Октябрьские хроники

Ярмарка в Харпштедте была омрачена очередным чудовищным происшествием. Холмс считает, что Игрок, кем бы он ни был, спланировал все заранее. Осенние ярмарки в селах и провинциальных городках — отголоски древних традиций поклонения богам плодородия. Жертвоприношение, совершенное в этот день, в разгар ярмарки, при большом скоплении людей, дает принесшему его огромную силу. По счастью, обошлось без человекоубийства, но свидетели случившегося все равно были в ужасе. И не мудрено: перед ними предстало поистине кровавое и отталкивающее зрелище. Как и говорил Петер, из-за войны традиционные праздничные гуляния были отменены, однако в центре ярмарочной площади все равно соорудили большой помост с трибуной, с которой перед жителями должны были выступать глава Харпштедта и другие уважаемые граждане. Однако когда занавес, до времени скрывавший сцену, убрали, по рядам прокатился испуганный вздох. Некоторые женщины завизжали, одна даже упала в обморок, и я поспешил было к ней на помощь, но Холмс остановил меня, сказав, что я ему нужен, чтобы осмотреть трибуну. С трудом протиснувшись сквозь волнующуюся толпу, мы остановились перед помостом. Там, прямо на трибуне, послужившей кому-то импровизированным алтарем, был вертикально распят труп козы. Брюхо и грудную клетку животного вспороли ножом, так что все внутренности теперь свисали из живота бесформенной массой, сердце было вырезано, довольно грубо и неаккуратно, и лежало на трибуне сверху. Внимательно осмотрев края разрезов, я сообщил Холмсу, что они сделаны лезвием специфической формы, предназначенным скорее для рубящих ударов, нежели для разрезов. Эдгар, до этого момента предпочитавший наблюдать за ярмаркой сверху, устроившись на карнизе одного из близлежащих домов, прилетел и уселся на мое плечо. Он разглядывал жертвенник ничуть не менее внимательно, чем мы с Холмсом, а когда я закончил делиться наблюдениями, громко произнес: — Шуб-Ниггурат. Мне показалось, что воздух над трибуной сгустился и завибрировал. Холмс нахмурился, и я понял, что он тоже почувствовал это. Ярмарка из-за всех этих событий закончилась раньше, и обратный путь в Беккельн проходил в тягостном молчании. По возвращении Холмс уселся за изучение книги, посвященной холодному оружию, а я почувствовал, что ужасно вымотался за этот день, и почти сразу лег спать. Толком разглядеть фигуру на трибуне мне вновь не удалось, но выкрики толпы теперь были слышны ясно, словно из моих ушей вынули вату. «Йа, йа! — кричали люди, вскидывая руки. — Йа! Йог-Сотот! Нгаа! Нгаа! Йог-Сотот!»