Записки ментора Лаик

1-8 день Зимних Скал В первый раз Суза-Муза заявил о себе хмурым осенним утром. Все начиналось, как обычно. Умывание, гимнастика, завтрак, цокот копыт во дворе Лаик – прибыл Аллен Вулл. Он и Тейт Боллар, что преподает гимнастику и танцы, живут отдельно и каждое утро приезжают в Лаик, а после обеда – уезжают к себе. Только мэтр Боллар прибывает раньше, дабы присутствовать на фехтовании. Он говорит, что, глядя на унаров, решает, кто в какой физической форме сегодня, и кому какую нагрузку дать. Что же, весьма похвально – к каждому отдельный подход. - Унар Ричард неопрятен, - говорит он мне, встретив в коридоре возле трапезной, - просто удивительно, как может юноша шестнадцати лет быть таким неаккуратным. Впрочем, если вспомнить, в каких условиях он воспитывался, то неудивительно. - Я ни разу не замечал его неаккуратности, - честно ответил я, - напротив, считаю, что юноша прилагает старания. - Куда уж вам заметить, мэтр Кери, - фыркнул он, - вы все в облаках витаете, уж не сочтите за обиду. Но тут слуга отпер двери, и мы вошли в трапезную. С другой стороны в нее вошли все унары, которые только что занимались фехтованием. - Знаете, мэтр Кери, - сказал мне ментор изобразительного искусства, - я хотел бы сегодня поставить им натюрморт из геометрических фигур. Будет ли хорошо, если я положу рядом конус и шар? Я не успел ответить. Капитан Арамона открыл супницу, и выудил оттуда нечто ярко-малиновое, впоследствии оказавшееся перчаткой с левой руки, да еще и шестипалой. На ней был герб, изображавший свинью на обеденном столе, с воткнутым в ее брюхо ножом. Надпись гласила, что сей герб принадлежит благородному и голодному Сузе-Музе Лаперузе, графу Медузе из Путеллы. - Вызов, - ошалело сказал он, отбрасывая мокрую вещь в сторону. Все уставились на нее. Кто-то – удивленно, кто-то – с нескрываемой брезгливостью. - Унары, быстро есть! – рявкнул он, - кто не съест свою порцию за десять минут, выйдет из-за стола голодным. Едва мы окончили завтрак и встали из-за стола, унары столпились вокруг чудовищной перчатки. Кто-то из близнецов поднял ее, истекающую бульоном. Далее я не стал задерживаться – надо было подготовить кабинет, разложить пособия, проверить доску. С неизвестного Сузы-Музы вполне станется натереть ее свечным воском. Но на этот раз все было в порядке. Зато на следующий день кто-то разукрасил потрет в фехтовальном зале, пририсовав воинственному лику капитана Арамоны свинячий пятачок и свинячьи уши. Унары не хохотали, хотя, могу себе представить, скольких трудов им стоило сдерживаться. Зато начальство в лице капитана, метало молнии и громы. - Унары! Если виновный не признается, то обеда и ужина лишены будут все! А сейчас – ступайте на уроки, и если кто-нибудь надумает что-нибудь мне сообщить, я у себя. Мне было жаль мальчишек, но я восхищался мужеством того, кто посмел бросить вызов Свину, как между собой называли его унары. Несмотря на запрет, они общались. Писали друг другу записки, шептались, когда менторов и слуг не было рядом. Наутро на парадной лестнице появилась надпись, что свинья должна быть свиньей, а не капитаном. Все юноши, выстроившиеся в ряд, смотрели на разъяренного Арамону спокойными честными глазами. Если нарушитель и был среди них, то он мастерски умел «держать лицо». После этого Суза-Муза затих и не подавал признаков жизни два дня. - Кто бы это мог быть? - спросил я Жерара вечером. Он ничего не ответил, лишь грел озябшие ладони о кружку с горячим травяным настоем. Я не пью шадди, считая это вредным, а вот сбор из трав успокаивает и подкрепляет силы. - Понятия не имею, - ответил он через пару минут, - может, Эстебан с приятелями. От них такого можно ожидать. - Но как они выходят из запертых комнат? - Да унары способны на все, - уныло ответил ментор словесности,- поверьте мне, я за восемь лет тут всякого насмотрелся. - Как вы думаете, будут ли еще новые каверзы? - Поживем – увидим. И он стал неторопливо пить отвар, заедая сухариками. Пока ничего необычного не происходило, я мог посвятить свободное время своим работам. И по вечерам, проверив тетради, задерживался в своем кабинете, чертя мелом на доске. Один раз мне показалось, что мимо кто-то прошел. Я быстро выглянул за дверь. Никого. Я было решил, что мне почудилось, но тут за углом промелькнул одинокая фигура. «Унар? Слуга? Кто-то из менторов?» Унары были в общем зале под присмотром слуг, для капитана Арамоны силуэт был чересчур тонким, лекарь сидит у себя во флигеле, и не показывается, если его не вызовут. Из менторов остались лишь мы с мэтром Шабли. Неужели… «Не может быть, - мысленно сказал я сам себе,- наверняка кто-нибудь из унаров сбежал от слуг. Они всякое могут, эти мальчишки». Но доказательство прозвучало неубедительно. Зато потом от отца Германа я узнал о следующем напоминании Сузы-Музы. Капитан Арамона ждал священника и отпер двери на стук. У двери никого не было, а на полу полыхала расходная книга. - Увы, вместо страниц в середине был навоз, смешанный со смолой. Бедный царь и бог унаров влип, как говорится, в прямом и переносном смысле слова. На губах олларианца проскользнула усмешка. И сразу исчезла. Теперь серые глаза смотрели серьезно. - Я давно хотел поговорить с вами, мэтр Кери. Тут у меня сердце стукнуло невпопад, как у какого-нибудь унара. - Я весь внимание. - священник снова улыбнулся. - Да не волнуйтесь вы. Просто я вспомнил, как вы говорили о шагах наверху. Но теперь они не беспокоят вас? - Знаете, я стал крепче спать. - Привыкли, вероятно. - Да, человек ко всему привыкает. - К тому же из-за выходок таинственного графа Медузы всем не до шорохов старого дома. - Верно, - кивнул я, - и все же, кто бы это мог быть? Отец Герман пожал плечами.