Ржавый рейнджер

13. Твари в тумане В густом, желтоватом, дурно пахнущем тумане едва виднелся северный тракт. Мощенная бетонными плитами дорога вела мимо Старой свалки. Жан сидел на белоснежной лошади Эрвина, неловко обнимая его за пояс, чтобы не свалиться. Ход у лошади был плавный, видимо, она была полноприводной, только очень уж резко тормозила, чтобы обойти упавшие на дорогу телеграфные столбы – черные прогнившие деревяшки и оборванные провода. Каждый рывок и торможение лошади отдавались болью в раненом бедре Жана. Оставалось только стиснуть зубы и смотреть по сторонам, стараясь отвлечься. Сквозь желтую пелену проглядывали ржавые остовы дирижаблей. Эрвин глухо из-за респиратора сказал, что металлические каркасы похожи на скелеты китов. И Жан пробормотал: – Мой друг Армин показывал мне книгу о море. Там говорилось про китов, но неужели они были настолько большими? – Не просто большими. Гигантскими, – Эрвин обернулся к держащемуся позади Риваю, у лошади которого то и дело заедало шестеренки в ноге. – Ривай, помнишь, мы когда-то хотели доехать до моря через выжженные пустоши? Ривай неопределенно махнул рукой, затянутой в черную защитную перчатку – воздух щипал кожу, покалывал. А если вдохнуть – разъедал слизистую. – Мы тогда уперлись в очередную стену. Оказалось, что дальше пораженные радиацией земли, – задумчиво произнес Эрвин. – Но я верю: за теми землями лежат чистые территории. – Марко говорит, что нет никаких чистых земель, – Жан вцепился в Эрвина, когда лошадь опять сильно тряхнуло. – Говорит, там такой высокий радиационный фон, что с человека облезает кожа и мясо. Эрвин ничего не ответил, только почему-то негромко рассмеялся и вновь глянул на Ривая. Спустя несколько часов туман не рассеялся, наоборот, стал сплошной непроглядной стеной желто-оранжевого цвета, клубился и будто тёк. Жан посмотрел вниз и не смог различить свои ноги ниже колен и бока лошади – лишь густое грязноватое марево. – Ривай, – тихо окликнул Эрвин невидимого Ривая. – Держись ближе. Включим фонарь? – Нет, – донеслось откуда-то справа. – Стоп. Ни шагу дальше. Я что-то слышу – кажется, приближаются твари-людоеды. Ривай вынырнул из тумана, ведя гнедую лошадь в поводу, подошел вплотную к коню Эрвина: – Спешьтесь. Лошадей – по бокам дороги, сами – в центр. Теперь, стоя плечом к плечу с Эрвином и Риваем, Жан тоже услышал нечто во мгле. Какие-то нечеткие звуки: монотонно повторяющиеся скрипы и потрескивание. Иногда все затихало, и Жан улавливал только собственное учащенное дыхание. Но звуки возникали вновь. Все ближе и ближе. – Это мелкие твари, – прошептал ему на ухо Ривай, больно сжав плечо сильными пальцами. – Охотятся крупными стаями. Если накинутся на нас, то мы вряд ли отобьемся, тут нужен баллон газа и паяльник – жечь мразей... Чего дрожишь? Страшно? – Да, – тщетно пялясь в туман, честно сказал Жан. Его уже колотило от нарастающих, накатывающих, как волны, шорохов и лязганья. Какая-то чертовщина творилась в желтом мутном мареве. Ничего не было видно, даже силуэт стоящего рядом Ривая терялся в дымке. Эрвин и вовсе наполовину скрылся в мареве, казалось, что у него нет не только руки, но и ноги. – Перестань бояться, – приказал Ривай, как будто это было выполнимо. – Твари чуют, если человек вспотел от страха. Они и сами трусоваты, так что кидаются только на слабых и запуганных. Жан хотел сказать, что он пахнет не только потом, но и кровью, коснулся перебинтованного бедра. Но Ривай опередил его: – Ты – опасный раненый хищник. Тебе не страшно, ты готов любого порвать. Понятно? – Ривай, либо выруби его, – еле слышно проговорил Эрвин, – либо успокой, как ты умеешь. Нас уже берут в кольцо. Ривай выругался, а потом резким рывком притянул Жана к себе, надавил на затылок, заставляя склониться. Жан ткнулся носом в его жесткое плечо и только сейчас отчетливо осознал, какой же тот невысокий. – Так, – зло сказал Ривай, крепко обнимая Жана, словно пряча от всего мира, закрывая от стены тумана. – Послушай меня. Я сильный и смогу защитить нас всех. Видишь, какой Эрвин спокойный? Потому что он знает. Да, мне будет тяжело, но я справлюсь. Зубами им глотки перегрызу, если будет надо. Ясно? – Ясно, – озадаченно и смущенно пробормотал Жан. И почему-то подумал о том, что его уже очень давно не обнимали. Новый Марко мог ударить его, мог трахнуть, но по-дружески больше не обнимал. Марко был гораздо страшнее, чем те неразличимые существа, которые сейчас кружили, то приближаясь, то удаляясь. Жан неуверенно поднял руки и обнял Ривая в ответ. От него пахло сухой листвой, дезинфицирующей жидкостью и мятой. И слабо – смазкой-лубрикантом. Такой же пользовался Марко, когда бывал в хорошем настроении и не хотел причинить Жану боль. Жан плотно сомкнул веки и стоял, замерев, чувствуя, как ровно стучит чужое сердце. И неважно, что это сердце бандита и убийцы Ривая. Оно билось так же, как у всех остальных живых людей. А вот у Марко оно тихо тикало, потому что было не из плоти, а механическое. Просто клапан с шестеренками, равномерно гоняющий кровь по телу. Задумавшись, Жан даже не заметил, что наступила абсолютная тишина, а сквозь туман слабо проглянул красноватый диск солнца. – Размазня, – Ривай резко отстранил Жана, серьезно и холодно глянул ему в глаза. – Тебе надо дома с мамкой сидеть, а не по пустошам таскаться. Сколько тебе лет? Я думал, тебе двадцатник, но теперь сомневаюсь. – Мне еще нет двадцати, – Жан шмыгнул носом и только теперь растерянно осознал, что чуть не плачет. Слезы не льются только потому, что глаза пересохли от ядовитых испарений. – Слабак, – припечатал Ривай. – Давай, разревись еще. – Хватит, – хмурый Эрвин положил ладонь на плечо Ривая. – Пусть ревет, если ему от этого легче. Некоторым помогает. Не всем. 14. «Сын шлюхи и неудачника» В холодный, но удивительно душный полдень, когда мгла поредела, Ривай дал знак остановиться. Спешился и поднял раздавленную копытами искореженную гильзу от патрона. И, кивнул Эрвину, ненадолго сошел с тракта, нырнул в марево. Ступал по хрупкой выгоревшей траве, стараясь не слишком отдаляться, не терять из виду Эрвина с Жаном. Хотя до сопляка Жана Риваю не было ровным счетом никакого дела. Он споткнулся о скрюченный труп неведомой твари, склонился, осматривая вспоротое клинком, развороченное брюхо с вывалившимися внутренностями. В ядовитом тумане плоть быстро начала гнить, было сложно установить, давно ли тварь расчленили. Пройдя чуть дальше, Ривай нашел еще несколько тушек, воняющих так, что на глаза наворачивались слезы и хотелось блевать. По характерным глубоким разрезам, рассекающим мутантов почти надвое, Ривай понял, что не так давно здесь проехал кое-кто хорошо знакомый. Ривай вернулся на тракт и долго прислушивался. Опустился на колени и приложил ухо к бетонным плитам дороги. – Он обогнал нас утром в густом тумане. Проехал мимо, не заметив, – тихо сказал Ривай. – Охотник за головами. Кенни Странник. Поднялся, посмотрел на Эрвина, между широкими бровями которого залегла морщинка. Ответил на невысказанный вопрос: – Да, я уверен, что он ищет меня. Но другой дороги в поселок нет. Продолжим путь. Ривай вскочил в седло и долго ехал молча, не реагировал, если ему что-то говорили. Почему-то вспоминал, как много лет назад Кенни вернулся с охоты в свое подземное, пропахшее порохом и спиртом логово и принес Риваю банку сгущенки. Банка была смятой, со следами подсохшей крови. А сам Кенни грязным, усталым и злым – с порога швырнул в Ривая сгущенкой и рявкнул, чтобы немедленно согрел воды для купания. Называл мелким крысенышем, выродком, сыном шлюхи и неудачника. За нерасторопность пнул тяжелым сапогом в бок. Но потом, отмокая в лохани с горячей водой и прихлебывая дрянной виски, подобрел. Поманил к себе Ривая и погладил мокрой широкой ладонью по голове. Так рассеянно и механически, без всякой нежности, что Риваю даже не было противно. – Жизни нет. Есть выживание, – пьяного Кенни тянуло поумничать. – Если кто-то мешает тебе жить – убей его. Вышиби уебку мозги. Загрызи, расчлени, сожги. Как угодно, но прикончи. Только сам живи, слышишь? Он больно сжал пальцами подбородок Ривая: – Ты понял или нет? Что самое главное, а? – Жить, – буркнул Ривай, вцепившись пальцами в его широкое запястье, царапая ногтями. – Убивай. Ты должен убивать, – пахнущий виски Кенни перегнулся через борт лохани и коснулся потрескавшимися губами лба Ривая. – Хороший мальчик. Съешь сгущенки. Ривай зло отпихнул его пьяную рожу и пожелал Кенни провалиться в радиоактивный ад. Кенни дико захохотал и назвал это лучшей ебаной шуткой вечера. 15. Последняя банка тушенки К вечеру туман растаял, но небо затянуло тучами, и пошел мелкий дождь, от которого шипели, окисляясь, бока лошадей. Пришлось укрыться в проржавленном остове дирижабля, натянув несколько слоев защитного тента. Ривай грел котелок с чаем над хилым чадящим костерком, искоса наблюдая за Эрвином. Тот был задумчив. Кажется, даже задумчивее, чем обычно. Сидел чуть поодаль, ковырялся отверткой в коленном суставе гнедой лошади. Лошадь, как всегда, перегрелась, да так, что детали в суставе оплавились. Поднявшись, Ривай перешагнул через Жана, который дремал, свернувшись у костра и положив под голову скатанный плащ. Выражение лица у спящего Жана было до идиотизма счастливым и безмятежным. Еще бы – заново перебинтовывая его бедро, Ривай вколол Жану обезболивающее на основе морфия. Ривай устроился рядом с Эрвином, достал из сумки на поясе инструменты и взялся за оплывшую искореженную шестеренку, которую требовалось выправить. Под громкий шелест ядовитого дождя они долго ковырялись в механизме, безмолвно обмениваясь отвертками, сверлами и сменными деталями. Эрвин неплохо справлялся одной левой рукой, лишь изредка роняя мелкие элементы. Ривай силой воли заставил себя не шелохнуться, когда Эрвин упустил винтик. Винтик брякнулся на жестяной пол и подкатился к пыльному сапогу Ривая. Ривай не двигался – пусть Эрвин сам поднимает. – Безрукий я, – слабо улыбнувшись, Эрвин наклонился, неловко пытаясь подцепить деталь, щекой скользнул по колену Ривая. И, не поднимая головы, уверенно произнес: – Тебе тяжело со мной. И почему-то добавил: – Жан хоть и размазня, зато все конечности на месте и организм еще не изношен. Ривай хотел сказать что-то едкое и злое, но тяжело закашлялся, стянул респиратор, глотая воздух. Горло только сильнее продрало, и Ривай закрыл рот ладонью, хрипло дыша. – Ты что делаешь?! – Эрвин стянул с себя маску-фильтр и сунул ему. – Надел быстро! Ривай послушался, а когда отнял ладонь от губ, то заметил на перчатке темные следы крови и незаметно обтер пальцы о плащ. Подышал через маску-фильтр – полегчало, только во рту стоял тошнотворный соленый привкус. – Я пока возьму твой респиратор, – сказал Эрвин. – Кажется, у него отошел один фильтр. – И как ты через него собираешься дышать? – просипел Ривай. У него было такое ощущение, словно он кашлял оттого, что сам отравился теми злыми словами, которые хотел сказать Эрвину. – У меня здоровые легкие, – пожал плечами Эрвин. – Я продержусь до поселка, а там мы купим фильтров. И еды. Они уныло посмотрели на последнюю банку тушенки, стоящую у костра. И, не сговариваясь, решили сожрать ее содержимое, пока Жан не проснулся. 16. Дарко В полночь они продолжили путь, чтобы скорее добраться до поселения. Подсвечивали себе дорогу тихо мерцающими фосфорными фонарями. Дождь прекратился, а поднявшийся ветер прогнал ядовитые испарения. Можно было на время снять износившиеся респираторы и дышать свободно. Вот только не получалось передвигаться быстро. Белый конь Эрвина сбавил обороты – по грузоподъемности он не был рассчитан на двоих человек вместе с их рюкзаками. Эрвин прикинул, что вместе с Жаном, который клевал носом, уткнувшись ему в спину, они весят не мало, килограмм сто шестьдесят, плюс-минус пару кило. Не сразу, но Эрвин догадался, что теперь весит меньше – без руки. Даже подсчитал для интереса, что еще от него можно было бы отрезать, чтобы конь не был перегружен. Да и лошадь Ривая еле-еле ковыляла, хрустя и скрипя суставом ноги, и не могла нести седока, только поклажу. Ривай шел, ведя ее в поводу, переступая через глубокие лужи, в которых отражалась мутная красноватая луна. Эрвин пристально наблюдал за ним и через полчаса остановил своего белого коня и спешился, обернувшись к Риваю: – Садись в седло вместе с Жаном. Вы оба легкие, коню не в тягость. Ривай неопределенно повел плечом. Выглядел он бледным и усталым – в свете фонаря были хорошо различимы и покрасневшие веки, и черные круги под глазами. – Как твоя нога, Ривай? – Эрвин перехватил поводья его лошади. Ривай с грохотом постучал по металлическому боку гнедой: – Так же, как у этой чертовой клячи. – Ривай?.. – Эрвин с тревогой накрыл ладонью его лоб, оказавшийся холодным и влажным. – Что же вы все у меня такие хромоногие? И ты, и Жан, и кобыла твоя. – А что ты у нас такой безрукий? – огрызнулся Ривай. – Вот какого черта ты тогда отправил меня к врачу, а? – Когда тогда? – спросил Эрвин, поддерживая его, помогая взобраться в седло фыркнувшего паром коня. – Сам знаешь, – Ривай мельком глянул на него сверху вниз, настраивая под себя рычаги управления и крепя фонарь за ушами коня. Некоторое время Эрвин молча шел рядом, ведя за собой скрипучую гнедую и глядя только вперед. Хотя впереди не было ничего, кроме черноты и изломанных силуэтов ржавых железок. Эрвин прекрасно знал, что Ривай говорит о том дне, когда «Гиганты Шиганшины» вырезали «Рейнджеров». И Эрвин был очень рад, что Ривая не было с ним в штабе. Что он не схлестнулся в схватке с лидером «Гигантов». Этот самый лидер ловко, как мясник, орудовал топором на длинной рукояти и без промаха палил из небольшой, но дальнобойной паровой пушки. Невероятно быстрый, неправдоподобно сильный. С сердцем, не знающим жалости. Он равнодушно добивал раненых – как вражеских, так и своих, без разбора. Левая половина его лица скалилась в ухмылке, правая оставалась бесстрастной, а посередине шел шов. Это лицо Эрвину довелось рассмотреть в деталях. Два глаза – черный правый и карий левый – в упор смотрели на привязанного к столу Эрвина. Лидер спрашивал, страшно ли Эрвину. Говорил, что покажет ему преисподнюю. Утверждал, что это «Рейнджеры» виноваты в том, что когда-то на какой-то городишко напали мутанты-людоеды. Называл Эрвин паршивым лжецом, лицемером и почему-то странным словом «белоплащник». Сам он назвался «Дарко», хотя приспешники обращались к нему «господин Марко». – Ты, наверное, не понимаешь, что все серьезно? – Дарко показал Эрвину топор. – Сейчас с тебя облезет весь твой гребаный пафос. Потому что я отрублю тебе руку. Дарко выждал с минуту, нежно поглаживая пальцами топорище, и поинтересовался: – Скажи, четыре года назад это ведь ты подстроил, чтобы на севере река прорвала дамбу? Хотел показать, какие вы, разведчики, герои. Думал поднять бунт и дорваться до власти в тех секторах, да? Эрвин не стал отвечать. Он уже понял – этот человек безумен. Топор взвился вверх, а из карего глаза Дарко стекла одна маленькая слезинка. Пронзительно закричал Жан: – Остановись!!! Дальше Эрвин никогда не заходил в своих воспоминаниях. Все прочие образы вытесняло мертвенно-бледное лицо Ривая с плотно сжатыми губами и потемневшими глазами. – Если бы я был с тобой... – сказал Ривай, рычагом выровняв ход коня и покосившись на Эрвина. – То что бы было? – мрачно спросил Эрвин и остановился. – Я убил бы их всех, Эрвин, – процедил Ривай, тормозя коня. – Тогда разбуди Жана, и пусть он расскажет тебе о Дарко, – резко сказал Эрвин и отвернулся. – Но не смей потом убивать Жана. Я не разрешаю. – Он из «Гигантов»? – хрипло спросил Ривай и наклонился в седле, ухватил Эрвина за ворот плаща, дернул. – Смотри на меня! – Не повышай на меня голос, – тихо сказал Эрвин, ловя взгляд его светлых глаз, в которых плавали белые блики фонариков. – Приедем в поселок – я тебя побью, – облизнув сухие губы, пообещал Ривай. – И не посмотрю, что ты безрукий урод. – Не побьешь. Ты ослабел. У тебя что-то с легкими, – отрывисто проговорил Эрвин, перехватил его запястье, сжимая. – Думаешь, я не заметил, что ты сплевываешь кровь, когда кашляешь? – Все. Равно. Побью, – с трудом выговорил Ривай. 17. Ривая прирезали Сырым влажным утром поселок встретил их пустующим блокпостом, с ворот которого на веревке свисала дохлая тварь-мутант. Она слегка покачивалась на ветру, полуистлевшая – кости, кое-где обтянутые кожей. Пришлось долго колотить в запертые ворота, пока не появился усталый старик в помятой военной форме старого образца. Он открыл маленькое зарешеченное окошко, бросил короткий равнодушный взгляд на поддельные документы и сказал: – Плата за въезд – триста граммов любой еды. Или полфляги чистой воды. С каждого. Они немного поторговались и расплатились морфием. Видимо, и с медикаментами в поселке было плохо. Отпирая ржавые скрипучие ворота, старик пробурчал: – Слышали, что «Рейнджеры» все по миру пошли? А мы хотели попросить их помочь с продовольствием. Они для нас прошлым летом украли центнер сухарей с закрытого правительственного склада. Теперь никто нам не поможет. Хорошие они были, хоть и грабители. – Никто из «Рейнджеров» не выжил? – осторожно спросил Эрвин. – Говорят последнего, Ривая, прирезали недавно, – охотно заговорил старик, кажется, ему редко доводилось пообщаться. – Прошлой ночью проезжал один путник, рассказал мне. Старик сделал большие глаза и доверительно сообщил Эрвину: – Вы б видели его коня! Вот ваш конь – о-о-о, снежное диво! Но и в подметки тому коню не годится. Вороной, огромный и огнем пыхает. Мельком взглянув на Ривая, который последние несколько часов и без того злился и отмалчивался, Эрвин понял без слов, что тот еще сильнее напрягся, весь подобрался, будто ждал беды. 18. «Я злюсь, Эрвин. Я адски зол» На первом этаже постоялого двора было пыльно, под сапогами хрустели бутылочные осколки. Хозяин заведения «Ликующий пони» всплеснул руками и так горячо извинялся за беспорядок, объясняя все ночной пьяной дракой, что Эрвин даже ему поверил. И не зря – маленькая дешевая комната без окон оказалась тщательно выметенной. Эрвину даже досталась полная бадья горячей мыльной воды, в которой до него уже выкупался Ривай. Эрвина это вполне устраивало, он сидел на деревянном дне, подтянув колени к груди, и вдыхал запах свежезаваренного чая с мятой. Переодевшийся в чистое Ривай устроился на полу у края бадьи и пытался пальцами расчесать мокрые волосы. Куда он девал костяной гребень, было для Эрвина загадкой. Потерял, наверное. И не стоило об этом спрашивать – Ривай и так был в дурном расположении духа. То и дело зло исподлобья поглядывал на Жана, забившегося в угол комнаты вместе со своими пожитками и тюфяком. Ривай открыто демонстрировал неприязнь с того самого момента, как Жан рассказал ему всю правду. – Если бы его Дарко-Марко не был бессердечным ублюдком, – негромко сказал Ривай. – То я бы отправил ему руку или ногу Жана. Может, глаз. Око за око. – Знаю, – Эрвин задумчиво провел ладонью по лбу, убирая мокрые пряди. – Тебе стало бы от этого легче? Ты будешь счастлив, когда мы отомстим за наших товарищей? – Ты о чем? – Ривай погрузил ладонь в мыльную воду и положил ее на бедро Эрвина. – «Гиганты» убили наших товарищей. Мы просто обязаны их убить. – А что потом? – Эрвин накрыл ладонью его руку и сдвинул ближе к своему паху. – Ты не ответил: тебе станет легче? – Ты думаешь, я страдаю? – лицо Ривая из мрачного стало равнодушным и застывшим, словно лик ледяной статуи. Эрвин понял, что Ривай не расколется – расспросы бесполезны. Можно влезть в душу Ривая, но, путешествуя по унылым пейзажам его внутреннего мира, заблудишься и сгинешь. – Я злюсь, Эрвин. Я адски зол, – прошептал Ривай и по-хозяйски обхватил член Эрвина, грубовато сжимая. И умолк, лаская пальцами твердеющую плоть. Лениво погладил мошонку, чуть тиская, и сунул руку Эрвину между ног. – Ривай, что ты... – Не зажимайся, – он заглянул Эрвину в глаза, продолжая двигать рукой, надавливая, пропихивая палец. – Раздвинь колени шире. Он был настойчивым и очень умелым. Трогал только задницу, но у Эрвина встало все, что только могло встать, даже соски затвердели. Послышался шум – Жан что-то уронил и торопливо пробормотал извинения. Искоса глянув на него, Эрвин увидел, что Жан отвернулся к стене и с головой накрылся плащом. Застеснялся. – Смотри только на меня, – Ривай резче двинул пальцами, растягивая. Его короткие ободранные ногти больно царапали неровными краями, но Эрвин слова ему не сказал, расслабляясь, позволяя делать все, что вздумается. И не возражал, когда Ривай хрипло велел ему выбраться из бадьи и лечь животом на пахнущий сухой травой тюфяк. – Прогнись, – Ривай, едва касаясь, провел ладонью по его влажной спине между лопаток. Закрыв глаза, Эрвин приподнялся, думая, что неудобно будет опираться на один локоть. От обрубка правой руки не было никакого толку. Но Ривай прижался, обхватывая поперек живота, уверенно поддерживая. – Трахни меня, если хочешь. Только мазь возьми, – тихо сказал Эрвин. Он не был уверен в том, что сам захотел бы трахать усталого, заросшего щетиной, однорукого мужчину, в задницу которого с трудом входят два пальца. Всё вместе было как-то слишком, особенно покрытый шрамами обрубок предплечья с усыхающими мышцами. Но Ривай, выдавив между ягодиц Эрвина холодную смазку и расстегнув свои брюки, сделал то, что раньше делал только Эрвин. Наглаживая мозолистыми ладонями его тело, негромко рассказал ему о том, какой он сейчас красивый. Нет, слова «красивый» он не произнес. Заменил его матерными словечками, которые звучали бы унизительно, если бы не были произнесены так печально и так искренне. Часто-часто дыша, стараясь не дергаться, принимая в себя твердый горячий член, Эрвин впервые поверил, что Ривай действительно его хочет. Рукастого и безрукого, победителя и побежденного, любого. Ривай сказал, что Эрвин стонет и вскрикивает, как шлюха. Ривай сказал, что у Эрвина неподатливая, тугая задница, как у девственника. Ривай сказал, что сейчас не выдержит и кончит внутрь. От того, как бесцеремонно, нетерпеливо и жадно его имели, Эрвин кончил, чувствуя дрожь глухо застонавшего Ривая. Испачкал тюфяк спермой, хотя к его члену даже не прикоснулись. Ривай одним неловким рывком перевернул Эрвина на спину, улегся сверху и уткнулся носом в его шею, тяжело дыша. Эрвин погладил его по бритому затылку, взъерошил длинные пряди на макушке, слушая, как заполошно стучит сердце Ривая. – Да, – сипло и невнятно сказал Ривай. – Да, мне станет легче, когда все они сдохнут. Он жутко, с хрипами закашлялся, поднялся, сплюнул на пол. – Ривай, – Эрвин провел пальцами по его бледным губам, стирая кровь. – Я пойду за фильтрами, а ты отправишься к местному лекарю. – И чем мне лекарь поможет? – вяло спросил Ривай, слезая с Эрвина и протягивая ему чистую одежду. – Я сам знаю: чертов ядовитый туман разъел мои легкие. – А... механические легкие? – из угла подал голос подозрительно раскрасневшийся, встрепанный Жан. – Мастер Гриша умеет делать такие. Это ведь как меха в кузнице, только с дополнительными поршнями. Ривай и Эрвин молча переглянулись. Они не собирались говорить Жану, что и так едут к Грише, только по другому поводу, не за легкими. Жан вылез из своего угла, приблизился и смущенно добавил: – Знаете, иногда я думаю, что лучше бы Марко умер, чем стал наполовину машиной. Но искусственные легкие – это же всего лишь легкие? Они ведь не изменят человека? Эрвин пристально посмотрел на Ривая и сказал: – Все-таки сходи к лекарю, я прошу. 19. Кому я должен – всем прощаю К врачу Ривай не пошел. Он распрощался с Эрвином на перекрестке узких пустынных улочек и вернулся на постоялый двор. Уселся за кривоногий деревянный стол в баре, который уже понемногу наполнялся людьми: случайными путниками и пропитыми завсегдатаями с одинаково красными рожами. Воняло пролитым спиртным, дрянным табаком и испорченными консервами. Звенели пивные кружки, гоготали шумные странники за стойкой, орали, что все шлюхи в поселке страшные, как атомная война. Служанка поставила перед Риваем глиняную чашку с горячим травяным отваром и приветливо улыбнулась. Большеротая, большеглазая, каштановые волосы собраны в два хвостика – служанка напомнила Риваю Изабель. Изабель вместе с Фарланом сожрали гигантские твари-людоеды. Это произошло после того, как они в составе молодежной банды Ривая совершили налет на церковь в Тросте. Может, пастор Ник и правда их проклял? После их смерти Ривай уехал. Долго и совершенно бесцельно скитался в одиночестве, повидал и гнилые болота, и выжженные кислотой земли вблизи химзавода, и даже издалека посмотрел на один из реакторов атомной станции. И совершенно случайно на подземном рынке, расположенном в бывшем бомбоубежище, встретил Эрвина Смита. Эрвин был в военной форме, судя по знакам различия – командир. И, наверное, при деньгах. В толпе Ривай намеренно задел его плечом и, бурча извинения, попытался стянуть у Эрвина мешок с монетами и даргметаллами. Но Эрвин неожиданно цепко ухватил Ривая за руку и, посмотрев ему в глаза, покачал головой. Мол, я не стану поднимать шум и пойду своей дорогой, только не покушайся больше на мое имущество. Ривай замер на мгновение – таких чистых ярко-голубых глаз, как у этого командира, он еще никогда в жизни не видел. Чудной, совершенно невероятный цвет. Как небо до взрыва на химзаводе, про которое Риваю однажды по пьяни рассказывал Кенни. Ривай вырвался и сбежал, а после ему было уже не до Эрвина, имени которого он тогда даже не знал. С Риваем решили свести счеты ублюдки из банды, главаря которой он когда-то убил. Подловили в темном узком ответвлении основного коридора, освещенного фосфорными фонарями. Сказали что-то насчет того, что Ривай им крупно задолжал. Кенни в таких случаях говорил: «Кому должен – всем прощаю». Вышибал мозги из пистолета тем, кто стоял дальше, а оглушенному выстрелом ближайшему противнику загонял нож под ребра. Хватал зажимающего рану и закрывался его телом от пуль. Ривай сделал точно так же, только «кому должен – всем прощаю» не сказал. Наверное, поэтому магия не подействовала, и Ривай хоть и уложил всех, но сам был ранен в плечо. Ранение – так, царапина, лезвие ножа прошло по касательной. И Ривай решил, что быстро уберется из этого паршивого темного коридора и перевяжется. Кровь стекала струйками до запястья и капала на бетонный пол, когда он добрался до небольшого, чуть ярче освещенного ответвления. Да вот только оказалось, что Ривай вышел к складу. Там, у ящиков с продуктами, дежурили полицейские – не сунешься. Ривай застыл во мраке и начал шарить в сумке у пояса в поисках бинта: дольше тянуть было нельзя, следовало остановить кровь прямо сейчас, прячась в темноте. Он заметил движение и резко обернулся – совсем близко стоял Эрвин, глядя прямо на него, – светлые глаза словно сияли в потемках. Ривай даже не успел толком среагировать – Эрвин уже затащил его на тот самый склад, усадил на один из ящиков, достал из сумки аптечку. Кивнул дежурным полицейским: дескать, все в порядке, он со мной. Эрвин бинтовал Ривая и одновременно звал в армию. Говорил, что он смелый, ловкий, быстрый, хорошо стреляет и дерется – им нужны такие. И смотрел на Ривая так жадно и с такой страстью, словно хотел то ли сожрать с потрохами, то ли жениться и на руках носить. В дрожь бросало от его пристального взгляда в упор. Ривай согласился. В конце концов уже много лет ничто не могло заставить его так дрожать. Тогда он еще не знал, что пройдет не больше трех месяцев службы, и одной холодной осенней ночью он будет стонать под Эрвином, позволив ему трахнуть себя в задницу. А позже станет терпеть и нежность Эрвина, и его заботу, которых хватило бы на десятерых Риваев. И даже научится подчиняться его приказам. Сидя на ящике в складском помещении, слушая ровный размеренный голос и посматривая, как на плечо ложатся бинты, Ривай даже представить себе не мог, что когда-нибудь кто-то посмеет отрубить его Эрвину руку.