Реки времён

Такое скандальное признание не могло не отразиться на репутации Доктора. Насмешки, которыми некоторые юные волшебники и так награждали его, переросли в гнусные издевательства, плевки в спину и колкие замечания прямо на уроках; Одиннадцатый, который не умел действовать теми же низкими методами, настаивал на своей невиновности, говорил, что это всё проделки галлюциногенного жука. -Что это за жук такой? – с недоумением спрашивали злые шутники, и в ответ Доктор показывал им сохранившиеся с давних времён фотографии Временного жука, который, цепляясь к спине своей жертвы, вертел её сознанием, как кубиком Рубика, и в результате прихотей космического насекомого повелитель времени внезапно влюбился в профессора Снейпа. Конечно же, Доктор немного приврал: это существо могло управлять временем, менять жизнь несчастного, к которому прицепился; на любовь же он никак не влиял. Но Одиннадцатый не мог поступить иначе: он был слишком великодушен, чтобы, даже не называя имени обидчика, сказать, что кто-то из студентов Хогвартса мог совершить такую подлость. Кроме издевательств, Доктор вдруг начал получать такие письма, от которых волосы вставали дыбом. Сначала любовное послание от Крэбба, который, как выяснилось, даже от лучших друзей скрывал свою истинную ориентацию. Он стыдился своей любви к мужчинам и боялся признаться в ней даже самому себе, но, увидев в Докторе одного из «своих», до слёз обрадовался и с трепещущим сердцем написал ему письмо, полное нежных чувств и надежды на то, что «такие же, как мы, должны объединяться». Прочитав это послание, повелитель времени, устало вздохнув, собирался в сотый раз рассказывать басню про галлюциногенного жука с приложением к ней фотографий, но тут он получил второе послание, очень похожее по своему содержанию на первое, что коренным образом изменило его решение. Второе послание пришло от Гойла, и небогатый словарный запас, отражавшийся и в первом, и во втором письме, и те же трепетные чувства и надежды, натолкнули преподавателя Истории магии на такую мысль: -Да я просто обязан организовать свидание этим двум мужеложцам! Так он и поступил: обоим ответил, что согласен на продолжение знакомства, обоим назначил свидание в одном и том же месте в одно и то же время, но сам не пришёл. Влюбленные юноши, на крыльях счастья примчавшиеся в назначенное место, немало удивились, обнаружив там своего ближайшего друга, а не Доктора, но ни капли не расстроились, а, скорее, наоборот: их отношения стали ещё более тёплыми, и совсем скоро они полюбили друг друга и были счастливы, оберегая свою любовь от всего мира, пока смерть Крэбба во время битвы за Хогвартс не разлучила их. Даже Филч стал бросать неоднозначные взгляды в сторону повелителя времени, как бы намекая на то, что его бедная каморка всегда открыта для человека, не боящегося общественного осуждения и не скрывающего своих истинных чувств. «Аргус тоже предпочитает мужчин?» - с ужасом думал Одиннадцатый. – «Но… Этого не может быть! Да, он одинок, но ведь в качестве питомца он выбрал именно кошку, а не кота! Хотя, вдруг он называет её "Миссис Норрис " лишь для отвода глаз и на самом деле это не "Миссис", а "Мистер" Норрис»… И тут же Доктор подумал о знаменитом актёре по имени Чак Норрис, но быстро прекратил этот бурный поток сознания, решив, что ничем хорошим он закончиться не может. Чтобы доказать свою приверженность к традиционным отношениям, Доктору даже пришлось оказывать знаки внимания одной из самых красивых семикурсниц Хогвартса: Анджелине Джонсон. Он, вооружившись всем своим обаянием, наговорил ей комплиментов и пригласил на свидание в самое романтичное место Хогвартса – библиотеку. Анджелина, хитро улыбнувшись, ответила, что придёт, но вместо неё на свидание пришло гневное письмо от Фреда Уизли, который грозил жестоко отомстить повелителю времени, если тот посмеет покуситься на сердце его возлюбленной. Для пущей убедительности письмо брызнуло в лицо Доктора дурнопахнущей красно-зелёной краской, которую Одиннадцатый отмыл с большим трудом: такой магией наделил своё письмо ревнивец. Однако это послание послужило доказательством непричастности Доктора к армии сексуальных меньшинств, и, разлетевшись по Хогвартсу со скоростью слуха, быстро перекрыло злые насмешки. Сердце Гермионы обливалось кровью, когда она видела, что претерпевает Доктор из-за мерзкой выходки Рона. Она убедила Одиннадцатого в том, что не верит ни одному слову из бесконечного потока клеветы, льющегося на его голову, и что в любом случае будет отстаивать интересы Доктора, который успел стать для неё близким другом, и за преданность повелитель времени сердечно благодарил Грейнджер. Она не стала рассказывать ему, что знает всю правду, что подслушала его разговор со Снейпом; но вечером того дня, когда девушка узнала о «мести» Рона, она в яростной решимости начала разговор с рыжим предателем. -Зачем ты это сделал? – начала она негромко, но сурово, поскольку они сидели в гостиной Гриффиндора не одни, а вместе с некоторыми своими однокурсниками, которые занимались своими делами. – Я знаю всё: ты напоил Доктора Амортенцией, и он при слизеринцах объяснялся Снейпу в любви! От услышанного Рон даже выронил изо рта медовую ириску – до последнего он был уверен в общественном неведении; но разве может сравниться мнение общества с проницательностью самой Гермионы Грейнджер? -А Доктор уже успел выплакаться тебе в жилетку? – помрачнел Уизли и отстранил от себя учебник Зельеварения, над которым сидел. Он решил, что нет смысла отрицать своей вины перед всезнающей подругой. – Неужели на ваших свиданиях он рассказывает о чём-то ещё, кроме своих дуриков, далеков… или как их там?! От злости юношу пробрала мелкая дрожь, и он отвернулся от своей собеседницы, чтобы та не видела его искривлённого злобой лица. Гермиона же была поражена до глубины души: -Как ты сказал? «Свидания»? -Только не надо строить из себя жертву вранья! – перебил Уизли, не выдержав, и снова взглянул девушке в глаза, весь красный от ярости. – Я своими ушами слышал, как Доктор распинался перед тобой про свою любовь! Не думай, что Рон Уизли настолько идиот, что не замечает, как его подругу окручивает какой-то ненормальный! Инопланетянин! Рон перешёл на крик, да так, что слюни полетели из его рта в разные стороны; от ярости и ревности он сошёл с ума – так предположила бы на месте Гермионы любая девушка, но только не сама Грейнджер, которой до последнего не верилось, что Уизли может воспринимать её не как женщину-друга. Она, в отличие от своего пылкого собеседника, стоически выдерживала его поток горячей желчи, и, когда он закончил свою реплику, произнесла таким каменно-ледяным тоном, что мгновенно отрезвило Рона: -Не кричи. На тебя все оборачиваются. И действительно, гриффиндорцы, собравшиеся в гостиной, мгновенно отвлеклись от своих занятий и повернули головы в сторону беседующих Уизли и Грейнджер, любопытно прищурив глаза и гадая, что же произойдёт дальше. Но, когда они поняли, что из-за их пристальных взглядов драматичная сцена может прекратиться вообще или перекочевать в другое, менее людное место, однокурсники сделали вид, что вновь вернулись к тому, чем были заняты раньше, и притихли, вслушиваясь в каждое слово. Рон, пыхтя от гнева, промолчал. -Теперь без нервов расскажи мне, что ещё ты услышал из того разговора с Доктором. Но холодный тон Грейнджер ещё не означал того, что возмущение не кипело в ней тихо. -Дословно я помню лишь одну фразу, - раздражённо ответил молодой человек. – Доктор сказал тебе: «Я за все свои одиннадцать жизней не встречал такую девушку и больше никогда не встречу». Потом ещё его слова, ещё твои слова, и всё про любовь, да ещё и эти ваши объятия в конце, воспоминания которые я весь исхожусь желчью!.. «Лучше бы твои мозги работали так же бурно, как твоя фантазия!» - готова была выпалить гриффиндорка, но сдержала свой порыв: любые оправдания перед Уизли она считала унизительными. -Тебя не должно волновать то, что происходит между мной и Доктором, - невозмутимо произнесла она. – В твоей личной жизни наконец-то наступил полный порядок: у тебя появилась любимая Лаванда, которая не отнимает своих липких ручек от твоей шеи… Казалось бы, что ещё нужно для того, чтобы быть счастливым? Ах, да, не хватает одного: чтобы у твоих друзей всё было плохо! Ведь ты опозорил Доктора из вредности, не так ли? -Не из вредности, - пробурчал Рон. – Ты – моя подруга, а для друзей я хочу лучшего. Ты не должна встречаться с этим больным, и точка! Эти слова были последней каплей в чаше терпения Гермионы. Она уже не могла и дальше скрывать своё негодование и, резко поднявшись со своего места, воскликнула в возмущении: -Не тебе решать, с кем я должна встречаться, а с кем – нет! Ты, Рональд Уизли, капризный и упрямый, как ребёнок! Как хорошо, что ты встречаешься с Лавандой, а не со мной… Он тоже поднялся, медленно, с грозной яростью в глазах и тихой дрожью, будто готов был вот-вот ударить свою подругу; она же не отводила от него укоризненного взгляда. Ответить он ничего не смог: комок злости сдавил его горло. -Значит, так, - решительно добавила гриффиндорка. – Завтра же ты придёшь к Доктору и будешь просить у него прощения. -Тоже мне, - фыркнул Уизли. – А если я этого не сделаю? -Тогда я вычеркну тебя из своей жизни. Можешь забыть о том, что у тебя когда-то была подруга по имени Гермиона Грейнджер. Эти слова, невозмутимый тон, строгий взгляд – всё было сказано так коротко и просто, без ярости и без обид, но именно это поразило юношу хуже, чем молния, ударившая его прямо в макушку. Девушка после этого развернулась на каблучках своих туфель и отправилась в спальню, а Рон остался в гостиной, чувствуя себя разбитым, раздавленным, поверженным строгим спокойствием и благородством Грейнджер. Потерянный, он вновь сел на стул и попытался даже вернуться к заучиванию Зельеварения, раскрыв книгу и устремив туда взор; но строчки путались перед его глазами, ни на одной из них он не мог сконцентрировать мысль – он думал лишь о том, насколько он ничтожен в своей слепой ревности и как прекрасна Гермиона в изяществе своего ума. Ведь он любил её – и знал, что это будет его первая и последняя любовь, потому что ни одна женщина на свете, кроме матери, не сможет сделать для него столько же, сколько сделала Гермиона за время их головокружительных приключений. Разве может сравниться с ней Лаванда, эта милая пустышка, которая наверняка бы понравилась такому же неумному подростку, как она сама? До того, как Уизли понял, что сердце его отныне наполняет любовь к Грейнджер, он считал её своим другом, соратником и самым преданным помощником, маяком в бурном океане трудных заклинаний и энциклопедией всего, что касалось волшебного мира и мира маглов; но сейчас, через призму любви глядя на все их прошлые приключения, он понял, что Гермиона особенно опекала его, а не Мальчика-Который-Выжил, - опекала, как сына, как младшего брата. Что может быть лучше для Рона? Но он настолько труслив, что боится услышать отказ в ответ на признание в любви, боится, что всезнающая Гермиона посмеётся над глупым Роном, лентяем и обжорой. «Если не я, то никто не будет с ней встречаться», - твёрдо решил он, не понимая, что этими мыслями отравляет любимой девушке жизнь. – «Но перед Доктором я всё же извинюсь: если для Гермионы я превращусь в пустое место, я этого не переживу».