Октябрьские хроники

Мы приехали в Беккельн вчера поздним вечером. Если это чудесное поселение, раскинувшееся среди пасторальных пейзажей, окруженное полями, к октябрю уже опустевшими, и по-немецки аккуратными деревьями, и не было самой захолустной дырой в Нижней Саксонии, то уж точно входило в первую десятку. Я внутренне порадовался этому: вдалеке от больших городов Игра, как правило, привлекала куда меньше внимания. Как ни странно, в таких сонных захолустных местах, где все друг друга знают и каждый норовит сунуть нос не в свое дело, при желании намного проще скрыть правду — точнее, выдать за нее ту версию событий, которая наиболее тебе удобна. С другой же стороны, здесь было куда проще обнаружить других Игроков. Нет, я ни минуты не сомневался, что Холмс способен найти кого угодно в любой точке земного шара, и все же место нынешней игры меня радовало. Помимо прочего, Нижняя Саксония оставалась в стороне от театра военных действий. Англичане с американцами завязли в Бельгии, советские войска — в Венгрии, и ни тем, ни другим никак не удавалось переломить ситуацию в свою пользу. Здесь же не было ни взрывов, ни воздушных атак, ни военной техники. Но все же даже в этой сельской глуши чувствовалось подспудное напряжение, мрачное ожидание и некоторое запустение — будто вся Германия затаилась в ожидании исхода этой бойни, развязанной их фюрером ради удовлетворения собственных безумных идей и амбиций. Я знал, что такое война, получше многих: я был там — и даже во времена моей службы это было страшно. Хотя тогда, до того, как прогресс шагнул далеко вперед, армии в меньшей степени походили на чудовищные машины смерти, ощерившиеся острым железом и сминающие простых людей, будто насекомых. Не стану скрывать: я страстно желал окончания войны и безоговорочной победы союзников. Добирались мы в Беккельн тоже весьма подходящим для этой местности путем: на крестьянской телеге, которую так сильно трясло на проселке, что к концу пути меня начало явственно мутить, а Эдгар покинул нас еще на полдороге, решив добираться самостоятельно. Наблюдая, как он улетает, превращаясь в черную точку на темнеющем небе, я всерьез позавидовал тому, что у него есть крылья. Когда мы, наконец, слезли с телеги на окраине Беккельна, попрощавшись с любезным саксонским фермером, я чувствовал себя так, словно только что сошел с палубы корабля, и мне потребовалось минуты две, чтобы привыкнуть к тому, что земля под ногами не трясется и не качается. Холмс же, кажется, и вовсе не заметил дорожных неудобств и сразу заспешил к центральной улице своим широким шагом, как всегда прямой и подтянутый. Эдгар ожидал нас, усевшись на крыше единственной, судя по всему, местной достопримечательности — трактира под жизнерадостным названием «Счастливая Гретхен».* Было уже совсем темно, и черный силуэт нашего ворона напоминал то ли флюгер, то ли причудливый конек крыши. Он сидел абсолютно неподвижно, даже при нашем появлении лишь на мгновение сверкнув одним глазом — и тут же снова закрыв его. На первом этаже «Гретхен» располагалась пивная, или кнайпе, местная разновидность паба, где собирались все местные жители, чтобы поделиться новостями и обсудить сплетни. На втором жили хозяева, а на третьем находилась пара комнат, предназначенных для съема, очевидно, большую часть времени пустующих, однако сейчас на двери красовался листок с коротким сообщением, написанным от руки: «Комнат нет». Холмс с интересом прочитал объявление и решительно отворил дверь. Спать здесь, как и положено в деревне, ложились рано, так что питейное заведение практически пустовало, только сидел в углу непременный атрибут любого захолустья, местный пьяница, клюя носом в стол, да еще один мужчина с обветренным красным лицом, заросшим седеющей бородой. Едва скользнув взглядом по пропойце, Холмс чуть дольше задержал внимание на втором посетителе, а затем направился к стойке. — Комнат нет, — не слишком дружелюбно сообщил ему усатый немец, меланхолично натирающий кружку. — Да, я читал, — невозмутимо ответил Холмс с явным французским выговором. Еще по дороге сюда мы решили, что представляться англичанами будет не лучшим решением в нынешнее время, так что Холмс решил изображать француза, а про мой акцент сказал, что если я буду стараться не смягчать «р» так сильно, он вполне сойдет за голландский. — Но меня интересует, можно ли в городе остановиться еще где-нибудь. — У Марты, — сказал немец. — Выйдете на улицу, пройдете налево до поворота, там свернете — и через три дома будет дом Марты. С белым забором и красной крышей. Но вам лучше поторопиться, здесь не город, спать все ложатся, едва стемнеет. Холмс сдержанно поблагодарил и мы торопливо вышли из пивной. На пути к дверям я заметил, что бородач провожает нас внимательным взглядом. — Как думаете, Холмс, он Игрок? — спросил я, едва мы оказались на улице. О ком идет речь, пояснять не было нужды. — Может быть да, а может быть нет, — задумчиво ответил мой друг. — Не торопитесь, Уотсон, у нас еще много времени. А разбираться, что к чему, лучше при свете дня. Пойдемте лучше к Марте, пока она не легла спать, чтобы нам не пришлось ночевать на улице. Эдгар слетел с крыши и уселся на плече у Холмса: ночью он видел вполне сносно, но предпочитал прокатиться с удобством. К тому же ему было любопытно послушать наш разговор. Животные Игроков необычайно умны и принимают участие в Игре наравне с ними, но Эдгар и до знакомства с нами был очень сообразительной птицей, даже для ворона. Разумеется, его нашел Холмс: выкупил у бродячего циркача, сказав, что у него для этой птицы есть применение получше. Дело было весной 1925 года, с появления Холмса с неожиданным предложением вечной жизни прошло несколько месяцев, и примерно столько же оставалось до очередной Игры. Мы путешествовали по Европе в поисках каких-то книг, нужных Холмсу, и я еще не догадывался о том, что нам вскоре предстоит. Однако Холмс обо всем уже прекрасно знал, так что мы обзавелись вороном, который быстро стал нашим другом и верным спутником. К сожалению, до первого октябрьского полнолуния Эдгар не мог принять полноценного участия в беседе, хотя у него было явное преимущество перед спутниками других Игроков: вороны, как известно, способны подражать человеческой речи. Он знал несколько сотен слов и коротких фраз, которые весьма охотно и уместно вставлял в наши диалоги. — Дедукция. Де-дук-ция! — громко провозгласил Эдгар, повернув голову набок. Интонация, да и звук голоса, в точности копировали Холмса. — Ну что ж, — согласился тот, — раз это вас так интересует, друзья мои… Наш бородач явно неместный. Судя по костюму, американец. Много курит. В свое время плавал, в том числе в южные страны, и отнюдь не простым матросом. Я бы предположил, что он был капитаном торгового судна. Но давно сошел на берег, и теперь ведет малоподвижный, хоть и не праздный образ жизни. Состоит в масонской ложе или делает вид, что состоит. И у него, безусловно, есть животное. Да, он вполне может оказаться Игроком, но я по-прежнему не хочу торопиться с выводами. — Великолепно! — изрек Эдгар, и я был с ним совершенно согласен. Путь до дома Марты оказался недолгим, хоть и шли мы не слишком быстро: наш багаж был объемистым и тяжелым. Большую его часть, разумеется, составляли книги и всевозможное оборудование для химических экспериментов Холмса. Помимо того, я все время таскал с собой докторский саквояж со всеми инструментами и лекарствами, которые могли мне срочно понадобиться. Медицина за последние пятьдесят лет шагнула далеко вперед, и я старался от нее не отставать, по возможности не только выписывая журналы, но и регулярно практикуясь, чтобы не утратить навыки хирурга. На время Игры, разумеется, у меня появится множество иных забот, и все же как врач я мог пригодиться в любой момент. Вскоре мы уже были у домика с белым забором и, пройдя через опустевший по осени маленький сад, мы постучали в дверь. Нам открыла полноватая женщина средних лет, которая, судя по ее виду, действительно уже собиралась ложиться спать. Холмс быстро переговорил с ней, представившись Шарлем Верне, а меня назвав доктором Яном де Ваардом. Он сообщил, что в Беккельне мы собираемся задержаться на несколько месяцев и вот, внеся вперед половину оплаты за октябрь, мы оказались в нашем новом жилище. Сказав, что постель нам придется застелить самим, поскольку она уже ложится спать, хозяйка удалилась, оставив нас в просторной мансарде, где было все необходимое: две кровати, шкаф платяной и книжный, письменный стол и комод, в котором лежало чистое, пахнущее лавандой постельное белье. Решив оставить вещи неразобранными до завтра, мы, вслед за Мартой, улеглись спать. И Эдгар вместе с нами, облюбовав себе в качестве насеста книжный шкаф. Кошмаров в ту ночь мне не снилось. Утро следующего дня мы провели, обустраиваясь на новом месте после сытного завтрака, приготовленного Мартой. Выспавшись, она неожиданно оказалась веселой болтушкой и щедро поделилась с нами рассказами о том, как бывает сложно вести хозяйство одинокой женщине, мужа которой забрали на фронт, но она не унывает, хотя всегда рада сдать пустующую мансарду приличным и приятным мужчинам, нет-нет, она не будет взваливать на нас кучу хлопот по дому, мы у нее в гостях и мы ей платим, но все же мужчина в доме — это очень приятно, как она рада, что мы решили остановиться у нее, а не у Петера в «Гретхен», да и комнаты у него там тесные, здесь намного уютнее. Холмс сдержанно ее выслушал и в ответ рассказал о том, что мы — ученые, вынужденные после взятия союзниками Парижа бежать из Франции из-за подозрений в связях с немцами. На время задержавшись в Австрии, мы отправились в Германию, и теперь хотим провести некоторое время в тихом и спокойном сельском уголке, до которого еще не докатилась война, обдумывая дальнейшие жизненные планы. Он заранее извинился перед хозяйкой за то, что собирается проводить в мансарде свои химические эксперименты, пообещав не слишком шуметь по ночам и возместить любой материальный ущерб. Она удивленно охнула и прикрыла рот полной ладонью. Ученых в Беккельне явно видели нечасто, и можно было не сомневаться, что говорливая Марта уже сегодня разболтает половине жителей новости о том, кто у нее поселился, поддерживая нашу легенду среди простого люда. Других Игроков подобная история вряд ли надолго введет в заблуждение, но на это Холмс и не рассчитывал. Когда наши книги были расставлены по полкам, а на одной половине письменного стола и частично на комоде разместилась походная химическая лаборатория Холмса, он предложил мне пойти прогуляться и разведать обстановку. Дело шло к полудню, а Марта ждала нас на обед около двух, так что время еще оставалось. С Эдгаром мы решили разделиться: я выпустил ворона в окно мансарды, предусмотрительно оставив его приоткрытым, чтобы он мог вернуться назад тем же путем. У животных были свои методы и возможности разузнать важные сведения, мы же с Холмсом, не особо мудрствуя, направились к «Счастливой Гретхен», чтобы поговорить с усатым Петером и другими посетителями, если они там будут. При свете дня Беккельн выглядел ничуть не менее провинциально. Здесь не было даже собственной церкви: ближайшая находилась в Харпштедте, соседнем городишке, из которого мы вчера и приехали. Центральная улица посередине изгибалась под почти прямым углом, от нее в одну сторону, словно лучи, отходили еще несколько улочек, которые я, уроженец Лондона, мог бы назвать таковыми разве что из жалости. Впрочем, жителей тут, пожалуй, набиралось несколько сотен, плюс население близлежащих ферм, также считающее себя коренными беккельнцами. Холмс шел неторопливо, осматривая все вокруг цепким внимательным взглядом и запоминая в мельчайших подробностях. Я тоже старался сохранить в памяти хотя бы расположение домов, хотя до моего друга мне, разумеется, было далеко. Наконец мы пришли в «Гретхен». Поутру здесь и вовсе никого не было — ни гостей, ни постояльцев, только Петер неизменно маячил за стойкой со скучающим видом. Холмс заказал нам кофе и уселся напротив него с явным намерением поговорить. Тот охотно включился в беседу, обрадовавшись возможности занять себя хоть чем-нибудь. — Приезжие к нам зачастили, — вздохнул Петер. — Война сгоняет людей с насиженных мест… Теперь нам тут на год вперед разговоров хватит. В Беккельне отродясь никаких развлечений не водилось, кроме старика Франца с его гармошкой. А теперь у нас даже балерина есть. — Балерина? — заинтересовался Холмс. — Да-да, очень симпатичная девица, поселилась у фрау Пфальц на ферме. Она в Мюнхене жила, но у нее, вроде как, проблемы со здоровьем, и врачи ей велели пожить за городом. Вот, живет… Тут-то не в войне дело, конечно. Из-за войны старик Шмидт с мальчишками к нам перебрался. Ему тут все стараются помогать, даже я, хоть я и не самый щедрый человек. У него шестеро сирот на попечении, славные ребята. Трудолюбивые, всё сами по хозяйству делают, огород развели… Но им все же тяжело: старик с детьми… — А вчерашний посетитель — тоже приезжий? Ваш постоялец? — А-а-а, капитан Маршалл? — сразу догадался Петер, о ком речь. Я хмыкнул, вспомнив вчерашние слова Холмса о моряке и американце. Кто бы сомневался, что он окажется прав. — Да, он тут по делам. Изучает местных коров, у нас порода больно хороша. Как по мне, телков через океан везти накладно, да еще в такое время. Но ему виднее. Вообще-то он достойный человек, платит щедро и исправно, и хлопот с ним никаких, в отличие от этой… — он покосился наверх с суеверным ужасом. — Да, у вас же еще один постоялец, — поддержал Холмс разговор. — Точнее, постоялица. — Ох, герр… — Верне. Шарль Верне. — Герр Верне, лучше бы у меня ее не было. На редкость хлопотная дамочка. И со странностями. И собачонка у нее мерзкая. — А кто она? — Да черт ее знает. Увлекается всякой ерундой… знаете, в том роде, что раньше на последних полосах газет публиковали: призраки, столоверчения, гадания всякие. Жуть, одним словом. Говорит, у нас в Беккельне какие-то особые эти… флотации?.. фрикации?.. — Флуктуации. — Вот, точно! А у нас сроду ничего такого не было, герр Верне! А она ходит, глаза закатывает… И собачонка эта… — Петр вздохнул и задумчиво потеребил свой ус. — Спасибо за беседу, — неожиданно решил завершить общение Холмс, поднявшись с места. — Надеюсь, мы не причиним своим приездом никаких неудобств. — Да бросьте, — заулыбался трактирщик. — Я же вижу: вы люди приличные. Заходите вечером, когда народу побольше будет. У нас тут скука смертная, но надо же как-то развлекаться, а до осенней ярмарки в Харпштедте еще две недели, да и не будет там веселья особо: война,** вы же понимаете… — Благодарю за приглашение, — вежливо ответил Холмс. — Приятного дня. В оставшееся до обеда время мы продолжили прогулку по городу, обойдя все его четыре с половиной улочки вдоль и поперек. Холмс считал, что как минимум некоторые из многочисленных гостей Беккельна окажутся Игроками, но далеко не факт, что все, однако не мешало бы поточнее выяснить, где они живут: расчеты точного места Игры весьма сложны, и чем раньше их начать, тем больше вероятность успеть раньше прочих. Так что за обедом он мимоходом выяснил у Марты, где находится ферма фрау Пфальц и проживает герр Шмидт со своими сиротами, а потом аккуратно внес координаты в свои записи, вместе с месторасположением «Гретхен» и нашим домом. Потом мы отправились бродить по окрестностям, на сей раз взяв Эдгара с собой. Холмс обнаружил некоторые необходимые нам травы — из местных, которых у него не было в наличии, или тех, которые требуется брать совсем свежими. Одним словом, прогулка оказалась полезной, хотя собирать мы ничего не стали: полнолуние еще не до конца вступило в силу, а иные из компонентов и вовсе требовалось заготавливать при растущей или новой луне. Кроме того, по дороге на кладбище, которое нам тоже требовалось внимательно изучить, мы встретили упомянутую Петером балерину. Она действительно оказалась очень миловидной девушкой, к тому же приятной в общении. Но, похоже, и вправду была нездорова. По крайней мере, я заметил чрезмерную бледность и темные круги под глазами. Звали ее София Николаидис, гречанка по происхождению, всего лишь восемнадцати лет от роду, она, по ее словам, впервые оказалась в подобном захолустье, но местный воздух и природа, как и обещали врачи, шли ей на пользу. Сейчас она совершала одну из своих обычных послеобеденных прогулок, и была очень обрадована встречей с нами и возможностью немного расширить круг общения. Мы немного поболтали о погоде, природе, беккельнцах и предстоящей ярмарке, а потом расстались, каждый отправившись по своим делам. Я уже решил было, что это милое воздушное существо не имеет к нашим делам никакого отношения, когда Холмс огорошил меня сообщением о том, что она явно что-то скрывает, хоть он пока и не знает, что именно. Видит бог, до знакомства с ним я полагал, что неплохо разбираюсь в людях, сейчас же мне кажется, что, не будь рядом Холмса, меня оставил бы в дураках любой уличный пройдоха. В «Гретхен» мы больше не пошли: Холмс решил, что ни к чему привлекать к себе слишком много внимания в первые же дни. Так что наш вечер прошел тихо и по-домашнему: Холмс готовил какие-то снадобья, склонившись над своей лабораторией, а я составлял краткие заметки о прошедшем дне. Спал я без сновидений, наслаждаясь последней спокойной ночью перед грядущим полнолунием. ____________ *нем. Glücklich Gretchen ** В середине октября в Германии традиционно проходит Октоберфест, однако с 1938 по 1945 год, во время Второй мировой войны, праздник не проводился.