Верфь

Спустя час на крыльце появился сам Дин, сопровождаемый всё той же медсестричкой, тревожно на него поглядывавшей. Он расслабленно и как-то хмельно улыбался, но, в общем, выглядел вполне себе живёхоньким, так что Морис слегка приободрился. — Останьтесь до утра, — видимо, не в первый раз терпеливо повторила Дину медсестра. — Вам сейчас не стоит никуда ходить, после инъекций тех препаратов, что вы получили. Но Дин отчаянно замотал башкой и заплетающимся языком объявил: — Не-а! Мне надо домой! — Присмотрите за своим другом, — со вздохом порекомендовала Морису сестра, и тот едва не брякнул: «Блядь!» Почему все бабы на свете считали, что без их ценных советов Морис ну никак не знал бы, что ему надо делать?! Подхватив Дина под локоть, он аккуратно доволок его до пикапа и помог вскарабкаться на подножку. Последние остатки алкогольных паров давно выветрились из его головы, он зябко ёжился от ночного холода и был изрядно взвинчен. Оттопырились, называется! В первый раз за эти грёбаные каторжные месяцы! Вот везуха, ничего не скажешь! — А где Кора? — едва ворочая языком, осведомился Дин. На губах его блуждала всё та же слабая мечтательная улыбка. — Ко-ора! Свалила твоя Кора, и слава Богу! — злорадно поведал Морис, выруливая со стоянки и направляя пикап к грунтовой дороге, ведущей вдоль берега. — Тебя там что, наркотой накачали, что ли? — Обезболили, мать их, — подтвердил Дин, со вздохом откидывая голову на спинку сиденья и устало закрывая глаза. — Ненавижу это дело… — Лучше терпеть, что ли? — резонно возразил Морис. — Боль проходит… рано или поздно… — отозвался Дин, не открывая глаз. — Я и потерпеть могу, лишь бы сам… лишь бы не подсесть… Я в госпитале, знаешь, навидался, как пацанов ломало. Это Морису как раз было понятно, но он буркнул для проформы: — Молчи уже, а? Поте-ерпит он, терпеливый, куда деваться! Дин снова слабо улыбнулся запёкшимися губами, но спорить больше не стал. Голова его бессильно моталась при каждом толчке, и Морис, с невольной тревогой поглядывая на него, гнал пикап на полной скорости, торопясь домой. Домой! Он поймал себя на том, что называет задрипанную верфь домом, и нехотя усмехнулся. На верфь они попали далеко за полночь. Морис поставил пикап у ворот, прицыкнул на завертевшегося вокруг Бонни, а потом без церемоний вытянул Дина наружу. Он устал до чёртиков, злился и волновался. Морису, по счастью, не довелось хлебнуть войны — благодаря семье он отделался «белым билетом» и про идущую за океаном заварушку знал поскольку-постольку. Но Дина ему было искренне жаль — хотя чего дурака жалеть, сам же небось полез в пекло, сумел бы и отмазаться, но ведь наверняка не захотел, идеалист хренов, вот и мучается теперь. «Пурпурное сердце» получил, надо же, честь какая! А мог бы вообще вернуться в гробу под звёздно-полосатым полотнищем... Досадливо сопя, Морис доволок Дина до койки в его клетушке и кое-как на эту самую койку уложил. Дин повиновался, как ребёнок, по-прежнему почти не открывая глаз и не отвечая на ворчание Мориса. Что тоже весьма того беспокоило — ведь обычно Дин Фрэйзер трындел, не закрывая рта, чем изрядно раздражал. — Эй! — полушёпотом окликнул его Морис, наклонившись над койкой. — Давай раздевайся и ляг нормально. Утром встанешь и будешь как огурчик. — М-м-м… — блаженно промычал Дин, соглашаясь то ли с тем, что будет как огурчик, то ли с тем, что надо бы раздеться. Тем не менее, он и пальцем не шевельнул, даже для того, чтобы снять свои стоптанные кроссовки, засранец. Морис постоял-постоял возле койки, укоризненно рассматривая его безмятежную физиономию, махнул рукой и пошёл шуровать на кухне в поисках какой-нибудь жратвы. Он вяло перекусил остатками холодной пиццы, по-братски разделив её с Бонни, и снова направился было к себе, чтобы прикорнуть на остаток ночи. Но сначала решил проверить, как там поживает его пациент. Решение оказалось не самым лучшим. Дин поживал более чем прекрасно, как и выглядел, чёрт бы его подрал. Кроссовки он всё-таки скинул — видать, на автопилоте, как и куртку, но на большее его не хватило. Он вольготно разметался на койке, закинув одну руку за голову, а вторую свесив вниз, согнув в коленях босые ноги, и дрых себе преспокойненько, не подозревая о том, что выглядит как сущее воплощение греха. У Коры Лайтфут небось слюнки бы побежали — мрачно подумал Морис, не в силах оторвать глаз от босоногого, взлохмаченного и расхристанного Дина. То, что Морис сделал потом, было каким-то явным наваждением, словно бы он вместе с Дином получил изрядную дозу наркоты. Он оказался у кровати, как загипнотизированный, едва не споткнувшись о беззаботно разбросанные шмотки. Опустился на край скрипнувшей койки и положил руку на плечо Дина, с удовольствием ощущая его твёрдые мускулы под тонкой тканью поношенной белой футболки. — Эй… — шепнул Морис и затаил дыхание. — Ты спишь?.. — Ответа, ясное дело, не последовало: Дин только почмокал губами и чуть повозился. — Ну спи, спи… Всё будет хорошо… Сердце у Мориса неровно бухало не только там, где положено, но и в совершенно отключившейся голове и в кончиках похолодевших пальцев. Эти пальцы, словно сами собой проворно расстегнули пряжку ремня на джинсах Дина, «молнию» ширинки и потянули джинсы вниз, к полусогнутым коленкам. Морис знал — если Дин сейчас очухается, то врежет ему так, что мало не покажется. Но остановиться уже не мог. У него просто чесались руки, а рот наполнялся слюной при виде этого сильного крепкого тела, такого беззащитного сейчас. Такого беспомощного. И стояк у Мориса был — хоть волком вой. Он судорожно передохнул, водя дрожащими пальцами, — а потом губами — по стянутому шрамами животу Дина. Лизнул ямку пупка, заставив Дина вздрогнуть, и сам встревоженно вскинул голову. Дыхание Дина стало прерывистым и тяжёлым, длинные ресницы вздрагивали, но он так и не очнулся. Он спал, и вправду спал, пребывая в наркотическом забытье. Помоги ему, Боже… Морис опять почти невесомо погладил его исполосованный живот, спускаясь ниже, к резинке трусов, и пробормотал, почти извиняясь: — Тебе хорошо будет, честно… Он знал, что надо делать, и делал всё, чтобы было не просто хорошо, а улётно — до обморока. По-прежнему не открывая глаз, Дин дрожал, извивался в его руках и тихо, блаженно стонал, подаваясь к нему бёдрами. Морис сам обмирал от этой податливости и от собственного злорадного торжества. От удовольствия слышать эти хриплые стоны и ощущать, что Дин Фрэйзер в самой сокровенной своей сути находится в его, Мориса, полной власти. Как же он хотел владеть так Гарретом Мерфи! Морис, сам того не сознавая, в упоении тёрся горящим членом о край поскрипывающей койки и кончил прямо себе в штаны, когда Дин в последний раз выгнулся и едва слышно пробормотал: «Кора…», выплёскиваясь ему в рот. Вздрагивая всем телом и задыхаясь, Морис наконец отстранился от него и уронил голову на скомканную простыню, видя перед собой угрюмое хищное лицо Гаррета Мерфи. * * * Наступившее утро было солнечным, ясным и безоблачным. Как и физиономия проспавшегося Дина, с грохотом влетевшего на кухню в одних кое-как застёгнутых джинсах, всё ещё босого и взъерошенного. Морис, мрачно жевавший за столом подгоревший омлет, аж поперхнулся и возмущённо на него вытаращился. Нет, ну не наглость ли?! Вчера помирал, сегодня чуть ли не чирикает! А одеться-обуться по-человечески сил не хватило! — Приве-ет, — пропел Дин, приложил ладонь к блестящему боку кофейника, отдёрнул и жизнерадостно осведомился: — Чего ночью было-то? — В смысле? — бесцветным голосом переспросил Морис, глядя, как тот наливает кофе в свою кружку. С кружкой в руке Дин распахнул дверцу холодильника и принялся торопливо шарить внутри в поисках съестного. — В смысле — я что, вырубился, что ли? Ни черта не помню. Голос его был таким же беззаботным, как и взгляд, когда он выжидательно обернулся, хрустя каким-то завалявшимся яблоком. У Мориса прямо голова сразу разболелась, а язык так и зачесался от желания с места в карьер сообщить Дину Фрэйзеру, как тот пропёрся ночью от его минета. Чтобы погасить эту щенячью, долбанную, неуместную радость! — А как мы в больнице были, помнишь? — почти безразлично поинтересовался он, отхлёбывая из своей кружки. Дин сосредоточенно сдвинул брови, наморщив лоб: — Ну-у… в общем, да. Пока мне не вкатили в вену и в задницу какую-то дрянь. — Тебе надо было там и остаться, в больнице, — сквозь зубы процедил Морис, отодвинув от себя тарелку с омлетом. Есть ему совершенно расхотелось. — Тебе же предлагали, дурню несчастному! Дин ещё больше нахмурился: — Ненавижу все эти больницы. Належался вот так! — Он резанул себя по горлу ребром ладони, а потом, помедлив, добавил: — Тебе что, со мною сильно возиться пришлось? Извини. Морис зло скривился. На душе у него было до того погано, что и словами не передать. — Ничего мне не пришлось! — резко бросил он, поднявшись и со стуком отодвинув табурет. — Я тебя только до койки доволок. Всё остальное ты… сам сделал. Он поймал себя на том, что краснеет, — это он-то! — и взъярился просто до багровых кругов перед глазами. На себя, на этого балбеса Дина, на распроклятого Гаррета Мерфи и на всю свою вонючую жизнь! Дин на миг опустил голову. — Чего же ты тогда злишься? — тихо спросил он. — Я не злюсь! — отчеканил Морис, чувствуя, что сейчас просто задымится от злости. — Отстань от меня! — Ну блин… — сокрушённо протянул Дин, снова почесав в затылке. — Ты что-то не с той ноги встал, друг. Или сон дурной приснился? Вот теперь Морис точно видел, что Дин совершенно оклемался, потому что он так и рвался общаться, в то время, как самому Морису этого совершенно не хотелось. Ему хотелось бежать отсюда, куда глаза глядят. Впахивать на обшивке палубы. Смолить швы. Да что угодно! Морис вывалил в миску благодарно замахавшему хвостом Бонни остатки омлета и развернулся, чтобы вылететь наружу. Но не успел. — А мне-то какой сон приснился, ты не представляешь, — мечтательно продолжал живописать Дин, полузакрыв глаза. — Расчудесный просто! Это Морис-то не представлял?! Да он ещё как представлял… Воспоминания об этом «сне» заставили Мориса врасти в щелястые половицы кухни. Он мог только стоять и, стиснув зубы, слушать, как олух Дин Фрэйзер разливается соловьём: — Будто бы мы с Корой… с агентом Лайтфут сидим такие на бережку, на бревне… и целу-уемся, как… как прямо не знаю кто! — Голос его понизился до заговорщического шёпота. Морис знал. — Ну, а пото-ом… — всё с той же мечтательной улыбкой на потрескавшихся губах продолжал Дин, — дошло до тако-ого, что я… — Он внезапно оборвал свои излияния и тревожно посмотрел на окаменевшее лицо Мориса. — Чёрт! Прости. Прости, я забыл, что тебе стрёмно эдакое слушать. — С чего бы? — выдавил Морис, разжимая вспотевшие ладони. — Ты… ну, не такой, как я, — неловко объяснил Дин, хмурясь и в явном замешательстве ероша свои вихры. — Ты… — Я гей, — вкрадчиво согласился Морис. Холодная горькая ярость рвотным комом встала у него в горле, и он уже не знал, кому это говорит — Дину, поднявшему на него растерянные глаза или Гаррету Мерфи, чьё угрюмое лицо видел перед собой даже сейчас. — Я, конечно, совсем не такой, как ты, о да. Ты спишь с бабами, мечтаешь о бабах, а я — нет. И я тебе нихуя не снюсь. Снятся опять же бабы. Но знаешь что? Вчера ты хотел меня! — Он вызывающе встряхнул головой. — И кончил — со мной, а не со своей треклятой Корой! Кончил прямо мне в рот! Ночью с тобой был я, а не она! Ты понял?! Дин понял. И Морис тоже понял, что он понял — когда кулак Дина мгновенно вышиб весь воздух из его груди, отправляя в полёт — к кухонной плите, откуда со звоном посыпалась разная утварь. Морис, однако, сумел удержаться на ногах и даже слегка отклониться от второго удара — только поэтому Дин не сломал ему нос, из которого, впрочем, тут же хлынула кровь. Ослеплённый болью, Морис застыл, обречённо решив не рыпаться и принять всё, что заслужил — в конце концов, он знал, что действительно заслужил. Но ударов больше не последовало. Только бешеная матерщина. Крепкая рука Дина за шиворот выдернула Мориса из угла, куда тот влетел, словно бейсбольный мяч, и за шиворот же усадила на придвинутый с грохотом табурет. На голову Морису полилась струя холодной воды, и он протестующе замычал, не открывая зажмуренных глаз. — Сидеть! — гаркнул Дин. Его шершавая мокрая ладонь несколько раз с силой прошлась по лицу Мориса, смывая кровь, а потом запрокинула ему голову назад. Хлопнула дверца холодильника, Дин чем-то загромыхал, не переставая сдавленно ругаться, и на переносицу Мориса легло что-то обжигающе холодное. Лёд из морозилки, сообразил он, неловко придерживая двумя пальцами завёрнутые в полотенце твёрдые кубики. — Врежь ещё, — прогнусавил Морис, уже почти уверенный, что Дин этого не сделает. — Перебьёшься, — после паузы проворчал Дин. — Посмотри на меня, давай. — Н-не хочу, — пробубнил Морис упрямо, не размыкая плотно сжатых век. Голова гудела и кружилась. — Врежь, говорю. — Успею, — хмыкнул Дин. — Охуел ты, что ли? Чего нарываешься? Получил — и сиди. Судя по голосу, он уже улыбался. Морис мог бы ему объяснить, что чувствует себя так, словно от этой трёпки внутри прорвался какой-то нарыв, выплеснув гной и грязь — нарыв, который начал вызревать ещё тогда, в кустах за клубятником Мерфи. Он наконец сполна рассчитался с Дином Фрэйзером, а тот — с ним. Всё стало как надо, по-честному. — Ты меня теперь выгонишь? — прохрипел Морис, ненавидя себя за отчаянные нотки в голосе. — Точно, охуел, — с сожалением подытожил Дин. Морис приоткрыл глаза, вернее, один, правый. Левый уже начал заплывать синяком, ибо кулак Дина во второй раз проехался по нему, хотя и вскользь. Дин сидел возле Мориса на корточках, уставившись на него снизу вверх — сердито и весело. — Просто я теперь буду спать от тебя подальше, — объявил он вздрагивавшим от смеха голосом. — И задницей к тебе ни за что не повернусь, ни за какие коврижки. Даже не мечтай! Он прыснул. — Идиот, я же пассив! — заявил Морис и сам заржал, хотя ржать было больно. А потом сказал, машинально утирая нос рукой: — Хочешь, я тебя научу, как подманить и поиметь эту твою Кору? — Не в поиметь дело, — назидательно заметил Дин, легко подымаясь с пола и так же легко потрепав Мориса по макушке. — Поиметь-то кого угодно можно, сам знаешь! — Он фыркнул, но тут же добавил тихо и совершенно серьёзно: — Секс тут не главное. Он вымолвил это и сам внезапно понял, что к Коре Лайтфут он не может применить обычные словечки вроде «поиметь», «трахать», «пехтериться» и тому подобные. Морис тоже фыркнул и досадливо закатил глаза. Вернее, глаз. — Слушай, — помолчав немного, тихо произнёс Дин, внимательно глядя на него: — Честно скажи: ты небось и Гарта когда-то так поимел, пока тот был в отключке? За это он тебя и отправил задницей торговать? — Если бы! — угрюмо усмехнулся Морис и, помедлив, объяснил: — Он бы меня просто пристрелил за эдакое. Я… — он запнулся, но продолжал, понимая, что пришла пора наконец рассказать всё, как было: — Мои… мой клан просто уступил меня ему за долги — обычной «шестёркой». Для разных делишек. — Когда? — напряжённо спросил Дин. Морис нетерпеливо мотнул гудевшей головой, в которую будто пчелиный рой влетел. — Какая разница? Ну, весной. Полгода назад. Но я… — он вновь скривил разбитые губы в вызывающей и горькой усмешке, — я взял и втюрился в него, как распоследний дурак… и признался ему. А он… он же Гаррет Мерфи, он большой босс… ирландец, католик… он просто взбесился. — Бил тебя? — Дин не замечал, что болезненно морщится, слушая это. — Нет, — буркнул Морис, отогнав вспыхнувшее воспоминание о том, как опустился занесённый над ним кулак Гарта. — Посмотрел на меня, как на говно, и сказал, что знает, где моё настоящее место. Что я, мол, шлюха и должен быть со шлюхами. Вот и всё. — Подожди, — с жаром перебил его Дин. — Он взбесился, пускай. Ну а твои родичи — им что, было похер, что он так обошёлся с тобой? Они же не для эдакого тебя… уступили? — Я оказался грёбаным пидором, так кому охота из-за меня воевать? — Усмешка Мориса стала просто страшной. — Я для них сдох, понимаешь? Сдох. — Да что за ёбань! — заорал Дин, грохнув кулаками по столу. — Почему ты не сбежал? Почему согласился на такую хуету? Боялся, что поймают и убьют, что ли? — Что убьют, мне было похуй, — честно ответил Морис. И, поколебавшись, так же честно объяснил: — Я гей, но не шлюха. Но я решил — если он меня таким говном считает, я им и буду… и даже хуже! Но только чтобы быть рядом с ним. С Гартом. Чтобы он видел, как другие меня уводят. Как другие прутся от меня. Чтобы хотел меня так же сильно, как они. Чтобы психовал. Чтобы… ревновал! И чтобы брал те бабки, которые я для него в кустах зашибаю! Чтоб тоже был шлюхой! — Боже, — прошептал Дин одними губами, потрясённо уставившись в его исказившееся, как от боли, бледное лицо. — Как же так можно… друг с другом… я не понимаю… — Где тебе понять?! — ещё пуще вызверился Морис. — Ты же, блядь, невинный, сука, как… сраный агнец! — Не такой уж и… — задумчиво начал Дин. — Невинный? — подсказал Морис, изогнув бровь. Выпалив всё, он вдруг успокоился и даже развеселился. — Сраный, — невозмутимо закончил Дин, нехотя ухмыльнувшись, и Морис тоже не смог удержаться от невольного смешка. А потом напрямик спросил: — Слушай, раз уж мы тут вроде как в исповедальне… скажи — куда ты так часто ходишь на ялике по ночам? Он затаил дыхание, но, внимательней посмотрев на безмятежное лицо Дина, точно понял — стервец не расколется. — Так ведь это… рыбку ловлю, — весело объяснил Дин.