Ржавый рейнджер

7. За что? – В церкви этой пасторской твари еще шесть лет назад пропадали люди, – проворчал Ривай, разгоняя фонарем кромешную тьму и спускаясь по шаткой лестнице в подвал часовни. – Он торговал их органами, сбывал медикам и алхимикам. – Поэтому ты и твоя банда устроили налет на приход? Не только из-за десятины? – Эрвин шел следом очень медленно, нащупывая ногой ступеньки. Лестница скрипела, полусгнившие перила торчали под неправильным углом. – Да, – Ривай обернулся, дожидаясь его. Фонарь освещал лицо Эрвина снизу, превращая в перекошенную рожу монстра. Говорят, что сразу после пожара на атомной станции по земле бродили такие жуткие существа – гораздо страшнее нынешних мутантов. Правда, долго они не прожили: их исковерканные радиацией слабые организмы были обречены на гибель. – Идем. Посмотрим, где пастор прячет билеты и бланки для паспортов, – Ривай сжал ладонь Эрвина, оказавшуюся непривычно горячей, повел его за собой. Останавливался, подсвечивая ему и крепко держа за руку. – Не бойся, я не упаду, – нахмурившись, Эрвин поджал губы, уголки которых опустились, и лицо сделалось еще страшнее. Раньше он никогда не сердился, когда Ривай проявлял заботу или излишнюю опеку. Скорее, радовался вниманию. – Если потеряешь равновесие – попытаешься схватиться за перила правой рукой. По привычке, – прямо в лоб сказал Ривай, замерев, вцепившись в его ладонь, не выпуская. – А у тебя нет правой руки. Эрвин встал, опершись плечом о каменную стену, смежив веки на пару мгновений. Распахнул глаза и мягко улыбнулся: – Да, ты прав. К тому же я свалюсь прямо на тебя, и мы покатимся до самого низа и свернем себе шеи. – Обязательно свернем, – подтвердил Ривай и возобновил спуск по трещащим ступеням лестницы, которой, казалось, не было конца. Но вот свет фонаря коснулся пыльного пола подвала, бликами скользнул по бесконечным рядам банок на высоких стеллажах. С полок свисали пучки сушеных трав и прозрачные пакеты с медикаментами в клочьях паутины. Ясно различимы были упаковки одноразовых шприцов, ампулы и разноцветные капсулы с имперской маркировкой. Дышать стало тяжело, так сперт был воздух, сладковато пахнущий гнилью, влажно мхом и солоно чем-то, похожим на кровь. – Не ходи, – Эрвин оттеснил Ривая в сторону. – Здесь очень грязно. Я сам поищу. Лучше поднимись обратно. А то чего доброго святой отец очнется, развяжет веревки и запрет нас в подвале. Он посмотрел на одну из банок: в мутном растворе плавало нечто склизкое и отвратительное. Сказал мрачно: – Сглупил я. Надо было мне остаться караулить пастора, а ты бы спустился в подвал. – Я тоже сглупил, – Ривай сунул ему фонарь и метнулся к лестнице. Сам Ривай видел в темноте, как кошка, и слабых отсветов со дна подвала ему было достаточно, чтобы, не торопясь, забраться наверх. В середине пути он ускорился – подгоняло дурное предчувствие, а последнюю дюжину ступеней Ривай и вовсе пробежал. Лестница громко заскрипела, но выдержала его небольшой вес. Он прекрасно знал, почему ему даже в голову не пришло, что им с Эрвином нужно разделиться. Ривай больше не хотел оставлять его. Три месяца назад он покинул базу «Лесных рейнджеров» и уехал в Каранес к костоправу – беспокоило колено левой ноги. Ехать не хотелось, он упирался, даже кричал, нервничал, словно чуял беду, но Эрвин настоял, приказал отправляться к врачу. А вернувшись на следующий день, Ривай обнаружил трупы часовых у выбитых ворот базы. Вся банда «Рейнджеров» была уничтожена. Держа в одной руке клинок, а в другой пистолет, Ривай медленно брел по коридорам. Под сапогами хрустели выбитые стекла, с шорохом раскатывались пустые гильзы патронов. Ривай закрыл лицо респиратором: было трудно дышать из-за густого запаха остывающей крови и едкого, не выветрившегося до конца дыма пушечных залпов. Утерев выступившие от гари слезы, Ривай обошел чье-то в клочья разорванное взрывом тело и увидел огромную надпись на стене у двери в кабинет Эрвина. Черные буквы, выведенные масляной краской широкими неровными мазками, гласили: «Око за око». И скромная маленькая строчка ниже: «Гиганты Шиганшины». Ривай пинком распахнул дверь. В кабинете царил хаос. Среди сломанных стеллажей и пропитавшихся кровью разорванных чертежей и книг сидела на полу растрепанная больше обычного Ханджи. – С возвращением, – тихо сказала она, склоняясь над чьим-то телом. – Хорошо, что ты вернулся, Ривай. Я боялась отойти. И решила, что лучше не сдвигать его с места. У тебя есть бинты или чистая одежда? Надо бы сменить повязку. Ни слова не говоря, Ривай очень быстро достал походную аптечку, упал на колени подле Ханджи. И, глядя на Эрвина, в беспамятстве лежащего на полу среди мусора и осколков, спокойно спросил: – Ты прижгла рану? Голос не подвел, не дрогнул. И руки не дрожали, уверенно ослабили перетягивающие правое предплечье Эрвина бинты и жгут, проверяя – нет ли омертвения тканей. Кожа Эрвина была холодной, а осунувшееся лицо таким бледным, что сосуды просвечивали сквозь кожу. – Кое-как зашила. Часть прижгла. Врач из меня тот еще. Жгутом перетянула и прижгла... Прижгла... – устало проговорила Ханджи, зациклившись на одном слове. – Я засветло ушла с базы в кислотные болота – собирать травы для отвара. Ну, знаешь, если сухие стебли как следует прокипятить, воду сцедить, дать настояться, то потом можно пить. – Можно пить, – отстраненно согласился Ривай, нанося заживляющую мазь, осторожно прикасаясь к ране, действуя очень четко, механически. – Вернулась, а тут вот это все, – Ханджи развела руками. – Мертвые наши. И Эрвин. Она помолчала и, странно улыбнувшись, продолжила: – Он был еще в сознании, представляешь? Такой сильный человек... Пытался перетянуть предплечье ремнем и остановить кровь. Я пришла как раз вовремя, успела. – Чем мы не угодили «Гигантам Шиганшины»? – Ривай снял с себя куртку, скатал и подложил Эрвину под голову, которая показалась очень тяжелой и мотнулась, будто в шее не было позвонков. Было действительно непонятно, зачем «Гигантам» могли понадобиться сектора «Рейнджеров» – выжженные земли Пустоши, кислотные болота, озера ртути и бедные деревушки. – А за что они так с Эрвином? – вместо ответа спросила Ханджи, убирая со лба мокрые от пота волосы. – Черт подери, Ривай, он был самым хорошим человеком из всех, кого я знала. Она посмотрела на Ривая. Ривай посмотрел на нее. Оба понимали, что если Эрвин не придет в себя, они будут шпионить за «Гигантами», чтобы отлавливать их по одному и убивать. Жестоко убивать. За Эрвина и за всех погибших «Рейнджеров». – Они прикончили Моблита, – негромко сказала Ханджи. – Моего Моблита. Я бы хотела поймать их главаря, накачать лекарствами, чтобы он не терял сознание, и медленно дробить его суставы, по одному выдергивать зубы, вырывать ногти... Она мечтательно улыбнулась. 8. Банда Святой Благотворительности Вспрыгнув на верхнюю площадку лестницы, Ривай навалился на дверь подвала. Но мощная деревянная дверь, окованная проржавевшим железом, не поддалась. На мгновение показалось – заперто. Но Ривай с силой толкнул ее плечом, и дверь со скрежетом кое-как поддалась. Видимо, от влаги, наполнившей воздух из-за нескончаемого ливня, доски косяка разбухли, и их попросту перекосило, а возможно, грунтовые воды поднялись и подмыли фундамент часовни, отчего пол слегка накренился. Поднажав, Ривай отворил дверь настолько, что смог протиснуться в образовавшийся зазор. Подошел к пастору, которого они оставили связанным у алтаря. На грязном алтаре гнили венки из белых лилий и валялись обгрызенные крысами черные свечи. Ривай посмотрел на икону, изображавшую три стены, опоясывающие безопасные территории и отделяющие их от зараженных радиацией земель. Позолота на иконе позеленела от старости, а в углу рамы виднелся след от глубоко вошедшего ножа. – Ты – аспид дерьмовый... – пастор Ник выдумал новое ругательство, но умолк, вздрогнув. Потому что за ставнями громыхнул гром и послышались частые сильные удары в ворота часовни, как будто кто-то истерично колотил кулаком. – Ты ждал гостей? – тихо спросил Ривай у пастора, имея в виду скупщиков контрабанды и прочих разбойников. Но пастор отрицательно качнул головой. Он сидел на полу, устало обмякнув, лицо его казалось постаревшим на десяток лет. Видимо, на большее, чем хриплое «дерьмовый аспид», его не хватало. Вытянув из кобуры пистолет, Ривай подошел к воротам и услышал срывающийся хриплый крик. Человеческий крик, а не вой чудовищ с Пустошей. – Не открывай, – донесся голос пастора Ника. – Тут по ночам бродят твари-людоеды. Не открывай, пусть они сожрут этого путника, иначе они прорвутся и сожрут нас. Всего пара мгновений. Открыв ворота, Ривай выстрелил прямо в пасть уродливой человекоподобной твари, едва видной в мареве ночного ливня. Щелкнул курок, бабахнул паровой пистолет, исторгая белый пар. Ривай ухватил за капюшон и одним сильным рывком втянул внутрь часовни мокрого от дождя человека в плаще. Захлопнул створку, навалившись плечом. Вздрогнул от мощного удара с той стороны, но выдержал, сумел задвинуть металлический засов. – П-помогите... – едва шевеля обожженными кислотным дождем губами, выговорил путник, скребя пальцами по полу и явно не в состоянии подняться. Был он юнцом, но в светло-каштановых волосах уже проглядывали седые пряди, а у карих глаз лежали глубокие тени. Его правая нога была разодрана зубами чудовища – брюки почернели от крови. Еще немного, и он бы остался калекой. А так – легко отделался, лишь длинные, но неглубокие борозды от клыков и когтей. Затянется, останутся лишь белые рубцы шрамов. – Спокойно, – Ривай уже споро копался в сумке. Достал бутыль со спиртом и бинт. – Как тебя зовут? Голова кружится? Давай, не отключайся, говори со мной. – Я – Жан. Из южных земель, – он хрипло вскрикнул, зашипел, когда Ривай ножом разрезал штанину и аккуратно прошелся вдоль краев раны смоченным в спирте бинтом. Жан замер, завороженно следя за тем, как слоями ложатся на его бедро бинты, промокая в крови. Облизнув шелушащиеся губы, сказал: – Мой друг Армин очень болен, заразился – нужен пенициллин. Но в наших краях нехватка медикаментов, и я поехал сюда, знал, что пастор хранит краденые лекарства. – Где твоя лошадь? – спросил Ривай, распаковывая одноразовый шприц и ампулы. – Завязла в болоте, у нее отказали шарниры на задних ногах, – Жан умолк и с опаской покосился на шприц. – Это от всякой заразы, – Ривай быстро и сноровисто сделал Жану укол чуть выше раны и обернулся на звук шагов. Он всегда узнавал уверенную, но плавную походку Эрвина. Тот опустился на колени подле Ривая. Показал ему литые медные пластины с оттиском имперского герба и выпуклыми серебряными номерами – билеты на поезд. Внимательно осмотрев бледного до голубизны Жана, Эрвин сказал: – Надо бы проводить этого юношу до поселка. Если он опять поедет через Пустоши, то на запах крови могут сбежаться обитающие там твари. – Мы что – из банды Святой Благотворительности? – Ривай нахмурился. – Будь тут, я принесу пенициллин из подвала, – не обратив внимания на его слова, велел Эрвин. – Лучше покинуть часовню, пока не приехали постоянные клиенты пастора. Пенициллин – ценнейший товар, его подолгу не держат, стараются сразу перепродать. Эрвин был прав. В последние годы хранить медикаменты было опасно, лекарства стали таким дефицитом, что за них убивали гораздо чаще, чем за патроны, фильтры, еду и чистую воду. – Иди, – Ривай кивнул в сторону подвала. – Возьми и для нас медикаментов, надо пополнить аптечку. Дождь громче застучал по заколоченным ставням часовни, где-то вдалеке на востоке вновь громыхнул, раскатился по небу гром. – Спасибо, – тихо произнес Жан, которого Ривай, поддерживая за пояс, довел до скамьи и усадил. Теперь встрепанный растерянный Жан смотрел на алтарь с оплывшими потухшими свечами и уже третий раз благодарил, словно возносил молитву. – Далеко тебе везти лекарство в свои южные земли? – мрачно спросил Ривай. Подволок ближе связанного пастора Ника и, как мешок с картофелем, сгрузил в проход между скамьями, чтобы не терять из виду. Пастор молчал, слово язык проглотил, только пялился на стоящего над ним Ривая, часто смаргивал, морщился, отчего лицо его прорезали морщины. – Нет, мне недалеко. От ближайшего поселка доберусь. У меня есть деньги, куплю билет на паровую повозку и доеду. Лошадь-то моя утонула в болоте, но она старая была, ничего страшного, – быстро проговорил Жан и улыбнулся. Фальшиво улыбнулся, отводя взгляд светло-карих красивых глаз. Скрестил руки на груди, стараясь унять дрожь в пальцах. Наверное, его все еще колотило после встречи с тварями-людоедами. – Дело твое, – повел плечом Ривай и носком сапога потыкал пастора в бок: – Чего такой молчаливый, святой отец? – Я проклинаю тебя, Ривай из «Лесных рейнджеров», – негромко, но четко произнес пастор. – Так же, как я проклял твоих друзей – Фарлана и Изабель. Они умерли, я знаю. И ты умрешь. Будь ты проклят во имя трех святых Стен, защищающих нас от радиации! – Почему именно сейчас проклинаешь? Настроение подходящее? Или так жалко пенициллина? – Ривай наступил ему подошвой на лицо и слегка нажал. – Ладно, молчи себе дальше. – Я еще не все сказал, – прохрипел неразборчиво пастор. – Я проклинаю и Эр... – Нет, – отрезал Ривай. – Про Эрвина ты ничего не скажешь, иначе я выбью тебе зубы. Он склонился и шепотом поведал пастору Нику все, что сделает с ним, если он еще хоть когда-нибудь в жизни посмеет произнести «Эрвин Смит». Судя по тому, что Жан отполз подальше от Ривая, с трудом передвинув перебинтованное бедро, речь вышла выразительной и леденящей душу. – Сэр, вы так ловко бинтуете, – чтобы сменить тему, брякнул Жан. – Практика, – буркнул Ривай и уселся на скамью, закинув ногу на ногу. Жан еще что-то пробормотал, но Ривай уже не слушал, он вспоминал. Вспоминал, как каждый чертов день, каждые несколько часов менял повязку на предплечье Эрвина. Присохшие побуревшие бинты тяжело снимать – Ривай всякий раз причинял Эрвину боль. Снова и снова. Но Эрвин улыбался и говорил, что все в порядке. А вид у него был отстраненный, словно после того, как он очнулся, его душа так до конца и не вернулась в тело. И Ривай не знал, что страшнее: Эрвин не в себе, или ни на что не реагирующий Эрвин, уже вторые сутки лежащий без сознания... – Нашел лекарство, – Эрвин подошел неслышно, наклонился к Риваю и взял его за локоть. – Отойдем, а пастор и Жан пусть друг друга посторожат. – А если... – начал было Ривай. – Тогда мы их пристрелим, – Эрвин рывком поставил его на ноги. – Терпение святого Эрвина Благотворителя закончится. 9. Ложка меда на бочку гнилой воды Далеко они уходить не стали, устроились на дальней скамье, изредка послеживая за Жаном и пастором. Быстро поели, разделив на двоих пачку сухарей и запив из фляжки. Предложить раненому Жану даже не подумали. Нет уж, еда дороже золота, а фильтрованная обеззараженная вода так и вовсе бесценна. – Если сделаем крюк, то заедем в поселок. Нужно купить фильтров для респираторов, – заметил Ривай, умываясь влажными, пропитанными обеззараживающим раствором салфетками. Тщательно протер руки и лицо от пыли и крови. – Да, – Эрвин взял из пакета салфетку и смял ее, перебирая пальцами. – Утром после ливня точно будет ядовитый туман, а к полудню в воздух поднимутся едкие испарения. И без перехода проговорил: – Я знаю, что тебе хочется помочь мне стереть грязь. Сделай это, Ривай, я разрешаю. Ривай придвинулся, прижался бедром к его бедру, отнял салфетку и сам бережно, старательно смыл пыльные разводы с каждого пальца. Погладил крупные костяшки, подцепил и осторожно достал соринку из-под ногтя мизинца. Эрвин мягко коснулся указательным пальцем его губ: – Тебя это возбуждает? – Помолчи, – выдохнул Ривай, лизнул его ладонь, скользнул языком по жестким пальцам с крупными суставами. Поцеловал костяшки с неожиданной болезненной нежностью. Тщательно продезинфицированная рука слегка горчила от чистящего раствора. – Извращенец, – серьезно и почему-то немного грустно сказал Эрвин. – Если тебе это так нравится, можешь протереть салфеткой мой член и взять в рот. Я не против. – Мы не одни, – хмуро напомнил Ривай. Несколько минут он просидел молча, не шевелясь, искоса глядя на пачку салфеток. Но затем медленно опустился на колени между раздвинутых ног Эрвина. Расстегивая ремни на его одежде подрагивающими от нетерпения руками, проворчал: – Но вообще-то мне плевать. И умолк, плавно двигая ладонью с салфеткой по большому, уже наполовину вставшему члену, от красивой крупной головки до основания. С удовлетворением услышал тихий чувственный вздох. Только Эрвин умел так сладко вздыхать и низким хриплым голосом постанывать – не грубо, а мягко и как-то беспомощно. Вздыхать и вздрагивать от легких прикосновений. Ривай запрокинул голову, чтобы посмотреть в его лицо. Раскрасневшийся Эрвин ответил ему затуманенным взглядом – зрачки расширились, поглощая ярко-голубую радужку. Никогда Ривай не признавался Эрвину, что считает его красивым. Но иногда был близок к тому, чтобы сжать его в объятиях, словно пытаясь смять, и жадно сказать: «Ты весь мой!» Тем сильнее Ривая выбешивало то, что кто-то посмел отрезать Эрвину руку. От его, блядь, Эрвина отрезать! – В голос не стони, – сказал Ривай и умолк, тщательно вылизывая затвердевший член, забираясь языком под крайнюю плоть. Но в тайне надеялся, что когда глубоко возьмет в рот, то Эрвин сорвется и вскрикнет, вцепится в его плечо. Эрвин продержался чуть дольше, грубовато ухватил Ривая за пряди волос, не давая отстраниться, хрипло застонал, кончая. Ривай, зажмурившись, хмурясь от того, как саднило горло, не сопротивлялся, проглотив всё до капли. – Прости, – Эрвин отпустил его, давая отдышаться. Отвернувшись, Ривай пробормотал что-то невнятное, закашлялся, утер рукавом губы. – Прости меня, – повторил Эрвин, крепко взял Ривая за локоть, притянул и усадил на колени лицом к себе. Прошептал на ухо такие ласковые слова, что Риваю сделалось не по себе – будто зимним холодом повеяло из распахнувшейся двери. Раньше Эрвин никогда такого не говорил, был более скуп на эмоции. Знал меру: ложка меда на бочку гнилой ржавой воды. А сейчас говорил так, будто у него никогда больше не будет возможности произнести это вслух. – Не надо, – Ривай ладонью зажал ему рот, чувствуя, как пылают губы Эрвина. – Лучше помоги мне кончить. 10. Жан и Марко Ветер бил по ставням, буря не стихала. Но даже сквозь шум ливня Жан слышал неприлично сладкие протяжные стоны, а затем и отрывистые хриплые вскрики. Так отчетливо звучал изменившийся, ставший ниже голос бандита Ривая. – Эр-рвин... – эхом разнеслось по часовне. – Еще... – Греховодники, – процедил пастор Ник, кривясь от боли в затекших руках, но все же дергая связанными запястьями. – Как можно – в стенах храма? Жан подумал, что в жизни еще не встречал большего лицемера, чем пастор Ник, но вслух ничего не сказал. За последние несколько месяцев Жан научился держать язык за зубами и уяснил, что из всех добродетелей только умение молчать может спасать жизни. И сегодня оно ему пригодилось. Брякни он в самом начале, что член банды «Гиганты Шиганшины», и этот человек, оказавшийся Риваем из «Рейнджеров», наверняка убил бы его. Но нет, Жан научился следить за своими словами. У него был хороший учитель – Марко. Новый Марко, изменившийся. Три года назад на маленький городок, в котором жили по соседству Марко и Жан, ночью напали твари-мутанты, пробившие брешь в барьере – столбах, соединенных проволокой под высоким напряжением. Кажется, все дело было в том, что проржавел и остановился один из ветряков, вырабатывающих электричество, и напряжение на том участке барьера упало. В городке поднялась суматоха. Дружина добровольцев разбежалась, напуганная невиданными прежде мутантами – напоминающими людей огромными существами, уродливые головы которых качались высокого вверху, на уровне сторожевых башен. Маленький отряд имперской конной полиции в бой с мутантами не вступил, а занялся эвакуацией самых ценных жителей города. То есть полиция спасала сама себя и богатых торговцев вместе с их товаром. Жан, живший на окраине, за картофельным полем, сначала не понял, что произошло. Он тогда проснулся посреди ночи от оглушительного треска и несмолкающих криков, доносившихся откуда-то с севера. Схватив сапоги, штаны и рубашку, выбежал на улицу. Озираясь по сторонам, подумал: пожар. Но только никто не орал «горим», и колокол на пожарной вышке молчал. И, куда ни глянь, не было алого зарева пламени, лишь темное небо без звезд да черные силуэты домов. Жан быстро оделся и обулся – обнаженную кожу ног уже неприятно обжигал зараженный воздух. Ночью ядовитые вещества с завода, на котором работали горожане, оседали, низко стелились по каменной мостовой. Жан достал из кармана одноразовый респиратор, закрыл лицо, по-прежнему не понимая, что за суматоха поднялась в северных кварталах. А потом раздался грохот, пожарная вышка накренилась и рухнула. Земля дрогнула, а над крышами стала различима гигантская пятипалая лапа, шарящая по улицам. Жан, оцепенев, наблюдал, как из-за скобяной лавки медленно вышло нечто и, покачиваясь, заслоняя половину неба, двинулось вперед, смяв по дороге коновязь и колодец. «Хорошо, что родители уехали на ярмарку в столицу», – подумалось Жану. Он попятился к дому, шагнул за порог и снял со стены отцовское ружье и кожаный широкий ремень, к которому крепились футляры с патронами. Сделал еще шаг и застыл в дверном проеме. Было так страшно, что казалось, будто мысли покрылись коркой льда. Тело не слушалось. – Жан! – махая фонарем, Марко возник из мрака, ухватил за руку и потащил за собой. – Бежим, Жан, бежим! На Марко был старинный летный шлем, половину лица закрывал мощный респиратор с двойной фильтрацией. Но было заметно, что лицо у Марко такое бледное, что веснушки на переносице напоминали капли черной туши. – Бежим, – прошептал Жан. И они побежали, крепко взявшись за руки, боясь потерять друг друга в нахлынувшей с соседних улиц вопящей толпе. Кто-то в рупор воскликнул: – Добровольцы! Нужны вооруженные добровольцы! Собираемся у конюшни! – Иди, – твердо сказал Марко, обернувшись к Жану, глядя широко распахнутыми глазами. – У тебя ружье. Ты нужен там. – Но я... – Жан дрожал, вцепившись в ладонь Марко. – Я боюсь. Голос из рупора, дребезжа, сообщил: – Медики! Срочный сбор у часовни! Это уже относилось к Марко – ученику фельдшера. – Прощай, – сказал Марко, и Жан почему-то был уверен, что под респиратором он улыбается. Марко сильно, до хруста стиснул ладонь Жана на прощание и отпустил. И тут же толпа бегущих закружила Марко и Жана, как быстрая полноводная река кружит сухие осенние листья. Многие погибли в тот день. Жан выжил. Схоронился за мучным складом и до рассвета просидел там, рядом с воняющей химикатами тушей твари, которую он завалил, потратив почти все патроны, изрешетив ее лапы и башку. Тело мутанта окислялось с шипением и медленно таяло, а к мутному грязноватому восходу на месте туши остался лишь ярко-белый скелет. Серым сумеречным утром Жан долго тогда бродил по разгромленному городку, переступая через трупы людей и кости чудовищ. Искал Марко. Изредка попадавшиеся навстречу люди бормотали что-то бессвязное или устало отмахивались: не знаем, не видели, своих ищем – найти не можем. Жан побрел к развороченному колодцу, надеясь, что под уцелевшим навесом остались бидоны с фильтрованной водой. Там, в тени, у смятых раскатившихся бидонов Жан и нашел Марко. Точнее, то, что от него осталось. В луже крови лежала лишь часть Марко. Пожалуй, самым ужасным было то, что эта часть еще дышала. – Не плачь, – чья-то ладонь легла на плечо Жана. – Я не плачу, – Жан и сам не знал, плачет он или нет, и что течет сейчас по щекам: слезы, пот или первые капли начинающегося дождя. – Давай завернем его, – в руки Жану сунули кусок толстого брезента, – и отнесем к моей повозке. Я могу отвезти его на кладбище, там сейчас разводят погребальные костры. Он как раз умрет по дороге. Но могу и... Говорящий умолк. Жан обернулся и увидел средних лет человека в маленьких круглых очках. Кажется, это был врач-алхимик из другого города, иногда заезжающий в городок Жана, чтобы проконсультировать местных малообразованных фельдшеров. «Мастер Гриша Йегер», – припомнил Жан. Вслух сказал, сглотнув горечь во рту: – Что вы еще можете? Мастер Йегер ласково улыбнулся – в уголках небольшого аккуратного рта собрались морщинки: – Я врач и мастер-механик. Вылечить твоего друга нельзя, но можно починить. Только ты должен прямо сейчас решить, отдаешь ли его в починку. Скоро он перестанет дышать, и без кислорода его мозг за несколько минут разрушится до такой степени, что уже ничего нельзя будет сделать. Дождь пошел чаще, капли зашуршали по крышам. – Починить? – тупо переспросил Жан, глядя на Марко. На мокнущие под дождем фрагменты Марко. Утерся рукавом, размазывая по лицу влагу и грязь. Попросил: – Почините, Мастер Йегер. Они бережно, но очень быстро укутали тело в брезент и отнесли к повозке – странному расписному дому на колесах. – Приходи через три дня. Я верну тебе Марко, – мягко сказал Мастер Йегер, скрывшись за пологом повозки и бренча каким-то инструментами. Голос его звучал приглушенно: – Только будь готов к тому, что он немного изменится. Но ты полюбишь его и таким. Так всегда происходит: я чиню людей, они меняются, но друзья никогда не бросают их, не отворачиваются. Ты ведь его друг, верно? – Друг, – чуть покраснев, согласился Жан и побрел прочь от повозки Мастера Йегера. Вслед пофыркивали паром механические лошади, впряженные в нее. Жан подошел к ратуше, где столпились выжившие, встал поодаль, в тени разрушенной часовни. Городской староста от лица всех жителей благодарил каких-то странных людей в темно-зеленых плащах. Вид у людей был лихой, разбойничий, но защитная одежда напоминала форменную армейскую. – Если бы не эти пятеро храбрецов, – негромкий голос старосты в тишине звучал отчетливо, поскольку горожане хранили молчание, – нам бы не выстоять против монстров. Имперские полицейские трусливо удрали, поджав хвосты. Добровольная дружина действовала неслаженно, многие сбежали, но многие сражались! По толпе прошел едва слышный шепот, как шорох сухих листьев на сожженных дождями кленах. – Мы укрыли женщин и детей в ратуше, но у нас кончились патроны, а монстры пробили каменную стену, – продолжил староста. – И тогда появились они, «Лесные рейнджеры». Он ткнул трясущимся узловатым пальцем в грудь рослого, крепко сложенного человека, лицо которого было скрыто тенью от капюшона и респиратором. Видимо, лидера группы. – Спасибо вам! – провозгласил староста. – Вы хоть и бандиты, но спасли нас! – Нам не нужно «спасибо», – хрипло произнес один из «Рейнджеров», сделал шаг вперед, и оказалось, что он едва достает их лидеру до плеча. – Нам нужна фильтрованная вода, марганец и сухари. Есть у вас хотя бы вода? Мы не пили черт знает сколько часов. – Но наши запасы воды разорены, нам едва-едва хватит самим, – промямлил староста. – Разорены, – невысокий бандит подступил к нему вплотную, глянул снизу вверх. – Так и жителей поубавилось раза в два. – Но... – староста оглянулся на толпу в поисках поддержки, но усталые, измученные люди угрюмо молчали. – Кто-то хочет иметь дело со мной? – бандит плавным движением обнажил широкий метровый клинок. – Я пострашнее монстров буду, поверьте. Он приставил лезвие к морщинистой шее старосты. – Довольно, Ривай, – лидер «Рейнджеров» ладонью отвел лезвие в сторону, словно не боялся порезаться. – Мы поищем воду в лесных озерах. Дайте нам марганец и фильтры. – И топливо для лошадей, – мрачно добавил тот, кого назвали Риваем. – Живее. Дальше Жан слушать не стал – все это было ему безразлично. Он вернулся в свой дом, оказавшийся наполовину разрушенным. Перелез через обвалившиеся балки, пробрался в единственную уцелевшую комнату – кухню. Улегся у печи прямо в пыль от штукатурки, свернулся клубком и впал в неспокойное забытье. Следующие трое суток он из дома не выходил. Питался засохшими мамиными пирожками, припрятанными в шкафу. Из рукомойника пил грязную мыльную воду. Грязную, но очищенную от солей металлов и кислоты. А на третьи сутки Жана разбудило прикосновение к плечу. Касание было легким, почти невесомым – но Жан дернулся и резко сел, встрепанный, с колотящимся сердцем. – Доброе утро, засоня, – Жану улыбался сидящий на корточках живой Марко. От его улыбки Жан похолодел. Уголки полных, красиво очерченных губ Марко поднимались, рот растягивался, но не плавно, а короткими рывками. Будто под ямочками на щеках скрывались движущиеся маленькие поршни. – Собирайся, – сказал Марко с незнакомыми властными нотками в голосе. – Мы уезжаем. – Куда? – Жан пытливо вгляделся в его веснушчатое лицо, различив, что кожа на правой и левой половине лба различается по цвету. Прищурился и заметил тонкие светлые стежки, стягивающие две половины воедино. И стальную скобку у левого уха. – На заброшенную водокачку поедем. Поднимайся, – Марко встал и протянул Жану правую руку. Схватил и резким грубым рывком вздернул Жана на ноги. – Ох, – Жан потер запястье, на котором остались четкие красные следы от невероятно сильных пальцев. – Зачем нам на водокачку? Мне нужно дождаться родителей, они сегодня наверняка вернутся и... – Не вернутся они, – оборвал Марко. – Под столицей загорелись торфяники. Пожары кольцом охватили город, так что еще пару недель тушить будут. Едем на водокачку. Там нас уже ждут ребята, которых я собрал. – Зачем собрал? – Хватит задавать вопросы, – холодно процедил Марко, ухватил Жана за подбородок, заглядывая в глаза. – Я решил основать банду. Когда нас станет больше пятидесяти, мы найдем «Лесных рейнджеров» и отомстим им. – За что отомстим? – Жан вырвался, покачнулся, больно ударился плечом о шкаф. – Они спасли наш город. А то, что топливо и марганец забрали, так этого добра у нас много, не жалко. – Наивный, – нахмурился Марко, и лицо у него сделалось злое и страшное. – «Рейнджеры» все подстроили. Эти ублюдочные бандиты разрушили барьер, защищавший город от монстров, чтобы потом явиться как герои. Спасители, ха! Воры, обманщики и убийцы. Помнишь, однажды река на севере прорвала дамбу. Их рук дело. Ясно? Жан хотел ответить, что тут нет никакой связи, но Марко приложил палец к его губам: – Просто кивни, Жан. Ты раздражаешь меня, когда много говоришь. Мне нравится, когда ты молчишь. – Марко, – шепнул Жан и получил легкую, но неприятную пощечину. – Молчи, – мягко повторил Марко, а потом приблизился и мазнул холодными губами по губам Жана. – Прости, я не хотел тебя ударить, но так необходимо было сделать. Если ты будешь молчать и слушаться меня, с тобой все будет хорошо, Жан. Безмолвно спешно собираясь, Жан вспоминал слова Мастера Йегера: «Так всегда происходит: я чиню людей, они меняются, но друзья никогда не бросают их, не отворачиваются». Марко очень сильно изменился. Раньше он был – как теплый весенний день, а теперь стал – словно безлунная зимняя ночь. Жан с трудом осознавал, что сейчас он в часовне, сидит на лавке, свесив голову на грудь, и дремлет. Ему казалось, что он все еще там, в тесной, чудом уцелевшей кухне, стоит напротив Марко. И если суметь закричать и проснуться, то все, что сотворил Марко и банда «Гиганты Шиганшины» окажется всего лишь кошмаром. 11. Сговор Эрвин осторожно укрыл плащом уснувшего после оргазма Ривая. Тот обычно спал плохо и нечеловечески мало, не больше трех-четырех часов в сутки. И Эрвин старался его не беспокоить, если сон наконец-то приходил. Ривай дышал так тихо, что невозможно было расслышать, лишь как-то неохотно и не в такт слабо вздымалась грудь. Подрагивали жесткие черные ресницы, а тонкие брови хмурились так скорбно, словно Ривай был профессиональным плакальщиком на похоронах. Иногда дергались худые бледные пальцы на руке, свесившейся до пола. Ривай сейчас напоминал Эрвину беспокойно спящего кота, который в своем сне бежит, а наяву в это время шевелит лапами и хвостом, скалит клыки. Эрвин повел обрубком руки, чувствуя, как несуществующая правая ладонь касается черных волос Ривая. Ненастоящие, фантомные ощущения, из-за которых он никак не мог привыкнуть к тому, что руки больше нет. Мозг так и не смерился с утратой, самостоятельно воссоздавая тактильные сигналы, поступающие из отрезанной конечности. Ханджи говорила, что это со временем пройдет, тело и разум свыкнутся с потерей. Вздохнув, Эрвин закрыл глаза, наслаждаясь тем, как пряди волос скользят, щекоча призрачную ладонь, провел кончиками пальцев по четко проступающей скуле Ривая, очертил контур тонких обветренных губ. И распахнул глаза, когда вокруг отсутствующего запястья стальной хваткой сжались чужие пальцы – Ривай, не просыпаясь, вскинул руку и обхватил пустоту, да так, что костяшки побелели. – Отпусти, – попросил Эрвин, слабо улыбнувшись, и ладонь Ривая разжалась, вновь бессильно свесилась с лавки. Поднявшись, Эрвин прошел к алтарю, стараясь ступать мягко, чтобы обитые железом ботинки не бухали по каменным плитам, мельком глянул на храпящего пастора и приблизился к посапывающему Жану. Тронул за плечо. Жан распахнул глаза и отшатнулся, но кое-как совладал с собой и выдавил: – Спасибо вам за все, сэр. Покачав головой, Эрвин произнес: – Я слышал, ваша банда промышляет разбоем на железных дорогах. Ответь мне: вы планируете грабить поезда северного направления в ближайшие трое суток? – Вы меня узнали, да? – Жан нервно почесал обожженную кислотным ливнем щеку. – Риваю не скажете? Нам один стукач из полицейских передал, что Ривай хочет убить каждого из нашей банды. Да, Эрвин сразу его узнал – Жан был в числе тех, кто совершил налет на базу «Лесных рейнджеров». Но так же хорошо он запомнил, как Жан тогда истерически кричал: «Остановись, Марко! Остановись!» До самой смерти не забудется лицо Жана, перекошенное не только от ужаса, но и от бессильного гнева. Жан цеплялся за локоть Марко и то упрашивал и умолял, то требовал, приказывал прекратить. – Я позже скажу Риваю. Постараюсь объяснить. Ты не виноват в том, что мне отрезали руку, – тихо сказал Эрвин. – Но ты не должен говорить своему главарю Марко о том, что мы оба живы и путешествуем вблизи ваших земель. – Не скажу, – Жан прижал стиснутый кулак к левой стороне груди – так было принято отдавать честь в старые времена. – И уговорю его не нападать на поезд. Обману, если будет нужно. 12. Лучшее, что Кенни дал этому миру Часовня Святых Стен осталась далеко позади, утонула в утреннем тумане. Кенни Странник ехал на огромном черном коне, который передвигался бесшумно, как призрак. Бетонная дорога словно сама собой стелилась ему под копыта. Настроение у Кенни было хорошее. Как ни крути, а полчаса назад в мире стало на одного выродка меньше. Выродок сам был виноват – упустил партию пенициллина, которую через него заказывал Кенни. И теперь в промасленном мешке, притороченном к седлу, болталась отрезанная голова пастора Ника. За пастора на ближайшем полицейском посту можно было получить брусок серебра и грамм пятьсот сухарей. Пустячок, а приятно. Кенни даже начал фальшиво насвистывать себе под нос матерную песенку. Ривай бы сказал, что свистит Кенни хреново и лучше бы ему заткнуться. А Кенни дал бы ему подзатыльник, не жалея, со всей силы, чтоб язык прикусил. Похлопав по карманам, Кенни вспомнил, что табак для самокруток закончился. Надо было стрельнуть сигареты у этого пропойцы Доука, но Кенни тогда думал только о Ривае и брякнул про сгущенку. Ривай любил сладкое. Ривай – гордость Кенни, единственный ученик охотника за головами. Мелкий Ривай, прихватив оружие, медикаменты и жратву, сбежал от Кенни. Сукин сын. Ривай был самым лучшим, что Кенни дал этому миру.