To the end

- Мы задержимся на ночь у друзей, ты же не возражаешь, дорогой? Услышав в трубке звонкий голос матери, Татсуя тихо вздохнул и, пробормотав, что все в порядке, первым сбросил вызов. Сунув телефон в карман, мужчина рассеянно прошелся по просторному родительскому дому, а затем, не выдержав удушающей ночной тишины, уселся на пол прямо в коридоре, сжавшись среди разбросанных ботинок. Любая мелочь, случайный намек о случившемся вчера, неосторожно сказанные слова – все это причиняло Татсуе почти физически ощутимую боль. Этим же утром мужчина, даже не собрав никаких вещей, сорвался к родителям, в маленький городок в двух часах езды от Токио, надеясь спрятаться от проблем хотя бы здесь. Но ничего, конечно, не получилось. Весь день Татсуя бесцельно слонялся по дому, словно тень, отказываясь выходить на улицу и отвечать на какие-либо вопросы, чем сильно пугал родителей. В конце концов, те решили, что их сын достаточно взрослый, чтобы справиться со своими проблемами самому, и ушли к друзьям, оставив Татсую наедине со своими невеселыми мыслями. Еще в детстве мужчина бродил по улицам родного маленького городка и мечтал, что когда-нибудь вырвется из этой узкой клетки и окажется в прекрасном Токио, сияющем миллионами ярких огней. Вырвался. Оказался. И что теперь? Выяснилось, что жизнь не такая уж и светлая, а огни не такие уж и яркие. Татсуя не пытался обманывать себя, понимая, что он уже сдался, просто-напросто не выдержав давления коварной столицы. Только вечно сидеть на полу в коридоре, уткнувшись носом в острые колени, все равно бы не вышло, и нужно было что-то делать. Будущее свое Татсуя представлял с трудом, но одно драммер знал точно: в Токио он больше не вернется. Наверное, по отношению к друзьям, группе, своей мечте, в конце концов, Татсуя поступал просто отвратительно, ведь, если подумать, Шоя и Кей ни в чем виноваты не были, но мерзкий червячок обиды и разочарования точил сердце мужчины, заставляя его принимать столь резкие решения. Хочется, чтобы Йо-ке было так же больно, как и ему. При воспоминании о вокалисте Татсуя еще сильнее сжался в клубок и тоскливо вздохнул, ощущая острую жалость по отношению к самому себе. Никогда еще он не чувствовал себя таким разбитым и преданным. Когда-то давно, в самом начале августа, драммер боялся истолковать поведение Йо-ки неправильно, сделать ошибочные выводы, показаться смешным… А сейчас Татсуя понимал, что человек, в искренность чувств которого он на самом деле начал верить, просто поиграл с ним, а затем бросил, решив поискать новую игрушку. Такая типичная история, что от осознания собственной наивности становится тошно. Никогда нельзя никому доверять – может, именно этому безразличная ко всему столица решила научить наивного мальчика, приехавшего в Токио, купившись на фальшивое сияние искусственных огней? Нет там никаких огней. Сплошная темнота. Ощутив себя полным идиотом, Татсуя вытянул ноги и со всей злостью, накопившейся в душе, ударил противоположную стену. Как же тошно. Интересно, чем он будет заниматься, если останется у родителей? Папа работает директором какой-то мелкой компании – может, и его куда-нибудь пристроит? И начнутся рутинные дни: ранний подъем, одна и та же работа из раза в раз, серые стены вокруг. Лучше уж так, чем видеть равнодушную ухмылку Йо-ки по десять раз на дню. Из невеселых рассуждений Татсую вывел негромкий стук в дверь, словно стучащий надеялся, что его не услышат. Удивившись столь раннему возвращению родителей, мужчина поспешно поднялся с пола и включил свет в коридоре, пытаясь изобразить хоть какое-то подобие улыбки. - Я думал, вы придете только утром, - почти весело заявил он, резко распахивая дверь. Однако уже через секунду наигранная улыбка сползла с лица драммера, уступив место холодному равнодушию. Ощущая, как сердце бешено колотится в груди, Татсуя лихорадочно схватился за ручку и попытался захлопнуть дверь, однако секунды его сомнений хватило, чтобы Йо-ка сумел ловко проскользнуть в образовавшуюся щелочку. - Уходи. - Тат-чан, послушай… - Уходи! Не задумываясь о том, что делает, Татсуя схватил непрошеного гостя за тонкие запястья и попытался вытолкать его за дверь, но вокалист, до боли вывернув руки, сумел освободиться из цепкой хватки и свалился на пол. Поднявшись на колени, Йо-ка резко поднял голову и, внимательно глядя на Татсую снизу вверх, умоляюще сложил ладони. - Пожалуйста, просто послушай меня, - тихо попросил мужчина. – А потом делай все, что посчитаешь нужным. Драммер тяжело вздохнул и опустился на тумбочку для обуви, уткнувшись носом в висящую здесь же мамину куртку, пропахшую такими знакомыми духами. Слушать какие-то объяснения Татсуя совсем не хотел, но и отказаться и прогнать Йо-ку он тоже почему-то не мог. - Говори, - хозяин дома устало махнул рукой, глядя на темные круги, хорошо различимые под глазами вокалиста даже в приглушенном свете коридора. - Я… Голос Йо-ки резко сорвался вниз, и мужчина замолчал, рассеянно разглядывая пол под ногами. Весь сегодняшний день он потратил на то, чтобы узнать, куда мог сорваться любимый человек, а затем еще два часа трясся в душной электричке, добираясь до маленького городка. И за все это время нужные слова так и не нашлись. Йо-ка много думал, вспоминал прошедший месяц, боялся, что сможет просто не найти Татсую в чужом городе. А вот то, как свои чувства описать, придумать так и не смог. - Если честно, нет у меня никакой речи, - вокалист грустно усмехнулся и поднял взгляд, полный отчаяния, смешанного с удушающим чувством вины. – Можно попробовать импровизировать? Татсуя по-прежнему молчал, прячась от незваного гостя за маминой курткой, в этот неловкий момент ставшей единственной защитой от чувств, рвущихся наружу. Так и не дождавшись ответа, Йо-ка тихо продолжил: - Ты мне очень понравился, когда только пришел к нам в группу. С тобой было так… легко. Не понимаю, в какой момент я понял, что мне нужен только ты. Просто однажды проснулся, и весь мир вдруг отодвинулся на второй план. Глупо звучит, да? Татсуя едва заметно пожал плечами, ощущая, как мелко начинают дрожать руки. Он должен быть безразличным ко всему, но почему же сейчас сердце с такой силой норовит вырваться из груди? - Ты прости, я не мастер объяснений в любви. Но все с того дня пошло не так, - взгляд Йо-ки сделался тяжелым, будто он заново переживал все случившееся. - Просто, пока ты не думаешь о происходящем, живется легко. А как только начинаешь следить за тем, что сделать и что сказать, каждый день превращается в пытку. Знаешь, любовь сковывает все движения, связывая по рукам и ногам. Не удержавшись, хозяин квартиры хмыкнул, подумав, что он-то о подобном явлении знает не понаслышке. Действительно, раньше, когда между ним и Йо-кой не было ничего, кроме дружбы, находиться рядом друг с другом было гораздо проще. А сейчас даже воздух в квартире казался наэлектризованным. - Я ужасно боялся, - вдруг признался вокалист. – Боялся, что все испорчу. Боялся, что оттолкну тебя от себя. Боялся, что из-за меня развалится группа. Наверное, поэтому и наделал столько глупостей. Татсуя резко вскинул голову, на секунду забыв даже о горьком привкусе обиды. Поверить в то, что такой самоуверенный и легкий на подъем Йо-ка тоже может чего-то бояться, было трудно, и драммер растерянно выпустил из напряженных пальцев рукав куртки, осмелившись посмотреть гостю прямо в глаза. А тот продолжал свою невеселую речь: - Наверное, глупо сейчас оправдываться и говорить, что все вышло не так, как должно было быть. Тат-чан, мне нужен только ты. То, что случилось вчера, - дурацкое недоразумение. Татсуя не сумел сдержать разочарованной ухмылки. Он и сам не понимал, что ожидал услышать, только вот сейчас слова вокалиста резали похлеще всего, что случилось прошлой ночью. - Недоразумение? – голос был совсем не таким твердым, как того хотел Татсуя, но изменить ничего не получалось. – Я слышал, что о вас с Юуки говорили вчера… Милое недоразумение. Йо-ка устало вздохнул и, прикрыв глаза, сжал виски руками, пытаясь собраться с мыслями. Слишком много недомолвок было между ними, и сейчас, чтобы избежать очередной лжи, нужно было говорить все так, как есть. - Знаешь, это очень тяжело объяснить, - честно признался Йо-ка. – Юуки мне нравился, нас связывали тесные отношения. Но мне просто было с ним хорошо, и ничего более. А ты… Татсуя, я люблю тебя. Только тебя. И быть хочу только с тобой. Только скажи, и я брошу весь мир по твоей просьбе. Татсуя застыл, рассеянно глядя на противоположную стену. Заветные слова были произнесены, и сейчас они повисли в воздухе, почти ощутимо давя на едва бьющееся сердце. Йо-ка опустил голову и, сжавшись на полу, сдавленно разглядывал собственные колени, понимая, что все слова произнесены, и теперь остается только ждать. - А я ведь тоже боялся, - уголки губ драммера изогнулись в легком подобии грустной улыбки. – Не мог поверить, что твои чувства могут быть искренними, ты ведь такой… яркий. Как сам Токио. Везде искал подвох, думал, что ты просто играешь со мной. Оказывается, Токио тоже может чего-то бояться. Не удержавшись, Йо-ка тихонько рассмеялся и поднял голову, пристально глядя на человека, от чьего решения сейчас буквально зависела его жизнь. Почему-то сравнение с японской столицей особенно умилило вокалиста, и он вдруг понял, что просто не знает, как будет существовать дальше, если больше никогда не сможет видеть эту легкую, смущенную улыбку. - Тат-чан, прости меня за все, - вдруг прошептал Йо-ка. – За вчерашнюю ночь, за все недомолвки, за весь август. Я не смогу без тебя. Татсуя сдавленно сглотнул. Еще только сбегая из Токио, он обещал себе быть сильным, он надеялся спрятать сердце за толстым слоем льда, чтобы чужие тонкие пальцы больше никогда не смогли ранить его, только вот… почему сейчас это ледяная корочка начинает таять, а само сердце бьется с удвоенной скоростью? И так хочется остаться равнодушным, так хочется отвернуться и из-за дурацкой обиды сломать все, только вот самое главное решение уже было принято. Неловко съехав с тумбы, Татсуя опустился на пол, и Йо-ка, глядя на него с некоторой неуверенностью, подался вперед, растворяясь в объятьях, о которых полчаса назад не мог даже мечтать. Чувствуя, как руки гостя крепко обвиваются вокруг его талии, драммер вздохнул, устроив подбородок на остром плече друга. Йо-ка молчал, тесно прижимаясь к Татсуе, и не мог поверить, что все происходящее – реальность. - Поехали домой? – тихо спросил вокалист, с нежеланием отстраняясь от теплой груди. - В Токио? – чуть улыбнулся Татсуя. - В Токио, - не удержавшись, Йо-ка снова рассмеялся и прижался лбом к плечу любимого человека. Первым поднявшись с пола, драммер вырвал листок из какого-то блокнота, валяющегося в коридоре, и, написав несколько строк для родителей, прикрепил его на видное место. Вот и все. С трудом верилось, что история, которая, как казалось еще вчера, не имеет конца, вдруг завершилась, и уже через пару часов мужчины вернутся в Токио. Выходя из дома, Татсуя вдруг подумал, что нарушил обещание, данное себе же, однако, когда его ладонь перехватили тонкие пальцы Йо-ки, все сомнения разом отпали. Яркие огни столицы встретят его еще раз. На улице было душно и пусто. Свет в домах не горел, а редкие фонари, установленные вдоль прямой дороги, по большей части были разбиты. В воздухе пахло какими-то цветами, что росли здесь почти в каждом саду, и после шумного Токио такая тишина и умиротворение казались чем-то нереальным. Медленно идя по главной широкой улице, ведущей к единственному в городе вокзалу, мужчины держались за руки и молчали, понимая, что все слова тут будут просто лишними. Оказавшись на станции, где больше не было ни одного человека, Татсуя отправился за билетами, а Йо-ка остался стоять на самом краю перрона, рассеянно глядя на еще совсем черное небо. Сейчас около двух часов, значит, в Токио они окажутся примерно к четырем. Наверное, все огни к тому времени уже выключат, и огромный город встретит их напускным равнодушием и серой суматохой, затягивающей тебя в бешеный ритм жизни столицы. Может, оно и к лучшему? Йо-ка задумался, а потому не сразу заметил, как любимый человек оказался прямо за его спиной. - Так непривычно думать, что тебе сейчас тоже страшно, - вдруг фыркнул Татсуя, протягивая мужчине билет. – В голове не укладывается. - Безумно страшно, - на полном серьезе подтвердил Йо-ка, делая шаг назад, чтобы спиной прислониться к груди драммера. – Кажется, что ты вот-вот исчезнешь, а это все окажется лишь сном. Ночную тишину разрезал резкий гудок поезда, а уже через секунду из плотной темноты, ослепляя ярким светом, вынырнула вереница пустых вагонов – в столь позднее время желающих уехать в столицу больше не было. Свободной рукой Татсуя машинально сжал руку Йо-ки, утягивая его подальше от края перрона. Издавая протяжные скрипы, электричка медленно тормозила, безразлично глядя на единственных посетителей окнами, из которых лился желтоватый свет старой лампочки. Когда вагоны, наконец, остановились, Татсуя резко отпустил руку вокалиста и поспешно зашел внутрь, после чего неуверенно обернулся и тихо спросил: - В этот раз пойдешь со мной? Не говоря ни слова, Йо-ка шагнул в вагон вслед за мужчиной, и старенькая электричка, недовольно лязгнув, вновь сдвинулась с места. Не глядя друг другу в глаза, музыканты разместились на соседних сидениях, едва касаясь друг друга плечами. И, кажется, что нужно что-то сказать, только вот слов никаких по-прежнему не было. - Когда ты спал в последний раз? - вдруг обеспокоенно спросил драммер, с подозрением глядя на усталое лицо друга. - Наверное, пару дней назад, - устало усмехнулся Йо-ка, чувствуя, как от заботы Татсуи внутри разливается приятное тепло, которое мужчина не ощущал уже давно. – Все в порядке. - Поспи немного, - драммер осуждающе покачал головой. – Ехать еще два часа, успеешь выспаться. Йо-ка с завидным упрямством продолжал сидеть прямо, сонно глядя в одну точку, однако минут через десять его голова предательски опустилась на плечо сидящего рядом мужчины. Но стоило Татсуе хоть чуть-чуть пошевелиться, как вокалист тут же открывал глаза и серьезно заявлял: - Я не сплю. Сам Татсуя на это только улыбался и нежно обнимал Йо-ку за плечи, понимая, что, наверное, все равно бы нарушил свое обещание и вернулся в Токио, лишь бы только видеть этого человека, доверительно уткнувшегося ему в плечо. И почему-то сейчас, ощущая размеренное дыхание вокалиста над ухом, Татсуя уже не считал его таким уж сильным и бесчувственным. Напротив, казалось, что именно сейчас Йо-ке сильнее обычного нужны были обычная защита и понимание. - Не хочу, чтобы ночь заканчивалась, - вокалист вновь открыл глаза и с тоской посмотрел на стремительно светлеющее небо за окном. – Токио уже близко. - А разве там что-то изменится? – почему-то шепотом спросил Татсуя, с тревогой глядя на облака, плывущие за грязным стеклом. - Нет, - Йо-ка слабо улыбнулся и нащупал ладонь мужчины. – Просто хочу вот так сидеть и обнимать тебя бесконечно, чтобы никого больше вокруг не было. Отвечать что-либо на такое заявление было бессмысленно, и Татсуя лишь сильнее сжал пальцы Йо-ки, будто боясь, что иначе он может упасть. Прошло еще минут сорок, и вокруг замелькали многочисленные небоскребы и жилые дома, убегающие вдаль. Электричка начала медленно тормозить, и, когда многоэтажки за окном остановились, двери открылись, впуская внутрь влажный утренний воздух. Неуверенно перехватив руку Татсуи, вокалист резко поднялся со своего места и почти бегом кинулся к выходу, утягивая растерявшегося мужчину за собой, в многолюдную толпу, тугим потоком текущую по узкому перрону. На вокзале было шумно и многолюдно: кто-то бежал за поездом с громыхающими чемоданами, какая-то девушка громко выясняла отношения по телефону, а часть людей просто сидела на скамейках, с интересом наблюдая за прибывающими и уходящими вагонами. Во всей этой суматохе мертвая тишина ночи, из которой музыканты вынырнули совсем недавно, казалась чем-то волшебным и нереальным, чем-то, что бывает один раз в жизни, и повторить такое уже не получится. - Так душно, - вдруг прошептал Татсуя, когда они с Йо-кой оказались за пределами шумного вокзала. – И небо хмурится. Как будто дождь собирается… Вокалист удивленно поднял голову, будто вспомнив, что в мире существует что-то еще. За последний месяц в столице не было ни одного дождливого дня, но сейчас небо было затянуто белыми облаками, и, хотя в редких прорехах солнце еще пыталось пробиваться наружу, на горизонте уже висели темные тучи. Глядя на все это, Йо-ку вдруг посетила странная мысль, и мужчина, не до конца доверяя самому себе, растерянно произнес: - Август заканчивается. * * * Как они оказались в квартире вокалиста, Татсуя не помнил. То ли вызвали такси, то ли поймали какой-то автобус, насобирав по карманам последнюю мелочь на два билета. Пока сам Йо-ка пытался запереть дверь неслушающимися пальцами, его гость скинул ботинки и рассеянно прошел вперед, замерев в проходе, ведущем в спальню. Квартира Йо-ки казалось необычно светлой в столь ранний час, когда утренний свет просачивается в окно совсем робко, осторожно вытесняя царствующую там темноту. Вокалист навалился сзади неожиданно, тяжело выдохнув лишь короткое: - Люблю. Татсуя резко вздрогнул, ощутив обжигающий шепот на своей шее, а затем, повинуясь какому-то внутреннему инстинкту, обхватил мужчину за талию и толкнул его к стене, тесно прижимаясь с другой стороны. Охнув от неожиданности, Йо-ка откинул с лица мешающиеся волосы и нетерпеливо облизал пересохшие губы, выжидательно глядя на драммера снизу вверх. Понимая, что тянуть больше не может, Татсуя одним рывком подался вперед, растворяясь в столь желанных, сладких объятьях. Когда его губы коснулись чуть приоткрытых губ Йо-ки, внутри как будто что-то взорвалось, и все сомнения вмиг остались позади. Драммер покусывал губы мужчины и, как бы подчеркивая свое превосходство в этом поцелуе, ласкал его язык, наслаждаясь каждой секундой близости, что еще вчера казалась невозможной. Чужие губы сводили с ума, и Йо-ка, полностью подчиняясь своему гостю, лишь с жаром отвечал ему, крепко вцепившись в плечи Татсуи, чтобы не упасть. Как только драммер отстранился, тяжело дыша, чтобы перевести сбившееся дыхание, Йо-ка тут же повис на его шее и, словно боясь, что мужчина снова сбежит, вновь потянулся к чужим губам, стремительно сокращая расстояние между ними. Когда до лица Татсуи оставалось чуть меньше сантиметра, вокалист вдруг замер, не торопясь переходить к каким-либо действиям. Чувствуя, как сильно к нему прижимается грудь мужчины, Йо-ка слегка приоткрыл влажные губы, понимая, что такая интимная близость обжигает гораздо сильнее, чем все поцелуи и объятия, что были до этого. Никогда прежде они не были так близки друг к другу, и по судорожному биению чужого сердца рядом со своим Йо-ка понял, что Татсуя сейчас волнуется не меньше, чем он. Томительного ожидания драммер не выдержал первым. Разорвав миллиметры, что отделяли его от мужчины за секунду, он вновь накрыл его губы своими. Отпустив шею Татсуи, Йо-ка принялся отвечать на поцелуй, что был уже гораздо спокойнее и нежнее, чем первый, вызванный зашкаливающими эмоциями и бушующим в крови адреналином. Руки вокалиста осторожно скользили по напряженным плечам Татсуи, а затем, когда драммер начал держаться еще раскованнее, ловко проскользнули под его футболку. Вздрогнув от прикосновения холодных пальцев к разгоряченной коже, Татсуя в замешательстве разорвал поцелуй, но затем, поймав нежный взгляд Йо-ки, неуверенно накрыл его руки своими под собственной футболкой. Не разрывая этого доверительного контакта, вокалист вновь потянулся вперед, с осторожностью приникая влажными от слюны губами к шее Татсуи. От легких, порхающих прикосновений все внутри переворачивалось, и драммер, ощущая, как Йо-ка буквально облизывает его, лаская каждый сантиметр беззащитной кожи, приглушенно застонал. Руки начали затекать, и вокалист, отпустив пальцы Татсуи, принялся беспорядочно гладить его живот, грудь, плечи – все, до чего мог дотянуться – вызывая у мужчины новую волну сдавленных стонов. Глядя на такого Йо-ку – растрепанного, раскрасневшегося, с влажными и чуть припухшими губами – Татсуя на секунду выпал из реальности, а потому не сразу ощутил, как сильно бедра вокалиста прижимаются к нему. Слишком близко. Почувствовав, что выдержка мужчины сходит на нет, Йо-ка довольно усмехнулся и, легонько отпихнув драммера от себя, потянул его в сторону кровати, на ходу срывая очередные поцелуи-укусы, насытиться которыми вдоволь никак не получалось. Смущение борется с нарастающим возбуждением, и Татсуя, забыв о робости, прижимает вокалиста к мягким подушкам, нависая сверху. Задрав футболку Йо-ки, но не сняв ее до конца, мужчина зафиксировал руки хозяина квартиры у изголовья кровати, после чего, убедившись в полной обездвиженности вокалиста, принялся разглядывать его молочно-белую кожу и розоватые соски, уже затвердевшие от возбуждения. Касаться этой запретной красоты Татсуе было безумно страшно, и Йо-ка, до боли вывернув руки, скованные футболкой, толкнулся навстречу драммеру, как бы побуждая его к решительным действиям. Татсуя осторожно наклонился к тяжело вздымающейся груди мужчины, с нежностью касаясь губами напряженного соска. Его щекочущее дыхание обжигало, и Йо-ка вздрогнул, жадно заглатывая воздух, после чего на выдохе прошептал: - Обними. Одним движением стянув с вокалиста футболку, Татсуя неловко попытался повесить ее на спинку кровати, и Йо-ка, с усмешкой наблюдая за этим, вдруг подался вперед и, отшвырнув вещь в сторону, обвил руками талию мужчины. Простые объятья уже не могли удовлетворить разгорающегося желания, и Йо-ка буквально вжимался в тело драммера, пытаясь ощущать его близость каждой клеточкой кожи. Почувствовав, что сопротивляться Татсуя уже не будет, мужчина быстро стащил с него взмокшую футболку и тут же прижался к влажной от пота груди драммера, теребя в тонких пальцах его соски. Кровь прилила к лицу, и Татсуя неловко отстранился назад, смущенно отводя взгляд. Увидев это, вокалист лишь улыбнулся и, взяв в ладони руки мужчины, приложил их к своей груди, чуть пониже сердца. - Я твой, - едва различимо прошептал Йо-ка, откидывая с лица мокрые пряди волос. – Только твой. Делай, что хочешь. Устыдившись собственной слабости, Татсуя вновь притянул мужчину к себе и, скользя ладонями по его бледной коже, принялся ласкать его живот, грудь, ключицы, плечи, стараясь не обделить вниманием каждый сантиметр столь желанного тела. Растворяясь в этих пока еще робких, но уже причиняющих столько удовольствия прикосновениях Йо-ка вдруг перехватил запястья драммера и, хитро сощурившись, повел их вниз, останавливая на ремне собственных джинсов. Напрягшись, Татсуя замер, не зная, что делать дальше, но возбуждение становилось все сильнее, а дразнящие прикосновения ловких пальцев раскрепощали все больше, а потому мужчина, замявшись лишь на секунду, стянул узкие джинсы вокалиста вниз. Ненужная вещь полетела в сторону вместе с бельем, и Йо-ка растянулся на кровати, глядя на Татсуя с коварной улыбкой. Краснея от возбуждения, смешанного с легким смущением, драммер принялся неловко гладить бедра мужчины, попутно оставляя красноватые засосы на искусанной шее Йо-ки, будто стремясь напомнить вокалисту, что теперь он только его, Татсуи, собственность. - Подожди, - с трудом оторвавшись от ласк, что дарил любимый человек, Йо-ка наклонился к прикроватной тумбочке и достал оттуда небольшой пузырек. – С этим проще. Татсуя неуверенно взял в руки баночку смазки. Заметив его неуверенность, вокалист забрался к нему на колени и, устроив голову на плече мужчины, крепко обнял его, шепча в самое ухо: - Тат-чан, пожалуйста… Я очень хочу. Прямо сейчас Йо-ка был невероятно красив: взмокший, растрепанный, со следами от многочисленных поцелуев по всему телу, он ерзал на коленях мужчины, продолжая что-то шептать ему в ухо своими отрывистым, чуть хрипловатым голосом. Такая близость с этим невероятным человеком по-прежнему казалась чем-то нереальным, но терпеть возбуждение становилось все труднее, и Татсуя, сам не понимая, что делает, мягко скинул вокалиста на кровать и выдавил на пальцы прозрачную смазку. Лежа среди многочисленных подушек, Йо-ка наблюдал за действиями мужчины, чуть прищурившись, а затем резко раздвинул ноги, призывно изгибаясь в пояснице. Забыв о всяком смущении, Татсуя осторожно накрыл ладонью его покрасневший от возбуждения член, лаская непослушными пальцами головку с выступившими на ней вязкими каплями. Впервые за утро с губ Йо-ки сорвался стон. Этот стон, низкий и протяжный, окончательно сорвал все тормоза, и Татсуя, придерживая вокалиста за узкие бедра, осторожно ввел в него два пальца. Йо-ка тут же зашипел, стискивая влажную от их пота простыню в побелевших пальцах. Заметив это, драммер тут же замер, с опасением глядя на перекошенное лицо мужчины, но тот лишь покачал головой и сильнее развел ноги, призывая к более решительным действиям. Кивнув, Татсуя добавил третий палец и, пока Йо-ка не вздрогнул от очередного приступа боли, свободной рукой нащупал его руку, переплетая их пальцы. Прилив теплой нежности, вызванной такой стойкостью вокалиста, заглушил даже опаляющую страсть, и Татсуе вдруг захотелось прижаться к Йо-ке, затянуть его в очередной глубокий поцелуй, показать, как сильно он его ценит. Однако собственное возбуждение становилось все нестерпимее, и в брюках становилось слишком узко. Продолжая растягивать вокалиста, Татсуя принялся лихорадочно расстегивать ремень второй рукой. Услышав металлический лязг, Йо-ка вздрогнул и, глядя на капельки пота, выступившие на висках мужчины, слабо кивнул. Драммер мягко убрал пальцы и, шепча что-то успокаивающее, перевернул Йо-ку на живот, после чего тот быстро принял коленно-локтевую позу, вызывающе расставив ноги. Сдерживать себя больше не получалось, и Татсуя, придерживая вокалиста за бедра, прижался к его ягодицам. Йо-ка надеялся, что сможет сдержаться, но, когда мужчина проник в него лишь на половину длины, с губ вокалиста сорвался хриплый крик. Татсуя тут же замер, принимаясь покрывать взмокшую спину любимого быстрыми поцелуями, однако Йо-ка лишь качал головой, призывно оттопырив бедра. Острая боль разрывала тело изнутри, но ощущение нежных, теплых пальцев на коже и ласковых поцелуев на спине было гораздо реальнее и ближе. Татсуя двигался медленно, пытаясь дать вокалисту привыкнуть, однако жгучая боль не проходила, а лишь притуплялась, переходя в противно-пульсирующую. Несмотря на это, Йо-ка, упираясь трясущимися руками в многочисленные подушки, пытался поймать темп мужчины, подстраиваясь под его движения. Постепенно Татсуя начал двигаться все смелее и быстрее, чувствуя, как крышу сносит от одного лишь ощущения этой теплой узости, обхватившей его член. Йо-ка сипло стонал, из последних сил пытаясь не упасть. Боль так и не отступила, но к ней вдруг примешалось другое, гораздо более приятное ощущение. Этот контраст сладости и горечи сводил с ума, заставляя вокалиста двигаться все резче и резче, морщась от боли каждый раз, когда Татсуя проникал в него на всю длину. Слишком горячо. Чувствуя, как член наливается кровью, Йо-ка потянулся к нему, надеясь унять это дразнящее возбуждение. Татсуя сзади двигался все быстрее, каждое его движение теперь сопровождалось пошлыми шлепками, и вокалисту хватило всего лишь нескольких скользящих прикосновений собственных пальцев, чтобы обильно кончить на кровать. Вцепившись в бедра Йо-ки до побеления костяшек пальцев, Татсуя продолжал вбиваться в его тело, ощущая, как по груди стекают струи горячего пота. Еще несколько резких движений, и мужчина кончил прямо в вокалиста, после чего толкнулся еще несколько раз и вышел, устало падая на кровать рядом с тяжело дышащим хозяином квартиры. С трудом сдвинув затекшие ноги, Йо-ка свалился на кровать, но тут же подвинулся, прижимаясь к мокрому от пота Татсуе. Поверить в то, что теперь они могут вот так лежать рядом и просто наслаждаться близостью друг друга без всяких слов, до сих пор было сложно, и Йо-ка, будто боясь, что все это и вправду окажется сном, обвил руками талию драммера, не желая отпускать его даже сейчас. В ответ на это Татсуя лишь слабо улыбнулся и нежно, стремясь этим поступком передать все, что накопилось в душе, поцеловал мужчину в лоб. И все-таки, в обычной заботе Йо-ка нуждается особенно сильно. Утро вступало в свои права, однако в квартире становилось только темнее: хмурые тучи все сильнее затягивали августовское небо, диктуя наступающему дню свои условия. Те, кому сейчас не посчастливилось оказаться на улице, с опаской смотрели на мрачное небо и вдыхали в себя вязкий воздух, пахнущий озоном, надеясь успеть добраться домой до начала грозы. Однако, когда первые тяжелые капли, вслед за которыми на Токио обрушился настоящий тропический ливень, упали на землю, Йо-ка уже крепко заснул, устроив голову на груди Татсуи. И хотя до начала осени оставалось чуть меньше недели, каждый житель столицы вдруг с легким сожалением осознал: август подошел к концу.