоял Хэддок собственной персоны и потирал затылок, переминаясь с ноги на ногу, — что ты здесь делаешь? — Мы можем поговорить? — парень оглянулся на пустой коридор, а потом снова посмотрел на Астрид. — Эм, — немного опешила в ответ на его вопрос Хофферсон, — так поздно? Что-то случилось? Усталость от выпитого алкоголя, насыщенного дня в школе и очередной стычки с Хезер давала о себе знать. Астрид не хотела вести никакие задушевные (или не очень), беседы, все чего она хотела это — спать. — Ты вспомнишь этот разговор завтра? — вопросом на вопрос. Девушка сдержалась, чтобы не закатить глаза. Почему, Иккинг думает, что она это алкашка, пьющая так, чтобы забыться? — Я не настолько пьяна, мистер святой. За кого ты меня держишь, а? — сузив глаза, спросила она, — сколько по-твоему я выпила? — Я могу зайти? — парень криво улыбнулся, — пожалуйста. Если ты не против. — Как я могу быть против, ведь сам святой Иккинг посетил мою грешную обитель? — с издевкой пробурчала Хофферсон себе под нос, но Иккинга всё-таки пропустила, закрыв на за ним дверь. — Итак? — Послушай, есть кое-что, о чем ты должна знать как моя «девушка» и мой… мой друг, — он переживал, ломал пальцы, бегая глазами по ногам Астрид и по прикроватной тумбочке. — А мы друзья? — немного, самую малость, удивленно спросила девушка, но в этот раз в её голосе не было ни намека на издевку. На секунду она даже задумалась о собственных ощущениях и том, в качестве кого она воспринимает этого странного паренька. — Ну-у, как минимум соратники, — он усмехнулся, — в битве против безумия наших родителей, так точно, — а потом быстро, немного нервно добавил, — по крайней мере я надеюсь. Хофферсон ничего не сказала, кивнула, соглашаясь и приняв тот факт, что Иккинг не умеет говорить коротко и по делу, сделала шаг в сторону кровати. Ноги ломило от усталости и каблуков, на которых она проходила полдня. — Я бы хотел… хотел бы кому-то доверять здесь, понимаешь? — Понимаю, — Астрид плюхнулась на кровать, наслаждаясь тем, как пружинит под ней матрас. Вот на что она уж точно не могла (и не хотела), жаловаться, так это на качество жизни в доме Хэддоков. Лучшие матрасы, на которых когда-либо спала Астрид: с поддержкой для спины, мягкие, но в меру. Кофе, которое готовилось в дорогих кофемашинах, которых на минуточку, на кухне было целых три, на любой вкус, цвет и зерно. Большие, просторные и отдельные для каждой спальни ванные комнаты, выложены мраморной плиткой с зеркалами в полный рост. В доме, где последние несколько лет она жила с матерью, ванная была всего одна и небольшая, со старой душевой и постоянно заедающей дверью. Но самое крутое, что пожалуй, больше всего впечатлило Астрид, это гигантские окна, из которых лилось так много света, что можно было не включать лампы до самого вечера. А для Олуха, где восход был поздним, а закат ранним — светлая квартира или дом с большими окнами были настоящей роскошью. — Но почему ты говоришь мне всё это именно сейчас? Может, мы отложим разговор до утра? Или ты боишься, что после напитков Сэма я больше никогда не выйду из комнаты и буду страдать от похмелья вечно? Хофферсон всё ещё не оставляла надежду на то, что Иккинг передумает, одумается по милости богов и отправится спать. — Ты не обидешься? Если я скажу, почему пришел к тебе именно сейчас? — он подошел к ней, сокращая между ними расстояние. Астрид заметила, что парень успел переодеться в спортивные штаны и просторную футболку. — Все зависит от того, как сильно ты планируешь меня оскорблять или учить жизни, друг, — скрестив руки на груди, ответила она, смерив Хэддока недовольным взглядом. Только лекций на тему её поведения не хватало. — Нет-нет-нет, — замотал головой и руками Хэддок, — никаких оскорблений или нравоучений. — Всё вместе тоже считается… — начала было Астрид, но Иккинг резко перебил её. — Просто ты искренняя. — Что? — За то небольшое время, что я тебя знаю, я заметил, что когда ты немного выпьешь, то становишься более искренней и теплой, чем обычно. А то, что я хочу рассказать… я бы хотел рассказать не холодной Астрид. Не Снежной Королеве, понимаешь? — Я не… — девушка осеклась, всего на секунду, но быстро взяла себя в руки, — ещё одно упоминание о Снежной Королеве, Хэддок и ты поймешь, что даже пьяная я могу засовывать людям в задницу сто-о-олько разных предметов. — Виноват, — подняв вверх руки в примирительном жесте произнес парень и для своей же безопасности сделал шаг назад. — Так значит, ты думаешь, что я искренняя? — эхом повторила Астрид и ещё раз про себя: «Искренняя». — Да. — Но почему? — девушка надеялась, что её голос не дрожал в отличии от кончиков пальцев, которые она тут же спрятала в складках лежащего рядом одеяла. Внутри появилось какое-то пугающее чувство, от которого хотелось убежать, но вроде как и остаться… — Почему ты искренняя? — нервно усмехнулся Иккинг. Видимо, этот вопрос поставил его в тупик, потому что он сразу же спрятал руки в штаны, слегка покачиваясь на носках, — мне кажется, этот вопрос скорее к тебе, Астрид, чем ко мне. Хофферсон сглотнула, не уверенная в том, стоит ли делиться своими мыслями и произносить их вслух. Странное чувство в ней натягивалось, словно канат. Моргнула несколько раз, в надежде, что сможет совладать со своими эмоциями. Астрид перебрала в голове слова, так и норовящие вылететь из её рта, и постаралась подобрать что-нибудь, что не звучало бы так же как в её голове. — Я многое слышала о себе, — она подняла взгляд на Хэддока, который продолжал раскачиваться на носках, — может ты сядешь уже, а? — Оу, — Иккинг замер, а потом огляделся по сторонам, пробегаясь по не распакованным коробкам, валяющимся вещам и креслу, заваленному джинсами. Резко выдохнув, парень стал усаживаться на пол. — Боги, Хэддок, — Астрид сдержалась чтобы не ударить себя по лицу, — ты можешь сесть ко мне на кровать. Что с тобой не так? — Я не хотел стеснять тебя. Девушка замерла. Сейчас не лучшее время, чтобы задуматься, почему это действие, до глупого простое, вдруг скрутило желудок. — Всё нормально, ты можешь сесть сюда, — Хофферсон подвинулась, освобождая место рядом с собой и скрестила ноги, сев по-турецки. — Хорошо, спасибо, — парень пересел на кровать, садясь с краю и упираясь затылком в спинку кровати. Астрид решила не комментировать, что благодарить за такую мелочь — странно. — Знаешь, мне многое говорили, о том какая я, — вернулась к их странному разговору девушка, — но «искренней» меня назвал только ты. — Может, просто не так много людей видели тебя действительно пьяной? — предположил Хэддок. Ох, как же он был не прав. Астрид постаралась усмехнуться, но вышло странно и дергано. Ей не хотелось вспоминать о том вечере, самой первой вечеринке, куда она отправилась без близнецов. Тот парень, имя которого она так и не запомнила, решил, что зажать в углу пьяную Хофферсон было отличной идеей. В голове всплыл собственный, на гране отчаяния крик «отвали» и безрезультатный удар в грудь. Ей действительно повезло тогда. Какой-то старшеклассник, выпустившийся на следующий год, как раз выходил из туалета. «Девушка сказала тебе отвалить, парень, давай не будем устраивать здесь сцену». Конечно же, этого она Иккингу не расскажет. — Надо же, пока я пьяная всё что тебе от меня нужно, это искренний разговор? — Эм-м, да, а что ещё? — чуть склонив голову, в непонимании уточнил Хэддок. К собственному удивлению Астрид вдруг заметила, что у Иккинга зеленые глаза. Не серо-зеленые, не зелено-карие, нет. Глаза были действительно зелеными и напоминали еловый лес в пасмурный день. Девушка мотнула головой, прогоняя непонятно откуда взявшиеся мысли. — Если честно, я не особо хотел об этом говорить, но Хезер решила, что я тебе не доверяю. — Так все дело в ней? — И да и нет. Послушай, Астрид, — он немного подался вперед, — мне очень нравится, как наше с тобой взаимодействие заставляет Вереск буквально на стену лезть от раздражения и, нет, мы не будем снова говорить о чирлидершах, — опережая Хофферсон, которая уже растягивала губы в улыбке, собираясь снова вспомнить их неловкий диалог, — мне кажется, как будто я… не важно. Дело в том, что я знаю Хезер практически с детства, а она знает меня. — И? — Она думает, что я тебе не доверяю. — Почему это? — Есть кое-что, что ты должна знать о моей матери. Девушка отбросила влажную челку со лба и внимательно посмотрела на Иккинга, призывая его продолжить. За всё время их взаимодействия он упоминал о своей матери лишь однажды, когда они гуляли в саду после душного ужина с Хельгой и Стойком. Астрид тогда заметила, что во дворе растет очень много роз. — Я не просто так не выношу алкоголь. Хотя, правильнее сказать будет, что я его ненавижу. И всё мои друзья и Хезер знают причину. Поэтому я практически никогда не хожу на вечеринки, не пью сам и осуждаю других людей, которые пьют без меры. Моя мать погибла в автокатастрофе, — Иккинг громко выдохнул и опустил голову, не скрывая того, сколько боли ему причиняют воспоминания, которыми он сейчас делиться, — но это была не просто авария… Астрид почувствовала, как сжалось её сердце, когда парень поднял на неё взгляд. Из близких людей она теряла только бабушку и то в детстве, когда все эмоции смазываются и ты не осознаешь ни себя, ни мир вокруг. Горечь утраты не была осязаемой или осознанной. Бабушка была старой и постоянно болела, это было слишком ожидаемо даже для десяти лет. — Она умирала очень долго. Это была зима и какой-то мудак слишком много выпил и сел за руль, не справился с управлением, влетел в грузовик, а тот в… — его дыхание сбилось, а девушка поймала себя на мысли, что хочет коснуться руки Иккинга, каким-то образом выразить свое сочувствие к нему. Ещё ни один парень не показывал перед ней таких оголенных эмоций, ранящих его так сильно, что стеснение уходило на задний план и терялось там, — мама впала в кому, потеряла слишком много крови, врачи долго не могли найти причину…сердце остановилось. Но это был не конец, они завели его, удалили поврежденную селезенку. Но было уже поздно. Она… Иккинг закрыл лицо рукой, резким движением вдохнул столько воздуха, сколько позволяли его легкие. Выдохнул. Когда он убрал руку от лица, Астрид заметила, что глаза Иккинга были прикрыты. На секунду, ей показалось что она видит влажные дорожки на лице покрытым веснушками. Она никогда не умела утешать. В такие моменты слова никогда не были её сильной стороной. Да и кто по-настоящему может утешить одними лишь словами? — Она была мертва шесть минут, сердце завелось, но мозг… она бы никогда не вернулась ко мне. Папа, — парень говорил уже спокойнее, перешагнув через свои эмоции, — он разрешил мне попрощаться с ней и дал согласие на отключение от ИВЛ. Она бы просто…ей бы уже ничего не помогло, понимаешь? Хофферсон кивнула, хотя глаза у Иккинга всё ещё были закрыты. — Дело не только в пьяном мудаке, хотя в нём тоже. Главный хирург, лучший на Олухе в тот день отсутствовал в больнице, накануне он слишком много выпил, взял отгул. — Иккинг… — Астрид хотелось сказать, что от судьбы не уйдешь, что переваривать прошлое и думать «что было бы снова и снова не выход. Она уже проходила это во время развода родителей. Ничего не изменишь, не в твоей власти сделать папину секретаршу уродиной и не в твоей власти заставить лучшего хирурга не пить. — Я знаю, ничего не говори, — он открыл глаза. — Это дерьмово, — всё, что смогла выдавить из себя Хофферсон. — Только не нужно жалости, ладно? — усмехнулся Иккинг, стараясь вернуть непринужденную атмосферу разговора и скрыть все то, что Астрид уже успела в нем рассмотреть. — И не думала, — хмыкнула девушка выпрямляясь и гордым движением руки откидывая волосы назад, — просто сказала что это дерьмово. Факт не более. — Ну, что ж, — Хэддок хлопнул себя по коленям и встал с кровати, — теперь Хезер не будет думать, что я тебе не доверяю. Ты все знаешь и… — И не буду пить на вечеринках, — договорила за него Астрид. — Что? Нет, я не могу просить это у тебя. Тем более, ты практически единственная, кого я могу вынести «под шафэ». — Это что, комплимент? — рассмеялась она, замечая как начали краснеть кончики ушей парня на слове «комплимент». — Возможно, — он подошел к двери и мягко улыбнулся ей, — спокойной ночи, Астрид. Ты хорошая не настоящая девушка. — Эй, выслушала я тебя по-настоящему. — Значит, ты отличный соратник. — Спокойной ночи, Иккинг, — она улыбнулась ему и почувствовала, что рада, что застряла в этом свадебном кошмаре именно с ним, — ты хороший друг. И мне тебя совсем не жалко!