Октябрьские хроники

Холмсу удалось обнаружить клинок, при помощи которого была принесена вчерашняя жертва. Мне неприятно писать об этом, но все указывает на Софию Николаидис. Не стану скрывать: она мне сразу понравилась, и я не понимал, почему мой друг относится к ней с таким недоверием и неприязнью. Я даже спросил, не может ли быть, что кто-то нарочно решил навести на нее подозрения, использовав греческий нож. Холмс хмыкнул и сказал, что такое возможно, однако маловероятно, поскольку у него есть и другие причины подозревать девушку. Распространяться о них он, впрочем, не стал, вместо этого сказав, что вечером мы отправимся к ферме фрау Пфальц, чтобы проследить за Софией. Едва стемнело, мы выбрались из мансарды и отправились на окраину города. В засаде возле белеющего в темноте домика фрау Пфальц нам пришлось просидеть несколько часов, и я уже начал замерзать, когда наконец услышал, как открывается окно, а спустя пару минут из-за угла дома появилась София, крепко сжимающая в руках большой сверток, замотанный в тряпки. Я едва сдержал удивленный и печальный вздох. Теперь и у меня не оставалось сомнений: она была одета в темный балахон, а на поясе у нее висел большой нож, формой напоминающий вытянутый лепесток. Дождавшись, пока она отойдет на достаточное расстояние, мы последовали за ней. Наш путь лежал к узкой полосе деревьев, протянувшейся по краю ближайшего поля. София, очевидно, хорошо изучила местность во время своих прогулок: она шла без фонаря, но так уверенно, словно видела в темноте не хуже, чем днем. Среди деревьев обнаружилась небольшая прогалина, посреди которой возвышалось мертвое дерево, расколотое надвое и обуглившееся: видно, во время летней грозы в него ударила молния. К счастью, пожар не распространился дальше, и теперь оно одиноким остовом возвышалось среди других, с которых еще не успела до конца облететь листва. Мы снова остановились поодаль, спрятавшись за стволами деревьев и кустами. София с облегчением бросила сверток на землю перед деревом и распустила волосы, черной волной рассыпавшиеся по плечам. — Йа, йа! Йа! Шуб-Ниггурат! Йа! Шуб-Ниггурат! — нараспев произнесла она и подняла вверх свой нож, тускло блеснувший в свете луны. — Йа, йа! Я увидел, что на земле перед ней лежит козленок. Животное чем-то опоили или же оглушили: оно не было связано, но не пыталось встать и не издавало ни звука. — Йа! Шуб-Ниггурат! — голос Софии становился все громче, в нем появились неприятные пронзительные нотки. Я стоял, завороженный происходящим, пока Холмс не потянул меня за локоть и не сказал шепотом: — Идемте, Уотсон, мы видели уже достаточно. В сегодняшнем сновидении чудовище успело подползти намного ближе. Сразу несколько щупалец вытянулось в нашу сторону, а рты на них угрожающе заклацали зубами. Кто-то испуганно вздохнул, молящийся сбился и начал произносить все сначала. «Шма Исраэль, Адонай Элохейну, Адонай Эхад!» Одна из женщин громко завизжала, когда щупальце нависло прямо над ее головой — и я проснулся.