Пропасть

Элронд Следующие семнадцать лет прошли отнюдь не бездумно. Они тоже были поглощены сложной борьбой. Оглядываясь на время, что мы провели у Феанорионов, я с радостью опущу болезненные моменты. Так гораздо легче. Скоро нам стало очевидно, что Маглор действительно заботится о нас, но мы с братом не всегда с готовностью принимали его любовь. Лишь когда мы были уже подростками, мы стали допускать, чтобы он касался нас, утешая, хотя это предлагалось нам годами. Нам хотелось, но и страшно делалось от мысли, что Маглор сделается нам слишком близок. Когда я был маленьким, сама мысль о том, чтобы сделаться одним из сторонников (тогда я называл их рабами) Маглора, вызывала у меня мурашки. Мне была отвратительна сама мысль о том, чтобы проявить ответную заботу, о том, что здесь, в плену на Амон Эреб, нас могут полюбить. И все же, несмотря на всю свою сдержанность и на все свои сомнения, я полюбил Маглора – по меньшей мере, как своего опекуна. А может быть, даже больше, чем опекуна. В один прекрасный день я назвал Маэдроса «дядей», совершенно ясно сознавая, что это означает для Маглора. Он понял, что заменил мне отца – того, чье дерзновение превзошло все мыслимое, и кто давно уже канул в море. Я не смел прямо назвать Маглора отцом. Он же им не был. Но я любил его, как любят того, кому полагается быть рядом. Я научился воздавать ему любовью за долгие часы, когда он заботился и учил нас. А ведь мы изводили его почти постоянно, намеренно трепали ему нервы, ощущая необъяснимое желание вывести его из себя, но Маглор так ни разу и не разгневался. В голосе его иногда слышалось напряжение, меж бровей пролегала морщинка, но мы никогда не получали ни суровой отповеди, ни строгого наказания. Маэдрос, спокойный, отстраненный, тоже постепенно все больше являл нам свою доброту. Мы не смогли заниматься на мечах с Маглором. Стоило мне увидеть Маглора с мечом в руках, как у меня начинали потеть ладони и я не способен был удержать врученный мне тяжелый учебный клинок. Я хотел бы забыть ужас того дня в Сирионе – но помнилось слишком хорошо. Как Маглор стоял посреди разрушенной башни, что принадлежала матери. Хотя в бою с мечом мы его не видели. И потому сражаться нас учил Маэдрос. Иногда он бывал суров, и всегда непоколебим - с каменной твердостью он внушал нам, что мы должны, должны учиться владеть оружием, ибо однажды может случиться так, что холодное острое лезвие будет приставлено к шее брата. (Во время этих уроков мне виделось лезвие у шеи брата, приставленное к ней нашим теперешним опекуном. Предмет торга, пешка в белериандской политике. Так, по крайней мере, мне объясняли. По здравом рассуждении, я решил запрятать эти воспоминания как можно дальше). Расположение к нам Маэдроса проявлялось довольно странным образом. На тренировочной площадке он был безжалостен, не пропускал ни единой нашей ошибки – но, несомненно, лишь потому, что хотел сделать нас умелыми воинами. Он звал нас «маленькими чудовищами» и твердил, что мы не полуэльфы, а полуорки. Но говорил он так лишь тогда, когда рядом не было Маглора, и говорил со странной полуулыбкой. Она была точно тень какой-то другой улыбки, более ласковой и доброй. И все же, с течением времени, общаясь с нашими тюремщиками, вращаясь среди воинов, кухарок, целителей, я нашел собственное место на Амон Эреб. Мы вроде бы обрели покой. Но в один прекрасный день Маглор перестал садиться с нами за стол. Он вдруг перестал участвовать в трапезах, на которых всегда так настаивал. Он сделался раздражителен и беспокоен, и не приходил к нам. Если мы все же встречались, он всегда с сердитым видом записывал что-то в свои книжки, не обращая на нас никакого внимания. После той привязанности, которую он всегда к нам проявлял, перемена казалась разительной. Хотя ситуация была довольна огорчительной, не могу сказать, чтобы она прямо-таки сводила меня с ума. Я скучал по Маглору, скучал по его музыке, по его обществу. Все уходят, подумалось мне. Все, в конце концов, уходят. Конец нашему молчанию положил, как ни странно, Маэдрос. Он возвратился из отлучки – одетый в меховые одежды, перепачканный – и, конечно, тут же заметил отсутствие брата. Его вопрос прозвучал резко. - Мы с ним не виделись уже несколько недель, - беспечно отозвался Элрос. Мне захотелось его ударить. Пора бы ему было знать, что такие вещи не стоит говорить при Маэдросе. Теперь следовало ожидать шквала вопросов. И он последовал. - Где же он? Чем занимается, коль не присматривает за вами? Вы его вообще не видели? На учиненный им допрос мы отвечали медлительно и неохотно, и Маэдрос не очень-то благосклонно отнесся к услышанному. Сперва он ущипнул себя за переносицу (мне уже много раз случалось это видеть) и зажмурил глаза. Потом медленно, в присущей ему манере, покачал головой. - Что вы изучали? - нарушил тишину его усталый голос. Темно-рыжие волосы скрыли от нас его лицо. После этого заниматься с нами стал Маэдрос, и делал он это более целенаправленно, чем Маглор. Он сделался нашим наставником, и стал учить нас тому, чего мы прежде вовсе не знали. Именно Маэдрос поведал мне о хитросплетениях войны, от него я узнал о том, как надо руководить армией и правильно расставлять войска. Раньше он меня пугал. Сделавшись наставником, Маэдрос вдруг открылся с совершенно новой стороны. Если нужно, он умел быть очень мягок, мог переформулировать задачу так, что мы начинали ее понимать. Однажды ночью я вдруг осознал, что гораздо больше скорблю по Финроду Фелагунду, которого узнал по рассказам Феанориона, нежели по собственной матери. Как ни странно, именно он, а не брат его, бард, развернул перед нами страницы их тяжкой истории – и они точно ожили. И стала оживать наша родословная. Он поведал нам о юности Тургона, шепотом повествовал о Фингоне – и тот, как оказалось, был не отважным героем из легенд, а совсем другим, больше, чем просто героем. И вот, едва я освоился с этой новой ситуацией, Маэдрос открыл дверь в комнату Маглора. Когда он направился туда, мы пошли за ним, хотя он резко высказался против. Он велел нам не ходить за ним - остаться в своих комнатах, пойти на тренировочную площадку или вообще куда угодно, лишь бы мы не видели грядущего столкновения. Мы не стали обращать внимания на его слова – это был подвиг отчаянной храбрости для нас с братом – и потому перед дверью мы стояли все вместе. Несмотря на все сказанное ранее, Маэдрос, казалось, нас не замечал. Подойдя к Маглоровой двери, он вздохнул и ударил по ней здоровой рукой. Ответом была тишина – и он ударил снова. После третьего удара из комнаты донесся какой-то резкий, точно испуганный звук. За время, что Маэдрос был нашим наставником, я успел немного узнать его. Не всегда морщинка между его бровей означала гнев, не всегда напряженные плечи означали готовность напасть. Он мог сердиться , но далеко не всегда он позволял гневу проявиться. Но сейчас, перед дверью брата, он, казалось, пылает яростью. А потом Маглор открыл дверь. Он был не похож на себя. Взгляд его был полон неистовым светом – казалось, все его тело исполнено им. - О да? Да. Ты почему здесь? - Он говорил отрывисто, речь его совершенно лишилась обычной мягкости. Потом мне еще придется сталкиваться с безумием и видеть, как оно способно подчинять себе разум. Но тогда я был совсем юным, и вид Маглора меня напугал. С нашей последней встречи он заметно похудел, из ворота заношенной рубахи виднелись выступающие ключицы, а волосы, которые он отбросил назад, торчали самым странным, неуклюжим образом. Он выглядел так, точно не спал несколько недель, но чувствовалось, что энергия в нем бьет ключом. - Близнецы, - без всякого выражения проговорил Маэдрос. Он в упор, не отрываясь, смотрел на брата. Казалось бы, с учетом разницы в росте, тому следовало бы испугаться. Но, кажется, Маглору и дела не было. - Близнецы? - отозвался Маглор. Его брови сошлись к переносице, и лицо приняло выражение озабоченное и одновременно сосредоточенное. – Ты же мне сам сказал, что не нашел их! Я видел, что Маэдрос с трудом сдерживает ярость. - Ты ведь искал их, Маэдрос, и, кажется, говорил, что ты не… - Только теперь он заметил нас с братом у двери. Мы смотрели на него вопросительно. - Ах да, близнецы. О, я их имел в виду, просто перепутал. – Он, вздохнув, на мгновение привалился к дверному косяку, а потом издал смешок. Затем он распахнул дверь – и на миг повеял легкий ветерок, краткий, как его смех. Маэдрос успел рассмотреть все раньше нас, и прижал здоровую руку к губам. Поначалу я не понял, что заставило его так побледнеть. Пока не заглянул в комнату. Серые гранитные стены, какие были везде в Амон Эреб, едва ли не полностью были покрыты черными графитовыми каракулями. Маглор легонько почесал щеку, на ней осталось черное пятно. Весь пол в комнате был усыпан измятыми кусочками пергамента, странными стопками старых книг, пустыми винными бутылками, остатками догоревших восковых свечей. Маглор, похоже, понял, на что мы смотрим. - О да! Это напоминания! - весело проговорил он, проследив за взглядом брата. – Нет, Маэдрос, да, это напоминания, я ведь позабыл, кто именно поехал с тобой к Моринготто – а вот он, список, видишь? Много лет не знал я, кто погиб тогда у Врат – а тут имена, видишь? - Безумным жестом Маглор указал на часть стены, исписанную именами. - Что ты делаешь? – медленно, тяжело, опустошенно проговорил Маэдрос. В голосе его отзывалась тяжесть долгих лет и бремя бесчисленных смертей. Стены комнаты покрывали едва читаемые письмена - тут были имена и названия, совсем пустые фразы и слово «Нолдолантэ», которое, видимо, по мере написания, делалось все менее и менее разборчивым. - Это мы! Мы, как же ты не понимаешь? Это мы теперь творим музыку. Илуватар создал нас песней, и мы можем быть частью этой песни. А они думали, что это лишь Его сфера! Они ошибались, как и говорил Атар! Мы способны творить ее сами! Я пишу песню о нас! Но мы с тобой, Майтимо, уже написали эту пьесу вместе. Мы создали ее вместе, и с нами отец, братья. И мы с тобой, мы создали ее все вместе. Они никуда не ушли, они здесь, они с нами в музыке! Мы спели, и оно стало – спели своей жизнью, своими деяниями. Нэльо, разве ты не понимаешь? Это мы! Это наше творение, это МОЕ творение. Я сейчас дирижирую музыкой, понимаешь? Когда я пою, они с нами – разве не видишь? Маглор был нетерпелив, явно охвачен исступлением, и на миг я ему едва не поверил. Лихорадочного выражения на его лице, казалось, было бы достаточно, чтобы убедить меня, но гневного взгляда Маэдроса, его кулака, прижатого к груди – хватило, чтобы мои мысли приняли другое направление. Маглор засмеялся. Это высокий, резкий звук совершенно не походил на добродушный, сдержанный смех моего опекуна. - Вот так вот, и еще у меня кончилась бумага, - он яростно повел рукой окрест себя, - и я подумал, что стенки вполне сойдут. Почему бы не писать истины на стенах нашей крепости? - Нет, Маглор, это же не… - «Не» - что? Неразумно? Недостойно? Непочтительно? - закричал он. Мощь, полыхнувшая в его глазах, черные угольные письмена на стенах у него за спиной – все это заставило меня попятиться. – Уже много лет назад мы отказались от этих пустых реликвий! Послушай, Нэльо – если я говорю, что тьма готова поглотить нас, тянет к нам когти и истекает слюной, это не значит, что мы должны поддаваться этой черноте. Маэдрос остолбенел, точно прирос к полу от слов брата. Я, да и мой брат, по всей видимости, тоже - были ошеломлены этим ужасным представлением, которое устроил Маглор, отвратительным состоянием замусоренной комнаты, которая виднелась за зияющей дверью. Это был не тот Маглор, которого мы полюбили – и все же это был он. Неожиданно Маэдрос с неистовой, удивительной даже для этого столкновения силой, втолкнул брата в комнату. Дверь за ними с грохотом закрылась, и мы не видели, что там произошло дальше. Охваченные печалью и страхом, мы бежали.