After the storm

Собираясь отмечать семейный праздник один, Эрик не испытывал по этому поводу никакого сожаления, с полным безразличием наблюдая за соседскими детьми, играющими на дороге в снежки. Это был не первый сочельник, который он проводил один. Однажды, контуженный от ранения, он пропустил всё веселье, пролежав в полевом госпитале, но тогда немец не понимал, что происходит, сейчас же он находился в здравом уме и твёрдой памяти. Вздохнув, он задёрнул тяжёлые гардины и вернулся в своё кресло. Его жизнь давно катилась под откос — он балансировал на краю, находясь в критическом состоянии. Его ссора с Чарльзом, этот поцелуй спутали мысли Эрика, он был растерян и не знал, что ему делать. Он просыпался и засыпал, отчётливо слыша: «Вы бросили меня, мистер Леншерр», засевшее в голове мигренью. Однако Эрик не пытался отступить, как делал раньше, он принял это как нечто само собой разумеющееся, продолжая навещать графа и его друзей, то и дело видя там Чарльза. Он хмурился, краснел и всячески избегал немца, словно опасаясь, что тот выдаст его, высмеет или ранит сильнее. Равенна, видя всё это и зная гораздо больше, чем стоило, очевидно сочувствовала обоим, проводя с каждым из них одинаковое количество времени и, вполне вероятно, дома отвечала на вопросы Чарльза, которые он сам по каким-то причинам боялся задать. — Мистер Леншерр, вам письмо. — Спасибо, Ричард, — взяв тонкий конверт, он сразу же различил витиеватый почерк. Послание оказалось приглашением на завтрашний обед в Хэтфильд-Хаусе. Граф Солсбери знал со слов самого Эрика, что тот собирается все рождественские праздники сидеть дома, отгоняя призраков давно ушедших дней, и писал, что надеется на положительный ответ. Леншерр прикрыл глаза, оставаясь в этой позе с минуту, что-то обдумывая, взвешивая. Эрик не мог позволить себе пренебречь письмом, точно как и не мог дать Чарльзу совершить ещё одну ошибку. Леншерр не сердился, понимая — его упорство причиняло много вреда. — Ричард, будьте любезны, помогите мне собрать подарки и упакуйте их. — Как вам будет угодно, сэр. Следующим днём, нагрузив камердинера коробками, Эрик вошёл в нарядную гостиную усадьбы, где уже собралась большая семья Ксавье. Здесь были все его дети с супругами и какие-то близкие родственники, которых Леншерр раньше не встречал. Он чувствовал себя не в своей тарелке и не совсем понимал, что вообще тут делает, но здоровался с каждым — мужчинам пожимая руки и кивая, а женщинам целуя запястья. Граф не отходил от своего друга ни на шаг, что-то комментируя и смеясь. Когда очередь дошла до Чарльза, Эрик улыбнулся, а тот, вздрогнув, нахмурился, но всё-таки поклонился в ответ. — Что же, раз все в сборе, я предлагаю раздать подарки! — Фрэнсис Ксавье воодушевлённо потёр ладони, как всегда беря на себя роль командира. Подарки находились для каждого. Эрик, праздновавший Рождество исключительно в узком кругу, никогда не получал столько безделиц, окунаясь в детство, вновь оказавшись рядом с дорогими ему людьми. — А вам, мистер Ксавье, я привёз кое-какие книги, да простит меня ваш отец, — Эрик, покосившись на графа, выудил из общей кучи аккуратный свёрток, подходя ближе, чтобы протянуть Чарльзу. — Уверен, вы найдёте в них больше толка, нежели я. Радость, отразившаяся на лице немца, привлекла внимание Чарльза. Он видимо считал, что не получит вообще ничего, и немного растерялся, пробормотав слова благодарности. Чарльз протянул обе руки, всё ещё плотно забинтованные, чтобы взять тяжёлые на вид тома. — Я надеюсь, что между нами не будет более размолвок, — тихо добавил Леншерр. Аккуратно передавая подарок, он незаметно коснулся ладоней Чарльза, чуть сжав пальцы, и поднял глаза, позволив себе утонуть в бездонной синеве. — Вы плут, мистер Леншерр. А потом я удивляюсь, откуда в моём мальчике появилось такое упорство, — граф Солсбери рассмеялся, заглядывая через плечо немца сбоку, так как был много ниже, с любопытством рассматривая упакованные книги. — Что, опять медицина, латынь и прочая чушь? — Право, граф, какая же это чушь? Медицина — прекрасная наука, я порой жалею, что в своё время связался с войной, а не миром. Весело фыркнув, Брайан Ксавье погрозил немцу пальцем, быстро отвлекаясь на других гостей, не желая ничего обсуждать. Чарльз, стоявший всё это время, будто вкопанный, смотрел на Эрика широко распахнутыми глазами и неожиданно рассмеялся. — Спасибо, мистер Леншерр. Боюсь, отец никогда никого не будет слушать, — прижав сборники к груди одной рукой, он подхватил какую-то коробку, заметно напрягшись, и протянул её в ответ. — Надеюсь, они вам понравятся. Подарком оказались удивительные шахматы, выполненные из металла с позолотой, стоящие, должно быть, целое состояние. Эрик, замерев на мгновение, пылко поблагодарил Чарльза, но ничего не сказал о том, что будет ждать его на партию. Немец взялся за другие свёртки, собираясь преподнести Рейвен прекрасный блокнот, личный дневник, выполненный на заказ. Встретившись глазами с её мужем, Эрик не изменился в лице, хотя ощутил некую озлобленность, исходящую от этого человека. Но Леншерр, передавая девушке подарок, не собирался обращать внимание на чужое недовольство. Не в Рождество, не сегодня и не сейчас. Впервые за долгое время Эрик Леншерр не испытывал угрызений совести. *** Поддавшись зимней меланхолии, ранним январским утром мистер Леншерр отбыл на восток, не найдя лучшего времени для прогулок у Северного моря. День выдался морозным, но Эрик, привыкший к долгим походам, не испытывал никакого дискомфорта, поймав себя на мысли, что настроение улучшается с каждой преодолённой милей. Предупредив камердинера, что будет отсутствовать около недели, немец намеревался исследовать берега и скалы, заключив, что абсолютное одиночество поможет ему привести мысли в порядок. Путь его лежал в леса Хамфорда, что уходили в обрыв у моря. Эрик собирался пробыть там как минимум два дня, прихватив тёплые вещи и еду. Но первую ночь он провёл в таверне, отогреваясь горячим пуншем и сытным ужином. К побережью немец вышел на следующий день. Он разбил палатку под сенью деревьев, где не было ветра, там же привязал лошадь, заботливо расправив попону, а сам, спрятав за пазухой фляжку с коньяком, отправился на прогулку, с удивлением отмечая свежие следы неподалёку. Возможно, охотники, а может — местные жители, испытывающие такую же потребность в уединении. Кутаясь в дублёнку военного образца, которую заказал из каких-то сентиментальных соображений, Эрик шагал по берегу, иногда останавливаясь, чтобы посмотреть вниз или вдаль, не видя ничего, кроме бесконечного холодного кобальта воды. Поведя плечами от нахлынувших воспоминаний, от коих приехал избавиться, немец сделал глоток обжигающей жидкости. Убедившись, что тут всё-таки никого нет, он потерял всякий интерес к отпечаткам на снегу и не пытался выискивать их обладателя. Поутру Эрик, устроившись на низком табурете, достал краски и небольшой холст. Работая без перчаток, грея пальцы дыханием, он рисовал и восход солнца, и море, а после, переместившись, лес, полностью уйдя в свои мысли и рисование, не замечая ничего вокруг. Но шаги, хрустом раздавшиеся откуда-то слева, вынудили немца поднять голову. — Простите, сэр, не думал, что тут кто-то есть. Извините, я не буду вам мешать. Эрик нахмурился. Этот голос звучал в его голове каждый день, брошенные в злости фразы до сих пор бились внутри, хотя сейчас, вдохнув успокоение зимней природы, немец перестал реагировать столь остро. Но голос, который он ни с чем не мог спутать, не был игрой его воображения, Леншерр знал это наверняка. — Можете остаться, — с усмешкой отозвался он, аккуратно обмакнув кисточку в растопленный снег. Вода не замерзла, так как постоянно держалась около костра. — Но я… — Останьтесь, я же сказал. Эрик повернул голову и выпрямился, не вставая. — Мистер Леншерр? Чарльз, закутавшийся в тёплую шубу, был смешон. Эта светская кутерьма, дорогие меха и блестящие пуговицы среди застывшего и звенящего леса смотрелись нелепо. Он спустил шарф с лица и переминался с ноги на ногу, явно замёрзнув. — Что вы здесь делаете? — Я уехал сразу после Рождества, остановился в Кирби, а сюда прихожу погулять каждое утро. Тут очень красиво. И никого нет. Вы… А вы, сэр? — То же, что и вы. Отдыхаю от городской суеты. Вы застыли, Чарльз, как долго вы гуляете? — Достаточно, — он опустил глаза к рисункам, подойдя ближе. — Вы красиво рисуете, мистер Леншерр. Я заметил это ещё тогда… когда вы выронили блокнот, — он посмотрел на Эрика, выглядя сейчас ещё меньше и младше, с покрасневшими щеками и замёрзшими ресницами, что покрылись инеем. — Вам не стоит бродить в лесу в одиночку, это опасно. Тут водятся волки и наверняка можно встретить грабителей. — Тогда почему вы здесь один? — Потому что у меня есть ружьё, — Эрик широко улыбнулся, и Чарльза невольно рассмеялся в ответ. — Вам следует вернуться в Хартфорд. — Я не хочу возвращаться, мистер Леншерр, это для меня худшее наказание. Знаю, мне стоит проявить уважение к решениям отца, к его выбору, подчиниться, как делают все послушные дети, но я не могу. Не могу, понимаете? Моя невеста ни в чём не виновата, родители тоже, виноват я один и… — Выпейте, вы весь трясётесь, — Эрик прервал поток слов и протянул Чарльзу фляжку, перетянутую кожей. — Это коньяк. Отлично согревает. — Спасибо, но я… — Пейте, Чарльз, иначе я заставлю вас. Чарльз бросил на него напряжённый взгляд, но сделал несколько крупных глотков, содрогаясь — алкоголь здорово обжёг горло. — Вы остановились прямо здесь? — хрипло спросил он, заметив, наконец, палатку и лошадь. — Разве вам не холодно? — На войне некогда думать о морозе. Мне довелось провести в поле пару зим, к счастью, нас не зря учили выживать. Почему бы вам не вернуться в таверну, раз не хотите ехать домой? — Я хочу остаться с вами, мистер Леншерр. — Мне казалось, вы не желаете со мной общаться. — Я прочёл ваше письмо, Эрик, — Чарльз не сдвинулся с места, не обращая внимания на свой озноб, усиливающийся с каждым порывом ветра. Леншерр, вложив между страниц короткое послание, просил Чарльза не делать поспешных выводов и не идти на поводу своего сердца. Он понимал, как жестоко это звучит. — Поэтому вы приехали сюда, чтобы покончить с собой? — Что вы… что вы такое говорите, нет! Я просто хотел уехать туда, где меня никто не знает, где никого нет, чтобы обдумать всё это. Я… — Чарльз, пожалуйста, сядьте к огню. И выпейте ещё, я не хочу, чтобы вы заболели, — Эрик мягко подтолкнул его к костру, усаживая на своё место. Он накинул поверх шубы Чарльза покрывало, опускаясь перед юным графом на колени и аккуратно беря его руки в свои. — Не надо, мистер… Стащив с Чарльза рукавицы, Леншерр вздохнул, заметив свежую кровь на повязках. Проведя большими пальцами по ладоням, Эрик поднял глаза, всматриваясь в его лицо. — Позволите? Я знаю хорошее средство, которое быстро заживит ваши раны. Но вы должны пообещать, Чарльз, что не будете хотя бы в течение этого времени нервничать. Договорились? Чарльз отрывисто кивнул, поджимая дрожащие губы. Эрик мягко улыбнулся и поднялся. — А пока разрешите угостить вас полевым супом. Отлично питает и согревает. Вам сейчас нужно и то, и то. Немец будто стал моложе, оказавшись вдалеке от людей, в ситуации, где мог пустить в ход некоторые знания, полученные в долгих походах, — Эрик заметно повеселел. Чарльз так и не надел рукавицы и взял рисунки, рассматривая их с улыбкой, словно изнутри его начали расцветать подснежники. Покосившись на Чарльза, Эрик Леншерр не смог сдержать вздоха облегчения, чувствуя то же самое. *** Ричард весьма удивился столь скорому возвращению господина. Его путешествие длилось всего пару дней, а не запланированную неделю. Но ещё больше камердинер поразился тому, что Эрик попросил приготовить гостевую комнату для человека, который был фактически хозяином этого города и имел огромный дом. — Это лишнее, мистер Леншерр, я могу отправиться в усадьбу. — Уже поздно, а после ужина вы наверняка захотите прилечь. Стоит отдохнуть с дороги, а поутру вернуться в родные пенаты, не находите? Эрик успел переодеться и стоял на пороге комнаты, которую камердинер определил за Чарльзом, дожидаясь кувшина с тёплой водой. Забрав тот у прислуги, Леншерр закрыл за собой дверь и прошёл вглубь. — Вы кое-что обещали мне, мистер Ксавье. Чарльз, медленно стащив сюртук и закатав рукава рубашки, подошёл ближе, вопросительно смотря на немца. Никому не доверяя и взглянуть на раны, Чарльз, чувствовал непреодолимое желание рассказать абсолютно всё Эрику, не боясь показаться смешным. Он с опаской протянул руки, вздрогнув, когда Леншерр сжал его запястья. — Доверьтесь мне, Чарльз. Вспоров повязки, Эрик опустил обе израненные ладони в таз с водой, давая ткани намокнуть, чтобы безболезненно снять. — Давно у вас эта привычка? — С детства. Душевную боль можно заглушить лишь физической. Я уже говорил. — Что причиняет вам её? — Окружающие, мистер Леншерр. Эрик не ответил и освободил Чарльза от промокших тряпок, кинув те на поднос. Поменяв воду, он повторил свои действия сначала, но уже накрывая его руки своими, чтобы мягкими движениями отмыть от крови. Промокнув следом мягкой тканью, немец поднял на глаза, всё ещё держа Ксавье в плену полотенца. — Вы простите меня, Чарльз? Чарльз отвёл глаза, наполнившиеся в один миг слезами, в сторону, слыша, как сердце бьётся где-то в висках. Он, мотнув неопределённо головой, попытался выбраться из хватки Леншерра. — Я давно не играл в шахматы, сэр, составите мне компанию? Эрик переместил ладонь на щёку Чарльза, вновь обращая на себя его внимание. — Как только закончу. Подавшись вперёд, Эрик тронул губы Чарльза поцелуем, мягким и целомудренным, не позволяя себе увлечься. Отстранившись через мгновение, он по очереди поцеловал и истерзанные костяшки. — Я наложу кое-какую мазь на раны. Она здорово помогла мне во время войны, а после спустимся к ужину. Чарльз подрагивал от касаний, ощущая ком, вставший поперёк горла. Он отчаянно понимал, что позволил себе слишком многое, но был не в силах остановиться, особенно сейчас, получив отклик. Проведя за игрой в шахматы половину ночи, они разговорились. Чарльз Ксавье, решившись спрашивать, испытывал благодарность за гостеприимство и откровения. Эрик Леншерр, проводив его в комнату, долго стоял за порогом, прислонившись лбом к холодной стене. Он дал затащить себя в пучину порока и сейчас мог исключительно надеяться, что Чарльз остынет и не испортит себе жизнь.