Лишних нет.

Хосок едва открыл глаза, как понял, что все еще находится где-то в центре кружащейся платформы. Подступила тошнота, захотелось отключиться обратно и доспать себя до состояния хотя бы годного для жизни. В такой шкуре чересчур сложно передвигаться: Хоупа хватает только до противоположного края кровати. При первом в жизни похмелье Хосока беспокоит чужая и незнакомая обстановка. Что-то обрывочное накручивается на извилины, потом он перестает волноваться. Он вроде бы у Чонгука. Уже лучше, чем пропасть в тартарары. Тошнота становится невыносимой, мучительной и тяжелой. Хоуп побеждает антигравитацию и несется в первую попавшуюся комнату, угадывает в планировке уборную и остается там. Когда Чонгук допивает кофе, слышит откуда-то неподалеку болезненные стоны, он выпучивает глаза, сосредотачивается и понимает, что чудовище поселилось в его квартире. Аккуратный стук в дверь. - Эй, Хосок, ты в порядке? - Нет… - глухо отвечают с той стороны. – Я умираю… - Я открою дверь, если ты не против. Чонгук ждет пять секунд и открывает. Хоуп, скрючившись, сидит в обнимку с унитазом и конкретно страдает, бормоча под нос всякую постапокалиптическую ересь. - Оставь меня здесь и иди, - говорит он, когда Чонгук подхватывает его за подмышки и, перекинув руку через плечо, ведет обратно в спальню. - Куда же мне идти из своего дома, чудик? – смеется младший. Гук по-взрослому хмурится, взбивает подушку и поправляет одеяло. Хосок чувствует себя жалким и крошечным. А Чонгук поит его каким-то «антипохмелином», похожим на аскорбинку и мило улыбается, сочувствует донельзя. - Полегче стало? - Отвратительно, мне отвратительно, - морщится Хоуп, вжимаясь в подушку. - Надо меру знать. Впервые напился до такой кондиции, что ли? - Конечно, впервые, – Хоуп потирает виски, пытаясь удержать эпицентр мозговой уплывающей массы. – Я вчера нес всякую чушь, наверное, прости за это. И за сейчас тоже. - Да ладно, не парься, - радушно отвечает младший. – То, что ты в седьмом классе нечаянно прожег плащ химички или как на выпускном под столом пытался поженить кошек – останется в тайне. - О боже, - Хоуп, краснея, закрывает лицо руками и тяжело вздыхает. – Пожалуйста, Чонгук, прости меня тысячекратно. А про вазелин я тоже рассказал? Младший поморщил нос и кивнул. - Как твой друг гей просил тебя занести ему баночку домой, а ты будучи в аптеке позвонил и на радостях выпалил, что завезли какую-то чумовую смазку, поэтому он теперь сможет трахаться сколько влезет да еще и с ароматом банана. А то был его отец на проводе. - Кошмар. Вот реально – до сих пор стыдно. Я ведь тогда особенно на мальчиков и не смотрел, только другу помогал, потому что он жутко всего этого стеснялся… Гук подвигал бровями. - Да не в этом смысле помогал! – оправдывается Хоуп. – Господи, вот позорище… Не смей смеяться. Мы больше вообще из-за этого не общаемся. Глупость, конечно, но друг в обиде. - Хрен с ним, нечего телефон куда попало бросать. Отдохни пока что. Проходит полчаса, почти как год, Хоупу не спится. Чонгук снова заходит в комнату. - Как ты сейчас себя чувствуешь? - Почти ничего не изменилось, - признается Хосок. – А что? - Когда у меня было похмелье, я заставил себя пойти прогуляться. Поверь мне, свежий воздух и смена обстановки идут на пользу. Пойдем? - От меня же воняет… - Я помогу тебе умыться и накормлю жвачкой. А хочешь завтрак? - О нет, я все еще скорблю по утраченной пище. В Чонгуке нет и намека на то, что ему незрелых восемнадцать, что ему неприятно помогать или претит общество малознакомого человека. Никакой рисуемой другими спеси Хосок не разглядел, никакой холодности и равнодушия тоже. Может быть, Чимин рассказывал про кого-нибудь другого? Уже на прогулке Хоуп оттаивает на солнышке и дышит полной грудью. Становится действительно намного лучше, но все еще пошатывает. Гук подставляет свой локоть и умопомрачительно улыбается: он рад быть полезным и нужным, воспитанный мачо. Хосок вежливо отказывается и полагает, что либо он не проснулся, либо никакой междоусобной войны кланов не было. Что-то его ничего не тяготит и не вводит в депрессию. Подозрительно. Но это единственный плюс похмелья. С Хосоком говорить легко и приятно, когда будто они всегда находились на одной волне и только сейчас сумели на нее настроиться. Никаких упоминаний о разлученной парочке, пошлостей, ничего лишнего, не светская беседа – обычный разговор двух парней. Хоуп рассказал, почему решил стать историком – просто потому что интересно и мама экскурсовод. А Чонгук поведал, что его давно приучили к самостоятельности, у мамы сеть салонов красоты, папа владелец автосалонов, в одном из которых сам и работает, когда получается. А Чонгук там оформлен в качестве механика, начинает с того, что ему нравится. А потом, может быть, поменяет рабочий комбинезон на смокинг. - Но это случится нескоро, - уверяет он, смеясь. А Хоуп грустнеет и, видимо, начинает думать о своем. Так меняется картинка, когда переключаешь каналы. – Как-нибудь, я покажу тебе, где работаю, если хочешь. - Да уж, буду рад. Вы там с Тэхёном… познакомились поближе впервые, да? – Хоуп подкинул в воздух упавший с дерева листочек, еще зеленый. Чонгук вздрогнул от несправедливо четкого кадра лица Тэхёна в полутемной кладовке, когда его отнимали у воздуха, мира, когда он так взывал о помощи и умолял быть быстрее. Вкус его кожи, взмах ресниц, все это навеки впиталось в память и сохранилось там, как назло в самых насыщенных цветах и звуках. - Ты же сказал, что это симпатия? - У меня так и есть, что к Тэхёну, что к Чимину. Интереса ради спрашиваю. Просто думаю, как все неслучайно. – Хосок засматривается на три маленьких облачка вдали. - Вот иногда ради того, чтобы встретить кого-то нужного, надо пройти сквозь огонь, воду и медные трубы, вмешаться в чьи-то жизни. Я прохожу сквозь испытания и все равно оказываюсь на краю. Мне вот по-человечески пока неясно, куда навострить лыжи. А потом Хосок прикрывает глаза, откидывая голову на спинку скамейки, и Чонгук с ужасом отмечает, насколько прекрасна оголившаяся шея и влекущие впадинки ключиц. Ему захотелось прикрыть их, чтобы никто не видел, потому что таким, как Хосок, полагается быть сдержанными и культурными. - Я старше тебя на три года, а ты ни разу не обратился ко мне вежливо, - задумчиво констатирует Хосок, прищуриваясь на солнце. - А ты ни разу не прицепился к этой формальности, - поддевает Чон. - Ну и к черту, не будем как все. Знаешь, я дошел до той черты в жизни, когда хочется наплевать на правила. Правда, сколько можно бегать за всеми и унижаться?! Надоело. Шатаешься в дырявом тазу по реке, а место там только для двоих. - Может так задумано, кто знает. Слушай, а может сходим куда-нибудь, развлечемся? – предлагает Чон. – Если ты свободен, конечно. Все движется по наклонной вместе с уверенностью Гука. Ему редко отказывают, вернее – никогда. - Свободен. Я теперь надолго свободен, Чонгук, - и Хоуп протягивает ему руку, вставая. – Но сегодня и в ближайшее время, к сожалению, не получится. Не думаю, что это правильно. У нашего треугольника пока траур. Я не хочу потерять Чимина и этого дурака Тэхёна. Если ты не был в таких отношениях, сложно войти в мое положение. Любить двоих и постоянно их чем-то связывать - это война на двух фронтах и за две армии. Даже если не любить в полную силу, а просто испытывать к ним нежные чувства. В общем, спасибо тебе за проявленную доброту. Понесу-ка я свою припухшую тушку обратно домой. Опешив, Чонгук припоминает, мог ли Хосок что-нибудь забыть у него дома. Горячка! Но есть люди, которых трудно отпускать от себя, потому что они открытые, хорошие, вдохновляющие. Впервые Чон чувствует себя рядом с кем-то каким-то неполным, ему бы хотелось научиться чему-нибудь у Хосока, взять у него что-то. Хотя бы… - Можно твой номер…? - словно бы и смущаясь, спрашивает Гук. Подумав, Хосок называет цифры, все равно ситуация вышла из разряда типичных. – А деньги у тебя есть, доберешься сам? Младший семенит следом. Хоуп резко оборачивается и тычет пальцем ему в грудь. - Эй-эй, Чон Чонгук! Сбавь обороты, я не пьян, у меня всего лишь похмелье. У меня хватит средств, чтобы добраться до общаги, так что поезжай по своим делам и прекрати идти за мной, твой дом в другой стороне. - Да, я помню. Но ты-то в этой. В нем так ярко горит огонь самонадеянности, что впору опалить кончики пальцев. Хоуп медленно спускает ладонь по груди Чонгука и ухмыляется. Этот мальчик привык к самостоятельности и власти, привык получать то, что хочет. Ишь ты, какой царь! Но рассудительный и последовательный до невозможности. Поэтому слушает старшего внимательно, спокойно. - Лучше подумай о том, что тебе действительно нужно, - рекомендует Хосок. - Мое отношение к Чимину и Тэхёну, видишь ли, исключительно мое. Где-то в тебе прячутся нужные ответы, важные только для тебя, Чонгук. И если ты не разберешься в них, больше некому. У меня есть правило трех наречий: никогда не руби сплеча, не отпускай сгоряча и не привязывайся невзначай. - Да ты философ, - иронично поддевает Гук, а сам понимает, что после ухода Хоупа они оба вернутся в свои миры сомнений и разочарований. – Я буду хорошим мальчиком. Передавай привет Чимину. Проходит пять трудных рабочих дней, как вдруг недавно припоминаемый объект звонит Чонгуку и внезапно просит о встрече.

***

Чудом сдав последний экзамен, Тэхён возвращается в комнату и плашмя падает на кровать, обнимает подушку. Он думает обо всех и сразу. И о том, как же все наперекос. Сначала есть мольберт, холст и краски, палитра и даже немалые способности, возможно – талант. Рисуется замечательно, вдохновение сливается свыше тоннами манны небесной. Примерно такое настроение было тогда, когда все начиналось. Тэ не заботился о будущем, тогда он наслаждался Чимином и Хосоком, разделял их бытие и предполагал, что совместное и без обязательств оно продлится как можно дольше, а там «посмотрим». Тэхён смотрит. На порванный холст, сломанный в щепки мольберт и смешавшиеся краски, забрызгавшие все вокруг. Непонятно, чего хочется больше: беззаветной любви с Чимином, духовного единения с Хосоком или воплощение надежд с Чонгуком. Несмотря на случившееся, Тэхён десять раз проверяет телефон, злится от того, что вдруг никому не нужен. Разве что кроме пары-тройки знакомых, но у Тэ нет ни малейшего желания с ними видеться. Позади холодный пилон, на который Юнги с присущей ему любовью к мелочам завязал носки, шарфы и все то, что плохо лежит в комнате. Получилось обросшее вещами стальное нечто. Тэ уже привык к причудам соседей настолько, что даже научился смеяться с ними. Во время наркотической эйфории Юнги называет свое произведение искусства «Дерево Иггдрасиль». …Резко захлопывается дверь. С порога чувствуется, что Шуга, бродивший где-то по университетским делам, не в духе. Тэхён предпочитает не переворачиваться на спину и притворяется мертвым. - Так-так-так, а теперь мы проходим мимо великой картины всех времен и народов: «Пиздострадания Ким ТэТэ», - громко декламирует Юнги, разводя руками и садясь рядом. Его замотал один несговорчивый и придирчивый преподаватель. – Заебали эти консервативные ублюдки. «Такт лишний, старайся, не торопись». Пидоры. Я такую песню написал, что закачайся, а им еще что-то не нравится... Шуга вдруг пугается, а жив ли вообще Тэхён и не отравился ли он от тягот жизни, он трогает его макушку, треплет волосы, делая кавардак. Потом щиплет за бока, тыкает пальцами в лодыжки. Никаких звуков. А потом слышит шипящие приглушенные смешки и дергается. - Твою мать, я думал ты окочурился! – повышает голос Юнги. - Но хуже всего в этом было то, что я бы изливал душу трупу. - Ха-ха-ха. Ну и чего ты пристал, хён? – Тэ ложится на бок. – Сочувствую, что твою песню не приняли. - Ее приняли, балбес. Они ее просто раскритиковали, - дуется Юнги, потирая коленки. – Мою песню. Сволочи же. - Это не ту, которую Намджун правил? Юнги просиял и приосанился. - А ведь точно. Иногда в твоей затраханной голове все-таки проскакивают признаки ума. – Шуга зевает и ложится поперек кровати, смотрит в потолок. Ужасно клонит в сон. – Тэхён. А как там твой ёбарь поживает? - Какой же ты скверный на выражения, - морщится Тэ, усаживаясь по-турецки, чтобы не теснить старшего. – Он не ёбарь. - Ой-ой, извини… - округляет глаза Юнги и выразительно добавляет: - Тот достопочтенный сударь, ласкающий глубины ваших недр, лобызающий ваши сладостные члены… - Хён! - Ладно. Чонгук, - сдается Шуга. – Ты что-то на днях вякнул о том, что вы расстались или мне остаток храпа Намджуна в ухо попал? Тэхён неохотно делится тем, что произошло, приходится вытягивать из него клещами. И Юнги заметно начинает волноваться. Как-то не так он представлял их связь, не рассматривал такой вариант. Все гораздо серьезнее. Если Тэ не приукрашивает, конечно. По крайней мере, от Чонгука он такой честности не ожидал. - Как-то я его зауважал даже, знаешь, - хмыкает Юнги, подкладывая руки под голову. - Не каждый осмелится рискнуть и заткнуть такую шикарную дырку… - Ты ужасен! – У Тэхёна краснеют уши. - Надо называть вещи своими именами. К тому же, у меня для тебя хорошие новости, принцесса. Все лучшие чувства начинаются с доверия. Если он тебе рассказал, значит понял, что ты ему веришь и не захотел выглядеть навозным жуком, подставлять твои святые моральные идеалы. Если таковые у тебя, конечно, имеются. И Тэхён обнимает себя за плечи, не зная, куда прятать глаза от стыда. Юнги говорит правду так метко, что можно спокойно увольнять Зевса с Олимпа. - Я же думал, что вы тупо спите и дальше разбегаетесь по норам. Фи, какой я пошляк, по норам… - хихикает Юнги, довольный собой. – А в целом, у вас все не так уж и плохо. - Мы можем быть лишь друзьями. Иногда Юнги застревает в пространстве. Иногда он ненавидит людей и совершенно этого не скрывает. Сейчас ему хочется придушить Тэхёна голыми руками, затем сходить к Чимину и сделать то же самое. - Вы что реально такие тупые или у вас это половым путем как-то воспалилось?! – Шуга плюхает ладонью о лоб и садится. – Я ни капли не удивлен, что вы с Чимином так идеально подходите друг другу. Вы даже тормозите с завидной синхронностью. Я мог бы сказать напрямую, но вы посчитаете, что это мое личное мнение и не мне судить. Правда. Мне эти ваши амурные ужимки – трава не расти. Не, загнул про траву, тьфу-тьфу. Так вот, я пацифист, растаман и вообще мудрый парень. А поэтому я не могу жить там, где распри, конфликты и идиоты. Джа дает мне испытания, я их преодолеваю. Но вы уже перебор, ребят. Тэхён едва дышит, понимая, что шаг влево, шаг вправо – расстрел без амнистии. Где-то в дальних ящиках сознания он уже в курсе, о чем скажет Юнги и что вобьет ему в голову. После того как закурит. - Ты то, что ты сам из себя делаешь, ясно? – хрипит он, готовится зачитать новую проповедь, раскачивает воздух. - И если ты неспособен решать, то превращаешься в нечто амебное и безликое. Вы с Чимин-ни как марионетки. Вместе у вас получается понимать суть, помогать друг другу соображать за двоих и дополнять пробелы, вы хорошо сочетаетесь. Но раздельно вы превращаетесь в двух неуверенных детей, потерянных, глупеньких.       В паре с Чимином ты занимаешь роль главного, хотя я в курсе, что вы менялись. Но в основном. Ты был тем, кем ты так боишься быть – ответственным мужиком. С Чонгуком в этом плане попроще, да? Он просто валит тебя на пол, кровать, кухонный стол, делает то, что хочет. Я не только про постель. А ты соглашаешься, поддаешься, все заебись. И это тоже неплохо, может быть, круто. Что кому нравится, как говорится. Я к чему веду? К тому, чтобы ты, Тэхён, разобрался, в какой роли тебе наиболее комфортно и с кем эту роль ты бы хотел разделять. Ведь сверху-снизу дело сущего доверия, это можно провернуть и с одним-единственным человеком. Докурив, Юнги козырнул и отправился на свою кровать. От раскалывающейся головы Тэхён предпочел избавиться радикально – направился в душ. Ему в спину влетело что-то. Оказался гибкий дилдо и пакетик смазки. Резкий оборот на сто восемьдесят градусов и ухмылка Шуги по курсу. - Импровизируй, познавай… Тэ прикусил губу, чтобы не выпалить чего-нибудь, но дары взял. Из вредности.