Октябрьские хроники

Я проснулся рано, разбуженный кошмаром, и увидел, что Холмс сидит за столом, окутанный клубами дыма. Я вздохнул: раз он впервые с начала этой Игры достал свою трубку, дело было серьезное. Мне неизвестно, когда именно и при каких обстоятельствах она у него появилась. Холмс нередко бывал скуп на слова, а в этом случае, похоже, еще и пообещал никому не раскрывать подробностей. И, как человек слова, обещание сдержал, не поделившись ими даже со мной. Знаю только, что он ездил за ней в Америку и провел несколько месяцев в каком-то индейском племени, прежде чем удостоился чести обладать ей. Он однажды позволил мне внимательно осмотреть ее, и я поразился искусности, на которую оказалось способно столь варварское племя. И костяной мундштук, и чаша из незнакомой мне породы древесины, были украшены резьбой, изображавшей жизнь индейцев: они охотились на зверя, сидели возле костра, строили свои странные хижины из шкур и ловили в реке рыбу. Фигурки были совсем крошечные, и если долго смотреть на них, начинало казаться, что они движутся. Это, определенно, был артефакт, предмет, наделенный особой силой. Холмс использовал ее лишь в те моменты, когда ему предстояло решить особо сложную задачу. Курение всегда помогало ему думать. Теперь же, как я полагал, ему удалось расширить свои возможности еще больше, благодаря трубке и тем курительным смесям, которые он составлял для нее самостоятельно. Хотя в основе был все тот же табак, и сейчас, проснувшись, я ощущал крепкий и густой аромат тлеющего табачного листа, у Холмса имелись особые травы для самых разных случаев. Я не мог понять, что именно примешивается в этот раз к запаху табака, да и мешочки с его травяными сборами отличал лишь по тому, что на них было написано. Там обычно красовались ярлыки вроде «48 часов без сна» или «серия убийств», иногда он смешивал содержимое нескольких между собой в ему одному известных пропорциях. Я встал, подошел к столу и увидел на нем мешочки с надписями «криптография», «предметы» и «Аль Хазред». От последней я внутренне содрогнулся: она свидетельствовала о том, что барон собирается откопать нечто поистине страшное и, возможно, смертельно опасное для других Игроков. Холмс был полностью погружен в раздумья, а Эдгар вновь улетел по своим делам, так что разделить переживания мне было совершенно не с кем. За неимением лучших вариантов, я спустился вниз, чтобы позавтракать и успокоиться. Однако за столом Марта тоже решила огорошить меня дурными новостями. — Вы же доктор? — обеспокоенно спросила она. — Да. Кто-то заболел? — Нет, нет-нет, — она печально вздохнула. — Никто. То есть, из людей никто. Это коровы. — Я не ветеринар, — ответил я. — Но вы, видимо, опасаетесь, что болезнь может распространиться и на людей? Марта вновь испустила протяжный вздох. — Ладно, расскажите мне, что случилось с этими коровами. — Они мрут. — Мрут? — Да. И никто не знает, от чего. С вечера, вроде, все хорошо, а на другой день она уже лежит и не встает. И к следующему утру помирает. — И как оно распространяется? — Тут тоже странно, герр де Ваард. Обычно ведь как: сперва в одном дворе скотина болеет, потом дальше перекидывается… Я кивнул. Вряд ли Марта что-то смыслила в эпидемиях и микроорганизмах, но житейский опыт ей все подсказывал верно. — А тут, — продолжила она, — на одной ферме корова пала, следом — совсем в другом конце Беккельна, тоже одна. И с тех пор так и продолжается… — Давно? — С месяц, может немного меньше. Точно уже не помню. Сегодня вот десятая померла. — Где? Я бы хотел взглянуть. — У Майера на ферме. Я с его женой говорила и велела пока корову не сжигать. Так и думала, что посмотреть захотите… Я улыбнулся. — Вы очень разумная женщина, Марта. Пойдемте к Майерам. Мы возвратились с фермы часа чрез полтора, после того, как я взял у павшего животного образцы крови и тканей для исследования. Холмс ждал меня в мансарде, пребывая в необычайном возбуждении. Он, очевидно, был готов рассказать мне очень важные новости, и свои собственные известия я решил отложить на потом. Из рассказа моего друга следовало, что фон Зебауэрштадт раскапывает хранилище некоего древнего артефакта, надеясь получить преимущество в предстоящей Игре. Этот загадочный предмет в надписях, нанесенных на плиту, именовался Светочем или Светильником, никаких сведений о нем Холмсу в своих книгах найти не удалось. Кроме того, артефакт охранял некий «Страж». Похоже, внутри скрывалось одно из тех чудовищ, с которыми нам не единожды приходилось сталкиваться, и, открыв хранилище, барон мог выпустить его на свободу. От всего этого настолько веяло опасностью, нависшей прямо над нашими головами, что мне было даже неловко рассказывать про странных мальчишек Шмидта, коров и разговор с мадмуазель ЛеБлан. Однако Холмс терпеливо напомнил мне, что в Игре любая мелочь может иметь ключевое значение, и велел пересказать все в подробностях. Остаток дня я с его помощью изучал принесенные с фермы образцы, и к вечеру мы, к немалому нашему удивлению, пришли к выводу, что животное было абсолютно здорово. Без сомнения, загадочные смерти коров имели какое-то отношение к Игре, но пока что даже Холмс не мог выдвинуть убедительной версии об их причинах, а я уж тем более ничего не понимал. В моих кошмарах снова была площадь с изумрудными знаменами. Я смотрел на нее откуда-то сверху и изо всех сил вслушивался в доносящийся до меня неразборчивый гул голосов. Уже выскальзывая из сновидения, я наконец смог расслышать, как толпа, в очередной раз вскинув руки вверх, громко выкрикивает: «Йа, йа!»