Страсти ресторана "Вонгола"

Фран не появлялся в ресторане уже три дня, и без него на кухне было спокойно, все шло гладко. С лиц Леви, Лар и Ямамото не сходили счастливые, злорадные улыбки по отношению к Белу, который скис и заметно скучал по своей «лягухе». Без нее у ничего не ладилось. Как ни странно, но именно Фран вдохновлял его на кухонные подвиги. К тому же он переживал на него, но как назло свалилось много работы, и он не мог вырвать свободного времени, чтобы проведать помощника. И хоть на кухне было тихо, но это было очень непривычно, и как замечал Луссурия «не по-нашему». Такая тишина им не подходила, как сахар соли, а ведь этот сахар разбавлял именно Фран. Отсутствие Франа проявлялось только морально, физически же все осталось так же, как и с ним. — Ну, что теперь на кухне все так, как должно быть, — радостно заявил Леви, поглядывая в сторону Бела с ехидной улыбкой. Бельфегор промолчал, но его брови опустились, и он недовольно схватил первую попавшуюся баночку, не посмотрев на наклейку, и высыпал в миску добрых сто грамм. — Боже, милый, — лицо Бьякурана искривилось, как только он попробовал мешанину в миске Бельфегора, — что ж ты так пересолил? Я просил сто грамм сахара, а не соли! — Но я же взял банку с места, где всегда стоит сахар, — с недоумением ответил Бел. — Я ничего не переставлял. — Значит, это этот твой лягух, — посмеиваясь, сказал Леви. Бельфегор посмотрел на миску, а потом неожиданно расплылся в счастливой улыбке. На душе резко потеплело, это был словно привет от Франа, и Бел понял, как ему его не хватает. — Исправляй давай, — мило улыбнулся Джессо, возвращая Бельфегора с небес на землю. На кухню, приплясывая, забежал Дино, который был в прекрасном расположении духа. Он кинул поднос с горой тарелок на стол возле огромной посудомоечной машины и пропел: — Вам работка. Лар, можно мне взять на завтра выходной? — Нет, нельзя, — Милч грозно обернулась на парня. — Но… Почему? — Потому что иди работать! — ответила Лар и повернулась на Ямамото и Тсуну: — Загрузите посуду в мойку! — Ну хоть пол дня… — Посуда! Дино растерянно и грустно потоптался на пороге, прежде чем уйти «работать». Спорить он не осмеливался. — Дорогой, ты тоже заболел? Зачем тебе выходной? — за спиной Каваллоне вырос Луссурия. Он выглядел обеспокоенным. Дино показалось странным, что такой обычно чуткий Лусс не понял, зачем ему отгул. — Нет, — ответил он и улыбнулся. — Личная жизнь наладилась? — подмигнул Бьякуран, поливая десерт кленовым сиропом. Каваллоне кивнул и выпорхнул из кухни, а Луссурия потускнел, став, как мрачная туча, загородившая солнце. Он вынул из кармана солнечные очки в форме сердечек и надел их, медленной походкой покидая кухню. Поскольку Ямамото был занят, а Тсуна и не горел желанием быть с ним в паре в делах, то он принялся сам грузить посуду. Дело было простое: раскидать посуду по отделениям и нажать кнопку. Однако, Савада, взяв один поднос, чтобы поставить его в отделение, поскользнулся на кем-то пролитой воде, и упал, выронив поднос. Тарелки разлетелись осколками на полах, и все повернулись на него, решив, что вернулся Фран. — Вот неловкий тунец, — произнес Бел и подумал, что сейчас тут очень не хватает комментария Франа. — Кажется, ты решил нам Франа заменить, Тсуна, — пробубнил Леви. Это подлило масла в скверные ощущения на душе Бельфегора. — Лягуха незаменима! — воскликнул он. — Как и посуда, — произнесла Лар, на удивление не рассердившаяся. — Простите, простите, я сейчас все уберу! — заметался Савада туда-сюда. — И я все уберу! — Ямамото с готовностью вскочил. — Тсу, не огорчайся, со всеми бывает! «Я не огорчился до сих пор», — подумал Савада, делая шаг назад от Такеши. Неловко схватив один осколок, он резанул себе по пальцам и завопил на всю кухню. — Ты порезался? Покажи! — накинулся на него Ямамото. — Да отстань ты от меня, маньяк! — Савада затопал ногами, затем рухнул на пол и в страхе забился под стол. Бельфегор вяло наблюдал за ними, часто оборачиваясь на входные двери. Он до последнего надеялся, что Фран все-таки придет. Дверь отворилась, Бел с надеждой и волнением уставился на нее, но вошел не Фран, а Мармон. Его лицо сияло из-под капюшона, он подошел к столу, отпил из стакана воды и произнес: — У нас сняли третий зал на весь вечер очень крутые люди. Работы сегодня будет много, выложитесь по полной. И если вы посмеете оплошать, это вычитается из зарплаты, обеспечивающей ваши дешевые жизни, — абсолютно спокойно заключил он. Лар, вскинув брови, «мило» улыбнулась: — Не волнуйся, я за ними прослежу. Все будет прекрасно. Правда ведь? — она обернулась на поваров. — Да! — хором выдали те, вставая в позу готовности номер один. Мармон заговорщицки кивнул Лар и вышел. Однако у Бела всё равно ничего не выходило, даже под смертельными угрозами Милч: всё подгорало, сгорало, он пересаливал или наоборот смешивал рецепты, ругался, переделывал, и настроение все сильнее ухудшалось. В восемь вечера пришли те самые важные люди, которые разместились в самом престижном зале. Заказы от них поступали трудные, в больших количествах, и повара с официантами буквально разрывались. Всеобщее напряжение и суета передавались Белу, который ко всему этому еще и переживал за Франа, и он путал заказы, что не бралось ему под руку — рассыпалось, разбивалось и не клеилось, грубо говоря. — Бел, у тебя опять сгорело! — Лар подкинула в руке половник, словно нож. — Черта с два! — Бельфегор спешно хватнул ручку кастрюли с начавшую закипать воду в кастрюле, но обжегся и бросился под кран ледяной воды. — Тунец, достань пиццу из духовки! — А где ухватки? — спросил Савада, застыв с испуганным лицом. Его пугали резкие приказы, он боялся сделать что-то не так, когда на него давили. — Я тебе сейчас эти ухватки…. — вместо Бела ответила Лар. — Но я, правда, не могу их найти! — в отчаянии произнес Тсуна. — Ну, если я их сейчас найду, я не знаю, что вам всем сделаю! — эти слова подействовали, как волшебство, и Савада тотчас нашел. В кухню вбежал запыханный, уставший Луссурия с помявшейся прической и потекшей тушью на глазах. — Мальчики, какой сумасшедший денек… — он плюхнулся на стул, вынул зеркало из кармана и стал поправлять макияж. Подкрасив ресницы, он вздохнул и пробормотал: — Хотя, собственно, перед кем красоваться? На меня даже никто не обращает внимания, — голос Лусса дрогнул. — Убирайся отсюда и не ной мне под ухо! — огрела добрыми словами поддержки Лар. Ресницы Луссурии задрожали, он часто заморгал. — Это уже слишком, милые, — он поник головой и вышел, стуча каблуками. Лар отмахнулась от него и выложила на тарелку тигровые креветки, перекладывая их розмарином. Бельфегор, мрачный и злой, гонял Тсуну по кухне, используя его как мальчика на побегушках и не обращая внимания на возмущенные крики Ямамото. — Еще хоть слово, и я тебя привяжу к стулу и заклею рот, ши-ши-ши, — сказал он Такеши. Савада громко сглотнул, слушая такие милые обещания. — Что же вы все такие добрые сегодня? — поинтересовался Бьякуран, но в этот момент банка с пудрой выскользнула из его рук, и упала на тумбу со стуком, а пудра рассыпалась, проложив длинную белоснежную дорогу. — Твою мать! — сладко пропел он. — Тсуна, вытирай! — Уже иду! — Савада побежал к Джессо. Весь вечер прошел напряженно, в недружной, неприятной атмосфере. Из зала неслась громкая музыка, действующая поварам на нервы, слышались хлопки открывающихся бутылок, было заказано много крепкого алкоголя. Компания веселилась в зале до половины первого ночи, что нарушало правила ресторана. Одна из официанток от усталости оступилась на лестнице и выронила поднос прямо на шедшего в свой кабинет Мармона, Бельфегор сжег две сковородки дотла, Бьякуран насыпал перца в десерты, и только Лар со всем справлялась идеально, без промахов, а Леви пытался держаться на её уровне. Луссурия сдулся уже к одиннадцати и лежал на кухонном столе головой, часто прижимая платок к глазам, и ужасно страдал от того, что рядом находился Леви с острыми специями. У Тсуны резко открылось второе дыханье, и он стал старательнее помогать, в то время как Ямамото устало выронил нож из рук и уснул, пока Лар не разбудила его, ткнув вилкой в спину. Выпроводив шумных гостей, повара и официанты нагрянули в ресторанное помещение. Там было все как после войны — столы, заваленные грязной посудой, пол в конфетти и блёсках, которые въелись в ковер, раскиданные пробки, лужи пролитого алкоголя. У сильно уставших поваров это всё вызвало шок, злость и нежелание это убирать. — Всем убирать, — подавляя зевок и одновременно бунт среди персонала, велела Лар. — Врой, да какого хрена? — спросил Скуало, у которого уже не оставалось сил орать. — Ну не могу я тут убирать сейчас, — заныл Луссурия, топая ногами. — Луссурия, у тебя что, пмс? — вяло поинтересовался Бел, снимая шапку, испачканную мукой и кетчупом. — Ну, давайте за работу, — Леви выудил пылесос, которым любезно снабдил его Мармон, не желающий тратить деньги на уборку ресторана. — Правильно, Леви. А я пойду отдыхать, — Лар сняла фартук. — Это с какого, позвольте узнать, вы идете отдыхать? — возмутился Скуало. — Потому что я иду отдыхать. А у тебя что, возражения? — Лар гордо посмотрела на Скуало и вышла из ресторанного помещения. Уборка двигалась лениво, повара ссорились, едва вороча языком, никто не хотел убирать, и все пытались свалить неприятную работу друг на друга. Так они провозились до четырех часов утра, и уже не в силах шевелить ногами, расселись на стульях у барной стойки, тупо уставившись на убранный зал и поднимающийся за окнами рассвет. А вот у Луссурии откуда-то появились силы, и он даже облачился в голубые джинсы и обмотался слепящим своей голубой яркостью глаза боа. — Ну что, девчонки, выпьем с вами немножко ликёра? Он некрепкий, — Лусс поставил перед всеми бутылку ликера. Ни у кого не было сил возражать ни на счет «девчонок», ни на счет ликера, который они сочли наградой за свои безвозмездные труды. И ликер полился рекой по их бокалам, они поднимали тосты за все подряд и смеялись, обсуждая сегодняшний день. Такими темпами они распили целых три бутылки, выплывающие с одинаковой периодичностью из тайника Луссурии в барной стойке, а так как ликер оказался крепким, то напились они порядочно. Бельфегор, весь день бывший мрачный, теперь потерял голову и потянулся к Скуало, расплываясь в безумной улыбке. — Лягуха, лягуха моя, — пропел он, хватая сонного бармена за волосы, — чего это ты волосы покрасил? Так безвкусно… Конья грива, лягух? Серьёзный разговор, жаба. — Отвали, я не лягуха, — пробормотал Скуало. — Отвали. — Ну ладно, лягух. Иногда твоя дотошность мне очень нравится. Бел повис на Скуало, тот, пытаясь отстранить его от себя, завалил за собой за стол, скрываясь от глаз остальных коллег-собутыльников. Стало темно. Бел попытался подняться, потянул за скатерть, она соскользнула и накрыла их. В колонках тихо играла спокойная занудная песня. Скуало прижал к себе Бела. От них обоих пахло перегаром. Обстановка казалась до нелепости романтичной, очень подходящей для того, чтобы изменить своему болеющему партнёру. — Он не узнает, — шепнул Скуало на ухо Белу, стаскивая с его лица скатерть. — Узнает! Скуало, хватит, я пошутил… — Ну так давай ещё раз пошутим, а потом снова будем серьезными. Бел понимающе закивал головой. — В конце концов, я долго был однообразен, а жабу жарит грипп. У него грипп, у меня ты, — тонкие пальцы повара стали расстегивать пуговицы на рубашке Скуало. — Грипп — это плохо, — оскалился бармен. За столом послышалась возня. Вскоре он закачался, привлекая внимание Леви, лежащего аж на четырёх стульях, в его волосах были маленькие розочки, вплетенные искусной рукой Бела. Не выбрасывать же добро… А тут густой куст темных волос пьяного коллеги-мясника. Леви непонимающе посмотрел на подпрыгивающий стол. Протер глаза и помотал гудящей головой, теряя розочки. Стол, оказывается, ещё и шептал. Потом начал стонать. Леви стал ругать Луссурию, подсунувшего ликёр. Стол протянул «Фраан» и зашатался. «Проклятая жаба даже в таком состоянии она мне мерещится». — Тебя там нет, — тыкая пальцем в сторону стола, пьяно пробурчал Леви. — Тебя вообще тут нет, тупой жаб. Нет ведь? — Заткнись, алкоголик, — на выдохе выдал грубый голос. Хорошо знакомый голос. Леви, опираясь на все попадавшееся под руки, подошёл к загадочному столу. — Эй, ты с кем там? Лучше бы Леви этого не знал, и для него на всю жизнь осталось бы это тайной «пляшущего стола». Он увидел обнажённого Бела, около которого лежал Скуало и, закинув на него ноги, безбожно комкал в руке новую скатерть, собственноручно постеленную Леви несколько часов тому назад. За окном расцвело. На позеленевшее лицо Леви упал первый солнечный лучик, и он, резко развернувшись, ушёл обратно на свои четыре стула, чувствуя неожиданный прилив трезвости. Утро Бела началось с немного необычного пробуждения: по нему настырно стучало что-то колючее. — Фран, перестань, надоел, — сонно пробурчал Бел, отталкивая колючий веник. — Веник? Бел подскочил и, ударившись с размаху лбом об стол, увидел поплывшее лицо Ламбо, стучащего совком по полу. — Я могу тут подмести? — Его тоже подмети, очисти его от грязи измены, — весело пропел Луссурия. — Дорогой, мы скоро открываемся, это ведь не бордель, а ресторан. Пока что, — он подмигнул прошедшему мимо Мармону. — Нас неправильно поймут посетители. Бел сначала офигел, потом вскочил, прикрываясь смятыми вещами, и прошипел: — Луссурия, тебе лучше помалкивать… Со своим ликёром! Это всё ты виноват, знаешь же, как быстро я напиваюсь! Не слова лягухе! А то тебе не поздоровится! — Ой, меня зарежут ножиком для пиццы. — Стерва! — бросил Бел, уходя на кухню и хлопая дверью. Луссурия уселся верхом на барный стул и, поманив пальцем идущего мимо Дино, шепотом спросил его: — Скажи, дорогой, разве я стерва? — Нннет, — засмеялся Дино и тоже побежал на кухню. — На самом деле, виноват во всём этом ты, дорогой, — грустно произнёс Луссурия, задумчиво смотря на захлопнувшуюся пред ним дверь. Бел себя чувствовал отвратительно. От трехчасового спанья на жестком полу у него разболелась шея, настроение было похмельным, а еще он переживал, что Фран придет сегодня на работу и, не ровен час, узнает все. К тому же Леви был невольным и несчастливым свидетелем его измены. — Слушай сюда, Шкаф, — сказал Бел, — только проговорись, я тебя урою, ши-ши-ши, понял? Леви расплылся в самодовольной улыбке. Нити власти сейчас были в его руках, что бы Бельфегор ему не «пообещал», а на счёт орудий убийства — могущество было на его стороне (Леви всё-таки был мясник). — Я еще подумаю, — ухмыльнулся он и потер пальцами перед Белом. Повар задохнулся от наглости Леви и оскалил зубы, недовольно сунув руку в карман, кинул ему пару мятых купюр. — Заткни свою пасть на этом, — проговорил он. — А еще я хочу, чтобы ты вместо меня сегодня натирал мясо специями своими нежными пальчиками, — все так же улыбаясь, продолжил Леви, убирая в карман деньги. Наконец-то он с этих «ужасных, аморальных отношений» что-то поимел. Щека Бела нервно задергалась. — Хорошо, — согласился он, меняя цвета лица, как светофор, — но на этом все, ладно? Леви, посмеиваясь, достал куриные грудки из миски и щедро передал Бельфегору, который тяжело выдохнул. В этот момент за дверью раздался громкий хлопок, от которого Лар, бледная, невыспанная и злее обычного, вздрогнула. Дверь открылась, и на пороге появился Фран в форме, сияющей радостью. От неожиданности Бел упал на пол, поскользнувшись на собственном стыде. — Лягуха! — Семпай, я, конечно, понимаю, что вы рады мне, но это лишнее, — протянул Фран, глядя на распластавшегося перед ним повара. Леви громко заржал. Бел зло и предостерегающе шикнул на него и поспешил к помощнику. — Ши-ши-ши, наконец-то, лягуха, — он неловко обнял повисшего на нем Франа. — А ты точно выздоровел? Может, тебе еще дома полежать? Я ведь знаю, что ты болеешь, просто делаешь над собой усилие из любви к работе. Подумай, может стоит вернуться домой и отлежаться? — голос Бельфегора нервно дрожал. Фран посмотрел на повара как на идиота. Если кто-то говорит про его любовь к работе, значит он либо под наркотиками, либо ему пора лечиться в психбольнице строгого режима. — Вы здоровы, семпай? — поинтересовался он, отстраняясь от него. — Я никуда не пойду вообще-то, я пришел только что. Фран прошелся по кухне, неприветливо оглядел также недружелюбно приветствовавших его Ямамото и Тсуну, кивнул Леви, поклонился в пол Лар, выбивая головой из её рук чистую кастрюльку, слизнул с миски улыбающегося ему Бьякурана шоколад, — в общем, совершил нужный обряд возвращения. — Милый ты мой, как же я рад тебе! — запричитал Лусс, сдавливая его в объятиях, пахнущих до слез духами. — Милый ты мой! — Я сейчас умру, — простонал Фран, пытаясь вырваться из душистых рук Луссурии. — Прости, Франя, — Лусс чмокнул «Франю» в щеку и пританцовывающей походкой вылетел из кухни, подмигнув Бельфегору. — Какую мне работу кто даст? — спросил Фран, разваливаясь на тумбе. Все сразу потянули руки, и это было удивительно, обычно ему никто ничего не доверял. Однако сейчас все настолько устали, что ухватились за Франа, как за единственную надежду. — Не, не, лягуха, ты мне будешь помогать, вот тебе мои грудки! Помой их. А, нет, сначала поперчи эти прекрасные сердца… — Бел сунул ему миску. — Может, вы как-нибудь сами помоете свои грудки… — Фальшивые же у вас сердца, — заметил между прочим Леви, хмыкая. — Не твое дело, — шикнул Бельфегор. — Ась? — влез Фран. — Ничего, ничего, лягва… — Вы мне дарите их? Какая романтика… — пробормотал Фран, брезгливо осматривая сердца. Бел, довольный собой, отправился жарить грибы. В перерыве повара устало прошли в свою комнату, где отдыхали и ели, и Леви, сев на стул, лукаво взглянул на запыханного Бела: — Принеси мне чай. — Что?.. — Бел посмотрел на Леви так, словно рухнул потолок. Леви перевел взгляд на ничего не подозревающего Франа и вскинул предупредительно брови. Бельфегор зашипел и отправился делать чай. — Ого, — удивился Фран, — как это вы, тупой Шкаф, сумели его подчинить? «Тупой Шкаф» задел Леви, но он, предвкушая будущее огорчение Франа, промолчал, с удовольствием глядя на Бела с чашкой в руках. В комнату вошла Лар. — Так все, хватит прохлаждаться, — сказала она бодро, — идите работать! — Мы только сели! — возмутился Бел. — Леви, иди на кухню, — скомандовала Милч. Леви поудобнее развалился в кресле, отпил чай: — Извините, но за меня этот час вызвался поработать Бел, — он сделал еще глоток, — правда, Бел? Негодование в Бельфегоре зашкаливало, он сильно устал, не спал всю ночь, проспал три часа перед рассветом на полу, сегодня вкалывал весь день, а этот мерзкий Шкаф еще издевается над ним! — Да, а за меня пойдет лягуха, правда, милый? — улыбнулся Бел. Его не мучила совесть, что он подставляет лягуху работать за него, он оправдывался тем, что Фран три дня отдыхал и ему полезно поработать, а его измены это не касается… Только если немного. — Но… Почему я? — Фран едва успел взять бутерброд в рот, когда Бел забрал его у него, не дав откусить. — Ну ты же отдыхал, а я так устал… — Бельфегор тяжело вздохнул. Фран, помявшись, согласился и вышел. Леви закинул ногу за ногу, наблюдая, как Бел собирается сесть в кресло. — Стой, я еще хочу, чтобы ты пожарил мне яичницу… Я вообще не ел ничего, — Леви почесал затылок, — да, и захвати таблетки, у меня голова болит. Бельфегор не успел опуститься на сиденье, как этот приказ вылетел из уст Леви-А-Тана. Он раздраженно посмотрел на него: — Ты надоел мне! Принц устал, он хочет отдыхать! Хватит доставать меня! Леви, кряхтя встал, и с театральным вздохом, сказал: — Ну, тогда мне придется, выдать тебя, истеричка. А как бы я этого не хотел… Но придётся, придётся, — повторил он и отправился на кухню. Бел заставил себя вскочить и добежать до него: — Стой, я пошутил! Сейчас я все принесу! Таблетки и яичница, да? Сейчас все будет, — Бельфегор вылетел. Он забежал на кухню с громким криком: — Фран, разбивай скорее яйца! Фран смерил Бельфегора долгим взглядом, затем пожал плечами: — Семпай, вы, кажется, за эти дни помешались. С вами что-то не так. Бел испуганно посмотрел на Франа: — Как, а что со мной? Просто заказ срочный поступил… Жарь омлет, короче, — Бел устало сел на пол. — Спасибо, что объяснили, — Фран принялся за работу. Прошло еще полдня в нервном напряжении и терроризме Леви, который не отставал от Бела, используя столь редкий шанс. Фран по-прежнему ничего не подозревал, а Луссурия, хоть и подкалывал Бела, но почему-то внушал доверие, и Бельфегор знал, что он не выдаст его. Скуало посмеивался над тем, какой он неудачник в лапищах Леви, когда тот шествовал за ним по ресторанному помещению, неся на подносе бокал холодного чая. Фран недоумевал по поводу того, что его семпай в услужении Шкафа, но Бел объяснил это как «не обращай внимания, у нас просто договор чести». Под конец Бельфегор уже ползал за Леви, в ужасе понимая, что застрял в нелепом положении, что Шкаф может в любой момент его выдать, и тогда будет очень плохо. Исполняя уже сотый приказ Леви-А-Тана, Бел выронил и разбил чашку с кофе, плесканув на самого Леви-сана. — Ах вот, как ты исполняешь мои приказы… Вообще, ты ужасно меня обслуживал сегодня, — Леви грозно поднялся во весь рост. — Нет! — воскликнул умоляюще Бел. — Я сейчас все переделаю! Пожалуйста! Ши-ши-ши! — Поздно, Бел, поздно, — покачал головой Леви, толкая кухонную дверь. — Нет, прошу тебя, ши-ши-ши, — истерил уставший Бел. Но Леви уже занес ногу над порогом. — Ах ты, мерзкий Шкаф, использовал меня, а сам с самого начала хотел меня выдать, — догадался возмущенный донельзя Бел. Однако, увидев, что Леви уже зашел на кухню, он спешно ретировался на улицу, боясь разгневанного Франа. Хотя… Он никогда не видел его таким. Но, кажется, может скоро увидеть. Леви торжественно пересек кухню, смахивая с усов кофейную гущу и вошел на кухню. Лар сразу отчитала его за то, что он где-то пропадал, но затем переключилась на сцепившихся между собой Тсуну и Ямамото. — Эй, Фран, Фран, — окликнул Леви парня, напевающего под нос свою песенку и стругавшего сельдерей в салат. — Да? — обернулся он и в шоке увидел страшно довольную рожу Леви, который подмигивал ему. — Что я расскажу тебе… — Леви вдруг понял, что не знает, как начать миссию «выдать Бела и расстроить Франа». — Как правильно пить кофе усами? Мне это не нужно, — ответил Фран, оглядывая усы Леви, вымазанные кофе. — Нет… Ты знаешь, что этот твой изменил тебе со Скуало? — выпалил Леви, наблюдая реакцию Франа. Его раздражало его вечное хладнокровие, он хотел увидеть хоть какие-то эмоции на его лице. Однако его ожидания не оправдались. На лице Франа не дрогнула не единая мускула, он спокойно отвернулся и лишь произнес: — Вот как. У меня там горит, — и подошел к плите. Рот Леви медленно раскрылся, челюсть упала, он побежал за Франом. Его реакция была совсем не той, которую он ожидал. — Постой, — окликнул он его, — ты что, не понял? Он изменил тебе с этим длинноволосым! — Послушайте, Шкаф, я не тупой, как вы, и понимаю с первого раза. Оставьте меня в покое, — Фран снял сковородку с крючка и налил на нее масла. Леви был ошарашен, изумлен и подавлен. Сглотнув, он отправился к своим куриным крылышкам в маринаде, которые собирался жарить. — Бел! Где этот чертов Бел? — воскликнула Лар. — Он мне срочно нужен! Тсуна, позови его! Тсуна, свыкшийся тем, что все им распоряжаются, выбежал из кухни, чтобы позвать Бельфегора. Ему пришлось долго умолять его прийти, потому что Бел упрямился и не хотел идти по какой-то странной причине. Он стоял и нервно курил возле пепельницы, причем сильно кашлял от дыма. — А что там, когда ты уходил, все было нормально? — спросил он, неуверенно направляясь на кухню. — Там никогда ничего не бывает нормально, — выдохнул Савада, заводя Бела на кухню. Кухня пошатнулась в глазах Бела. Лягушачья шапка не умиляла, не бесила, но вызывало жуткий страх и ужас. Фран заносил нож над сельдереем и зверски рубил по нему, как будто в него вселился мясничий дух Леви, который, кстати, летал балериной по кухне. Лар стояла над столом и, что-то записывая в блокнот, кивала тоскливо бубнящему Мармону. — Давно не было заказов на ананасы, очевидно тот милый посетитель объелся их, — пропел Луссурия, помогающий Бьякурану. Тот вздрогнул. — Дорогой? Я вижу скорбь на твоём лице? Бьякуран закатил глаза, отстраняясь от навязчивого Лусса. Мукуро не появлялся в ресторане, не брал трубки, и это после нескольких прекрасных совместных ночей. Всё ведь только начиналось! Весьма нечестно с его стороны. А вдруг у него что-нибудь случилось? Вариантов не было: придётся наведаться сегодня ночью в тот самый клуб, где судя по всему Мукуро работал. Как раз он сегодня сможет уйти на час раньше. Бьякуран взволнованно посмотрел на время и положил на блюдце трясущееся желе, оно словно боялось потока негативных мыслей, что передал ему обеспокоенный кондитер. — Нет, скорби нет, — мило улыбнулся Бьякуран. — Блин…- Луссурия внезапно сник. — У всех тут так активно развивается личная жизнь, а я самый прекрасный и самый обаятельный всё хожу один… Любовные переживания, измены, новые романы. А на меня никто даже не смотрит. — Тебе стоит поменять свой пернатый имидж, — посоветовал Дино. Луссурия обиженно отвернулся. Дино его как будто специально добивал. — Ни за что. Пусть меня полюбят таким, какой я есть, — горделиво вздёрнул он подбородок. — Павлин — птица глупая, но яркая, — выдал Леви. — Фран! — Нет. — Фран, пожалуйста! — Нет. … За все два часа Фран не сказал Белу ничего, кроме холодного «нет», по поводу и без. Бел ползал за ним по кухне, сдёргивал шапку, посыпал мукой, но Фран был непреклонен. Бел впал в депрессию, решив, что Фран никогда его не простит, взял мороженое и, спрятавшись от вездесущего глаза Лар Милч в кабине туалета, стал его есть, сидя на бачке. Ноги тоже надо было спрятать. По сравнению с Лар Милч Шерлок Холмс курил в сторонке. Когда за стенкой послышался шорох, Бел с любопытством приподнялся и увидел Франа, наматывающего туалетную бумагу на руку и вытирая ей глаза. Он плакал? Бел, проклиная себя, стал бить головой по перегородке, чем привлек к себе внимание Франа. Тот поднял голову и вскрикнул. — Фран! Я сволочь, я последний гад, я холоп, я самый неумелый повар в мире, я без тебя вообще ничто! Прости меня! Я не могу видеть, как моя жабка плачет… — Я очень рад, что вы это сказали, — всхлипнул Фран. — Мне так было тяжело… За стеной толпились недовольные посетители. — Прости меня, — Бел встал на носочки, упираясь головой в потолок, а животом в перегородку. — Мне было очень тяжело чистить этот чёртов лук. Ненавижу это занятие. А повар вы, правда, неважный, — Фран довольно улыбнулся и вышел. — Урою…- Зарычал Бел, болтал ногами по воздуху. Кажется, он застрял между небом и землёй. Соскользнув вперёд, он попал в кабину, откуда недавно удалился наглый Фран, ударился об унитаз, чувствуя, как кожа под глазом наливается кровью. Во время приземления он перевернул ведро, по полу рассыпалась грязная бумага. «Грязь измены» — подумал Бел и отчаянно зарыдал, обнимая холодный унитаз.