After the storm

Мистер Леншерр, обладающий удивительной способностью быстро становиться душой любой компании и общества, не прикладывая к этому усилий, стал желанным гостем во всех домах Хартфорда. Вскоре его дни заполнились множеством встреч. Его приглашали в клуб книголюбов, где он блистал прекрасными познаниями во всякой современной литературе и цитировал немецких поэтов по просьбе дам, никак не показывая свою нелюбовь к романтическим произведениям. Его звали послушать восхитительную игру на клавесине чьей-либо дочки, которая, как отмечал про себя Леншерр, немало фальшивила, но которой он неизменно аплодировал. Его просили заглянуть на чашечку чая, партию шахмат, игру в крикет или же просто выказывали желание прогуляться в парке, саду или немного углубиться в чащу, к озеру, берег которого летом превращался в пляж и популярное место для пикников. Леншерр всегда проявлял высшую степень дружелюбия, прекрасно видя интерес женщин к своей персоне, чувствуя, что мужчины тянутся к нему за советом, желая чему-либо научиться; его любили и дети, сразу же считая своим другом и делясь конфетами, чего никогда не делали с родителями. Однако к вечеру Эрик едва ли вспоминал обо всех дневных встречах и людях, что практически не оставляли в его памяти следа, не задевали чувств. — Мистер Леншерр обещал прочесть Шлегеля. Разве это не прекрасно — иметь возможность слушать немецкие стихи в оригинале! Он восхитительно читает. Ему стоило выступить бы на вечере поэзии, уверена, его собственные стихи ничуть не хуже. Вам нравится немецкий романтизм? Девушка легко отмахнулась от своего собеседника, который уже несколько минут давился горячим чаем, наблюдая за собравшимися людьми и, кажется, не услышал вопроса. Мистер Леншерр умудрялся быть центром комнаты, хотя молча стоял у книжных полок и рассматривал корешки книг, в то время как внимание следовало уделить клавесинистке. Та, музицируя, то и дело поглядывала на своего жениха, точно также наблюдавшего за немцем, словно ожидая от него умопомрачительного выпада, что нельзя никак пропустить. — Вы замечательно играете, мисс Чосер, — заметил Леншерр, когда, наконец, выбрав томик, подошёл к новенькому инструменту, ласково проведя пальцами по блестящей крышке. Элеонор приободрилась, не испытывая, однако, в отличие от большинства собравшихся, к новому жителю города каких-либо особых чувств. Он казался ей жестоким и страшным человеком, она его не понимала и не могла прочесть, а эмоции, исходившие от него, были настолько сильны, что пугали её чувственную натуру. — Может, вы тоже нам что-нибудь сыграете, мистер Леншерр? — Это было бы великолепно! — Бесспорно, мистер Леншерр, сыграйте же. — Право, милые леди, у меня совсем нет слуха. Я бы предпочёл послушать что-нибудь ещё в исполнении мисс Чосер. Дамы засмеялись, кокетливо прикрывая улыбки веерами. Элеонор снисходительно кивнула и перелистнула ноты; она, увлечённая музыкой, тем не менее, успевала коситься на жениха, как-то нервно сжимающего посеребрённую чашку. Эрик же остановился за спинкой одного из кресел, в то время как молодой человек, сидевший в этом кресле и медленно цедивший чай, поперхнулся, закашлявшись, и резко поднялся, обернувшись. — Я напугал вас, мистер Ксавье? Прошу меня извинить. Не хотелось бы становиться причиной расстройства вашей свадьбы, особенно из-за такой глупости. Всё хорошо? — Не стоит, сэр, ничего страшного, я… я просто задумался. Простите. Коротко поклонившись, Чарльз спешно покинул комнату, чтобы привести мокрый сюртук в порядок. Проводив его взглядом, Эрик приподнял бровь и не придал этому случаю особого значения. За полтора месяца, что Леншерр провёл в Англии, он сошёлся с графом Солсбери, считавшим немца чуть ли не своим лучшим другом: тот приглашался на ужин почти каждый вечер. Видя в Эрике мудрость и отсутствие всякого легкомыслия, Фрэнсис Ксавье нашёптывал младшему сыну о необходимости подружиться с новым соседом и учиться у него не только игре в шахматы, но и жизни, если пример нерадивого отца для Чарльза ничего не значил. Тот, в свою очередь, закатывал глаза на слова Фрэнсиса, но принимал их, с удовольствием отмечая, что общение с мистером Леншерром приносит определённые плоды. Пару дней назад он, например, смог обыграть немца в шахматы, не исключая возможности, что ему поддались. Они часто виделись вне усадьбы Хэтфильд-хаус, обычно — в парке, заранее договариваясь встретиться у фонтана. — Мистер Леншерр, доброе утро. — Мистер Ксавье, рад вас видеть. Как ваши дела? Их беседа, изначально звучавшая официально, плавно переходила в нечто большее, напоминая уже разговор учителя с учеником или же отца с сыном. Эрик охотно делился секретами игры в шахматы, рассказывал об истории Пруссии, ловко уходя от темы, стоило задеть его военное прошлое, а вопросов о семье Чарльз тактично не задавал, понимая, что не имеет на это права. Молодой человек с особым интересом реагировал на немецкие слова, которые Леншерр то и дело вставлял в речь, когда не мог отыскать подходящего английского синонима, говоря с постепенно сглаживающимся акцентом. Так Чарльз узнавал новый язык, обмениваясь с Эриком знаниями на совершенно равных условиях. Леншерр ничего не смыслил в медицине и науке, но проявлял к этому интерес, а Ксавье с наслаждением слушал о чужих краях, культуре, войне, никак не связанной с самим Леншерром и поражением под Ауэрштедтом. Эрик раскрыл книгу, с интересом изучив первый разворот. К собственному удивлению он отыскал среди томиков романтической литературы разных веков и стран анатомический атлас, написанный на латыни, и хотел передать его мистеру Ксавье, так некстати покинувшему салон. Окинув комнату быстрым взглядом, Леншерр, недолго думая, выскользнул за дверь раньше, чем кто-либо успел его окликнуть. Сжимая пухлый томик под мышкой, он направился прочь, не имея ни малейшего понятия, где ему искать Чарльза. Он сам не знал, зачем ушёл, когда должен был читать Шлегеля, небольшая книга которого оттягивала левый карман его сюртука. — Вы уже уходите? Видимо, я пропустил ваши чтения. — Я искал вас, мистер Ксавье. — Искали? Что-то случилось? — Хотел вам кое-что показать. Не хотите прогуляться? У меня ужасно разболелась голова от тяжёлых сигарет мистера Оумана, с удовольствием бы глотнул свежего воздуха перед выступлением. Чарльз принял приглашение без лишних расспросов, следуя чуть позади Леншерра в узком коридоре. — Вы, конечно же, знаете латынь? — Да, сэр. И французский. Я хотел отправиться во Францию, как понимаете, решение крайне неразумное. Теперь я присматриваюсь к Королевской медицинской академии в Лондоне. Правда, благодаря вам мой словарный запас значительно расширился, может, стоит задуматься о посещении Пруссии? Чарльз рассмеялся, прикрывая глаза на солнце. Выйдя из небольшого особняка семейства Чосер, они оказались в саду, согретом буквально обжигающими лучами. Май в этом году выдался необычайно тёплым и сухим, что позволяло много гулять, наслаждаясь цветением яблонь и вишен. — Так или иначе, я обнаружил эту книгу в салоне вашей невесты. Не знаю, знакома ли она вам. Довольно странно держать подобную литературу среди всех этих любовных романов. Протянув достаточно тяжёлый томик, Эрик чутким взглядом изучал эмоции, отразившиеся на лице Чарльза: удивление сменилось задумчивостью, он нахмурился, поджав по-детски губы, и, издав странный звук, будто ахнув, снова улыбнулся, поднимая свой взор на немца. — Это моя книга, мистер Леншерр. Элеонор, мисс Чосер, проявила интерес, и я предложил ей самостоятельно всё изучить, но, как вижу, она оказалась ей не по зубам, раз до сих пор пылится на полке. Спасибо, что отыскали, этот том очень дорог мне. Пожалуй, я заберу книгу обратно, уверен, её не хватятся и вовсе. — Больше всего я опасался, что сборник этот — подарок, а я показал его вам. — Если хотите, можете взять его. Взамен на ту книгу, что вы дали мне на прошлой неделе. Я прочёл уже половину, но вы можете не торопиться. Поблагодарив Чарльза, Эрик забрал слегка потёртый томик обратно, прижимая к себе рукой. Он предложил пройтись ещё и вернуться, допуская, что мисс Чосер уже устала играть и пора прийти ей на смену. Этим же вечером Леншерр, сидевший в глубоком кресле у камина, задумчиво листал книгу об анатомии, не так давно считавшейся дьявольской наукой наравне с алхимией. Он не переставал поражаться, как много доверия он вызывает в незнакомых ему людях, что тянутся к нему, несмотря на характер и каменную стену, которую он возвёл своими руками, желая оградиться от внешнего мира. Люди, особенно натуры чувственные и тонкие, ощущали что-то нутром, оказываясь рядом, — слабость ли, боль ли — всё это не имело значения, ведь полюбить или открыться кому-либо вновь Эрик Леншерр никогда не сможет. Он знал это наверняка. *** Вставая около шести и завтракая до восьми утра, мистер Леншерр отправлялся на ежедневную прогулку в городской парк, где в это время практически никого не было. Там он, уединившись в беседке у небольшого искусственного пруда или же на скамье под сенью деревьев, доставал блокнот и грифель, делая наброски — ночные образы, приходившие во снах, портреты или пейзажи, архитектура, особо запомнившаяся ему. Обладая удивительно точной памятью, Эрик без труда восстанавливал на бумаге то, что видел даже мельком. Людей, которых он встречал часто, немец знал наизусть и, казалось, мог нарисовать их с закрытыми глазами. — Мистер Леншшер, доброе утро. Так рано, а вы уже ногах. — Могу сказать то же самое и о вас, миссис Даркхолм. Доброе утро. С младшей дочерью графа Солсбери Эрик познакомился на балу. Она была на два года старше своего брата, Чарльза, и год как замужем, но муж её, будучи крайне занятым человеком, кажется, чиновником, большую часть времени проводил в Лондоне — Леншерр ещё не был ему представлен. Быстро захлопнув блокнот, он поднялся, чтобы поцеловать ладонь девушки. — Вижу, вы здесь со своим другом. Он указал глазами на бигля, непоседливо крутящегося у юбок своей хозяйки, пытаясь таким образом привлечь к себе внимание. — Это Ланселот. Ему пять месяцев. Я обещала брату, что позволю взять его вместе с другими псами на охоту в следующую пятницу. Вы поедете с нами, мистер Леншерр? — Чудесный пёс, — Эрик присел, положив широкую ладонь собаке на голову, мягко потрепав за ухом. — Ваш отец уже выслал мне приглашение, я с удовольствием присоединюсь. Вы тоже охотитесь? — Отец часто о вас говорит, мистер Леншерр. Признавайтесь, чем вы очаровали его? — девушка, улыбаясь, наблюдала за Эриком, который, поднявшись, подал ей руку, приглашая прогуляться. — Охота — не женское дело, вы же знаете. — Очаровал? Право, не понимаю о чём вы. Леншерр не обманывал, он на самом деле не знал, отчего люди привязываются к нему, но он и не пытался найти этому объяснение, принимая как данность и ловко используя те связи, что обретал. Жена говорила ему: всё дело в обаянии, харизме, свойственной сильным духом людям, за которыми другие готовы идти хоть на край света, не задавая лишних вопросов. Эрик предложил взять поводок, забрав тот аккуратно, не касаясь пальцев юной миссис Даркхолм, и намотал кожаную ленту на своё запястье, дивясь силе, с которой бигль потащил вперёд. — Готов с вами поспорить. Я знал женщину, что стреляла едва ли не лучше меня, не говоря уже о том, что её псы притаскивали к ужину зайцев вдвое больше. Всё зависит от хватки, миссис Даркхолм. Уверен, ваш отец немалому вас научил, вам следует попробовать. — Мои братья учили меня, — поправила она, точно как и Чарльз невольно подчёркивая проблему, остро вставшую в семье. Графу Солсбери было в некотором роде наплевать на воспитание детей, эту сложную роль он отдал жене, камердинерам и гувернанткам, приходящим учителям, но никак не решился оставить себе, хотя своих детей он обожал и желал им исключительно лучшего. Эрик решил, что во всём виновата та ответственность, возложенная на плечи Фрэнсиса Брайана Ксавье государством. — Но охота меня мало привлекает. У вас, наверное, нет собаки? Я могла бы посоветовать вам нескольких заводчиков. — Весьма кстати, я буду благодарен, если вы вышлете мне адреса. Но вы уходите от темы. Полагаю, я мог бы показать вам кое-какие приёмы в следующую пятницу, если позволите. Охота тоже может приносить удовольствие. Эрик повернул голову и улыбнулся, пробежавшись взглядом по светлому лицу девушки. Она очень походила на своего отца, человека доброго и лёгкого на подъём, унаследовав от него и мягкие черты лица, и удивительный янтарный цвет глаз. В семье её звали Рейвен, хотя полное имя было созвучно названию города на севере Италии — Равенна. Предложив выпить кофе в ресторане неподалёку от парка, Леншерр вернулся домой к обеду, распорядившись приготовить место для собак в конюшне. Он собирался завести как минимум десяток псов, словно пытаясь заменить ими людей. Но он знал, что ни друзей, ни любовь не купить, и как сильно бы ни любили и ни нуждались в нём собаки, они не смогут заполнить образовавшуюся в его груди пустоту. От людей Эрик Леншерр давно ничего не ждал.