Зыбкость твоей души

Интервью

— Что ж, мистер Мелларк, как вы понимаете, у меня к вам есть очень много вопросов. — Конечно, мисс Фелан, понимаю. Наверное, вы очень долго готовились… Она тут же мечет в него пронзительный взгляд. Видимо, журналистка не из тех, кто долго церемонится, но это веселит его еще больше. Северина торопливо достает вещи из своего потрепанного портфеля. Пит с любопытством разглядывает ее арсенал: в этот раз, помимо диктофона, она прихватила несколько чистых листов бумаги, пару ручек и, видимо, блокнот с теми самыми вопросами. Хорошо подготовилась — ничего не скажешь. Несмотря на такое поведение, заметно, что она то ли раздражена, то ли волнуется. Несколько раз перекладывает предметы с одного места на другое, поправляет на себе платье: мизанплас для работы превыше всего. Забавно смотреть на ее сборы, учитывая то, как бесцеремонно она поймала его в пустом университетском коридоре и затащила в первую попавшуюся аудиторию несколько минут назад. — Итак, начнем. Что вы можете рассказать о Корнелиусе Слейте? — А что конкретно вас интересует? Такими темпами, знаете, можно рассказать всю его биографию. Северина сразу подметила подозрительно хорошее настроение у Мелларка. Так теперь он еще и намерен язвить, значит? Ну прекрасно. — Пожалуй, сразу подберемся к жирной точке в его биографии. Нас интересуют подробности его смерти, мистер Мелларк. — Говорите так, будто бы это я его убил! — искренне возмущается Пит. — Ну, ладно. Если честно, мне известно то же, что и всем: Слейта приговорили к паре десятков лет тюремного заключения, а этого ему хватило бы и на то, чтобы умереть от скуки. Поговаривают, что он то ли повесился, то ли отобрал оружие у охранника и застрелился. Конечно, вы должны понимать, что это и многое другое — всего лишь слухи. — Хорошо, подробности и правда никому не известны. Но может вы, как человек, хорошо знавший его, можете сказать что-нибудь неординарное о его мотивах? — С чего вы взяли, мисс, что я хорошо знал этого человека? Определенно, внутри у него был мрак, и он всегда поддерживал его густоту. Но скажу одно: у Слейта была непростая жизнь, думаю, даже проблемы с головой, он определенно хотел умереть как можно скорее. Понятия не имею, что мешало ему все эти годы. И… понимаю, что вопросы должны задавать лишь мне, но просто не могу не удержаться от любопытства: почему вы смеетесь? Он тут же старается отогнать напавшую во время разговора о Слейте серьезность, чтобы, в случае чего, не попасться на удочку хитрой Северине. — Ох, мистер Мелларк, просто… Вы предстаете достаточно холодным человеком. По крайней мере, сегодня, беседуя со мной. — С чего вы решили? — Вы крайне равнодушно говорите о смерти Корнелиуса. Неужели вы не чувствуете хоть немного сожаления из-за его кончины? — Не представляю, какое сожаление должен чувствовать к тому, кто ставил под угрозу меня, мои личные интересы и, что самое важное, безопасность моей семьи… — Да, ваша маленькая семья, — говорит Фелан так, словно они к этому и шли. — Что до нее, то как поживает ваша супруга? Ах, верно. Никак не свыкнуться с мыслью, что теперь об их женитьбе знает весь Капитолий. Впрочем, вопрос он попросту игнорирует, с интересом разглядывая свои ногти. Журналистка, кажется, понимает, что это начинает походить на игру. Только пока непонятно, по чьим правилам проходящую. — Кхм… Так вы говорили что-то о… — Да-да, мистер Мелларк, я бы хотела поговорить о вашей популярности среди подрастающих поколений. Все-таки, за четыре года своего пребывания в столице, вы многое успели сделать. Чего только стоили ваши пекарни, а картины… Признаться, однажды мне довелось побывать на какой-то выставке — сражает наповал. Только вот не кажется ли вас, что было упущено слишком много времени? Может, что карьера отняла лучшие годы? — Могу сказать только, что быть счастливым никогда не поздно. К слову, сейчас мне всего лишь двадцать три года. — А Голодные игры, да еще и эта война? Они же отняли у вас все силы. Не кажется ли, что вы слишком быстро повзрослели? Пит притворяется задумчивым, хотя она начинает замечать, что с минуты на минуту он готов быстро ответить на вопросы и удалиться. Вернее, убежать, как делает это уже в течение долгих месяцев. А она даже ничего годного из него не вытащила, черт возьми. — Вот же правда… Просто знаете, это ведь уже прошло. По меркам истории, может, и не так давно, но прошло. И нужно двигаться дальше — не вижу смысла цепляться за дурацкое прошлое. — Ну, а что же насчет вашего брака? — уже злится Северина. Кому нынче нужны лаконичные ответы, больше похожие на отрывки из цитатников? Признаться, когда-то были нужны ей, но те времена давно прошли — вот тебе и «дурацкое прошлое». — А разве с моим прекрасным браком что-то не так? — непринужденно спрашивает уже явно скучающий Мелларк. — Но ведь… — растерянно начинает она, уже не зная, что можно сделать с его непробиваемостью. Скрип двери невольно режет ей уши и первое, что она успевает разглядеть, повернувшись в сторону звука, — чья-то нахальная харя, беспардонно прервавшая их беседу. После которой ей явно придется покупать еще валерьянки. Кстати, не действует. И из нее, видимо, действительно плохая журналистка. — Простите, не помешал? Пит мысленно благодарит Августа за вмешательство. От Северены Фелан веет чем-то неприятным, и дело не только в ее ярком парфюме, а изливать перед ней душу он не собирается ни за какие коврижки. — Ну что ты, Август, ты как раз вовремя. Наверное, дорогая мисс Фелан захочет спросить что-нибудь про тебя… или даже у тебя, так что я, пожалуй, лучше удалюсь. — Пит встает со стула и напоследок кивает журналистке: — Прощайте. Надеюсь, мы с вами еще увидимся. К счастью, она не успевает догадаться, что «прощай» говорят, когда встречаться больше не собираются. — Но мистер Мелларк! Мы же с вами толком и не… пооткровенничали! — кричит она ему вслед, хотя он даже не успел выйти из комнаты. Пит тяжело вздыхает и снова поворачивается к ней. — Хорошо, Северина. Я с вами пооткровенничаю. Точнее, откровенно назову причину, по которой мы с вами сделать этого не можем. Вам, наверное, кажется, что я страдалец, который мучается из-за пережитого изо дня в день. Именно это и является пищей для публики, и вы активно ее собираете, чтобы вас, наконец, вознаградили за хороший сбор. Вы думаете, я откроюсь вам, скажу, что я действительно несчастен, лгу на каждым углу, что в своих чертовых картинах, что в словах, которые вы записали на этот злосчастный диктофон. Может, когда-то я действительно лгал о своем благополучии, но сейчас — нет. А еще в последнее время я много думал и создал для себя некую теорему. Можете даже озаглавить свою дешевую статью как-нибудь вроде «Теорема П. Мелларка», а затем хотите — верьте, хотите — нет… В общем, это утверждение, у которого есть доказательства. Человек плюс страдания любого рода равняются благополучному восстановлению, если на то воля обстоятельств, а не времени. Таких обстоятельств, как, допустим, наличие рядом близких, любимых людей. Думаю, этот монолог был достаточно интимного содержания. Прощайте еще раз. Думаю, меня уже заждалась моя супруга, давно уставшая от публичной жизни. Журналистка стоит в растерянности, пока Пит размеренной походкой удаляется, заметив в коридоре ждущего фотографа. «Вечно следует за ней, как тень». Он выходит на свежий воздух, не пропитанный запахом деревянной мебели и желанием выставить что-то напоказ. Только Мелларк решает помолиться, чтобы у Августа хватило мозгов поскорее уносить оттуда ноги, как тут же он появляется рядом. — Что, не успела она за эти несколько минут вынести тебе мозг? — К счастью, нет, — смеется Август. — Правда, выглядит она очень уж огорченной. Надеюсь, у меня получилось немного ее приободрить. — Каким образом? — Согласиться с вашими замечательными умозаключениями? Пит хмыкает — и сам не понимает, что на него вдруг нашло. Уолдерф неожиданно замолкает и задумывается, а жаль: обычно он самый болтливый из них двоих. В толпе, собравшейся перед учебным зданием, они находят недовольную их долгим отсутствием Китнисс. — Не волнуйся, — тут же начинает Пит, обнимая ее за талию, — благодаря вмешательству Августа она не успела надо мной надругаться. Они смеются, но это короткое веселье заглушает начало речи ректора. Пит оглядывается вокруг, смотрит на явно подросшего Августа и свою жену, понимая, что еще год назад все было совсем по-другому. Да разве столь многое изменилось? Он дышит все тем же воздухом, над головой все то же голубое небо, а чуть влажная земля, вроде как, даже не собирается уходить из-под ног. Видимо, эта странная, может, совсем негодная теорема, по-настоящему для него самого ставшая неожиданностью, придуманная на ходу, лишь бы скорее отвязаться от этой навязчивой дамочки… Видимо, что-то в ней есть, и это что-то он чувствует прямо сейчас. Прямо сейчас его окружают любимые люди, и все несчастья, существовавшие совсем недавно, будто бы испарились. А дальше, как ни странно, все опять пойдет по кругу: небо, правда, будет временами лить слезы, земля и воздух нальются холодом, а за окнами их дома, который они отстроят заново, будут бушевать сказочные для художников краски. И когда Китнисс, стоя рядом, неожиданно шепнет ему: — Когда же мы начнем жить спокойно? Он смело ответит ей: — Думаю, прямо сейчас.