We built a wall to keep the devils at bay A distant army was marching through the night and the day I swore an oath and with my life I would pay, oh no
— Говорю же, не мог он умереть! — Ты что, не видел, как все д’харианцы в городе встали на колени перед Дворцом Исповедниц и прочитали присягу? Разве они бы стали это делать, останься в живых их лорд Рал? — Не поверю я, что этот мерзавец Джегань мог добиться своего! Рыжеволосая и ее друг откровенно пялились на спорящих пекаря и кузнеца. Вместо того, чтобы разойтись по домам и насладиться заслуженным отдыхом, они оставались на площади, чтобы, как и все остальные, дождаться возвращения своих родных, покинувших Эйдиндрил еще в начале августа. И, опять же, как и все остальные, они решили скоротать время за беседой на самую насущную тему последнего месяца, только вот не смогли сладить с эмоциями. — А ты как думаешь? — шепнула девушка на ухо парню, все еще наблюдая за двумя мужчинами, теперь перешедшими на повышенные тона. То еще зрелище, по-другому и не скажешь. — Лорд Рал погиб? — Я лично видел, как он отправил этот мост в пропасть, поэтому я ни за что не поверю, что в мире есть сила, которая может уничтожить такого человека. Парень указал на новый широкий белокаменный мост, по размерам в точности повторявший старый, чтобы придать весомость своим словам. На его восстановление ушло больше месяца совместной работы всех оставшихся в городе жителей, не говоря уже о помощи Первого Волшебника и Сестры Никки, а для предшествовавшего этому разрушения — одна минута, сила двух чародеев и пассивная масса сотен имперцев. Его собеседница кивнула, полностью разделяя его мнение. Из одного окна она наблюдала за тем, как мост ломался пополам, словно тростинка, а из другого — как центр горизонта загорелся неистовым зеленым светом возводимой границы, который потом, словно лесной пожар, начал протягиваться в обе стороны; казалось, этот свет перекинется даже на небеса. И все это — магия одного человека? В такое сложно было поверить, но, так или иначе, это была правда. Говор на площади притих, когда на другом конце моста появилась первая колонна всадников — вернее, всадниц, облаченных в красные кожаные костюмы, за которыми следовали солдаты, затянутые в черную кольчугу. Пусть Эйдиндрил еще не успел привыкнуть к д’харианской культуре, все присутствовавшие на площади узнали морд-сит и солдат Первой Когорты. Жителям было известно, что в ближайшее время в город приедет едва ли не вся оставшаяся в Народном Дворце часть телохранителей четы Ралов, но если раньше эта новость повергла бы всех жителей столицы Срединных Земель в шок, то теперь, когда д’харианцы защитили их город от разрушения подобного тому, которому имперцы подвергли Эбиниссию, и спасли от смерти его жителей, они отнеслись к ней более лояльно. — Ты когда-нибудь видел столько морд-сит? — рыжая ткнула своего друга локтем в бок, чтобы отвлечь его внимание от морд-сит. Она видела, что парню было не по себе от одного взгляда на этих воительниц. — Нет, и надеюсь, что оказываюсь к ним так близко в первый и последний раз. Хорошо хоть, что именно они проверят мост на прочность — с ними-то точно ничего не случится, даже если он опять рухнет, — тихо-тихо ответил он еще до того, как колонна успела дойти до половины моста. Удивительно, как только горстка женщин могла навести такой страх на мужчин? Только подумав об этом, девушка показательно бесстрашно окинула взглядом толпу воительниц — и обомлела, обнаружив, что перед одной из них на седле сидела белобрысая девочка, которой на вид не дашь больше лет пяти, и морд-сит прижимала ее к себе одной рукой, в другой удерживая поводья. И, что было самым интересным, девочку воительница явно не пугала, судя по тому, как оживленно она рассказывала ей о чем-то, в то время как морд-сит… улыбалась? Брови девушки поползли вверх от изумления. Она вдруг рассмеялась, даже не обращая внимания на то, что ее могла слышать почти вся площадь. Друг, выпучивший на нее глаза, умолял ее притихнуть, но она не могла остановиться: это была самая неожиданная и в то же время самая милая картина из всех, что только видели ее глаза.***
Кэлен почувствовала, что что-то было совсем не так, еще на расстоянии полумили от лагеря. Она знала вкус победы и знала, что все, и главнокомандующие, и солдаты, ощущают его одинаково и платят за него одной и той же монетой, но вкус этот всегда стоил своей цены. Лагерь объединенных войск, только что спасших Новый Мир от рабства под игом Имперского Ордена, выглядел так, будто они потерпели самое страшное поражение в своей жизни. — Вчера мы потеряли четверть войск. Если бы не лорд Рал, их полчища просто растоптали бы нас, — один из д’харианцев, сопровождавший их по приказу генерала Райбиха, хладнокровно констатировал факт, но не горевал и не ужасался. Иногда Кэлен поражалась их преданности своему долгу и службе дому Ралов. — Верно. Когда граница начала подниматься из-под земли, имперские храбрецы поджали хвосты и побежали домой, под юбки своих жен, — второй д’харианец, ехавший наравне с Карой, уверенно усмехнулся, и двое других одобрительно закивали, ничуть не смущенные тем, что они сопровождали трех женщин. Если бы этот разговор имел место в таверне, то после его слов загоготала бы половина всех слушающих. Кэлен не отреагировала на их слова: как только они встретили их у южных границ развалин Касски, она спросила, не видел ли кто-нибудь лорда Рала после окончания битвы, и в ответ получила лишь скромные покачивания головами. Трое солдат и одна морд-сит обменялись понимающими взглядами: они все утратили связь с ним и знали, о чем это свидетельствовало. Д’харианцы рассказали ей, что лорд Рал появился на поле боя необычным путем — ни много ни мало вышел из внезапно ударившей в землю молнии шириной в половину человеческого роста, которая испепелила врагов в радиусе десятка футов, и затем взял с собой отряд из двух десятков солдат, чтобы отправиться прямо к Джеганю. — С ним был темноволосый юноша примерно двадцати лет? — спросила их Кэлен. — Нет, — ответил один из них. — Я был в этом отряде, — сказал второй. — Он собрал нас как раз для того, чтобы спасти его из лап Джеганя. Только зачем — не пойму; он отразил арбалетный болт, когда лорд Рал попытался выстрелить в Сноходца. — Отразил? — в неверии спросила Никки. — У него не было причин защищать Джеганя. — Тем не менее, я видел это собственными глазами. — Я видел этого юношу, когда Магистр возводил границу. Он помогал ему в этом, — вступился за Томаса третий солдат. Два других не стали перечить: поступок молодого человека ввел их в ступор, но тот факт, что он все это время был на их стороне, оставался непререкаемым. — Что случилось после? — Кэлен отчаянно надеялась, что услышит ответ на самый важный для нее вопрос, но сведения д’харианцев заканчивались ровно на этом моменте. Далее они помнили лишь бегство имперцев, о котором уже готовились рассказывать своим внукам. По мере продвижения от периферии лагеря к его центру окружение шестерых всадников практически не менялось. Изнуренные лица, тихие разговоры и полное оцепенение людей, в глазах которых читалась вся глубина их неполноценности. Они сражались за свободу и за лорда Рала, который когда-то, свергнув отца-тирана, дал ощутить им ее вкус. Пропавшая связь дезориентировала их, заставляя меркнуть радость от победы, давшейся столь дорого. Часовые у шатра командования приняли лошадей Кэлен, Никки и Кары, позволив им пройти внутрь втроем. Никто не обмолвился ни словом: Никки и Кара молчали почти весь пути из Касски, который занял больше суток, из-за полного отсутствия настроения, а Кэлен берегла силы, которых у нее практически не осталось после долгой дороги, и не пыталась концентрироваться на собственных мыслях, пока не встретится лицом к лицу с Джеганем. — Я хочу видеть пленного, — заявила она еще с порога. Ее голос звучал твердо, как звучал всегда, когда она нуждалась в немедленном исполнении ее требований. Ноги едва держали ее, и она боялась, что долгое ожидание заставит ее свалиться в бессилии прямо к ногам пленника, которого она хотела допросить. Это было неприемлемо. — Я провожу вас, Мать-Исповедница, — лично генерал Райбих взялся выполнять ее приказ. Уже когда он поравнялся с ней и они вместе вышли из шатра, а ей более не нужно было держать маску под его взглядом, она смогла немного перевести дух. — Предупреждаю, что он, кажется, немного не в себе. — Если под этим вы имеете в виду, что он — самоуверенный сукин сын, то он как раз в своем привычном амплуа. — Наоборот, Мать-Исповедница. Когда мы схватили его, он не сопротивлялся, и до сих пор не сказал ни единого слова, будто не заметил, что что-то изменилось. Он даже на еду и воду не обращает никакого внимания. Кэлен внутренне напряглась. Если это был какой-то план, то его разгадка была не самой простой. Она переглянулась с Никки и Карой, но те тоже казались запутанными. — Что-нибудь еще, что мне стоит знать? — сухо уточнила она, на что получила уверенное «нет». Шатер, в котором держали пленного, находился прямо посреди лагеря, и охранялся не хуже, чем вся тюрьма в Народном Дворце. Кэлен не приходилось сомневаться в целесообразности этих мер. Когда она подошла ко входу в шатер, ее сердце бешено колотилось вовсе не от мысли, что она встретится с тем, кто искалечил ее душу и тело — она предвкушала, как будет вынимать из него все, что он знал о том, что произошло с ее мужем. Эта мысль была искрой для пламени ее сознания, которое вспыхнуло десятками вопросов, стоило ей пройти мимо отсалютовавших ей солдат. Вопрос о том, почему Джеганя держали в шатре, а не в какой-нибудь яме, отпал сам собой, когда она увидела его неподвижно сидящим, буравящим взглядом землю. Генерал был прав: не таким она ожидала увидеть человека, благодаря которому весь Новый Мир оказался на грани вымирания. В одном лишь главнокомандующий д’харианской армии оказался неправ: Сноходец все же отреагировал на появление трех женщин, оторвавшись от созерцания пола. Его непроницаемые черные глаза не выдавали, к кому именно был прикован его взгляд, но слабейший поворот головы в сторону Кэлен, стоявшей посередине, дал ей понять, что все его внимание было обращено на нее. — Приказывай, Мать-Исповедница, — холодным, безразличным тоном обратился он к ней. Кэлен замерла, не до конца понимая, почему он встретил ее именно такими словами. Никки схватила Кэлен за руку, и две женщины переглянулись. В глазах обеих выражалось непонимание различных оттенков, но все же — непонимание. Мать-Исповедница не встречалась со своим врагом лично до этого момента, но отлично знала его голос — знала насмешливые и самоуверенные интонации, знала звук его надменного смеха. Даже проигрыш не мог вымыть саму суть его существа, не мог лишить его воли. Такое было под силу лишь магии, а вернее — одной конкретной разновидности магии. — Ты исповедан, — Кэлен и сама не знала, была ли это констатация факта или вопрос. Обсидиановые глаза, которые теперь в прямом смысле были зеркалом его отсутствующей души, моргнули, подтверждая ее подозрения. — Да. Исповедник приказал мне дождаться вашего появления и ответить на все ваши вопросы. Кэлен не могла даже представить, что когда-нибудь услышит от него эти слова; что когда-нибудь он будет порабощен чьей-то магией вместо того, чтобы порабощать мысли других своими силами и вливать в их головы яд своих убеждений. Она жалела лишь об одном: что его душу забрала не она. Пальцы Никки, сжимавшие запястье Кэлен, вдруг разжались. Колдунья будто не знала, чему доверять: своим глазам, которые видели все того же высокого человека с нечеловеческой силой и бычьей шеей, которую с трудом обхватывал Рада-Хан; ушам, которые улавливали его слова, или мозгу, который говорил ей, что оба ее чувства не подводили ее. — Томас отразил арбалетный болт, чтобы исповедать его, а не чтобы спасти, — в голосе Никки звучало понимание. Кэлен с удивлением осознала, что этот вариант, хоть он и был крайне разумным, до этого момента даже не приходил ей в голову. — Вот почему он так странно вел себя, — заключила морд-сит, хмыкнув. — Я уж подумала, что у больного ублюдка очередной план на уме. — Ты ни с кем не говорил, потому что господин велел тебе разговаривать только со мной? — Он сказал, что после его ухода я должен буду даться в плен д’харианцам и после подчиняться только вам и госпоже Никки, Мать-Исповедница. Кэлен скрестила руки на груди. Никки громко хмыкнула, но не сказала ни слова, в то время как в ее глазах читалось нечто вроде благодарности к Томасу. Когда Джегань избивал ее до потери сознания и отдавал солдатам для утех, она могла лишь мечтать о том, что когда-нибудь получит такую власть над ним. Кэлен же, которая редко испытывала радость от использования магии исповеди, в этот раз была рада ее действию более всего на свете. Только Кара, понявшая, что ее эйджил не понадобится во время этого разговора, казалась огорченной. Джегань же молчал, терпеливо ожидая приказа и великолепно проявляя отсутствие воли. — Расскажи мне, что произошло с Ричардом и Томасом. — Я не знаю, что произошло с Исповедником после того, как он исповедал меня, но он приказал мне передать вам, что лорд Рал жив. Он сказал, что не убьет меня лишь для того, чтобы вы узнали это. Сердце Кэлен подпрыгнуло в ее груди. Около минуты она не могла вымолвить ни слова, желая удостовериться в действительности того, что подсказывал ей ее слух. Когда она ехала сюда, она аккуратно лелеяла надежду на то, что Ричард был жив, но боялась, что, если она позволит себе забыться в мире иллюзий, то уже не сможет оправиться от потери. — Но почему нас больше не связывают узы? — спросила Кара, боясь доверять словам Сноходца, пусть он и был исповедан. Морд-сит знала, что чувства не могли подвести ее. Джегань будто не услышал ее вопрос. — Ответь ей, — приказала ему Никки, понявшая, в чем было дело: исповеданные всегда воспринимали приказы буквально. — С того момента, как граница была возведена, он утратил свою магию — таково было условие Ветров. Он согласился на него, чтобы спасти жизнь моему господину. «О Духи, Ричард…» — Кэлен мысленно содрогнулась от мысли, что он мог отказаться от важнейшей части самого себя, пусть и для столь важной цели. Когда на шее Кэлен был Рада-Хан, она ощущала себя неполноценной, ущербной. Она не могла представить, что сейчас чувствовал Ричард, но испытывала облегчение от мысли, что ценой Ветров была не его жизнь. — В таком случае, где Ричард? — спросила она, когда совладала с голосом. — В Древнем Мире. Внезапный приступ радости прошел так же внезапно, как и начался. Она почувствовала дурноту. — По ту сторону границы? Зачем ему это? — Он должен покинуть Новый Мир и остаться по ту сторону границы навсегда. Таково условие Ветров, — повторил он. Кэлен мечтала стереть из памяти безразличный голос Джеганя, который, даже будучи голосом исповеданного и лишенного способности причинять боль человека, был способен разорвать ее душу на части. Она мечтала о том, чтобы они были простой иллюзией. — Даже если так, границу можно преодолеть. Мы можем помочь ему вернуться, — Никки, в отличие от Кэлен, еще сохранила способность мыслить здраво. Впрочем, голос ее звучал так, словно она сама не до конца была уверена в своих словах. — Для того, чтобы преодолеть границу и не погибнуть, потребуется магия того, кто ее воздвиг, — ответил ей Джегань. Удивительно, но Томас вложил в его голову и это знание. — Поэтому духи лишили Ричарда магии… чтобы он не смог вернуться в Новый Мир, — безжизненно, Кэлен констатировала факт. Они не убили единственную любовь ее жизни — они подвергли его нестерпимым мукам мира живых, лишив возможности вернуться ко всему, что было ему дорого: к семье, к друзьям, к своему народу. К Кэлен и их сыну. Он никогда больше не увидит тех, за чьи жизни так яростно сражался. — Господин дал вам позволение решить мою судьбу после того, как я передам вам все, что он велел. Я исполнил его приказ, теперь — ваш черед. Кэлен не сразу поняла смысл сказанного, но когда слова сложились в смысловой узор, она по очереди посмотрела на Никки и Кару. В глазах бывшей Сестры Тьмы не было ничего, кроме боли и холодной ненависти, а в темных зрачках морд-сит бесновались демоны ярости. У каждой из них были свои причины, чтобы убить Джеганя: Никки могла отомстить за все то, что он сделай с ней, Кара же — отомстить за своего лорда Рала, и Кэлен не желала решать, кому из них предоставить эту возможность. Она знала лишь одно: она не хотела прикасаться к нему даже острием кинжала, будто так могла соприкоснуться с чем-то мерзким, порочащим и черным как сама материя Подземного Мира. Она ненавидела его еще больше, зная, что он был первопричиной того, что Ричард оказался во власти Ветров. — Сделайте так, чтобы я больше никогда не увидела его лицо. Кара и Никки кивнули, а Кэлен развернулась и направилась к выходу. Когда она покинула палатку, мир перед ней бешено закружился, ее виски начали пульсировать нестерпимой болью. Ей казалось, что ее внутренности вывернет наизнанку, если она сделает еще хотя бы один шаг. Ее тело было напряжено как струна, и каждая мышца дрожала, в то время как ее била крупная дрожь. Она практически рухнула на тюк с сенном, закрывая глаза и пытаясь унять дурноту. Когда Кара и Никки вышли из шатра, физическое состояние Кэлен несколько улучшилось, но психологическое — ни на йоту. Происходящее было подобно ночному кошмару, только в разы хуже, ведь от реальности было невозможно убежать. — Его лицо ты больше никогда не увидишь, — заверила ее Кара. В голосе морд-сит не было и призрака эмоций. — Колдунья немного ошиблась с количеством огня, так что теперь его не узнала бы даже его родная мать. Когда Кэлен не сказала ни слова в ответ на это заявление, обе женщины крепко обняли ее в знак безмолвной поддержки. Когда они втроем вернулись к генералу, рядом с ним уже стояла аббатиса Верна. Кэлен много слышала о ней от Ричарда, поэтому узнать ее не составило никакого труда. Она улыбнулась ей как старая знакомая, хотя Кэлен и показалось, что в этой улыбке было много скорби, не присущей обыкновенному приветствию. В ответ она не смогла выдавить из себя и такую малость. Кэлен рассказала им двоим обо всем, что Джегань поведал им. Генерал выразил искреннюю радость по поводу того, что лорд Рал был жив, но вопрос с границей озадачивал его точно так же, как и Верну, которая понимала, что преодолеть ее практически невозможно — в конце концов, таков был замысел Ричарда, когда он искал способ защитить Новый Мир. — Пока лорд Рал отсутствует, нам необходимо восстановить узы, — генерал Райбих без обиняков обозначил этот вопрос, при этом сделав все, чтобы не расстроить чувства Кэлен. Она одобрила его выбор слов, хотя ей и хотелось, чтобы в восстановлении уз вовсе не было необходимости. — Как зовут наследника? — Нового лорда Рала зовут Эддард, — на губах Матери-Исповедницы заиграла тень горькой улыбки. Теперь она могла возвратиться к сыну и заняться решением насущной проблемы, которую Ричард создал собственными руками и сплел из собственной магии, но на ее душе не стало спокойнее. Она не имела ни малейшего понятия о том, с чем ей предстоит столкнуться перед тем, как сможет вновь встретиться с Ричардом. Генерал повернулся к стоявшему позади офицеру и отдал один короткий приказ. Генерал Райбих улыбнулся не слишком широко, но искренне, услышав, что у Д’Хары появилась не наследница, а именно наследник. Этой стране никогда не будет привычна женская рука. — Мальчик-Исповедник? — аббатиса Сестер Света вскинула брови. — Я провела в Новом Мире лишь малую часть своей жизни, но даже я знаю, что их не принято оставлять в живых. — Подобные обычаи распространяются на кого угодно, но не на лорда Рала, — Кара скрестила руки на груди. Ее взгляд мог испепелить любого, кто попробует возразить. — Он не станет тираном, — возразила Никки. — В его случае магия Исповеди уравновешена силами боевого чародея, и их совместное действие заставляет… заставит его соблюдать баланс и мудро использовать свою силу. Под этим я имею ввиду каждую из ее сторон. Кэлен вспомнила о том, что Ричард говорил ей о своем даре: на его примере она поняла, как важно было сохранять гармонию и не использовать силу во зло, чтобы не поплатиться за это своим рассудком и своей жизнью. Магия боевого чародея, не сбалансированная и используемая во вред, была орудием, направленным против самого чародея, подобно тому, как Меч Истины приносил нестерпимую боль тому, кто использовал его во зло, но не для защиты невинных. Узнав правду о том, кем был Томас на самом деле, Кэлен боялась, что ее сын может стать безжалостным убийцей, как и его дед. Вскоре она поняла, что, даже обладая магией исповеди, он был лишь человеком, который, как и все остальные, ходил по грани между добром и злом. В конце концов, он нашел верный путь, оставив ошибки в прошлом, и она знала, что в его сердце не было зла; магия исповеди не сделала из него чудовище, которого так сильно боялись на протяжении тысячелетий. И теперь, благодаря Никки, она понимала, почему. К возвышению стеклась добрая половина лагеря, и когда небольшая площадка и все подступы к ней оказались заполнены д’харианскими солдатами, генерал Райбих громогласно объявил имя наследника Д’Хары. Имя «Эддард Рал» прокатилось по толпе благоговейным шепотом, доходя до последних рядов, чтобы те, кто не услышал приказ главнокомандующего, знали имя того, кому они присягают. Как только волна эта покинула зону слышимости, каждый д’харианец, включая генерала Райбиха и Кару, встал на колени. Слова молитвы полились из их уст в удивительном единстве, и Кэлен почувствовала, как вдоль ее позвоночника побежали мурашки. Ее сыну присягал весь лагерь; тысячи преданных голосов клялись ему в вечной верности, но если кто-то хотя бы на миг открывал глаза во время этой своеобразной молитвы, то его взор был устремлен на нее, на Кэлен. Ее колени задрожали от мысли о том, что значили обращенные на нее взгляды, и если бы не Никки, поддержавшая ее за руку, она могла бы рухнуть прямо на ветхий дощатый помост.Магистр Рал ведет нас. Магистр Рал наставляет нас. Магистр Рал защищает нас.
«Добрые Духи, Ричард, почему ты оставил меня? Почему согласился на эти условия?» Это был риторический вопрос. Он, как и она, когда покидала Дворец Исповедниц, знал, что оставляет своих близких в безопасности, знал, что оставляет ей и их сыну власть над созданной ими двумя Империей. Он знал, что они смогут справиться без него, потому что за их плечами будет вся сила Нового Мира.В сиянии славы твоей — наша сила. В милосердии твоем — наше спасение. В мудрости твоей — наше смирение.
Кэлен закрыла глаза. Ей было трудно сосредоточиться даже на таком простом акте, как дыхание.Вся наша жизнь — служение тебе. Вся наша жизнь принадлежит тебе.
Когда-то она не хотела выходить замуж за сына человека, который распорядился о смерти ее сестер-Исповедниц; за человека, которого возненавидела еще до первой встречи. Тогда она пошла на сделку с собственной совестью исключительно ради блага Нового Мира, хотя и с трудом мирилась с тем, что он почти целиком станет территорией столь ненавистной ей Д’Харианской Империи. Тогда, год назад, она боялась, что отдает власть очередному тирану, и она же клялась себе, что не растворится в роде Ралов и что ее тело не произведет на свет ни единого его наследника. Те чувства и мысли умерли почти год назад. Сейчас, едва стоя на ногах и чувствуя, как по ее щекам бегут тонкие ручейки слез, она понимала, что не могла править Империей, в которой больше не было Ричарда.