After the storm

Никакого письма из Магдебурга о срочных делах не было и в помине. Леншерр, почувствовав, что его защита, прикрытая деланным умиротворением, дала трещину, на самом деле испугался. Он не желал привязанности, не хотел вновь причинять кому-то боль, но известия из Хартфорда окончательно спутали его мысли. Он не раз возвращался к тексту, написанному нервной рукой, вспоминая, что до этого почерк Чарльза был ровнее. Хладнокровно анализируя написанное, Эрик Леншерр понимал, что снова допустил ошибку. *** — Эрик. Эрик, ты уверен, что это правильное решение? Бледная девушка, сидевшая на краю кресла, напряжённым и обеспокоенным взглядом следила за юношей, мечущимся по комнате подобно бешеному зверю. Его походка, искажённая ужасом войны, его боль, физическая и моральная, изменили его. Магда практически ничего не знала, но понимала, что человек, вернувшийся с поля боя, больше не её муж, не тот, каким она его помнила. — Эрик, пожалуйста, сядь. Доктор не велел тебе волноваться и не разрешал ходить так много. Поднявшись, она подошла ближе, не давая сделать очередной шаг в сторону, кладя руки Эрику на плечи. Он, тяжело и шумно вздохнув, обнял её, утыкаясь носом в тёмные волосы, приятно пахнущие полевыми цветами и солнечным лугом. — Всё в порядке, Магда, тебе не о чем беспокоиться, — его тихий, вкрадчивый голос вовсе не успокоил девушку. Она осторожно приобняла мужа за талию, стараясь не задевать правый бок, и усадила его на диван. — Раны заживут, Эрик, тебе ни к чему оставлять армию. Ты вышел героем, Господь даровал тебе шанс… — Именно поэтому я оставлю войну, Магда, — он прервал её жестом, устраиваясь на диване удобнее и чуть морщась от ноющего ранения в боку и ноге. Вернувшись домой в начале 1807 года, Эрик не успел залечить свои увечья, те до сих пор кровоточили. Сломанным костям требовалось много времени, чтобы срастись, а также покой, которого Леншерр не знал. — Эрик, ты не должен никуда ехать сейчас, доктор ведь сказал, что нужно подождать хотя бы месяц. Ты останешься инвалидом на всю жизнь, если будешь и дальше ходить так долго, тебе нельзя нервничать. Пожалуйста, побудь со мной. Опустившись на пуфик для ног, девушка аккуратно взяла обе руки Леншерра в свои ладони, поцеловав поочерёдно, а после склонила голову к его коленям, ласково поглаживая его ноги, не причиняя боли — даря успокоение. Прикрыв глаза, Эрик бездумно зарылся в её локонах, растрепав причёску, и горько улыбнулся, отводя влажный взор в сторону. В свои двадцать он ощущал себя на сорок, он был разбит и растерян. Пару месяцев назад его собирались похоронить, сочтя случай плачевным и смертельным. Падая, он видел, как в то место, где он только что стоял, попало ядро, буквально разорвавшее нескольких его товарищей. — Всё наладится, Эрик, всё хорошо… Но Эрик Леншерр знал, что ничего не будет как прежде — он не будет тем, кем был до сих пор. *** К концу сентября немец понял, что возвращаться на родину было глупо. Живя здесь в полном уединении, он засыпал то в кресле, то на диване, со страхом обходя комнату Магды, в которой она и умерла. Каждый божий день он запивал свою печаль несколькими бокалами виски, чтобы приглушить кошмары. Но всякий раз Леншерр просыпался в холодном поту от одного и того же сна. Сабля, что рассекла его грудную клетку и бок, падала вместе с ним в овраг, откуда его вытаскивал полевой врач. Затем Эрик оказывался в гробу, погребённый заживо, царапая дерево ногтями. Крышка, ломаясь, сыпалась вместе с сырой землёй и кишащими в ней червями ему на лицо. Просыпаясь от ужаса, он устало брёл в спальню к жене, находя её мёртвой, прижимал к своей груди и горько плакал, но супруга рассыпалась в прах, оставляя его с кровоточащими ранами посередине бального зала в Хэтфильд-Хаусе. Гости, безразлично смотрящие на него, молчали. Но один человек, лица которого он никак не мог узнать, беззвучно кричал и протягивал ему руку, готовый помочь подняться. Ладонь Эрика выскальзывала, а он опять проваливался в бездну, видя, как французское ядро уничтожало тех, кого он знал. Проснувшись окончательно с хриплым вскриком, Леншерр опрокинул столик, задев тот ногой. Он быстрым движением стёр слёзы с щёк и поднялся, отходя к окну. Свежий ночной воздух отрезвлял, успокаивая бешеное сердцебиение. Хартфорд принёс ему мир, избавив от дурных сновидений, уехать оттуда означало осознанно подставить под удар то, что стало ему дорого. Стукнув по оконной раме, Эрик Леншерр в сердцах выругался, проорав в пустоту ночи. Он собирался написать в Хэтфильд-Хаус поутру. *** Получив за завтраком письмо, Эрик вновь ощутил ту горечь разочарования в себе, осознавая, что действительно совершил ошибку, за которую придётся расплачиваться и за которую уже расплачиваются другие. Перечитав короткое послание, он потребовал собирать вещи и готовиться к возвращению в Англию. Листок, сложив в несколько раз, Леншерр убрал в нагрудный карман сюртука, выйдя из дома, так и не притронувшись к еде. Равенна писала, что жизнь в Хартфорде без мистера Леншерра стала невыносима, но невыносимее всего стал её младший брат. Виной тому свадьба, упорство отца, безразличие матери, отъезд Эрика и, в частности, осенняя пора, которая обострила нервозность Чарльза, окончательно разбившего руки и носившего неизменно окровавленные повязки. Девушка умоляла немца вернуться, хотя бы написать и воздействовать на него, ведь он волей-неволей стал для него образцом для подражания и другом. Её слёзы, размазавшие подпись, окончательно убедили Эрика в этом решении. Телеграфировав в Англию, но не в усадьбу графа Солсбери, а в свой дом, Эрик Леншерр с огромной радостью покидал Пруссию, не чувствуя более угрызений совести перед женой. Он простился с ней, а она отпустила, велев не возвращаться в родные земли. *** — Мы боялись, что вы не вернётесь, сэр, — Ричард, принимая пальто господина, промокшее от начавшегося неожиданно рано снегопада, был счастлив. Эрик, уезжая, не велел ехать следом, а покинуть дом камердинер не мог. — Всё в порядке? — Да, сэр. К вам на днях несколько раз заходил мистер Ксавье. Известить его о вашем возвращении? — Нет, Ричард, не нужно. Я ужасно голоден с дороги и хочу отдохнуть, всё остальное может подождать пару деньков. Похоже, я схватил простуду. Сетуя на осеннюю непогоду, Эрик отправился в гостиную, где его ждал ужин и вечерняя газета. В Хартфорде ничего не происходило, единственным сколько-нибудь важным событием был благотворительный вечер, организуемый семьёй Солсбери в начале следующего месяца. Приглашение Леншерр обнаружил в своём кабинете часом позднее, вместе с другими, которые принять он уже не мог. Прогуливаясь утром в парке, немец собирался лично известить графа о своём возвращении. Леншерр остался на обед, успев познакомиться с ещё одним сыном мистера Солсбери, лишь однажды упомянув Чарльза, — он спросил, отчего тот не обедает со всеми. Оказалось, он в это время катался верхом. — Он загнал нескольких превосходных скакунов! — сетовал Фрэнсис Ксавье, возмущённо потрясая рукой. — Он и раньше был нервным, но сейчас! Это переходит все границы. Мы было пригласили доктора, но Чарльз отказался с кем-либо разговаривать, представляете? Сказал, что сам в состоянии во всём разобраться. Бедняжка Элеонор, кажется, она сбежит из-под венца! Чарльз, с которым она познакомилась, был совершенно другим. Я так хотел, чтобы любовь к ней изменила его, но… Право, мистер Леншерр, ума не приложу как с этим бороться. Возлагать всю вину и ответственность на себя немец не мог, он не знал истинную причину состояния Чарльза, хотя понимал, что отчасти виноват сам. Эрик видел, что творилось с Чарльзом, и ничего не сделал. Пребывая в задумчивости, но не игнорируя приглашения, что посыпались на него со всех сторон, он снова оказался в водовороте событий. Несколько раз он пересекался и с Чарльзом, но ни разу не оставался с ним наедине, а когда пытался завести беседу, то натыкался на ледяную стену. Отвечая вежливо и сухо, Ксавье никогда не смотрел на Эрика, упираясь заметно потускневшими глазами в пустоту. Лишь во время благотворительного вечера, прогуливаясь в саду, Леншерр обнаружил Чарльза, сидевшего на скамье. Он раскуривал сигару и вздрогнул, резко поднявшись и вскинув голову, как делал это в их самую первую встречу, — высокомерно и надменно. — Мне жаль, что я не ответил на ваше письмо, мистер Ксавье. В Магдебурге оказалось слишком много дел, я просто… — Вы бросили меня, мистер Леншерр. Эрик вопросительно поднял бровь, оставшись стоять на месте, и ничего не ответил. — Вы бросили меня, — повторил Чарльз, не думая молчать. — Использовали и бросили. Я не знаю, чем вы очаровываете всех кругом, но это нечестно, — его голос дрожал и ломался. Бросив так и не раскуренную сигару в мокрую листву, Чарльз сжал кулаки. — Чарльз, вы неверно рассудили… — Я был глуп, — прервал его Ксавье, подходя ближе, — что доверился вам. И слеп, раз не распознал в вас безразличие. Вы стали мне другом, мистер Леншерр, вы стали другом и моей сестре, моей семье. И вы бросили всех нас! Я… я думал, вам тоже нужны друзья, я думал, вы приехали сюда за новой жизнью. А вы приехали сюда покрасоваться! Влюбить в себя и уехать. Это подло, мистер Леншерр. Я… я… Его голос окончательно сорвался. Не придавая значения тому, что их могут услышать и неправильно понять, Чарльз не скрывал своих эмоций, не пытался говорить тише. Посвятив долгое время самоанализу, он пришёл к выводу, что привязался к Леншерру, возможно — полюбил, как любят тех, кто способен подарить успокоение и надежду. Возвращение Эрика в Хартфорд, его появление в этом доме и попытка заговорить разгневали Чарльза. Он взорвался и сразу же остыл, ощутив где-то глубоко внутри давно забытую безмятежность, что вселяло присутствие этого человека рядом. — Чарльз, пожалуйста, я вовсе не… — Замолчите, мистер Леншерр, замолчите! Сделав шаг навстречу, Чарльз схватил Эрика за лацканы сюртука и впился взглядом в его уставшее лицо. Он мог заметить, что за время отсутствия немец будто постарел — Эрик сделался бледнее, очевидно осунулся и, казалось, потерял былую хватку. Его серые глаза, по обыкновению печальные, пытливо смотрели на Чарльза, молча сожалея. Ни к чему быть провидцем, чтобы понять — Леншерру тоже больно. — Вы… Чарльз, не сумев выдавить из себя ни слова больше, подался вперёд, с силой притягивая Эрика к себе, и отчаянно прижался к нему с поцелуем. Глотая слёзы, чувствуя, что у него кружится голова и подкашиваются ноги, он не отстранялся вечность, не встретив сопротивления. Чарльз резко отстранился. Действуя импульсивно и определённо не думая головой, но подчиняясь зову сердца, он по-настоящему испугался — его эмоции отразились на побелевшем лице. Сделав пару шагов назад, Чарльз спешно развернулся, из-за чего полы его лёгкого пальто взметнулись вверх, и, не говоря ни слова, кинулся прочь. Эрик же остался на том же месте, уставившись взглядом в одну точку. Слова Чарльза, брошенные в порыве злости, укололи его и причинили боль, эхом гудя в голове. Проведя ледяными от ветра пальцами по своим пылающим губам, Леншерр поднял глаза, но уже не смог рассмотреть Чарльза, так быстро скрывшегося в темноте сада. В зал Леншерр так и не вернулся. Стоя у окна и крепко сжимая бокал, Эрик всматривался в метель, испуганно стучавшую в закрытые двери. Запивая дрожь крупными глотками, он то и дело косился на часы, будто ожидая кого-то в столь поздний час. Обойдя кабинет, Эрик тронул книги по медицине, привезённые из Пруссии, — их он собирался подарить младшему сыну графа на Рождество в качестве извинения и примирения, сочтя этот подарок полезным. Коснувшись шахмат, в которые они постоянно играли, Эрик вымученно застонал, с грохотом отставляя бокал. Он опустился в кресло, обхватив голову ладонями, и закрыл глаза, прислушиваясь к непогоде. Пытаясь разобраться в произошедшем, Эрик то и дело натыкался мыслями на Чарльза — тот заполнял собой всё, всегда был рядом и в его голове, и в окружающих его вещах. Заснув в неудобной позе на диване рядом с потухшим камином, Эрик Леншерр наконец-то понял, кто протягивал руку ему в кошмарах. Младший сын графа Солсбери, Чарльз Ксавье, расталкивал людей с лицами манекенов, падая вслед за немцем в пропасть, но всё-таки сжимая его ладонь. Его губы беззвучно шептали: «Ты не один, Эрик, ты не один».