Фальшивка

Белова всю ночь мутило. То ли кофе был слишком крепким, то ли возраст уже не тот, хлебать его на ночь в таких количествах… Или это были откровенные, дразнящие руки; на колене всё ещё дрожало обманчиво несмелое прикосновение. «Паршивец! Своенравный мальчишка, какой был, такой и остался! Сколько лет, сколько зим, чёрт тебя побери! Что нельзя было улыбнуться, просто обняться по-человечески?» Белов яростно потёр коленку, вскочил с кровати и заходил по комнате. Он был обиженный и злой, но даже не в этом было дело. Он сам себе не мог объяснить, почему воспринял всё это именно так, а всё необъяснимое таило смутную угрозу. Без сомнения Генрих по-прежнему испытывал к нему чувства, но назвать их тёплыми, язык не поворачивался. Шварцкопф вечно вносил в жизнь Белова сумбур и неразбериху, это бесило немилосердно. День был такой же бестолковый как и ночь, мысли Александра поминутно сворачивали на вчерашний вечер. Он прекрасно понимал, что эти совершенно недозволительные витания в облаках могут повредить работе, но в кои-то веки ему было плевать. Да, нельзя расслабляться, да, всегда быть начеку, да, держать лицо – да он уже лет сорок не расслабляется, как из мамули выпрыгнул, так и начеку. Или с чекой в руке, а гранату-то нужно бросать! Искусство вовремя бросить гранату Белов за долгие годы вредной работы освоил в совершенстве, так что вполне мог вклинить в трудовые будни немного личного, без видимого вреда для не личного. В конце концов, не всё в этой жизни одинаково важно. Так даже правдоподобнее. Подобными словами забалтывал он сам себя, ускоряя шаг. Тук-тук, шаги, мостовая – в такт сердцу, не слишком каменному – тук-тук. Вечерело. Длились тени и нетерпение. И вот он неоклассический гроб. Инженер Шварцкопф, да вы не дурно устроились! …Мой милый принц, ваш дворец – невыразимая безвкусица. У дверей Вайс шумно выдохнул. Проходная? Какая проходная! Важный пакет, не терпит отлагательств! Большое начальство в ярости! Я знаю, что инженер на месте! Я знаю, что рабочий день закончен! Я всё знаю! Вайс невозмутимо настойчив и угрожающе возмущён: острый, льдистый – служба в СС не прошла даром. Проходная взята, оваций не нужно. Лестницы-лестницы – кружное кружево – гад архитектор, ради помпы сбивайте ноги. Сердце сейчас на ступеньки выпрыгнет. Глубокий вдох. Коридор. И что теперь? Длинный, длинный коридор – всё время прямо. Вайс на мгновение замер. В конце коридора, у парной лестницы вниз стоял принц. Явно усталый, немного сутулый, стражу на подступах к потрёпанному благородству нёс верный, до неприличия элегантный костюм – Генрих всегда умел одеваться. В его пристрастии к дорогой одежде не было ничего мещанского, но и рабочего простачка-мужичка он никогда бы не стал из себя строить, его отменный вкус – это было природное, тут он был абсолютно честен. Белов не мог не любоваться: аристократы, простой рабочий человек, смотрел на них строго, может быть даже немного презрительно, как на витиеватые вензеля в жухлых книгах ушедшего века, но этот! Этот поднимал аристократизм на какой-то иной уровень, на уровень человека, знающего себе цену, с естественностью достойной восхищения. Усталость, сутулость, лёгкая небрежность загадочным образом только усиливали привлекательность, словно говоря по-секрету: «Крепостная стена не так крепка, как выглядит. И этот замок безусловно достоин взятия. Немного дипломатического такта, щепотка перцу и город сдадут вам без боя. » Вайс расправил плечи, спина прямая, дыхание ровное, шаг твёрдый, не слишком широкий. Торжественное эхо приятно отдавалось в груди. Шварцкопф курил. Услышав шаги, заметив, он непроизвольно вздрогнул и словно бы потянулся к лестнице, но сбежать вот так было бы слишком глупо, и постыдно что ли. Стерев смятение лёгким взмахом руки, нервно затянувшись, он перехватил твёрдый взгляд Вайса спокойно, почти беспечно – а, Йоханн, это всего лишь ты. Дымно серые глаза не улыбались, но смотрели прямо, открыто. Вайсу очень нравились эти глаза, особенно когда в них появлялись зеленоватые искорки упрямства… как сейчас. Генрих стоял, прислонившись к колонне, изображая расслабленность, вальяжно курил, снова чуточку манерно, мол, я такой, и плевать мне, что ты об этом думаешь. Мне вообще на тебя наплевать! Именно так, но Йоханна обмануть было трудно, он всей кожей чувствовал напряжение, наэлектризованную враждебность, за этой обманчивой самодовольной мягкостью. Это волшебное чувство, словно внезапный проливной дождь в жаркий день, не ускорить шаг было по-настоящему трудно. Но вот он совсем близко – серый дым, серый взгляд. - Здравствуй, Генрих. Надо поговорить. - А, по-моему, мы уже всё друг другу сказали, - Генрих инстинктивно прижался к колонне, Вайс был слишком близко, недопустимо близко. - У меня к тебе важное дело, - попытался взять за плечо, но руку скинули, точно это был диковинный жук или многоножка. - Все наши дела, закончились в сорок пятом, если ты вдруг забыл. У меня нет, и не может быть с тобой больше никаких дел! Пропусти меня, мне нужно работать, - Шварцкопф выпустил облако дыма чуть ли не в лицо Вайсу, попытался оттолкнуть, но тот ловко перехватил его руку и отобрал сигарету. Сам затянулся как-то неуклюже. Кашлянул: - Надо поговорить, пожалуйста, - голубые, безоблачные глаза, говорили, что действительно надо. Нет, по-другому, они говорили, что отказаться просто не возможно: на их простую, лаконичную просьбу не существует отказа даже в мире вероятностей, - Генрих? – Вайс сам ещё не придумал, как именно и о чём в первую очередь ему надо поговорить, но взгляд его был сама убедительность. - Хорошо, идём, - Генрих перехватил у него сигарету, жадно вобрал в себя остатки никотина, выдохнул и расплющил окурок в пепельнице, ожесточённо, обжигая тонкие пальцы. Резко, словно сжавшись, пружинисто, смотря только себе под ноги, зашагал в сторону кабинета.