After the storm

Хэтфильд-хаус, находящийся в окружении бесконечных парков и лесов, был подходящим местом для охоты, чем граф Солсбери и пользовался. Приглашая гостей, он обычно распоряжался расставить шатры на восточный манер на огромной поляне, где женщины могли играть в крикет и сплетничать в ожидании охотников, пока те гоняли по лесам своры собак, распугивая диких зверей оглушающим топотом копыт, свистом и роговыми сигналами. К вечеру всегда планировался большой ужин, там же на поляне слуги готовили дичь, а самую крупную граф неизменно просил отправить в приют — широкие жесты вызывали восторг у публики. День выдался отличный, привычное сырое и промозглое утро принесло за собой тёплое солнце — едва выглянув из-за облаков, оно вынудило женщин спрятать бледные лица за тенью кружевных зонтов. Мужчины, приветствуя друг друга кивком головы или крепким рукопожатием, страстно обсуждали своих лошадей, собак, хвастаясь ими, как произведениями искусства известных мастеров. — У вас красивая лошадь, мистер Леншерр. Что за порода? — Тракененская, миссис Даркхолм. Выведена в прошлом веке в восточной Пруссии для нужд кавалерии. Точно такая же была у меня, когда я участвовал в походах. Рейвен подняла на Эрика удивлённый взгляд. Она, проведя немало времени в компании мистера Леншерра, а точнее, в том обществе, в котором он обычно крутился, ни разу не слышала от него упоминания о военной службе, хотя все прекрасно знали о его армейском прошлом. Поэтому это замечание, брошенное словно невзначай, тронуло её, словно ей доверили страшную тайну. — Эта масть встречается очень редко, — заметил Леншерр, погладив серую лошадь по крупу. — Она служит мне уже пять лет. Очень резвая и умная кобыла. Вы решились поохотиться с нами? — Нет, — Рейвен улыбнулась, покручивая пальцами ручку зонтика, скрываясь подобно другим леди от палящих лучей. — Я привела Ланселота для… Чарльз, вот ты где. Эрик кивнул младшему сыну графа Солсбери, с которым уже успел поздороваться, поправляя седло. Рейвен подошла к брату и поцеловала его в щёку. — Я знаю, что мистер Леншерр пытался уговорить тебя отправиться с нами. Ты поедешь? — Не хочу опозориться, Чарльз, мистер Леншерр. — Это предрассудки, миссис Даркхолм. Уверяю вас, что под присмотром вашего брата и меня с вами ничего не случится. Удовольствие, которое вы получите от успеха, опьянит вас. — Давай, Равенна, чего ты боишься. Поедем же! — Поддерживаю мистера Ксавье. Девушка, строго глянув на мужчин, сдалась, рассмеявшись и махнув рукой. Она была одета к охоте, хоть и пыталась избежать этого, но всё-таки не смогла устоять. Отдав служанке зонтик и поводок, предварительно отстегнув тот от ошейника собаки, Рейвен забралась на лошадь с помощью брата. Леншерр в это время поглаживал скакуна Равенны по голове, глядя в его умные чёрные глаза. — Гунтер? — Хантер. Вы правы, сэр. Отец занялся коневодством лет десять назад, его особенно привлекают арабские скакуны и лошади для охоты, — Чарльз покосился на Эрика, передавшего Рейвен поводья. — Мы будем держаться рядом. Вот увидишь, всё получится, — последнее было обращено его сестре. Чарльз с завидной ловкостью и изяществом запрыгнул в седло, подзывая собак. Мистер Леншерр же забрался на лошадь с той же медлительностью, что проявлял во всём, в том числе и походке. Надев перчатки и взяв поводья, он обернулся, кивнув Равенне. Охотясь на огромной территории лесов Хартфорда, участники разделялись на группы, действуя независимо. Единственным условием была встреча, назначенная на четыре дня, чтобы похвастаться своим уловом. — Вы часто охотитесь, мистер Леншерр? — В последнее время — нет. Моя жена была страстным охотником, полагаю, эта страсть появилась у неё во время оккупации, так она могла избавиться от своего гнева. Она помогала людям, кормила их и, к её чести следует заметить, не пасовала перед французскими солдатами. Она никогда не рассказывала мне этого, но я слышал немало добрых слов от горожан. Чарльз, слушая немца, рассматривал его гордый профиль, отмечая его удивительное умиротворение, с которым он говорил о своём прошлом. Перешагнув тонкую черту в общении, они время от времени стали задевать личные темы, не бывая, однако, чересчур откровенными. И если Чарльзу рассказы о себе давались легко, то Эрику требовалось гораздо больше времени, а также решительности, отваги, чтобы раскрыться. Ксавье успел понять, что жена была по-настоящему любима немцем и её потеря, возможно, сделала из него того, кем он являлся сейчас. Всякую искренность, слетающую с губ Леншерра, Чарльз жадно забирал себе, запоминая реакцию Эрика, — тот ни разу не выказал боли, но щурил глаза, будто скрывая слёзы. Ощутив пристальный взгляд, Леншерр повернул голову и вежливо улыбнулся уголками губ, заставив Чарльза слегка смутиться и отвернуться. Лошадь Рейвен всё это время шла чуть позади и, вероятно, наездница не слышала разговора. — Ускоримся, иначе упустим собак, — бросил Эрик, пришпорив лошадь, а когда та перешла на галоп, подался вперёд, облегчая ей ход. Если граф Солсбери выбирал парфорсную охоту, целью которой было загнать дичь до изнеможения, то его младший сын не любил весь этот шум и гам. Леншерр, разделявший интерес Чарльза, согласился кроме ружей взять ещё и стрелы. Оказалось, что уроки братьев не прошли для Равенны даром — девушка явно преуменьшала свои возможности. С третьей попытки ей удалось подстрелить утку, которую тут же схватил Ланселот, принеся в руки хозяйки. Эрик, намеренно окружая себя людьми молодыми, словно стараясь таким образом сохранить юность собственной души, мысленно отмечал, что Англия принесла ему покой и хорошую компанию. Ему нравилось проводить время с семьёй Ксавье, там он чувствовал себя нужным — эта эмоция, казалась, умерла вместе с Магдой, но интерес, проявленный к нему в графском доме, оживил его. Чарльз, с которым Леншерр общался больше, чем с кем-либо ещё, тянулся к Эрику, находя в нём ту стабильность, в коей отчаянно нуждался. Эрик был терпелив, невольно давая юному Ксавье уверенность, что когда-нибудь он сам сможет совладать с собой и остепениться. Сейчас же Чарльз буквально сгорал в водовороте страстей, в которые был затянут. Элеонор, его невеста, обладала невероятной способностью постоянно напоминать о свадьбе и подготовке к ней, дотошно требуя обсудить всякую мелочь, а её наигранный поначалу интерес к делам жениха утомлял — она ничего не понимала и не пыталась скрыть своё недовольство. Фрэнсис, его отец, запрещал сыну заниматься глупостями — медициной, считая это дело недостойным будущего графа и маркиза, ведь птицам столь высокого полёта место среди королей, а не грязных больничных коек. Утверждение о том, что у королей тоже есть врачи, не убедило Ксавье-старшего. Шерон, мать Чарльза, держалась стороны мужа, всякий раз молча извиняясь перед сыном, ведь она желала для него всего самого наилучшего, а что может быть лучше решения властного отца. С братьями и сёстрами он практически не общался; женившись или выйдя замуж, они разъехались и посещали Хартфордшир крайне редко. Единственным другом для него была Рейвен, брошенная на попечение судьбы, точно как и сам Чарльз, отданная замуж за человека, которого вряд ли любила, по настоянию отца. Родители использовали детей подобно пешкам в своей игре — чем больше у них власти, тем безжалостнее они становились. Но Леншерр был равнодушен к политике. Он с готовностью делился своими знаниями, историями, будучи невероятно обаятельным и крайне разносторонним, начитанным человеком. Он не позволял переживаниям брать верх, оставаясь вежливым в том числе в споре, но вступал в полемику, если нечто в корне расходилось с его мнением. Рейвен, проводя много времени рядом с братом, а значит и его новым другом, тянулась к немцу, находя в нём заботу, которой была лишена, получая внимание, что редко уделяли женщинам, не считая нужным заводить с ними беседу на какие-либо сложные темы. Ей было легко и безмятежно рядом с ним, словно они были знакомы сотню лет. Чарльз ощущал то же. Что чувствовал Эрик Леншерр, никто из них понять не мог. *** Охота обеспечила гостей и слуг Хэтфильд-Хауса едой на пару дней вперёд, в то время как десяток птиц, а также крупный кабан торжественно были переданы в приют — дичь должны были отвезти туда поутру. Мистер Леншерр принёс в своей сумке несколько уток и зайцев, не особо увлекаясь, в основном помогая сестре и брату Ксавье. С его помощью Рейвен подстрелила пару куропаток и зайцев, чем невероятно гордилась. Улов Чарльза был гораздо крупнее — Эрик поставил его руку на стрельбе по мелким птицам, став после свидетелем первого подбитого оленя. Большинство гостей, ужиная, разместились прямо на земле, где были разложены пледы и подушки, кто-то же остался в шатрах, удобно устроившись в креслах. Леншерр, которого пригласили за стол графа, надолго в обществе его семьи и друзей не задержался, сказав, что хочет прогуляться после сытной трапезы и передохнуть. Закурив, он вышел из-под шатра, надеясь, что его никто не задержит. Граф не скупился на развлечения — гости обожали его вечера. Здесь были и музыканты, и комедианты, и актёры, и поэты, огромное количество вкусной и свежей еды, отменное вино и виски, никто не скучал и всегда находил компанию. Чарльз, извинившись перед родителями, вышел из-за стола полчаса спустя. Он, высматривая сестру, ощущал тревогу, зародившуюся глубоко внутри, не находя ей объяснения. Сжимая кулаки, Чарльз двигался дальше, начав спрашивать, не видел ли кто-либо Равенну. Скандал зародился на малолюдной поляне. Изрядно напившийся Томас Уилкинсон поносил напуганную миссис Даркхолм, будучи недовольным её, как ему казалось, безнравственным поведением. Он не стеснялся в выражениях, высказывая, что думает об её семье, которая отняла, опять же, по его словам, у него всё: и любимую девушку, то есть, Равенну, и чин отца, и деньги. Так получилось, что заступиться за младшую дочь графа Солсбери оказалось некому, а подоспевший к сестре на выручку Чарльз оказался точно под таким же обстрелом. — Чарльз! Старый мой друг. Пришёл выручать свою сестричку? Ну-ну, поверь, я не сказал ей ни единого плохого слова. — Я бы просил вас извиниться немедленно перед леди и покинуть этот вечер, мистер Уилкинсон. — О! Спешу заметить, что я ничего не сделал. И не сказал, не правда ли, Рейвен? Ну, брось, нам же было хорошо вместе. — Я не буду повторять. — Да замолчи ты! Вся ваша семья — испорченные люди. Что отец, что дети. Один лишает друзей средств к существованию, чтобы скормить затем нам же наши деньги! Другая воротит нос от уважаемых в городе людей, говоря, что мы, видите ли, слишком ничтожны для вашего великолепия! Про тебя я вообще молчу, тупица. Воспитать из сына неженку? Ха-ха! Сделать из него содомита? Что за мерзость. — Да как вы… Чарльз, не понимая, чем заслужил подобное отношение, он и его семья, не считая себя в чём-либо повинным, пожалел, что не имел при себе никакого оружия. Он был готов кинуться на обидчика с кулаками, позабыв о рамках приличия, которые Томас уже давно нарушил. Его голубые глаза вспыхнули ненавистью в темноте, Чарльз сделал рывок вперёд, но понял, что руки сестры, неожиданно сильные, держат его. — Не надо, Чарльз, он не стоит этого… — Конечно, Равенна, не стою. Я вообще ничего не стою, зато за тебя и твоего слащавого братика, видимо, предлагают кругленькую… Перчатка из тонкой лайковой кожи убедила Томаса Уилкинсона замолчать, больно ударившись о его покрасневшее от злости лицо. Не сразу поняв, кто вызывает его на дуэль, он опешил, поднимая глаза. — Здесь и сейчас, мистер Уилкинсон. — Мистер Леншерр. Томас пьяно ухмыльнулся. Алкоголь, плескавшийся в его крови, очевидно, придавал уверенности в себе и наглости, а шпага, болтающаяся небрежно на боку, приятно оттягивала пояс, словно говоря, что готова броситься в бой немедля. — Мистер Леншерр, что вы… — начал было Чарльз, чувствуя себя уязвлённым. Он, будучи безоружным, не смог защитить ни свою сестру, ни семью, ни себя, просто-напросто не успев отреагировать, в то время как Эрик оказался стремителен и молниеносен. Выхватив шпагу, Уилкинсон покрутил её в руке, отходя назад. На поляне, куда успели подтянуться некоторые гости, быстро образовался круг для поединка — мало кто знал, в чём ссора, но посмотреть на потасовку всегда было любопытно. Гости перешёптывались, а дамы довольно выдохнули, когда Леншерр, скинув сюртук прямо на землю, вышел вперёд, вытаскивая клинок из ножен. — Вы не к месту остры на язык. С подобными качествами вам следует обратиться в суд, возможно, вас с охотой выучат на адвоката. Выдумывать истории и обвинять невиновных людей у вас получается превосходно, мистер Уилкинсон. — А вас не учили, что совать длинный нос не в свои дела неприлично, мистер Леншерр? У нас есть кое-какие неразрешённые вопросы с вашими друзьями. Они бы сами могли ответить мне! Голос Томаса, срывающийся и ломающийся, звучал истерично и разъярённо. Предпочитая нападать, он двигался скованно и грубо, хотя не был тучен или неуклюж, в то время как Эрик с лёгкостью отвечал на каждый выпад, двигался быстро, будто танцуя. Их ноги скользили на влажной траве, требуя большей сосредоточенности и внимательности. Уилкинсон, пытаясь оттеснить Леншерра, толкнул его плечом, едва не роняя на землю, но тот, удержавшись, ударил юношу в лицо эфесом, вынуждая отдалиться. Балуя публику изящными выпадами, Эрик всё же не давал забыть о том, что за его плечами реальные сражения, в которых нет времени на вежливость, не испытывая никаких угрызений совести за ответные подлые приёмы. — Вы нашли компанию себе подстать, мистер Леншерр! Там тоже любят красоваться и быть в центре внимания! — Странно, что вы оказались за бортом. Эрик, умудрявшийся говорить ровно, хоть и с придыханием, крутанулся, уходя от удара, оказываясь позади Уилкинсона, никогда не встречавшегося с настоящим офицером, бывшим на войне. Падая, Томас, кажется, не понял, что произошло. — Достаточно, — тихо бросил Леншерр, упираясь острым концом шпаги в шею Уилкинсона, с которого окончательно спала всякая спесь, — в глазах отражался ужас и страх. — Извинитесь перед мистером Ксавье, миссис Даркхолм, а также графом Солсбери. Даже если он не слышал ваших слов, он нуждается в этом. Надавив и оставив на шее Томаса разрез в качестве напоминания о том, что за каждый дурной поступок следует расплачиваться, Эрик резким движением отправил клинок обратно в ножны и повернулся, чтобы поднять свой сюртук, который почему-то оказался в руках Чарльза. — Благодарю. Забрав одежду, Эрик не сказал ни слова и не взглянул на брата с сестрой, направившись прочь. Толпа, молча расступившись, рассеянно смотрела ему вслед, никто так и не осмелился как-либо прокомментировать ситуацию. Чарльз потянул Равенну прочь, желая уйти и спрятаться от этого позора. Испытывая стыд, смешанный со смущением, он мечтал оказаться дома, в своей постели, проснуться от этого кошмара, чувствуя вину перед Рейвен и почему-то перед мистером Леншерром, не находя его поведению объяснения. Немец накинул на плечи сюртук и собирался покинуть вечер; к счастью, ждать экипажа не было нужды — его лошадь отдыхала после охоты вместе с другими, привязанная в стойле. — Мистер Леншерр! Пожалуйста, стойте. Я… Эрик, вздохнув, обернулся, смотря на Чарльза, спешно догоняющего его, абсолютно как и прежде — будто ничего не случилось. — Я… Вы не должны были этого делать, сэр, мистер Леншерр, Эрик… Простите, сэр, я… Уикинсон пьяный трус. Он… он влюблён в мою сестру, но она уже была помолвлена с Даркхолом и, конечно же, не могла ответить ему взаимностью. А когда его отец уволился из министерства, всё стало совсем плохо. Он стал распространять слухи, будто в этом виноват мой... Я бы… — Полно вам, мистер Ксавье. Этот негодяй заслуживал хорошей порки. Я встречался с таким типом людей многократно. Одного раза ему будет достаточно, чтобы замолчать надолго. Прошу меня извинить, раз я лишил вас славы, но для меня это было удовольствием. Прекрасный выдался день, не правда ли? Губы Чарльза тронула улыбка. Он, ощущая тепло, разлившееся в груди, не знал, как проявить свою благодарность, схватив Эрика за руку обеими ладонями и пожав её крепко. — Если я смогу что-либо для вас сделать взамен — скажите. — Тогда передайте вашей сестре мои извинения за этот спектакль, а вашему отцу — благодарность за вечер. А теперь мне пора. Желаю вам хорошего вечера. Не обращайте внимания на выскочек, они того не стоят. До свидания, Чарльз. Оставив его в одиночестве, мистер Леншерр вскочил на лошадь, пришпорив ту, и, не оглядываясь, устремился вперёд. Кобыла, перейдя с рыси на карьер, самый быстрый аллюр, почти сразу же исчезла вместе со своим всадником в темноте. Чарльз, оставшийся стоять у стойла, напряжённо царапал ногтями внутреннюю сторону ладони. Вдруг ударив костяшками по калитке, он направился прочь, не понимая, что сейчас испытывает: злость, стыд, благодарность или восхищение. Поведение мистера Леншерра, невозмутимого во время дуэли, его движения, отточенное годами мастерство и хладнокровие вызывали восторг не только у женщин, но и находили отклик в душе Чарльза. Он боялся этих эмоций — таких сильных, что физическая боль была единственной возможностью от них отвлечься. Что чувствовал Эрик Леншерр и о чём думал, Чарльз Ксавье по-прежнему не знал, понимая, что сплетен отныне станет вдвое больше.