Отвращение

And I came to you for peace And I came to you for gold And I came to you for lies And you gave me fever & wisdom & cries & sorrow & we'll be here the next day the next day & Tomorrow Jim MORRISON «The Doors»

Лестрейд не очень хорошо помнит, как завершил тот день. Как дошёл до квартиры, упал в кресло – и вовсе смутно. А потом его будто затянуло в привычную, продавленную спинку. И была темнота. Всё предшествующее этой темноте кажется ему сном. И склад, и салон автомобиля, и бледный почти что незнакомец напротив. И внезапное, не знание даже, а что-то больше, выше, чем знание. Принятие. Уверенность. Где-то за пределами этого небольшого космоса, возможно, падают самолёты, взрываются поезда, в кого-то стреляют, кого-то похищают или берут в заложники. Тысяча смертей каждую секунду. Но не здесь. «Здесь» – уютно. - Может, сходим куда-нибудь? – спрашивает Грег. Не то чтобы он не понимал, что в рестораны, которые предпочитает он сам, Майкрофт пойдет, разве под угрозой мучительной смерти, да и то вряд ли. А в особо навороченных местах, где привык бывать Холмс, чересчур маленькие порции, слишком много лишних вилок и ложек странной формы. Воображение Лестрейда сбоит при одной попытке вообразить их совместный визит в бар. Стадион тоже не кажется подходящим вариантом. Парк? Помилуйте, только пятнадцатилетним школьницам могут показаться романтичными пятна от травы на костюме за тысячу долларов. И, боже мой, Грег не привык, что секс случается сразу после фразы: «А давайте трахнемся?» Куда привычнее разделить желание и его словесное выражение каким-нибудь ничего не значащим трёпом, флиртом, белым шумом. «А давайте сходим в ресторан и после трахнемся», – звучит ещё более паршиво. - Зачем? – высокомерно спрашивает Майкрофт, плотнее скрещивая перед собой руки. Лестрейд на мгновение теряется, потому что, действительно, зачем? Но потом на лице Холмса появляется, то самое выражение, что демонстрировал Шерлок, сделав осечку с Рейчел. Грег почти слышит смущённое: «Нет? Неправильно?» Потом всякое выражение исчезает, и Майкрофт чуть наклоняется, и делает жест, будто хочет шепнуть что-то на ухо. Грег подаётся вперёд инстинктивно, не думая о том, что шептать в салоне, где только они вдвоём, бессмысленно. Поцелуй не сказать чтобы уж слишком внезапный. Лестрейд сам использовал это трюк с девочками лет в тринадцать. В тринадцать. С девочками. Он хмыкает Холмсу в губы. Тот целуется, что называется, технично. «Не фанат поцелуев», – понимает Грег и некоторое время прикладывает усилия, чтобы его переубедить. Пока голове не остаётся только весёлое любопытство: какие ещё интимные моменты Холмс считает пустой тратой времени? Какие касания вызовут недовольство? В ответ на что он пренебрежительно поморщится? - Если это было руководство к действию, – произносит Лестрейд, откидываясь обратно на сидение, – то я... Автомобиль делает поворот и притормаживает, рядом с Грегом садится невозмутимая Антея, пахнущая цветами, ехидством и Лондоном. Спустя мгновение, Холмс уже полностью погружён в какие-то документы. Майкрофт разглядывает сидящего напротив мужчину, ощущая неясный, но нестерпимый позыв. Ему хочется двигаться, вытянуться, пробежать пальцами по волосам, начать постукивать по полу. Он прилагает усилия, чтобы сидеть спокойно, не ёрзая. Напрягается, стискивает руки на груди плотнее. Тем не менее, его правая нога компульсивно двигается. Приходится упереться ей в соседнее сидение. Помогает, но ненадолго. Когда он предлает Лестрейду карт-бланш, то процентов на семьдесят уверен в отказе. Он знает себе цену. И трезво оценивает интерес инспектора к материальным благам. И вдруг это. Когда ты молод, с этим проще. Молодость привлекательна сама по себе. Пусть даже она единственное в наличии достоинство. Инспектор сидит напротив с видом человека, выехавшего на увеселительную прогулку. Майкрофт не заблуждается, что его хотят. Это было бы слишком странно. Вряд ли у Лестрейда затруднения с поиском партнёров. Он думает о том, что люди очень часто ждут чьей-то смерти. Не понимая ещё, не осознавая, но ждут. При этом они могут быть искренне привязаны к этому, часто любимому, человеку. Тем не менее, они ждут этой смерти. Ждут, как спасения. Ждут, чтобы освободиться. Смерть Шерлока освободила их. Обоих. Инспектора от мелкого и затхлого, отдающего мещанством, полуосознанного страха, нежелания видеть. От привычки двигаться по инерции, от слоёв равнодушия, которые наросли, как обрастает днище корабля, годами стоящего на причале. Освободился ли Майкрофт? Он не хочет задумываться. Что-то в Майкрофте освободилось, так пустеет детская комната, когда дети выросли. И всё-таки его хотят. Раньше никто не хотел его без всяких усилий с его стороны. Кроме Шерлока. Но Шерлок не в счёт, он особенный. - Может, сходим куда-нибудь? – довершая сложившееся у Майкрофта впечатление расслабленного туриста, спрашивает Лестрейд. И только ответив, Холмс понимает, что это неверная реакция. Принимая от Антеи документы, в которых, к слову, нет ничего важного, он старательно игнорирует такое ощутимое сейчас присутствие инспектора. Он более чем был уверен в отказе. Однако... Секс. Майкрофт не тешит себя иллюзией, что это может быть красиво или хотя бы чувственно. Никакой возможности сохранить хотя бы крупицы достоинства. У него было достаточно видеоматериала. Не порно, естественно. Порно – игра, постановка. Реальной картины оно не даёт. Секс – чистая физиология, даже когда оба партнёра молоды и привлекательны физически. Не их случай. Он как ребёнок, который из непонятного каприза отрывает корочку с разбитой коленки. Шерлок почему-то всегда так делал. Майкрофт, внутренне содрогаясь от отвращения, смакует: половой акт, анальный секс, промывание, клизма. Майкрофту нужен ряд приготовлений. Потому что нельзя не учесть возможность отсутствия у него адекватной реакции. Даже в юности его не мучили спонтанные эрекции. Он понимает, что значит хотеть кого-то в голове, но вот физически чувствовать вожделение... Значит, роли распределены. Маловероятно, что от боттома ожидают каменной эрекции. Кстати о клизме. Идеально сейчас было бы выставить инспектора из машины. Спокойно всё обдумать. Спланировать. Подготовиться. Но остаётся вероятность, что Лестрейд пойдёт на попятный, или сам Майкрофт найдёт сотню причин и оправданий, чтобы никогда больше не увидеть этого мужчину. Нет, решено. Сейчас. - Обычно я ночую в своей квартире, она ближе. Прошу, – бросает Холмс, пропуская его вперёд. Дом Холмса – типичный образец английского представления о стиле. Чего уж там, он даже с его пиджаком гармонирует. Так думает Лестрейд, осматривая довольно просторный холл. Здесь явно редко бывает кто-то, кроме прислуги. Майкрофт тем временем направляется к одной из дверей. Грег ожидает, на самом деле ожидает, что там будет спальня. Поэтому, увидев кабинет, он несколько озадачен. На окнах плотные портьеры, камин не разожжён, но он есть. Почему-то, он был уверен, что у Холмса есть даже не камин, а именно каминная полка. И фотографии Шерлока на ней. Фотографий много. От насупившегося карапуза и угрюмого подростка, недовольно взирающих в объектив, до совсем взрослого мужчины, есть даже несколько вместе с Джоном. Судя по ракурсам, взрослый Шерлок или не подозревал, что его снимают, или, что более вероятно, просто игнорировал этот факт. Холмс, остановившись у стола, чуть отрешённо взглядывает на него, будто впервые заметив. - Спальня на втором этаже. Первая дверь слева. - Что?.. Когда инспектор выходит, Майкрофт опускается в рабочее кресло и отпирает нижний ящик стола. Несколько минут он тяжело смотрит на бумажный пакет с эмблемой аптеки, потом вынимает его и, резко поднявшись, отправляется в гостевую комнату. Грег выходит из душа, обернув бёдра полотенцем, и останавливается посреди комнаты на наверняка дорогущем ковре с длинным ворсом, лениво шевеля пальцами босых ног. Он слегка подзабыл каково это, быть гедонистом. Покрывало на кровати Холмса, кровати со столбиками и балдахином, какая древность, вернее классика, настолько пугающе ровно, разглажено и без единой складки, что он не решается сесть на него. Вместо этого он садится в кресло у окна и бросает задумчивый взгляд на графин с выпивкой. Скотч. Именно этого завершающего штриха ему не хватает до полного ощущения декаданса. Он тянется, чтобы налить себе, но замечает альбом. В таком обычно хранят фотографии, а Холмс достаточно много думает о семье, чтобы хранить в спальне особенно личные снимки. Лестрейд пролистывает его в поисках какого-нибудь забавного фото, которое не вставишь в рамку, но оно тем и хорошо, что запечатлело живой момент уже ушедшей жизни. Холмсы совсем не похожи на мать, разве что Шерлок совсем немного. Полноватый подросток, Майкрофт не менее угрюм, чем его брат. А вот юноша, истощённый даже на вид, старательно и как-то заученно улыбается. Есть выпускное фото частной школы, цвета галстука Холмса, впрочем, и так достаточно красноречивы. На университетских фото Майкрофт выглядит куда более здоровым, но каким-то отстранённым. Нет ни одного неофициального, дружеского, где был бы с кем-то, кто закинул руку ему на плечи или хотя бы прижался локтем. На фото видимо какого-то клуба бросается в глаза смуглый парень с яркой внешностью испанца. Тёмные глаза смотрят живо и весело. Фото чёрно-белое, но всё равно сложно рассмотреть на нём кого-то кроме. Майкрофта Грег обнаруживает чуть в стороне, будто он даже на шаг отступил от группы. Тот смотрит строго в кадр, и вид у него высокомерный и выцветший. Будто со временем на снимке выцветал только он, отдавая краски жизнерадостной компании в центре. Холмс входит в комнату и останавливается, почти касаясь носами туфель светлого края ковра. Грег встаёт ему навстречу. И это похоже на сюжет какой-то задорной порнушки, потому что тот полностью одет, а на Лестрейде одно полотенце. Он, ухмыляясь, тянет Холмса за галстук, а потом целует, чувствуя грудью и животом каждую пуговицу пиджака и рубашки. Ему не доводилось спать ни с кем, кто бы завязывал галстук Винздорским узлом. У формы патрульных – дурацкие галстуки на резинках, как у костюмов из магазина для взрослых. Он запускает ладони под пиджак, и Майкрофт, прервав поцелуй, жестом фокусника вынимает из внутреннего кармана презервативы и смазку. Его улыбка при этом – старательная улыбка со старой фотографии. - Как ты хочешь? – спрашивает Лестрейд. - Думаю, остановимся на привычном для вас распределении ролей, инспектор. Проведя языком по губам, Грег снова тянется к Майкрофту, чтобы поцеловать, но тот отступает и, обходя ковёр по дуге, направляется к ванной. - Мне нужно почистить зубы, – на этот раз Лестрейд готов поверить, что улыбка искренняя. Наверное, этот ракурс делает её таковой. Грег вновь садится, наливает себе скотча и тянет несколько медленных глотков. У Лестрейда давно не было мужчин. С Академии ещё кажется. Хотя какие мужчины? Они были тогда ещё мальчишками. Он помнит запахи пота, кофе и улицы. Они напрочь пропитывались ими за день, а воды в душе было слишком мало, чтобы принимать его дважды. Или по отдельности. Они не были любовниками, ни с кем из тех, с кем он тогда делил свою узкую койку. Ни на что не было времени, они трахались как молодые животные. Полные чувственности, борьбы за первенство, торопливые. Он всегда воспринимал секс как игру. Это позволяло быть полностью вовлечённым в процесс, но при этом не слишком перегружаться эмоционально. Было ли это его недостатком? Знакомые сценарии романов, фильмов, заложенных в сознании архетипов. Всё повторялось, так или иначе. И если бы он задумывался об этом часто, оно бы окончательно отравило его жизнь. Грег чуть сползает в кресле и прикасается к себе через полотенце, гадая, есть ли камеры у Холмса в спальне. Почти наверняка да. Он отдаёт себе отчёт, что сейчас всё будет иначе. Они могут себе это позволить. Майкрофт перед зеркалом тщательно чистит зубы. Он подозревает, что инспектор, скорее всего, воспринял его фразу как некий эвфемизм, но ему это безразлично. Холмс и так слишком часто ходит к дантисту. Коль скоро они собираются лечь в постель, Майкрофт должен прежде вычистить зубы. Потом он методично раздевается, складывает одежду, и, поразмыслив, достаёт пижаму. Он всегда надевает пижаму, прежде чем лечь. Застёгивая пуговицы перед зеркалом, Майкрофт пристально смотрит на своё отражение. Не разглядывает себя, чего ради? Ни лицо, ни тело не могут его ни удивить, ни порадовать. Он делает то же, что и всегда, перед любой важной встречей. Он подбирает. Мимику, пластику, подходящего Майкрофта. Он мог бы выйти и обнажённым, оставаясь при этом застёгнутым на все пуговицы. Одетый более необходимого в снобизм и высокомерие. Он мог бы вывести инспектора из себя парой слов. Но тогда бы всё потеряло смысл. Майкрофт намеренно смягчает потяжелевший взгляд и расслабляет стиснувшиеся губы. Такое выражение хорошо для допросной, не для спальни. Холмс, с которым знаком Лестрейд, тоже не подходит. Это старший брат и правительственный служащий, не любовник. Он мог бы использовать уже опробованный метод и целиком поддаться душному ужасу. Тому ужасу, который испытывал первобытный человек, спасающийся от темноты в светлом круге костра. Страху — выйти вовне. Перспективе быть полностью поглощённым. Майкрофт ненавидел себя такого. Безвольного, вялого, с дрожащим подбородком и нервными руками. Ненавидел до судорог отвращения. Нет, таким он больше не будет. Никогда. Откат к мальчику, что проверял собственные выдуманные теории – глупость. Границы определены. Выдержка отточена. Единственное логичное решение – отбросить свой разум, как другие отбрасывают одежду, прежде чем заняться сексом. Вот и Лестрейд, стоило ему раздеться, изменился. Словно щёлкнул переключатель термостата, сразу стало жарче. И спокойнее. И легче. На него захотелось смотреть. Внимательно и по возможности долго. И Холмс приготовился смотреть. Как смотрят на картины. Никаких мыслей, никаких оценок и выводов. Обнажённое восприятие. Когда Майкрофт возникает в дверях ванной, облачённый в шёлковую, ладно, претенциозную шёлковую, пижаму, Грег только приподнимает брови, делая очередной глоток. Холмс отходит к постели и, отогнув уголок покрывала, укладывается. Они встречаются взглядами и некоторое время молча смотрят друг на друга через комнату. Холмс почти зеркально приподнимает свои брови в ответ. - Что? Самая любимая пижама? Майкрофт изгибает губы, и Лестрейд решает принять это за улыбку, а улыбку принять в качестве ответа, и отставляет бокал в сторону. Лоск дорогостоящей куртизнаки, который он, иронизируя, примерял на себя в течение вечера, соскальзывает с него. Он остаётся обнажённым, хотя полотенце всё ещё болтается у него на бёдрах. Хороша куртизанка с пивным животом. Усмехнувшись, он бросает надоевший кусок ткани в кресло, делает пару шагов и отгибает край покрывала с другой стороны. Кровать достаточно широка, чтобы между ними мог поместился ещё кто-нибудь. - Мы похожи на викторианских супругов. – Говорит он, и уже готовится отколоть не менее остроумную шутку про прорезь в простыне, но тут Холмс обыденно, будто прося добавить в чай кроме молока ещё и сахар, произносит: - Приступайте, инспектор, — и сползает на подушках ниже. Лестрейд отстранёно думает о том, что этот мужчина в спальне вообще-то неожиданно молчалив. Для разнообразия. Грег смотрит на совершенно расслабленное лицо. Встречает прямой, лишённый практически всякого выражения, внимательный взгляд. Он чувствует себя слегка возбуждённым, хотя в ситуации становится всё меньше заводящего. По правде сказать, ему и так достаточно часто приказывают на работе, чтобы это вызывало что-нибудь кроме раздражения или усталости. Он откидывается на подушки и тоскливо вздыхает. Происходящее настолько нелепо. И он сам, и Холмс, и пижама эта. Он никогда ни с кем не ложился в постель, просто желая близости. Просто близости, просто разделить печаль и чувство вины. Его предыдущие связи были торопливыми, лихорадочными, какими-то гриппозными, когда ты вроде не болен, но и не здоров уже, когда плывёт сознание, а тело покрывается испариной. Майкрофт, вторя вздоху, поворачивается на бок и прикасается к животу Грега. Как-то странно, в два приёма: сначала растопыренными пальцами, потом всей ладонью. - Я предполагал такой исход. И вообще-то Холмс должен рассердиться на теряющего интерес партнёра, в конце концов именно Лестрейд затеял вернуться к давнему разговору, но тот улыбается только, и в груди у инспектора щемит от этого смиренного выражения. Майкрофт быстро садится, откидывает одеяло, сдвигается и принимает довольно неловкую позу, склоняясь над его пахом. Прикосновения быстрые и почти неощутимые, влажность рта чуть прохладнее, чем пальцы на бёдрах. Грегу конечно часто хотелось заткнуть рот кое-кому чересчур язвительному и словоохотливому, но такого способа он даже в самых смелых фантазиях вообразить не мог. Потом ему думается: утверждение, что минет, как езда на велосипеде, разучиться невозможно, — кругом ошибочно. Всё забывается. Всё стирается из памяти. И если перфекционист Холмс так неуклюж, как бы это далось ему самому, учитывая что единственный член, к которому он прикасался последние лет двадцать — его собственный. - Думаю, что я готов приступить, — говорит он и улыбается. Шёлк на плече Майкрофта липнет к влажной ладони. Скотч расслабил Лестрейда достаточно, а напряжение и адреналин схлынули слишком резко: окружающее приобрело лёгкую сюрреалистичнось. Влажные губы Холмса мягкие и довольно интересной формы. Но Грег не слишком отвлекается на поцелуи, он расстёгивает пуговицы. Кожа под пижамой бледная, что неудивительно, и, что удивительно, совершенно гладкая. Глядя на залысины Майкрофта, Грег готов был поручиться: у того на груди поросль ничуть не менее густая, чем его собственная. Это не так. Нет даже привычной дорожки волосков, сбегающей к паху. И хочется прижаться щекой и скользить по груди и впалому, сейчас, когда Холмс лежит, животу. Кожа тонкая и ровная, но с женской её не спутаешь. Да и не всякая женщина может такой похвастать. Лестрейд вдруг целиком поглощён посетившей его идеей. Он полностью стягивает с Холмса пижамную куртку и ведёт ладонями по бокам до подмышек. Так и есть — гладкие. Майкрофт нервически подёргивающий уголком губ, наконец успокаивается и как-то обмякает, бросив несколько требовательных взглядов вниз. У Грега отличная эрекция, великолепная эрекция, но больше всего ему интересно, что у Холмса в штанах. Так любопытно, как давно не было. Грег стягивает ткань до колен и пялится. То есть, он осознаёт, что его взгляд выглядит именно так, но у Холмса там стрижка. Ни у кого из мужчин, которых он видел голыми, чаще всего в общих душевых, не было ничего подобного. Лестрейд разве что в порно такое встречал. Но там всё дополнялось загаром и кубиками пресса. Майкрофт даже отдалённо не походит на актёра. И к лучшему, потому что снимает всякую неловкость. Инспектор пялится на стрижку, на лежащий на животе полувозбуждённый член, и сильнее стискивает пальцами шёлк. Обычно брюки снимают немедленно — человек с болтающимися на щиколотках штанами выглядит нелепо. А людям важно не выглядеть нелепо даже во время секса. Холмс же не выражает никакого недовольства, не делает ни попытки, чтобы от них избавиться. Есть что-то такое в его позе и лице. Что-то безотказное, податливое, почти безвольное. Грег вдруг понимает, что контроль полностью отдан в его руки. Частная английская школа, чему удивляться? Впрочем, он нисколько не против. Ноги у Майкрофта длинные и стройные, и, к облегчению Лестрейда, совсем не безволосые, как всё остальное, потому что в его воображении мужчины с бритыми ногами не ассоциируются с понятием «привлекательно». Он уже и не помнит, что кажется ему привлекательным. Привлекательно — это возможность сейчас разглядывать, прикасаться и раскрывать этого мужчину как угодно. Неизвестно, чем это грозит завтра, но сегодня... Грег вытаскивает смазку. Вообще-то он предусмотрительно положил её и презервативы в зазор между балдахином и матрасом. Его вдруг накрывает ощущением, похожее бывает, когда на большой скорости летишь на мотоцикле с горы. В какой-то момент ты уже не можешь ничего контролировать. Тебе остаётся только пытаться удержать равновесие. Это — единственное, что от тебя теперь зависит. Когда он протискивается внутрь, его в буквальном смысле скручивает, в лицо плещет жаром, приходится зажмуриться и задержать дыхание. Если бы Лестрейда попросили описать свои ощущения, хотя много ли найдётся желающих, он бы не смог выдать ничего, кроме банального «горячо» и «тесно». Потому что он не силён в сравнениях. Потому что подступающее удовольствие имеет схожий эффект с лампой, внезапно вспыхнувшей в комнате, где проявляют фотографии. Оно засвечивает всё видимое до желтовато-молочной мути, оставляя ту примитивную часть, которая и слов-то не ведает. Когда он наконец находит силы выдохнуть и приоткрывает глаза: Холмс, задумчиво блуждая взглядом, лениво ласкает себя. Грег отодвигает его руку, не в силах терпеть этот безучастный ритм, и подстраивает его под свой, как и кажущиеся почти невольными встречные движения. Майкрофт переводит на него невидящие, широко раскрытые, влажные, ставшие вдруг ярко-голубыми глаза. И, похоже, на самом деле, тут никто ничего не контролирует. Пара сладких содроганий и приятная расслабленность? Хотелось бы, но нет. Этот оргазм кажется Лестрейду вспышкой. В голове нарастает звон, а мир постепенно выбеливает до полного небытия. Даже тело растворяется и исчезает. Как если долго сидеть без движения, а потом резко встать. Как только пульс приходит в норму, Майкрофта начинает бить озноб. Лестрейд молча набрасывает на него покрывало. Сам он прикрыться не спешит, напротив, вытянулся с видом полного довольства. Минуту назад Холмс следил как тот снимает презерватив и, завязав, с виноватой улыбкой опускает куда-то на пол. А перед глазами выцветали: лицо с зажмуренными глазами, криво вздёрнутая верхняя губа, влажные волосы и плечи, седина, которая и на груди есть. Пару минут назад инспектор, сбиваясь с дыхания и не прекращая движений, бормотал: «Забыл, как охрененно это бывает, сейчас закончим, потом ты меня, ок?» - Боюсь, мы немного переоценили свои силы, — осторожно говорит Майкрофт, кашлянув. - Да уж, у меня ещё неделю не встанет, кажется, — лениво и разнеженно отвечает Лестрейд. Потом придвигается и совершенно естественным движением обхватывает Майкрофта поверх одеяла. Майкрофт думает, что ему бы сейчас не хотелось соприкасаться липкой от испарины и других жидкостей кожей. А так, это вполне приятно. Тело ощущается странно, спина завтра наверняка объявит забастовку, но пока что можно позволить себе не анализировать. И молчать, потому что в словах появились неточности. Молчать, потому что пружина, которая всегда была туго скручена у него внутри, сорвалась. - Шерлок, — вдруг произносит инспектор, устроив подбородок у него на плече, — неужели он действительно мёртв? - Не... знаю. И не хочу выяснять. Майкрофт кривится от этой своей невольной и ненужной откровенности. Странно, но его ответ Лестрейда вполне устраивает. - Я снял на телефон Шерлока под кайфом. Он такую забавную ахинею нёс, бубнил и гримасничал. Показать? - Не стоит. Это сделает меня излишне сентиментальным. Лестрейд не очень хорошо помнит, как завершил тот день. Как дошёл до квартиры, упал в кресло – и вовсе смутно. А потом его будто затянуло в привычную, продавленную спинку. И была темнота. Утром он остервенело давил на клаксон, пока ехал на работу, потом мрачно цедил кофе в кабинете. После упоённо орал на подчинённых во время выезда. Жизнь приходила в норму. Кто-то писал, что есть люди-лампы. Их нужно зажигать, чтобы светили. Может ли так случиться, что он из таких? Холмс не тянет на фонарщика. Через неделю, после того, как Грег перестанет ждать смс, он её получит. Конец