Всегда держись за мной

Лето — воистину чудесное, но, вместе с тем, и весьма загадочное время. Только, казалось бы, солнечные лучики начали прогревать землю, на земле высыпались яркими пятнами цветы, а воздух наполнился стрекотом сверчков и кузнечиков, как вдруг подул холодный ветер, а зеленые листья деревьев начали разгораться буйными красками, предчувствуя приход осени. Две недели на Ансте — лучшие недели в жизни Харри, по его скромному умозаключению — пролетели споро, точно резвокрылая ласточка махнула по щеке крылом, да продолжила свой путь. Необходимость отрабатывать заслуженное наказание нисколько не омрачила мальчикам отдых. Харри искренне наслаждался всем, на что только падало его внимание: уютным разговорам с Нагини, которая рассказывала много чудных историй о волшебниках — так она называла Особенных людей; играм с ребятами, оказавшимися не такими уж и противными; да даже чудесной бабочке синего цвета, изящно присевшей на ромашку, но тут же улетевшей прочь, стоило Харри подойти поближе. Том тоже был более чем доволен проведенным временем: поначалу его расстраивало, что нельзя притащить с собой в саквояже кипу непрочитанных книг — еще столько всего хочется прочитать, да изучить! — но Нагини смогла немного утолить его бесконечную жажду знаний, хоть и оставила уйму неразгаданных вопросов. Бишоп, следуя проклятию, хромал неделю, мужественно пытаясь помогать воспитательницам и Эмми — те, правда, махали на него руками, тщетно уговаривая присесть и не мучиться. Харри, незаметно для себя, начал относиться к всегда противному Деннису чуточку лучше — пусть и гонимый чувством вины, мальчик всячески пытался облегчить нелегкую долю жертвы своих почти неконтролируемых способностей: то приносил лимонад, то подушку поудобнее, то книжку подсовывал — Деннис, правда, не мастак был читать, но такая забота его забавляла — исключительно в хорошем ключе. Том, глядя на это, только вскидывал брови и надменно фыркал — он-то считал, что Бишоп заслужил свое наказание, но говорить это Харри было бесполезно. Было еще кое-что, что нервировало Тома, точнее зуд от укуса комара — Кроули, оказавшись в уюте залитого солнцем Анста, под надлежащим присмотром воспитательниц и заботой Нагини, практически перестал шугаться приютских ребят, успевал даже побегать с ватагой мальчишек с острова, с которыми неведомым образом умудрился найти общий язык. «Эмоциональный щит», как окрестила его Нагини, по-видимому, мальчику стал не нужен, так что он наслаждался приятным обществом, неведомым ему доселе. Том же, в свою очередь, продолжал быть все тем же надменным, пугающим ребенком, которого сторонились даже ребята постарше, да поопаснее — отчего в его груди все сильнее раззевалась дыра одиночества. Прежде он не ощущал ничего подобного — до Харри у него не было не то, что друзей, даже приятелей, а теперь потерять друга, захваченного вихрем новых знакомств, было попросту страшно. Риддл всегда знал, что он намного лучше других. Умнее, начитаннее, да еще и обладает Силой, которой не чурается управлять. Только вот он все же отдавал себе отчет в том, что друг из него никудышный. Постоянное присутствие людей утомляло, доверять было тяжко — да и опасно, если так посудить. Том не очень-то любил бегать и скакать, точно горный козел — или Харри — не любил активные командные игры. Даже обычные разговоры вскоре начинали раздражать — куда интереснее было обсудить что-то по учебе, науке… но найти того, кто идеально подойдет на роль друга для Тома было нелегко. Харри подошел, но он уже больше напоминал Риддлу брата, а не друга. Они с Харри, при всей схожести, было на диво разными — настолько, что у многих их дружба вызывала изумление, а следом сомнения. Кроули же душевных метаний Тома не понимал. Заметить-то заметил, от друга разило беспокойством, гневом и чем-то еще — душным и едким чувством — когда Харри убегал куда-то с островными мальчишками, таскался за Бишопом или помогал Билли кормить кролика; но решительно не понимал. Теперь, когда стало понятно, что Харри сам, своими руками, изолировал себя не столько от хулиганов, сколько от кучи возможных друзей, мальчик пытался восполнить утраченное за прошедшие семь лет с лихвой. А что до Тома… ну, не таскать же его всюду с собой! Да его и не очень-то жаловали, продолжая обходить стороной и бурчать о том, что в глаза ему лучше не смотреть. Снять свой «эмо-цио-наль-ный — какое сложное слово! — щит» Том не желал, ну вот ни капельки! Все отнекивался, всячески уходя от разговора. Харри подозревал, что Риддл не столько не хочет его убирать, сколько не может, но вслух ничего такого не говорил — если Том обижался, то всерьез и надолго. Можно было бы спросить совета у Нагини, но, к огорчению мальчика, поговорить с ней — значило рассказать все и Риддлу, а это уже было немного странно. Впрочем, маледиктус и сама чувствовала, что меж ее мальчишками точно белая кошка* пробежала, но на все вопросы Том отмалчивался, а Харри лишь непонимающе качал головой — змеиного тот, увы, не понимал. Нагини страшно переживала — а ну как, разругаются вдрызг, что тогда? Харри, хоть помельче, да понаивней, справится — такие выживают, сколько их не губи, а Том — наоборот, пусть постарше да посильнее, был вовсе не так крепок духом — вновь оказавшись в одиночестве, сломается, точно прутик. Думы эти Нагини вовсе не радовали, и порой в тишине пещеры эхом прокатывалось шипение, похожее на приглушенный вздох. Но, как известно, у страха глаза велики — где-то спустя неделю ревность Тома немного поутихла, и он стал таким, как прежде — немного высокомерным, с готовностью впитывающим знания, точно губка. Харри, увидев это, заметно повеселел — если бы мог, он бы сказал Нагини, что «зануда Том куда приятней буки», но мог лишь улыбаться и гладить прохладный змеиный бок, уже почти не обращая внимания на корочку проклятия. Убрать ее пока не получалось, но мальчик не терял надежды. Нагини однажды обмолвилась, что таких, как они — Особенных — кличут волшебниками, чародеями, да магами — кому как больше нравится, и обучают в специальных школах. Само слово «школа» вызывала у Харри страдальческий стон, а вот Том прямо-таки загорелся от предвкушения, заелозил по толстому одеялу и назадавал-прошипел целую уйму вопросов. К его огорчению, Нагини в этом деле оказалась несведущей, но клятвенно пообещала, что к следующему лету постарается вызнать побольше, что да как. Где-то в Британии точно находилась одна из таких школ, так что маледиктус очень надеялась, что там сможет навещать мальчиков почаще. Жизнь била ключом — это не могло не радовать. Нагини давно приняла свой новый облик, но ее страшило беспамятство. Порой она оказывалась там, куда не помнила, как добиралась, с полным ртом перьев или шерсти. Потеря человеческой души оказалась куда болезненнее тела, но присутствие Тома и Харри делало разум Нагини четким, отгоняя туман, наполненный сухим змеиным запахом. Мальчикам она ничего подобного не говорила — зачем пугать? — но заранее строила планы, собираясь оттеснить грядущее забвение так далеко, как только получится. А когда каникулы на Ансте подошли к концу, Харри не стеснялся слез — обняв Нагини, он оплакивал долгую разлуку так горько, что даже вечно студеный Том захлюпал носом. Маледиктус была растрогана до глубины души, печаль, окутавшая ее сердце, перестала жечь изнутри морозью, а стала легкой и светлой, точно одуванчик. — Ну-ну, через-с год все равно-с увидимся. Не забывайте-с старушку-с, — прошипела она, и мальчики закивали. — Ты нас тоже-с не забывай-с! — с невиданной для себя горячностью попросил Том. Нагини чуть наклонила голову и кивнула. Для них это обещание было и в половину не таким серьезным, как для нее, но маледиктус верила — через год они встретятся вновь и поприветствуют друг друга, как старые друзья.

***

*** Оставшееся время до начала занятий мальчики провели с пользой. Но, в отличие от Харри, Том еще и с удовольствием. Поначалу Харри с завидным энтузиазмом принялся практиковаться, учиться обращению с Даром, однако чем больше он старался, тем ощутимее становилось осознание — у него ничего не получалось. От досады Том даже попытался вывести мальчика из себя, но и эта задумка увенчалась лишь провалом — на колкие слова друга Кроули уже выработал иммунитет, а на подначки мог и стукнуть небольшим, но острым кулачком. Сила Харри была ехидной, изворотливой и свободолюбивой — с ней не получалось ни управиться, ни договориться. То, что она существовала, не оставляло никаких сомнений, хотя подчинить ее себе мальчику никак не удавалось. Как утверждал Риддл, Дар, видимо, считает Харри совсем уж дурачком и справедливо полагает, что сам лучше знает, когда стоит появиться, а когда — нет. Кроули на это сердито сопел, правоту друга, однако, немного признавая. Что бы он ни говорил, но Силы своей побаивался. Ставить на себе экспе-ри-мен-ты, на которые был горазд Том, он не решался, на других — и подавно. Его страшило, что Дар может навредить, чего уж далеко ходить — у Бишопа на ноге такой шрам остался, будь здоров. Деннис, правда, всем рассказывал, что получил его в грандиозной драке с островитянами — всем приютским предварительно пригрозил кулаком, чтоб и не пикнули — и, получая восхищенные взгляды, даже немного гордился, но Харри все равно боялся, что в следующий раз не сможет уговорить Силу разбираться с обидчиками помягче. — Чтобы такого не случилось, — увещевал его Том, грозя очередной пыльной книжищей, — и нужно заниматься! А ты только и делаешь, что ноешь, как девчонка. — Я не девчонка! — вскинулся Харри. — Трэвэрс столько не ноет, чтоб ты знал, а ведь вы ровесники! — Риддл воздел глаза к потолку. — Всего-то и нужно, что чуток сосредоточиться, а ты то и делаешь, что сбиваешься на какую-то ерунду. Харри оскорбленно нахохлился. Сравнение с Трэверс — что уж может быть хуже! Гадкая и трусливая Зои ему никогда не нравилась, она страшно любила ябедничать — особенно миссис Грувер! — а еще страшно всем завидовала. По мнению Харри, Трэвэрс умудрилась собрать в себе все самые противные-препротивные черты девчонок, и сравнивать его с этой визгливой мышью было как-то чересчур. Высказав это Тому, мальчик неожиданно получил гневную отповедь: Зои-де, хотя бы вовремя моет уши, не носится с гиканьем по цветам и продолжает усердно трудиться, даже когда ничего не получается! Огрызнувшись, мол, если Трэвэрс так ему нравится, то Том может смело на ней жениться, Харри схлопотал подзатыльник, и это до того его рассердило, что внутри проснулась, заинтересованно оглядываясь, Сила. Кроули честно попытался успокоиться, но был для этого слишком напуган — ледяная змейка внутри начала разворачиваться кольцами, обжигая холодом его внутренности. Доли секунды для ни о чем не подозревающего Риддла для Харри растянулись в вечность, он знал, что не успеет попросить Тома выбежать из комнаты, как не успеет и предупредить. Чудом он вспомнил наставления Нагини: когда страшно, нужно глубоко и долго дышать — и усиленно засопел, уговаривая себя не бояться. Мысленно Харри взмолился: «Пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста, не трогай Тома, я не хочу сделать ему больно!», но Сила равнодушно пропустила его мольбу мимо несуществующих ушей и приготовилась к броску. Тут на глаза мальчику попала книжка — одна из многих, которую Том презрительно называл «глупой» — и, справедливо рассудив, что пользоваться друг ею больше не будет, Харри, для верности зажмурившись, сосредоточился, как никогда в жизни, схватился за книгу и мысленно выговорил слова проклятия: «Пусть твоему владельцу будут сниться кошмары!» Силу, казалось бы, совершенно не смутила новая жертва, и она накрыла несчастный фолиант черными завихрениями, похожими на те, что плотной вязью оплетали шкуру Нагини. Опустошенный переживаниями Харри без сил осел на пол. Ничего не подозревающий Том тут же метнулся к нему, решив с перепугу, что ударил слишком сильно, потащил к кровати и начал ощупывать голову. На просьбы последить взглядом за пальцем Харри сначала устало отмахивался, но потом все же поводил глазами, чтобы друг отстал. Убедившись, что легкий подзатыльник все же не аукнулся сотрясением, Том плюхнулся подле и испытующе уставился на друга. Проклятия на книге он явно не видел, а грядущей опасности отчего-то не почувствовал. Терпеливо дождавшись, когда мальчик успокоится и выдохнет — хотя и сильно хотелось схватить того за шкирку, да обстоятельно расспросить — Риддл спросил: — Ну, и что это сейчас было? — Проклятие. — Что? — Я чуть не проклял тебя, — просто ответил Харри, внутренне холодея. Том, несмотря на всю кучу своих способностей, вреда ему не причинял. Ну, напугал разок походом над Северным морем, но и то не специально. А вот Харри едва не причинил ему самый настоящий вред — как предатель. Вдруг возьмет, да не простит за такое? — Как-то сильно рассердился, и оно само… Том немного нервно ощупал себя, особое внимание уделив ногам — рана Бишопа до сих пор стояла перед глазами, как молчаливое напоминание о том, что мелкий шкодник что-то все-таки да умеет — но никаких серьезных повреждений не обнаружил. На всякий случай, зарекшись подниматься с жестковатого матраса, пока непонятное проклятие не перестанет над ним висеть, Риддл сдержанно поинтересовался: — И… что теперь со мной будет? — А? — на мгновение замешкался Кроули, отчего Тому захотелось отвесить ему новую затрещину. — А, да ничего. Я успел сосредоточиться, как ты меня учил, и проклял книжку. Вот. Тебе не будет ничего, оно снова уснуло. Риддл его уже не слушал, успев забыть о возможных корчах, он вскочил и понесся к столу, на котором валялась не единая дюжина книг, хватаясь за голову. Проклясть книгу! Книгу! В сердцах Том подумал, что уж лучше самому быть проклятым, чем позволить сотворить подобное с священным вместилищем знаний. Пусть они грязные, засаленные, потрепанные, пусть порой в них толком вообще не было ничего хоть мало-мальски полезного, но проклясть книгу — это же святотатство! Судя по всему, последнюю мысль он выпалил вслух, так как в ответ раздалось недовольное бурчание Харри: — О, я запомню на будущее. Глядя на отчаяние Риддла, Харри все же смилостивился, сполз с кровати и показал, на какую книгу пал его Дар. Взял в руки тоже без опаски — Нагини столько раз трогал и ничего, он откуда-то знал, что проклятие не передается вот так, и что можно спокойно ее читать даже. Хранить только нельзя у себя, убирать подальше теперь, перед сном. Тома это, надо сказать, успокоило. Пересилив себя, он потыкал во внешне неизменившийся переплет — мизинцем левой руки, который, если что, не так жалко будет — а потом полистал страницы, всячески рассматривая, чуть на зуб не попробовал. Книга, как книга. Верилось в то, что она внезапно начнет насылать кошмары, весьма с трудом, но при малейшем сомнении память услужливо подкинула воспоминание о нелепом падении Бишопа — и оно улетучилось само собой. — И вот прям кошмары будут сниться? — все же немного недоверчиво уточнил Том. Харри кивнул. — Владельцу? — Харри снова кивнул. — Так, погоди. Но ведь книга библиотечная, да? — дождавшись очередного кивка, Том важно зашагал по комнатушке, постукивая пальцами по корешку Проклятой Книги. — Кто тогда ее владелец? Библиотекарь? Но он вряд ли спит в обнимку с книгами, а на расстоянии проклятие вряд ли подействует. Или я, потому что она записана на меня? Но потом ее возьмет кто-то другой, она поменяет владельца, и станет легендой? Назовут ее Кошмарной Книгой, и история ее обрастет кучей подробностей, как снежный ком… Разглагольствуя, Том не заметил, что единственный слушатель позевывает, тщетно пытаясь отмахнуться от накатившей сонливости. Говорить Риддл мог вдохновленно, часами — предпочитая монологи совместным разговорам — так что Харри бухнулся на кровать, сделав вид, что ему интересно до невозможности, и задремал. Проснулся он уже затемно, когда Марта, судя по всему, уже сделала обход, командуя всем немедленно ложиться спать — свет не горел. Прищурившись и дав глазам привыкнуть к полумраку, Харри заметил, что из-под подушки Тома торчит знакомый переплет, увитый щупиками проклятия. Не удержавшись, мальчик хихикнул — Риддл был неисправим, не верил никому и ничему, пока не убеждался на своем опыте. Порой это даже пугало — интересы у Тома были разные, а жажда знаний одинакова во всем, так что поначалу Харри даже испугался, когда тот притащил учебники по анатомии — еще прирежет во сне, чтобы убедиться, так ли все на самом деле выглядит. Но, слава Богу, обошлось. Утром следующего дня Том был сероватым и помятым, но при этом почти до неприличия довольным. На уснувшего и не дослушавшего его Харри он ни капельки не обиделся — удивительно — вместо этого бойко отрапортовал ему о результатах экспериментов. Кроули, которое слово «эксперимент» и выговорить-то с первого раза правильно не мог, не говоря уже о том, чтобы написать, слушал его вполуха. Общий смысл уловить удалось: кошмары снятся текущему владельцу — правда, сначала мальчик не очень понял, кто и куда должен утекать — Харри все же молодец, а еще Том примерно начал представлять, что с ним делать — сразу оговорившись, что в его планах подзатыльники отсутствуют. «И на том спасибо!» — мысленно вздохнул Харри. Он уже как-то пообвыкся, привыкнув к странному желанию Тома вылепить из него что-то более «бла-го-прис-той-ное», как поговаривала миссис Коул. У Риддла вообще порой была хватка, как у бульдога, а еще он искренне считал, что свои способности нужно развивать, потому что «они тебе даны не для того, чтобы ты утопил их в Темзе». Утопить свои проклятия Харри был бы не против, но Том лишь отмахивался, мол, найдешь в себе что-нибудь другое, а этот Дар еще может пригодиться. И, когда у Харри решительно ничего не получалось, Том порой даже не раздражался, а милостиво говорил: «Какие твои годы» — правда, поначалу мальчик не совсем понимал, что это не вопрос. Он не был так уверен в себе, как Том, но все же надеялся — самую чуточку — что однажды он сможет стать тем человека, которого Риддл всерьез будет уважать. Правда, сложновато заставить себя уважать, когда только недавно научился завязывать шнурки, а Том уже в свои девять решает примеры по арифметике для старшеклассников. Тяжело равняться на гения — но ничего, Харри уже привык.

***

*** Примечание автора: *В Англии черная кошка — к удаче, а белая — наоборот, к несчастью.