Письма с границы между светом и тенью

«Меня учили, что важно в чем суть, Но, чтобы выжить, важнее мой вид». Борис Гребенщиков

В детстве я очень сочувствовала мухам в янтаре, а ядовито-фиолетовый брелочек, где в бруске из полупрозрачной пластмассы навеки застыл большой искусственный жук, и вовсе вызывал у меня необъяснимое отвращение. По закону подлости, мое посмертие, или же предсмертная галлюцинация, более понятная сознанию земной женщины двадцать первого века, помещает меня на место этого несчастного жука. Я парю в фиолетовом тумане, таком густом, что на расстоянии вытянутой руки ничего не будет видно. А вот проверить это предположение не получается — такое чувство, что от меня осталось только зрение, без каких-либо признаков тела. Зато ничего не болит, вот это замечательно. — Здравствуй, смертная, — слух у меня, оказывается, тоже сохранился. Туман колышется и вибрирует, плавно перемешивая светлые участки с более темными, и голос звучит со всех сторон, многократно отдаваясь эхом. «Кто здесь?» — моя способность транслировать мысли тоже пока еще при мне. — Я Творец этого мира… Нет, не мироздания, всего лишь куска пространства, именуемого Лэнгом. «Круто!» — откликаюсь я. — «Что же, я умерла?» — Твое смертное тело не выдержало напряжения. Я дам тебе новое, если ты согласишься. «Соглашусь на что?» — Всего лишь попробовать воплотить твои идеи в жизнь. Давно уже никто не желал вернуть солнце над Лэнгом, руководствуясь только любовью к этому миру… Очень давно… «Я согласна. Стой! У меня есть еще немного времени?» — Не беспокойся, смертная, у тебя есть все время моего мира. «Ты дашь мне новое неубиваемое тело и отправишь сражаться с Ктулху?» — с подозрением спрашиваю я. Знать бы еще, как этого гребаного осьминога победить. — «Вернешь меня в ту же секунду, чтобы никто больше не погиб?» — Я решу все текущие проблемы. Ты же не думала, что я буду сидеть и смотреть, как мой мир погибает? «Я вообще о тебе не знала и до сих пор не уверена, что ты — не галлюцинация!» — огрызаюсь я. — «Просить доказать, так уж и быть, не буду!» — Ты забавна, — мне кажется, или туман хихикает? — Ты поверишь, когда очнешься в своем новом теле. «А что за тело ты хочешь мне дать? Я думала, ты просто сделаешь меня бессмертной?» — Я не могу воскресить твое человеческое тело, и оно слишком слабо для воплощения твоих планов. Я сделаю тебя самкой хигйджайя. «Нет!» — пытаюсь завопить я; черт возьми, не хватало только на целую вечность оказаться единственной во всех мирах парой для этого мудака, который меня похитил и вынудил совершать такие вещи, которые я даже перед собой оправдать могу с трудом! Есть ведь дьяволицы, демоницы и другие более-менее гуманоидные женщины в Лэнге! — «Олег… ну, сын Лаларту… он же меня возненавидит! То есть мне плевать… но он же в любом случае будет думать, что это ради него сделано!» — Ты не ослабишь его, тебе достанется лишь та такульту, что поддерживает Благословение Хранителя Врат. Пока Йог-Сотхотх лишен тела, часть его обязанностей придется исполнять тебе, и такульту на это пойдет из его доли. Тебе стоило бы воздержаться от рождения новых хигйджайя мужского пола до того, как жизнь в Лэнге не станет стабильной… Впрочем, это уже тебе решать, — видимо, я настолько бессвязно думаю, что даже бог меня не понимает. Господи, этот бог же наверняка старше Йог-Сотхотха, чего я от него жду? «Он не поэтому возненавидит» — черт, я не могу так идиотски спалить Олега с его ненавистью ко всему демоническому, мне за него как-то неудобно, что ли… — Сделать тебя богиней я не могу, извини, — зря я напрягалась, отправляя телепатические послания, этот бог все равно читает все мои мысли. — Тем более богиней любви и красоты. Но ты же не сравниваешь благополучие целого мира и симпатию архидемона, который тебя еще и не любит? Уел, зараза, мне теперь как-то неловко поднимать вопрос о чувствах Олега в таком контексте. Мои-то чувства никому не интересны, тут апокалипсис грядет, но вот его демоническое величество может взбрыкнуть и наделать глупостей. Ну почему этот придурок настолько круче эг-мумий, что их магия Очарований на него действует? Смотрел бы мне в рот и не выпендривался, и было бы намного спокойнее. — У вас будет все время мира, чтобы разобраться в ваших отношениях, — обнадеживает меня бог. «А если я…» — нет, не откажусь, это слишком грубо, — «все-таки умру? Я же бессмертна, но мое тело хигйджайя можно убить, правда? Я снова попаду к тебе?» — Я не знаю, какому богу ты поклоняешься, и не могу сказать, в чей мир ты попадешь. Потрясающе. Никогда не верила в бога, в церкви была пару раз в жизни из любопытства, не крестилась даже. Может, к Нергалу попаду? Нет, как-то мне не хочется становиться очередной из миллиардов дойных душ Лэнга. И вообще меня непереносимо раздражает вся эта объективная реальность духовного бессмертия. «Почему посмертие… такое?!» — в отчаянии спрашиваю я. Он же бог, он должен знать! — А каким оно должно быть? — удивляется, но не злится. «Ничем. Пустотой. Мы пришли из ничего и уходим в ничто — даже если принять эту теорию реинкарнации, когда-то же появились впервые эти бессмертные души?! Зачем тогда жить, если ты все равно никогда не умрешь до конца?!» — На этот вопрос и у меня нет ответа, — будто бы печально фыркает бог. — Но ты совсем молода и, может быть, сумеешь найти ответ, изменяя мир под себя. А я буду наблюдать за этим, как делал всегда. Это не самый плохой смысл вечного существования, верно? У меня еще много вопросов, много эмоций, но туман пропитывает мое сознание, погружая в сладкий и безмятежный сон, и на грани дремоты я понимаю с поражающей меня мудростью, что бог увидел, принял и простил всю мою злость, все мое отчаяние; что есть время сражаться и время отдыхать, и бог позаботится обо всех терзающих мою душу проблемах Лэнга, пока мое новое тело набирается сил; что все будет… не плохо и не хорошо, потому что эти категории просто не имеют смысла, но все-таки будет, а как — зависит только от меня. Изредка я на пару секунд выныриваю из сна, тревожно осознавая изменения в своем теле — безболезненные, но беспокоящие: вот перерождаются кисти рук, зудят отрастающие новые пальцы; пульсирует влагалище, отторгая ненужные более ткани с мокрым противным хлюпаньем; меняется вся челюсть, чувствуется при этом, как затекшая; останавливается сердце, и я понимаю, что мне больше не нужно дышать, но странным образом меня это совсем не тревожит — и проваливаюсь обратно в черное марево дремоты. Я прихожу в полное сознание в полумраке, при знакомом рассеянном свете красных лун, и мне больше не нужно открывать глаза при пробуждении, даже не нужно напрягать их, чтобы различать предметы. — Доброго времени суток, — мой голос остался почти прежним — он стал ниже, гуще, но все еще женский. — Ме-е-е! — скалится Шаб-Ниггурат. — Наконец-то! Олег тоже, по всей видимости, ждал моего пробуждения, но радости на его морде не видно — впрочем, хигйджайя вообще не отличаются богатством мимики. Подозреваю, что спала я очень долго. Достаточно долго для того, чтобы высшее божество этого мира навело минимальный порядок, а мое восстание из мертвых стало событием. Неловко усаживаюсь на ложе, скрестив ноги с длинными, практически птичьими когтями. Хвост сам собой выстреливает из-за спины, ударяясь о каменный пол, и я вздрагиваю от неожиданности. Осматриваю себя, пытаясь угадать, каких еще подлянок мне ждать от этого непривычного тела. Вроде бы почти все то же самое, что я вижу у Олега: бледно-серый, почти белый хитин, гнущиеся во все стороны руки, когти, вылетающие по малейшему проявлению интереса к моим пальцам. Своеобразная красота ходячей машины для убийства. Прочность и многофункциональность, как и было задумано, и лишь одно меня смущает… — Кто-нибудь может мне объяснить, почему я такая большая?! Шаб-Ниггурат косится на Олега, неуверенно блеет, пофыркивает и пускается в объяснения: — Самки хигйджайя… они… ме-е-е… носят потомство, а потомство у них рождается почти того же размера, что и взрослая особь. И еще, когда хигйджайя спариваются, их тянет загрызть друг друга, такая природа у них… у вас! — И самка должна иметь больше шансов победить в этой драке, — подсказываю я Шаб-Ниггурату; если ему не помогать, он скоро запутается в собственной речи и распсихуется, а меня сейчас больше беспокоит Олег, замерший в уголке, как скорпион. Не угадаешь, погружен в свои мысли или же через миг бросится в атаку. — Ну что ты замер, как не родной? — это тело движется значительно быстрее, чем я привыкла, от секундного испуга все шесть рук ощепериваются когтями, но я так же быстро восстанавливаю равновесие. Ничего себе, я стала выше Олега на полголовы и толще минимум раза в три, неудивительно, что он напрягается и делает маленький шажок назад. — Тебе случайно не хочется меня сожрать, нет? Олег оскаливается, выпуская когти и нервно шурша крыльями; несколько мучительно долгих секунд мы изучаем друг друга идентичными тройками красных глаз. Я, честно говоря, в растерянности, но не представляю, что лучше сказать для разряжения обстановки. «Не надо меня бояться»? «Мне так жаль, что мне нравится мое новое тело»? — Я все еще Маша, — мой непривычно длинный и тонкий язык скользит по клыкам, и я не успеваю затормозить это нервное движение прежде, чем осознаю его двусмысленность, — в здравом уме и полной адекватности. Мой вид ничего не меняет. И мне хотелось бы обнять тебя… если тебе не слишком противно. — Извини, — Олег отступает к двери, чуть не спотыкаясь о собственный хвост, и смотрит куда-то мимо моего лица. — Извини. Мне… мне надо побыть одному! — жалкое оправдание повисает в воздухе. Лишь раскрытая дверь раздражающе поскрипывает на сквозняке. Олег трусливо сбежал от собственного отражения, окончательно упав в моих глазах, а я-то надеялась на его помощь в выполнении миссии, данной нам местным божеством. Замечательно начинается моя новая жизнь!