Мишень

— Это ещё что такое? Эндрю ещё раз перечитал документ. Потом ещё раз. Снова заглянул в папку, словно ожидал там увидеть что-то другое — лучше всего бумажку с надписью «Розыгрыш». Папка была плачевно тонкой, но, как бы парадоксально это ни было, содержала в себе огромную проблему. — Скажи, что это розыгрыш. Рон смотрел на него сверху вниз, сидя на краешке его стола; смотрел так, как смотрят на капризного ребёнка, вновь закатившего истерику. Но вместе с тем была в его взгляде некоторая обречённость. И поразительное смирение. — Был бы рад, но мы только что отметили Рождество. До Дня дурака ещё очень далеко. — А новости такие, как будто бы он уже настал, — со вздохом заметил Эндрю. — Они там что, с ума все сошли? Мы как бы… расследуем убийства наших граждан. А один из вожаков террористов явно не американец. — Сириец, самый что ни наесть настоящий, — поддакнул Баксли. — И такое же настоящее обострение. Да ты и сам слышишь. Конечно, Эндрю слышал. Если бы он даже и начал привыкать к канонаде за те две недели, что он был в Дамаске, то, как изменились голоса пушек, заставило бы его снова вздрагивать. А он ещё не успел привыкнуть. Обстрелы стали чаще и яростнее, окраинам города доставалось всё больше, кое-что долетало и до соседних с их квартиркой кварталов: буквально вчера через две улицы от них был наполовину разрушен дом. Правительственные войска и иностранные миротворцы сдерживали разъярённых повстанцев, как могли, но больших успехов не достигали. Чтобы хоть как-то отгородиться от войны, наступавшей и ему на пятки, Эндрю плотно закрывал окна, надевал наушники, погромче включал музыку и с головой уходил в работу, в изучение бесчисленных — и таких бесполезных — бумаг. Но противно щекочущая нервы вибрация от бомбёжек всё равно лишала его спокойствия. — Конечно, слышу. Но ФБР тут причём? Мы причём? — Ладно, не истери. Думаешь, мне это очень нравится? — хмуро спросил Рон. — Я не истерю! — рявкнул оскорблённый Эндрю. — А ты в таком случае, может, объяснишь мне, какого чёрта мы кроме своего глухого расследования ещё должны расследовать и это?! — Он ткнул пальцем в злосчастную папку. Рон пошуршал листами, словно мог выудить из скудных данных, находящихся в этой папке, что-то толковое. — Я говорил сегодня с начальством, задавал им те же вопросы, которые ты задаёшь мне, — медленно начал он, — и получил вот какой ответ: террористы обвинили армию США в убийстве одного из своих главарей и ужесточили обстрелы. По мнению нашего руководства, этот инцидент мало чем отличается от других провокаций — убийств американцев на якобы территории противника, убийств местных якобы нашими солдатами. А значит, эти дела можно соединить в одно. Пока Рон говорил, Эндрю внимательно наблюдал за ним, и то, что он видел на лице своего напарника, очень не нравилось ему. К тому времени, когда Баксли закончил объяснять, Эндрю почувствовал ту же обречённость, которую читал и во взгляде Рона. — А ты? Ты тоже так думаешь? Тот неуверенно пожал плечами. — Тебе не понравится то, что я скажу. — Ну, ты мой напарник и единственный американец в моём окружении — у меня нет иного выхода, кроме как прислушаться к тебе. Рон выдохнул. Вынул из нагрудного кармана рубашки сигареты и закурил. Маленькая комнатка, в которой обитали Эндрю и Рон, вмиг заполнилась удушливым дымом. — Мне тоже не нравится то, что я думаю, — хмыкнул он. — Но мне кажется, что связь есть. Ты мог не упустить это, или это вовсе плохо отражено в делах — я не помню, но после каждого такого убийства конфликт ожесточался. Словно бы это было сделано специально, потому что перед тем как раз наступало такое желанное затишье. Потом снова… вот как сейчас. — Рон махнул рукой в сторону окна, за которым раздался отдалённый грохот нового залпа. — Но тогда обе стороны только умозрительно могли обвинять друг друга, а сейчас на месте преступления была обнаружена гильза от патронов, которыми пользуется наша армия. Ничего такого удивительного, конечно, но СМИ мигом раструбили, и боевики узнали об этом по своим каналам. Всё дело в том, что негласно нашим был запрещён вход на эту территорию. И, уж конечно, никто не отдавал приказа заходить туда и убивать одного из главарей, и все командиры всех подразделений, сколько их тут есть, уже получили взбучку и клянутся и божатся, что их людей там не было. — Хороша война… — заметил Эндрю, принимая у Рона предложенную сигарету и тоже закуривая. — На территорию противника не ходи, их командиров не тронь. — Что ты как мальчишка? Слишком шаткая здесь ситуация, всё так и тлеет, если полыхнёт… все сгорим. — И что дальше? — Эндрю проигнорировал отдающие злым пророчеством последние слова Рона. — Дальше? Конечно, нам никто не дал тело погибшего для судмедэкспертизы. А мне лично хотелось бы взглянуть на пулю… Но никто здесь не интересуется, чего бы мне хотелось. Ну, а начальству нашему меньше всего нужно, чтобы пожар разгорелся. Поэтому нам, Эндрю, приказано раскрыть эти дела как можно скорее, в самые сжатые сроки, связаны они или нет. — А подмогу-то нам пришлют? Нас ведь тут только двое, а сирийцы нам помогать что-то не спешат. — Разбежался! — присвистнул его напарник. — Финансирование у ФБР очень ограничено, а, кроме того, сирийские власти намекнули нашим, что, по их мнению, многовато в Дамаске американцев с оружием и полномочиями, и больше они никого не потерпят. Придётся нам с тобой отдуваться самим. И — закрутилось. Из пыльных шкафов Рон выудил папки со всеми делами, а их было больше двадцати за всё время. Больше двадцати убийств: странных, таинственных, не имеющих, казалось бы ни общего мотива, ни общего исполнителя, зато ставших причиной того, что конфликт между двумя воюющими сторонами, и без того пылавший неслабо, разгорался с новой силой. Учитывая то, что одно только это объединяло эти убийства — а может ещё и от безысходности — они и приняли это за мотив. Рон раздобыл где-то большую магнитную доску, поставил её в единственном свободном углу их кабинета и большими буквами на всю доску написал «НОВЫЙ ВИТОК КОНФЛИКТА!!!». Три таких, казалось бы, простых слова, но за ними скрывалось так много: боль, страх, новые смерти, новые разрушения, загубленные судьбы, неопределённость… И, когда опускались руки, Эндрю снова и снова смотрел на доску, на эти слова, вновь разбуженная злость заставляла его работать с удвоенной силой и старанием. А руки опускались. По сравнению с этим расследованием, то, над которым они с Фрэнком трудились в Нью-Йорке, казалось богатым на доказательства, улики и свидетелей. А ведь он тогда считал его самым провальным в своей карьере, быть может, именно тем, которое и положит конец этой самой карьере. Но теперь он понимал, что если расправится с этим сирийским делом, вернувшись в Штаты, найдёт своего киллера по щелчку пальцев. При виде бесконечных папок и листков с набросками, схемами и бесчисленными знаками вопроса Эндрю приходил в отчаяние. Здешние преступления всегда происходили в местах безлюдных, ночью или ранним утром, так что ни на какие свидетельские показания рассчитывать не приходилось. Вспоминая, как ненавидел работу со свидетелями и особенно потерпевшими, Эндрю готов был смеяться и плакать одновременно, умоляя хоть об одном свидетеле, который мог бы пролить хоть слабый луч света на это чёртово дело. Рон был более хладнокровным. Быть может, всё дело было в том, что он уже не первый год варился в местной безнадёге, и весь этот мёртвый груз в папках прежде лежал лишь на его плечах, а теперь он получил возможность разделить эту тяжесть с кем-то, но он был деловитым, собранным и не поддавался отчаянию, в которое время от времени впадал Питерс. Он нашёл карту Дамаска и его окрестностей — старую, где ещё все города и селения были на месте, где не пролегла жирная черта разграничительной линии, разделяющей теперь закон и беззаконие. Крестиками на этой карте он отметил места всех убийств, а после переписал все ориентиры на два листа бумаги, один из которых почти торжественно отдал напарнику. — Что это? — недоумённо спросил Эндрю, сверив свой список с картой. — Наш единственный шанс. Сегодня говорил с Кёртисом… — С Кёртисом?! — изумился он. Мало кто удостаивался чести говорить лично с начальником нью-йоркского офиса ФБР. Но, судя по лицу Рона, приятного или почётного в этом разговоре было мало. — К сожалению. Он лютует. Лютуют повстанцы. Сирийские власти недовольны нашей медлительностью и с удовольствием высказывают это недовольство нашим соотечественникам. Штабные отыгрываются на Бюро. Круг замкнулся. — Не пошёл бы он к чёрту?! Мы с тобой погрязли в этом болоте, но кроме аллергии на бумажную пыль мы, кажется, ещё ничего не обрели. Тот посмеялся. Потом вчитался в собственный листок и вздохнул. — Поэтому я и говорю: последний шанс. Бросаем бумажки, Эндрю, начинаем самую настоящую полевую работу. Рядом с каждым из этих мест есть магазины, рынки, аптеки, заправки, жилые дома. Кто-то должен был заметить хоть что-то: чужие лица, незнакомые машины, иностранный акцент, странные предметы. Это хлебные крошки в тёмном лесу под пристальным вниманием голодных птиц, но у нас нет другого выхода. От нас ждут результата, Эндрю. И я не знаю, что будет, если они этого результата не получат. Эндрю не стал спорить, хотя идея казалась ему абсолютно безнадёжной. Просто он и сам не видел другого выхода. Но сказать было проще, чем сделать. Расстояния между местами преступлений были просто космическими, учитывая, что передвигаться приходилось по разбитым дорогам на не слишком хорошей и часто заправленной дрянным бензином машине; время от времени они были вынуждены спасаться от бомбёжек в каком-нибудь укрытии, сидя там по полдня. Кроме того, местное население — а именно с ним приходилось сталкиваться во всех этих магазинах, аптеках и на заправках — почти не знало английского и не слишком дружелюбно относилось к американцам. Эндрю, впрочем, отвечал этим людям взаимностью и, в свою очередь, абсолютно не владел арабским. Этот барьер они попытались кое-как преодолеть, вынудив Ияра и Юнана составить им компанию. Ияр составил компанию Эндрю, и это немного сгладило самые острые углы, но в остальном его улов был таким ничтожным, что построить на этом расследование было просто невозможно.

***

Музыка в наушниках не могла заглушить какофонию звуков, рвущихся в её сознание из внешнего мира. А если сделать громче, начинали болеть уши. У Кейт голова шла кругом от невероятного напряжения, сгустившегося в последние дни под крышей их обиталища. Домом, даже его подобием язык не поворачивался назвать. Даже возвращение Мередит ситуацию не улучшило: вернувшись в Сирию после коротких рождественских каникул, Чайка стала лишь более мрачной. И было, из-за чего, ведь атмосфера у них только ухудшилась. Впрочем, не только у них: Хомс, его окрестности и, как говорили, даже Дамаск содрогались от непрекращающихся бомбардировок. Чувствуя, что от кружившей снова и снова однотипной музыки её уже начинает подташнивать, Кейт стянула наушники и поставила плеер на паузу. В уши тотчас ворвался хаос: на кухне громко переругивались Кречет и Элиза, в гостиной орал, видимо, предназначенный перекрыть их голоса, телевизор, а за окном бушевала война. Стрекотал пулемёт где-то вдалеке, едва слышно отрывисто тявкали винтовки, басила артиллерия. За несколько месяцев в Сирии Кейт, знакомая до того лишь со стрелковым оружием, научилась различать голоса миномётов и гаубиц. А в последние дни они не замолкали. И у Кейт было стойкое ощущение, что она сама к этому причастна. Когда она, осмелившись, напрямую спросила о том у Гаррета, он только рассмеялся и заявил, что она — пешка, нет, даже не пешка, крошечный винтик в этой огромной многоликой и многоходовой игре — слишком самонадеянна. Когда она, не отступив, спросила, кто был последней её жертвой, он нахмурился. Он больше не смеялся и напомнил ей, что они имён не спрашивают — как правило. Что им не должно быть дела до жертв, их имён, судеб, личностей — если только от этого не зависит успех задания. Но Кейт хорошо помнила этот отдаленный посёлок, одинокий яркий дом, шумных людей, камуфляжные машины с пулемётами на крышах. И лицо своей жертвы она тоже помнила и — неожиданно хорошо, словно он и сейчас стоял перед ней. Обветренное воинственное лицо, заросшее чёрной бородой почти до самых глаз. Хотя она и не интересовалась тогда, ещё в день убийства она заподозрила, что все те люди имели отношение к тем, кого здесь величественно именовали повстанцами. Сама-то Кейт меньше всего хотела вникать в то, что происходило вокруг них. Но теперь, похоже, приходилось. Гаррет и Элиза на кухне вовсе перешли на крик, и Кейт не смогла это игнорировать. Выглянула из комнаты и кивнула вяло игравшим в какую-то карточную игру Мередит и Кристине; Кристина выглядела встревоженной, то и дело оглядывалась на кухню, за игрой не следила и вечно что-то пропускала, Мередит же явно была раздражена, и раздражение её усиливалось с каждым промахом Кристины. — Это уже совсем никуда не годится, — пробормотала она, падая на диван рядом с Мередит. — В юности я жила в студенческом общежитии… — Чайка даже не посмотрела на неё, следя за игрой и прикуривая сигарету. Она жестом предложила сигареты Кейт, но та отказалась. — Дрянное было местечко, скажу я вам. Там вечно кто-то бухал, курил травку и дрался. Но вот такого, — она кивнула на кухню, — я не видела даже там. — Что ещё случилось? — Кейт откинулась на спинку дивана и устало прикрыла глаза. — Элизу скоро спишут, как пить дать, спишут. Помяните моё слово. Я снова выиграла! — Хлопнула она картой о стол. — Ты совсем не следишь! Кристина в сердцах бросила карты на стол, несколько из них упали под стол. — Будешь тут следить! А ты! Ты что такое говоришь?! «Спишут»! С ума сошла! Мередит только пожала плечами. Она провела в «Блэк Бёрдз» больше времени, чем они обе, и лучше знала порядки. Но это правило знал любой: как только ты начинал лажать, проваливал задания, доставлял проблемы своим товарищам или, что ещё хуже, в дела вмешивались личные привязанности или зависимости, хрупкий лёд под твоими ногами начинал трещать. И, судя по лицу Мередит, Элиза была уже одной ногой в полынье. — А что? Она знала это, когда стала повышать свою дозу. Знала, когда стащила обезболивающие из аптечки. А ведь никто не знает, что приключится с нами, какие лекарства нам понадобятся. И вот ей сегодня работать, а она под кайфом! Потому и скандалит. — Она больна, — тихо проговорила Кристина, глядя на сложенные на коленях пальцы, — её лечить надо, а не… Выражение лица Мередит стало жёстким, но в глазах мелькнула жалость. Она жалела не Элизу, Кейт видела это, а Кристину, так отчаянно боровшуюся за подругу. — Это не то место, где лечат, помогают и спасают, Крис. Ты знаешь это не хуже меня. И слабых здесь не терпят. А также тех, кто нарушает правила. В это время на кухне что-то страшно загрохотало, словно чей-то кулак опустился как минимум на столешницу. Все трое подпрыгнули на месте и испуганно переглянулись. Они привыкли к тишине — в работе, в доме, а подобные звуки всегда возвещали о неминуемой катастрофе. Ни одна из них не решилась вмешаться: Гаррет и без того был крут, а сейчас он, видимо, был ещё и разъярён. А после мгновения тишины Элиза осыпала его отборной бранью и рванула через гостиную — на троих девушек даже не взглянула — прямо к дверям. Выскочила наружу, громко хлопнув дверью. Этому грохоту вторила канонада где-то вдалеке. — Я должна… пойти к ней. — Кристина поднялась и направилась к дверям. Едва она взялась за ручку, из кухни донёсся голос Гаррета: — Приглядывай за машиной. Не хочу, чтобы эта дурочка удрала. — В голосе его звучала как будто бы жалость. Кристина рассеянно покивала в пустоту и вышла. Мередит проводила её долгим взглядом. Кейт закурила; её сердце гулко стучало в груди. Похоже, нервы её были совсем расшатаны. Она с наслаждением вбирала табачный дым в лёгкие, но это не приносило привычного облегчения, и тревога никуда не уходила. Она понимала, что заставило Элизу обратиться к наркотикам, но сама отчаянно не хотела идти по тому же пути. — Больше всех в этой истории мне жаль Кукушку, — после недолгого молчания объявила Мередит. — Она носится с Элизой, носится, а та села ей на шею и пользуется её добротой. Вот увидишь, она сейчас поплачется Крис в жилетку, и та примчится к Гаррету с укорами и просьбами. — Гаррет сам покупает ей наркотики, — заметила Кейт. Мередит кивнула. Кейт наблюдала за ней и с каждой секундой всё больше недоумевала, как в этой женщине могли сочетаться любящая жена и мать, неплохая подруга и хладнокровная убийца, прагматичная настолько, что становилось жутко. Мередит не была ни жестокой, ни бессердечной, но выполняла все свои задания безукоризненно, безо всяких жалоб и возмущений, казалось, даже не интересуясь особенно, зачем нужно было то или иное убийство. Кейт однажды кто-то сказал, что Чайка когда-то служила снайпером в войсках США, там же и познакомилась с мужем. Может быть, это многолетняя причастность к смерти и войне и привычка безукоризненно слушаться чужих приказов сделали из неё такую пугающую фигуру? Потому что в этот момент она Кейт действительно пугала. — Это началось задолго до того, как она попала сюда, что бы ни говорила Крис. Кто, где и зачем подсадил её на наркоту, наверное, мы никогда не узнаем. А нам расхлёбывать. Как бы заодно не досталось и Крис. — Она озабоченно поджала губы. — Ну, а ты-то чего такая невесёлая в последние дни? Атмосфера здесь, конечно, так себе, согласна, но у Гаррета ты на хорошем счету. Может быть, пройдёт немного времени, и тебя вернут в Штаты. У Мередит всё было так просто. Словно они и впрямь делали какую-то офисную работу, отправлялись в командировки и возвращались с них, как сотни тысяч людей по всему миру. Словно их не ждал суд и огромный срок за каждый неверный шаг. Или что похуже. — Это всё… — Она воздела указательный палец и покрутила им. — Нервирует. — Понимаю. — Кивнула Чайка. — Первое серьёзное обострение с того момента, как ты приехала. Напрягает… но со временем к этому тоже привыкнешь. Ко всему привыкаешь. Губы Кейт дёрнулись в усмешке. — Есть вещи, к которым не может привыкнуть даже убийца. — Глупости, — фыркнула она. — Если ты сумела привыкнуть убивать, не спрашивая, кого, за что и всё такое, то и к этому сумеешь привыкнуть. Страшно, конечно. Потому что быть убитым самому это совсем не то, что убивать других. Я этот этап прошла задолго до того, как попала в «Блэк Бёрдз», знаю, о чём говорю. — Мередит дружелюбно, несмотря на её довольно мрачные слова, кивнула Кейт, и та поняла, что то, что говорили о прошлом Чайки в конторе, правда. — Потом ты научишься понимать, когда стоит бояться, а когда вся эта какофония — лишь звуки, тебе никак не угрожающие. Но нервы потреплет, да. Она встала, прошла на кухню и заварила им кофе. Вернувшись, плеснула себе щедрую порцию драгоценного коньяка — в мусульманской стране с алкоголем было плоховато, и даже неважные напитки достать было трудно, но Кречет справлялся, хотя, вероятно, не столько ради них, сколько ради Элизы. Кейт от предложенного коньяка отказалась: не хотелось туманить и без того взбудораженный разум. У неё были сомнения, но и поделиться с кем-то своей проблемой ей было нужно, чтобы совсем не сойти с ума. По правда сказать, изначально она рассчитывала на понимание и отзывчивость Кристины, но у той теперь была забота поважнее. — Не могу отделаться от мысли, что всё это из-за меня… — Тут Кейт вспомнила насмешливые слова Гаррета о её самонадеянности и поспешно добавила: — в какой-то степени. Мередит нахмурилась. — Что ты имеешь в виду? — Моё последнее задание… — Она вообще-то всё ещё не знала точно, насколько им можно было распространяться о том, что они делали. Дома они знали в основном то, куда отправляют других, здесь же… Здесь всё было не так, поэтому Кейт и решилась. — Думаю, в какой-то степени оно связано со здешними повстанцами. Я убила одного из них, возможно, одного из главарей, а следом начались все эти обстрелы. — А, вот ты о чём, — задумчиво протянула Чайка. — Ты уверена в этом? — Нет, но мне так кажется. А это, согласись, совсем другое. Меня, в самом деле, мало интересовали мои предыдущие жертвы. Но не хочется становиться причиной разжигания войны. — Ты зря винишь себя. Ты всего лишь винтик в этом механизме, может быть, и меньше. Не сделай ты этого, сделал бы кто-то другой. Думай вот о чём: и мы тоже участвуем в этой войне, Кейт. Тоже своего рода солдаты. А любой солдат, сделав выстрел, разжигает войну. — Солдаты? Мы? — Она не верила своим ушам. Любые определения шли ей на ум, но только не это. Но Мередит говорила совершенно серьёзно. — Мы тоже солдаты. Только сражаемся сами за себя.

***

Напряжение в домике всё усиливалось. Гаррета и Элизы всё не было, а времени до их предполагаемого возвращения оставалось всё меньше. Они то и дело поглядывали на настенные часы, курили одну за одной сигареты; курили так часто, что в комнате повисла густая занавесь терпкого дыма. Время от времени кто-то из них поднимался и подходил к окну, выглядывал на тёмную тихую улочку. И пусть машина с Кречетом и Вороной тоже была тёмной, они бы уловили движение, силуэт… обязательно уловили бы, ведь их глаза были острее, чем у многих. Но на улице ничего не происходило, и они возвращались на диван к своим бледным и молчаливым напарницам, полной окурков пепельнице и многочисленным грязным чашкам с остатками кофе, которые из-за нервозности никто не удосуживался помыть. Хуже всего было Кристине. Половину минувшего утра она потратила, отмачивая Элизу в холодной воде, отпаивая бесчисленным количеством чая и кофе. Она тихонько сунула подруге снотворное и отправила спать на всё оставшееся время до задания, но, похоже, коктейль из наркотика, кофеина и снотворного в крови Элизы сыграл с ней дурную шутку: дом она покидала в странном состоянии, осунувшаяся, медлительная и рассеянная. Отвратительное состояние для снайпера, однако Гаррет, мрачный как туча, наотрез отказался менять её на кого-либо из команды или попробовать перенести задание. В штаб-квартире хотят именно Ворону, отрезал он, покидая дом со своей старой винтовкой на плече. Кейт впервые увидела Гаррета с его собственным оружием, ведь обычно он исполнял лишь роль шофёра да ещё обеспечивал им какое-то призрачное прикрытие, в суть которого ей никогда не пришлось вникать. Это напугало её, но Мередит и Кристина, хотя и сами казались встревоженными при виде этой парочки, попытались её успокоить: — Страхует, — отрывисто сказала Кристина. — Он будет рядом с Эли, не уйдёт, как обычно. — Он делает так нечасто, только когда дело может оказаться сложнее, чем ожидается. А Элиза здорово всё усложнила. Они отбыли на закате, а сейчас перевалило за полночь. От кофе Кейт уже мутило, и оно совершенно не помогало. Каждый звук и без того бил по нервам, а за окном, как назло, в полный голос разыгралась война. Мередит, пошарив в одном из кухонных шкафов, достала бутылку джина и три стакана. Жестом предложила напиток подругам, но они обе отказались. Кристина так и сидела над лишь наполовину пустой чашкой давно остывшего и покрывшегося малопривлекательной плёнкой чая. — Тебе не мешало бы выпить, — назидательно сказала Чайка. Она только отмахнулась. — Не могу, Мередит, ничего в горло не лезет. Как думаешь, что случилось? — Всё, что угодно. — Она отхлебнула из своего стакана. К табачному запаху, висевшему в комнате, присоединился тонкий аромат можжевельника. — Ты знаешь, что может быть всё, что угодно. В такое-то время… Она ничего больше не сказала, но Кейт поняла, что Мередит имеет в виду боевые действия, разыгравшиеся не на шутку. Обе они, и Кристина, и Мередит, были в Сирии уже довольно давно, чтобы наверняка стать свидетелями не одного подобного обострения; практически наверняка они не переставали работать и в таких ужасающих условиях. Поэтому они сейчас понимали друг друга с полуслова, чего нельзя было сказать о самой Кейт. Они понимали всё, что здесь происходило. Она же сама доподлинно могла сказать только то, что ей страшно. Так страшно, как никогда ещё не было. Ещё через час бесплодного ожидания Мередит поднялась и направилась к комнате Гаррета. Повернула ручку и вошла, постояв недолго на пороге. Потом склонилась над клавиатурой, всмотрелась в один из слабо мерцающих мониторов. Кейт непонимающе наблюдала за её действиями. — Что ты делаешь? Разве это не запрещено? — спросила она, когда Мередит вернулась. Теперь она попеременно поглядывала то на часы, то на распахнутую дверь комнаты Гаррета. — В обычное время — да. Но сейчас дело совсем другое. — Два часа после назначенного для возвращения времени. «Протокол 4», — устало пояснила ей Кристина. — Если ещё через полчаса они не вернутся, мы вынуждены будем сообщить об этом в штаб-квартиру. Они окажут нам внимание. Если ещё через полчаса ничего не изменится, нас заберут отсюда, дом закроют и сотрут все признаки того, что мы здесь когда-либо бывали. Группу расформируют и отправят в другие локации. На какое-то сладостное мгновение Кейт подумала о том, что через какой-то час её жизнь изменится; она может покинуть это страшное место и больше никогда сюда не возвращаться. Потом она подумала о Гаррете и Элизе. — А что будет с… ними? — Язык не повернулся произнести имена, словно они уже были мертвы, а память о них стёрлась. Но Мередит и Кристина поняли. — Спишут. Разыщут тела, если они мертвы, если попали к властям, найдут подходы, чтобы обезвредить… Джек Хейм знает своё дело. По телу Кейт пробежали мурашки. Она знала, что за этим безобидным словом — «обезвредить» — скрывается неминуемая смерть. «Блэк Бёрдз» не допускают утечки своих секретов. — Самый паршивый протокол, — подытожила Мередит, сделав глоток. Секунды теперь, по мнению Кейт, стали бежать ещё быстрее. Хотелось, как в старой сказке, название которой она не помнила, разбить часы или заставить их остановиться другим способом, или просто перевести стрелки назад. Но это были нелепые детские желания, не имеющие ничего общего с суровой реальностью. В этой реальности от быстроты их реакции и точности исполнения протокола зависели их собственные жизни. Впервые Кейт поняла принцип работы «Блэк Бёрдз», почему их киллеры нигде не задерживались подолгу, пересекая континенты подобно перелётным птицам, почему всегда были одиночками, без команды, кроме таких вот нетипичных случаев. Такое беспорядочное тасование людей не позволяло им привязываться друг к другу, думать о других, когда на кону стояла собственная жизнь. Всё должно было делаться быстро и точно, всё чтобы выжить, а чувства лишь мешали. Когда до истечения первого получаса оставались считанные минуты, Кейт взяла у Мередит предложенный стакан с джином. Она мысленно прощалась с Гарретом и Элизой. Но, как оказалось, зря: почти сразу же за дверью послышались раздражённые голоса, которые они узнали сразу же. Они бросились к дверям как раз вовремя, чтобы встретить вернувшихся с задания Кречета и Ворону. Их вид озадачил девушек: оба они были покрыты пылью и потом, Кречет тащил на плече собственный потёртый кофр и винтовку Элизы, а у самой Элизы была рассечена губа, и тонкая струйка крови засохла на подбородке. — Что случилось, где машина?! — воскликнула Кристина, выглянувшая за порог. — Мне пришлось её сжечь! — Гаррет выхватил стакан из руки Кейт и в один глоток осушил его. Он был разъярён не на шутку. — А всё из-за этой идиотки! — Он указал на свою спутницу. Хихиканье Элизы привлекло к ней внимание Кейт и Кристины. Заметив кровь у неё на лице, Крис схватила её за подбородок, поворачивая к свету, чтобы лучше рассмотреть. Ворона слабо протестовала. У Кейт сложилось неприятное впечатление, что наркотик всё ещё владел ею. — Это ты сделал?! Ты?! Кукушка почти бросилась на Гаррета, но тот схватил её за запястье и оттолкнул. — Потише, девочка! Я сейчас не настроен на милосердие! — Ты её ударил! — Будь моя воля, я бы вообще её прибил! — Взревел мужчина, терпение которого, похоже, иссякло. — И каждая из вас, будь вы на моём месте! Да так быстро, что я бы и глазом не успел моргнуть! Из-за неё, между прочим, мы чуть не попались. Она работала медленнее, чем положено, промахнулась, привлекла ненужное внимание. Мне пришлось доделать её работу, а потом удирать, схватив её в охапку, хотя больше всего мне хотелось отдать её в руки тех, кто нас преследовал! — Гаррет сунул в зубы сигарету, чиркнул зажигалкой. Кейт отметила про себя, что даже вне себя от гнева он тщательно контролировал каждое своё слово: из его рассказа невозможно было понять, кто стал мишенью Элизы. — Но из-за промедления они нагоняли нас, — продолжил он, — и мне пришлось бросить машину и поджечь… где-то километрах в десяти от этого места. А потом эта идиотка решила бросить свою винтовку! Прямо посреди дороги! Хорошо ещё, что я заметил, иначе это было бы всё равно, что бросать хлебные крошки на тропинку! Они бы мигом разоблачили нас, если бы нашли винтовку. — Я устала, Гаррет, — почти примирительно проворчала Элиза. Она будто бы не до конца понимала, что случилось, в чём её вина. Мередит долгим взглядом посмотрела на неё и покачала головой. Кейт не осмелилась спросить, что теперь будет с нарушительницей. Винтовка и впрямь была серьёзной уликой — о, лучшей из тех, о которых могли бы мечтать копы! Бросить нечто столь личное всё равно что вложить им в руки своё досье, самого себя. И не только себя, а и всех остальных. — Убери её с глаз моих долой! — рявкнул Гаррет. Кристина поспешила увести Ворону, скрылась с нею в комнате Элизы. — Я чертовски хочу спать. А ещё больше — избавиться от неё. — О чём ты? — вырвалось у Кейт. С усмешкой Гаррет взглянул на неё. — Ни о чём… так. Спокойной ночи, детки. — Сообщи в штаб! — крикнула ему Мередит, когда он удалялся. Гаррет лишь отмахнулся от неё. Потом посмотрела на Кейт и скривилась. — Дурно пахнет всё это. Кейт лишь кивнула. Её саму не покидало отвратительное предчувствие.